Если стороны предусмотрели третье лицо в первоначальном договоре
Дело во МКАСе:
Доводы ответчика, приведенные в доказательство того, что заключенный между ним и истцом контракт является трехсторонним договором простого товарищества (договором о совместной деятельности), третьей стороной в котором является организация, производящая оплату, нельзя признать состоятельными. Как видно из вводной части контракта, предметом данного контракта является купля-продажа товара, а сторонами, покупателем и продавцом соответственно, - ответчик и истец. Названная ответчиком организация (согласно контракту - "представитель") не является стороной по данному контракту, а действует в качестве лица, на которое ответчиком возложено исполнение обязательств, вытекающих из данного контракта (п. 1 ст. 313 ГК РФ) <2>.
В связи с этим можно говорить о необходимости de lege ferenda расширения применения принципа, заложенного в п. 1 ст. 313 ГК РФ, на случаи возложения стороной реального договора на третье лицо совершения действий, необходимых для возникновения договорного правоотношения, если это не противоречит закону, существу соответствующего обязательства и намерениям сторон.
Здесь надо также заметить, что ВС РФ, оценивая отношения по кредитному договору и, как можно судить по тексту судебного акта, полагая, что на стороне банка-кредитора отсутствует долг, указал следующее. Пункт 1 ст. 313 ГК РФ, предусматривающий возможность возложения должником исполнения обязательств на третье лицо, никакого отношения к банковским операциям, связанным с выдачей кредита, не имеет <2>. Косвенным образом из арбитражной практики также можно сделать вывод, что Президиум ВАС РФ полагает, что у банка-кредитора по кредитному договору отсутствует денежный долг, поскольку при наличии у банка обязательств по выдаче кредита не допускается прекращение обязательств зачетом встречных требований в том случае, если заемщик имеет денежное требование к банку <3>.
Любое надлежащее исполнение, предложенное посторонним лицом, кредитор обязан принять. Сарбаш говорит, что нет.
Иными словами, если из закона, иных правовых актов, условий обязательства или его существа вытекает обязанность должника исполнить обязательство лично, возложение исполнения обязательства на третье лицо не допускается, а совершенное возложение будет противоречить предписанию указанной нормы. "...невозможно, например, переложить на третье лицо исполнение обязанности написать художественное произведение"
Само по себе соглашение между третьим лицом и должником о возложении исполнения обязательства теоретически не может каким-либо образом затрагивать права кредитора. Даже если третье лицо приступит к исполнению обязательства за должника, все юридические возможности кредитора по защите своих прав на получение надлежащего исполнения от должника сохраняются в его арсенале.
Подход Сарбаша?
По нашему мнению, эти два подхода можно было бы попытаться соединить в один, вобрав положительные стороны как одного, так и другого. Исполнение обязательства третьим лицом вопреки известным кредитору возражениям должника признается надлежащим, если только должник не докажет, что таким исполнением ему наносится имущественный или иной вред. При этом третье лицо не получает каких-либо прав требования к должнику (п. 4 ст. 1109 ГК РФ) и несет ответственность за ненадлежащее исполнение, а вернее сказать, за неправомерное вторжение в частную сферу должника. Этот подход, с одной стороны, учитывает имущественные интересы кредитора, с другой - дает должнику возможность доказать неправомерность такого исполнения и защитить свои интересы, а с третьей - возлагает риск неблагоприятных последствий в связи с игнорированием воли должника на соответствующих субъектов.
Критика нашими оппонентами этой позиции представляется нам недостаточно обоснованной, хотя надо признать, что она оправданна, поскольку основана на неудачной редакции опубликованного ранее отдельной брошюрой фрагмента этого произведения <2>. Ф.О. Богатыреву не совсем ясно, на каком основании третье лицо будет нести ответственность за ненадлежащее исполнение обязательства, не являясь его участником (стороной в договоре), и как кредитор будет предъявлять требование об ответственности, основываясь на условиях договора, который третье лицо не заключало <3>. Во-первых, здесь мы вовсе не указывали на ответственность третьего лица, производящего исполнение вопреки воле должника, именно перед кредитором. Речь идет об ответственности перед должником, в чью имущественную сферу вторгается против его воли третье лицо. Во-вторых, вопреки сомнению Ф.О. Богатырева относительно того, что мы имели в виду деликтную ответственность третьего лица, на самом деле именно такого рода ответственность и имелась в виду. Представляется, что вторжение третьего лица в имущественную сферу должника, в то время как такое третье лицо не имеет законного интереса по исполнению обязательства должника и знает о его несогласии на исполнение обязательства за него, не должно поощряться правом.
Констатация в суде отсутствия факта возложения исполнения на третье лицо нередко приводит к удовлетворению исков третьих лиц о взыскании полученных кредитором в качестве исполнения сумм от третьих лиц как его неосновательного обогащения. При этом практика арбитражных судов не всегда отличается единообразием по оценке наличия или отсутствия обстоятельств, подтверждающих возложение исполнения обязательства на третье лицо. Так, по делам, связанным с возвратом за заемщика сумм кредитов третьими лицами <1>, встречаются случаи, когда третьи лица, перечисляя соответствующие суммы, указывают в платежных документах так называемый ссудный счет заемщика, не уточняя, что платеж осуществляется за заемщика по соответствующему кредитному договору. При этом некоторые арбитражные суды полагают недостаточным наличие указания третьим лицом на ссудный счет должника <2>, а другие полагают это обстоятельство достаточным для констатации факта возложения исполнения обязательства на третье лицо и проявления воли третьего лица на платеж за должника <3>.
Этот подход возможно оценить исходя из того, допустимо ли признание неосновательным обогащением платежа, внешне подпадающего под исполнение, если сам должник совершил его по ошибке. Сделка, совершенная по ошибке, является недействительной. Следовательно, по общему правилу ошибочно исполненное подлежит возврату (п. 2 ст. 167 ГК РФ). Однако исполненное по обязательству, даже если такое исполнение и было ошибочным, нецелесообразно подвергать возврату, если оно во всем остальном соответствует должному. Поэтому представляется, что в законодательстве на основании возможности, заложенной в предписании п. 2 ст. 167 ГК РФ, следует установить изъятие, предусмотрев, что исполнение по обязательству, произведенное как должником, так и третьим лицом по ошибке, не подлежит возврату, если исполнение соответствует условиям обязательства и оно принято кредитором (концепция совпадения).
Первый заключается в том, что третье лицо может исполнить обязательство за должника, а кредитор обязан его принять, если третье лицо имеет законный интерес в исполнении чужого обязательства (ст. 6.73 ГК Нидерландов), аналогичный подход наблюдается во французском праве <3>. Принципы европейского договорного права (ст. 7.106) ставят обязанность кредитора принять надлежащее исполнение от третьего лица и без согласия должника в зависимость от того, имеет ли третье лицо законный интерес в исполнении, и учитывая, исполнил ли должник обязательство или не следует ли с очевидностью, что он не исполнит его в срок.
В связи с этим представляется необходимым рассмотреть вопрос о целесообразности установления в обязательственном праве опровержимой презумпции наличия согласия должника на исполнение обязательства третьим лицом, возложив бремя опровержения и риск упущения в своевременности опровержения на должника. На наш взгляд, введение такой презумпции было бы полезным как для сохранения динамизма современного гражданского оборота, так и для защиты интересов добросовестных кредиторов.
В арбитражной практике встречаются дела, где вопрос о согласии должника на исполнение его обязательства третьим лицом был предметом судебного исследования. Так, при рассмотрении иска третьего лица к должнику о взыскании неосновательного обогащения, которое образовалось в связи с погашением третьим лицом долга ответчика перед банком по кредитному договору, ответчик возражал против удовлетворения предъявленного иска, мотивируя это отсутствием его предварительного согласия на принятие финансовой помощи от истца. Арбитражный суд кассационной инстанции, отменяя решение суда первой инстанции, которым в иске было отказано, в частности, указал, что материалы дела подтверждают, что с финансовой помощью истца ответчик молчаливо согласился, ибо задолженности по кредитному договору он не имеет, о чем свидетельствуют копии балансов ответчика <1>.
Интересный пример приводился немецкими юристами: "В жизни встречаются такие стечения обстоятельств, когда должник заинтересован в том, чтобы третье лицо за него не платило. Стоит вспомнить случай, когда роль должника играет судья, и его долги платит лицо, ведущее перед ним свою тяжбу". Хотя они же и находят выход из этого положения через институт неосновательного обогащения, воспользовавшись которым судья может снять с себя подозрения, уплатив по обязательству перед третьим лицом, однако, как верно отмечается, дело это все же имеет свои неприятные стороны (см.: Бернгефт Ф., Колер И. Гражданское право Германии. С. 244).
>. В случае же с залогодателем, не являющимся должником, залогодатель осуществляет исполнение третьему лицу для предотвращения утраты прав на свое переданное в залог с целью обеспечения обязательства должника имущество. Об утрате прав на чужое, в данном случае имущество должника, здесь говорить не приходится, поскольку залогодатель не имеет каких-либо прав на его имущество.
При этом суд обоснованно исходил из следующего. В соответствии со ст. 190 ГК РФ установленный сделкой срок определяется календарной датой или истечением периода времени, который исчисляется годами, месяцами, неделями, днями или часами. Срок может определяться также указанием на событие, которое должно неизбежно наступить. С учетом этого установленное в договоре условие о действии поручительства до фактического исполнения основного договора не может считаться условием о сроке.
В соответствии с п. 4 ст. 367 ГК РФ в случаях, когда срок в договоре поручительства не установлен, оно прекращается, если кредитор в течение года со дня наступления срока исполнения обеспеченного поручительством обязательства не предъявит иск к поручителю.
В связи с данным делом обосновано поставить вопрос о возможности определения срока исполнения обязательства посредством указания периода времени, исчисляемого с момента подписания сторонами акта приемки работ. Как указывалось, согласно ч. 2 ст. 190 ГК РФ срок может определяться указанием на событие, которое должно неизбежно наступить. Является ли таковым событием составление акта приемки выполненных работ, хотя бы стороны и были обязаны его составить по условиям принятого на себя обязательства? Думается едва ли кто-либо возьмется оспорить утверждение о том, что не все принятые на себя обязательства участники гражданско-правовых отношений исполняют с неизбежностью. Следовательно, такое событие, как составление в будущем акта принятых работ, равно как и любое иное событие, тождественное исполнению обязательства одной или нескольких сторон правоотношения, не обладает качеством неизбежности наступления. В связи этим указание на такое событие не может рассматриваться как установление сторонами срока, хотя бы оно и дополнялось указанием на последующее истечение оговоренного периода времени. Поскольку первый элемент, определяющий срок исполнения (событие), не обладает свойством неизбежности, то присоединение к нему определенного периода времени не исправляет недостатка, обращая и все условие о сроке, составленного из двух элементов, в такое, которое не отвечает требованиям гражданского закона.