Гк России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти с.А. Хохлова / Отв. Ред. А. Л. Маковский; – м.,Родос, 1998. С. 356

далекой от нас первой трети XVIII в сделка, именуемая теперь «прощением долга», допускалась в судебном процессе и лишь в отношении должников, «у которых товару и пожитков и дворов нет, или в полный иск чего не достанет»[8]. Однако очевидно, что уже тогда это прощение рассматривалось как сделка односторонняя, о чем говорят как формулировка нормы–»сам истец., простит», так и предписываемая форма совершения сделки – решение подписывалось судьями и кредитором («истцом»), но не должником, чья воля не принималась во внимание.

В 1832 г., при подготовке Свода законов Российской Империи норма, соответствующая установленной Указом 1727 г., была дополнена позднейшими постановлениями[9] и включена в Свод законов гражданских (ч. 1 т. X Свода законов) – в раздел первый книги четвертой. Эта норма (ст. 1547) входила, в дальнейшем, в переиздания т. X в 1842,1857, 1887, 1900, 1914гг. и в издании 1914 г. выглядела следующим образом: «Если сторона, имеющая по договору право требовать исполнения, отступится добровольно от своего права в целом договоре или в части, тогда действие договора в целом его составе или части прекращается. Но уступка сия недействительна, если она учинена во вред третьему лицу». В Своде законов, как видим, норма о прощении долга приобрела более общий характер. В ней уже ничего не говорится ни о таможенном суде, ни о несостоятельном должнике. Сохранилось главное – она снова сформулирована как норма об односторонней сделке: договор (обязательство) прекращается, если кредитор «отступится добровольно от своего права». Однако эта краткая и ясная формула вызвала множество споров. Она на долгие годы разделила русских цивилистов на сторонников и противников необходимости согласия должника для действительности прощения долга.

Мнение одних сводилось к тому, что прекращение обязательства вследствие прощения долга может иметь место лишь с согласия должника. Так, Д.И. Мейер, говоря о прекращении обязательства вследствие отречения от права со стороны субъекта, указывал, в частности, что «отречение от права на чужое действие (т.е. от права по обязательству – О Ш.) тогда лишь обязательно для лица, отрекающегося от права, когда оно принято стороною обязанной, а пока

Гк России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти с.А. Хохлова / Отв. Ред. А. Л. Маковский; – м.,Родос, 1998. С. 357

отречение не принято, его как бы и не было»[10]. Ю.С. Гамбаров утверждал, что «так как отречение кредитора от своих прав может иметь целью одарение должника, то оно должно сопровождаться согласием этого последнего, иначе отречение кредитора не ведет еще к прекращению обязательства»[11]. К.П. Победоносцев, называя прощение долга «односторонним действием», добавлял далее, что такое действие «служит дарственным действием, подчиняясь закону дара»[12]. Г.Ф. Шершеневич упоминал о «добровольном отступлении стороны от своего права» среди оснований прекращения обязательств вследствие взаимного соглашения должника и кредитора и также называл это соглашение видом дарения[13]. Авторы приведенных выше работ, как видим, практически не обосновывали свое мнение анализом действовавшей нормы закона (ст. 1547, ч 1, т X). Цивилисты, придерживавшиеся другого взгляда, – а именно о необязательности согласия должника для действительности прощения долга, – обосновывали свою точку зрения, как правило, ссылками на точное (буквальное) значение норм закона. К.Д. Кавелин указывал, что «…имеющий право требовать исполнения всегда может отказаться от своих прав и снять с другого лица обязанность исполнить требование»[14]. К.Н. Анненков, подробно анализируя прощение долга, отмечал «наш закон говорит об отречении верителя (кредитора – О Ш) от его права требовать исполнения как об одностороннем акте, от него исходящем», и далее «по точному смыслу нашего закона отречение верителя от его права требовать исполнения обязательства в целом или в части имеет значение одностороннего волеизъявления, долженствующего иметь действие как основание прекращения или уменьшения обязательства и без согласия на это должника»[15]. В.И. Синайский писал, что «отречение кредитора от своего обязательственного права не требует согласия должни-