Гк России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти с.А. Хохлова / Отв. Ред. А. Л. Маковский; – м.,Родос, 1998. С. 364

элементов и принципов, проистекавших, главным образом, из планово-распределительного характера нашей экономики.

Первым шагом на этом пути стало принятие 31 мая 1991 г Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик[39] В частности, из общих положений об обязательствах (гл 8) и из правил об отдельных видах обязательств (гл. 9-19) были исключены «всякие упоминания об актах планирования, плановых заданиях и т.п., в том числе, об обязанности сторон следовать указаниям этих актов при заключении и исполнении договоров»[40]. Законодательно закрепленные основополагающие принципы гражданского права в условиях рыночной экономики – принцип равенства участников и принцип свободного распоряжения правами – позволили вновь обратиться к исконному содержанию многих гражданско-правовых институтов.

В этом смысле, на наш взгляд, не должно было стать исключением и прощение долга. Не было никаких препятствий к тому, чтобы прощение долга рассматривалось (как это и было в русском дореволюционном законодательстве) как односторонняя сделка. Однако этого не произошло и в литературе, относящейся к 1992-1994 гг., прощение долга вновь характеризовалось как сделка двусторонняя Так, Е.А. Суханов указывает, что соглашение сторон о прекращении обязательства «может состоять в сложении (прощении) долга, т.е. в освобождении кредитором должника от исполнения его обязанностей»[41] . При этом, понятие прощения долга вновь[42] связывается с дарением «речь идет о дарении, имеющем результатом известное обогащение должника, что, следовательно, требует его на то согласия»[43].

Таким образом, можно констатировать, что ко времени принятия в 1994 г. нового ГК институт прощения долга признавался отечественной доктриной и рассматривался виднейшими ее предста-

Гк России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти с.А. Хохлова / Отв. Ред. А. Л. Маковский; – м.,Родос, 1998. С. 365

вителями как основание прекращения обязательства по соглашению сторон. Это означает, что кредитор, освободивший должника от лежащей на нем обязанности, должен сверх того еще и получить от прощенного согласие на это освобождение. Такая постановка вопроса, на наш взгляд, не отвечала не только существу прощения долга, но и противоречила правовой традиции, сложившейся за почти 200-летний период присутствия этого института в российском законодательстве. Преобладание этой точки зрения может быть объяснено, по крайней мере, двумя причинами. С одной стороны, прощение долга как сугубо односторонний акт воли кредитора никак не укладывалось в прокрустово ложе административного регулирования плановой экономики и, следовательно, ни при каких условиях не могло быть воспринято и признано в этой системе. С другой стороны, достаточно многочисленные работы видных дореволюционных сторонников договорной природы прощения долга не могли не оказывать влияние на советских юристов, тем более что такой подход позволял сохранить (хотя и в усеченном виде) этот институт в гражданском обороте.

При подготовке нового Гражданского кодекса законодатель включил в главу о прекращении обязательств норму о прощении долга (ст. 415). В действующей редакции ГК эта норма сформулирована следующим образом: «Обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора»[44]. Как видно из приведенного текста, прощение долга понимается законодателем как односторонний акт кредитора[45]. Такое решение законодателя ознаменовало возвращение институту прощения долга