Трансформация понятия собственности1

1. В 1803 году Савиньи выпустил свою книгу о владении², кото­рая дала общее направление и тон науке права всего 19 века. Книга эта фактически в течение целого века рассматривалась, как откровение, как высшее руководство вообще, и в частности, для всего вещного права. Не было конечно, недостатка и в критике отдельных частностей и даже основной позиции Савиньи. Пылкий Иозеф Колер в своем учебнике Гражданского права в главе о владении, позволил себе высказаться да­же следующим образом: «Бартолус³ был самостоятельным мыслителем, Савиньи же предпочел подчинить свои мысли миру чужих мыслей; это, правда, было предварительным условием для исторического обзора, но и осталось только предварительным условием; и никто не был столь чужд действительно исторической обработке права, как сам Са­виньи»⁴.

— 26 —

Но вся эта картина мало вреда причинила понятию о владении, как таковом. Самым заботливым образом, как и раньше, продолжали изу­чать, анализировать это понятие и освещать его с самых разнообраз­ных сторон. Знаменательно также, что еще при втором чтении граж­данского уложения в Рейхстаге, считали необходимыми дебатировать о таком незначительном институте, как право собственника отыскивать свою вещь на участке, принадлежащем другому лицу (§ 867 Герман. Гр. Улож.), тогда как все остальное вещное право быстро и без всяких прений было принято.

Как далеко все это отстоит от великих проблем нашей современ­ности!

Как незначительна та роль, которую играет в действительной жизни теория Савиньи о владении, видно хотя бы из того, что лишь в залах суда мы едва встречаем это понятие в виде вспомогательного сред­ства в заключительных фразах адвокатских объяснений: «кроме того, иск основан на нарушении владения».

В настоящее время нас интересует, в первую очередь, собствен­ность. Но она то, в сравнении с чрезмерным подчеркиванием, владения, оставлялась без внимания т. н. пандектной доктриной и даже была в за­гоне. И, как бы то ни было, учение о собственности постепенно попало на совершенно неправильную колею.

2. Это было вызвано тем, что умышленно, во имя образования особой категории понятий, вследствие абстрактного доктринерства, уче­ние о собственности создано и развито исключительно на основе частного права. Это было ошибкой, имевшей огром­нейшие последствия.

В начале 19-го века подобное отношение, пожалуй, могло быть до­пустимым. Ученые со своей точки зрения могли доставить себе удоволь­ствие сохранить собственность «в чистоте», без т. н. инородных тел. Даже ограничение понятия собственности на основах «чистого» частного права в тогдашних судебных учреждениях не внушало никаких опасений. Фактически публичное право мало могло еще сказать тогда по вопросу о праве собственности. Надо помнить, что только незадолго до того была воспринята из французской революции «свобода собственности» и ее «гарантии», а это обозначало в те времена возможно более полного устранения всяких правительственных мероприятий.

Между тем, административная власть государства выросла до бесконечности, и все экономические категории, в том числе и собственность, подверглись особенно сильному натиску с ее стороны. В скрытом виде это проявлялось, прежде всего, в местном праве отдельных областей империи. И лишь позже прибавились различнейшие им­перские законы. Впрочем, совершенно безразлично, посредством какой группы законов были проведены фактические ограничения собственно­сти. В случае надобности, всякий может привести этому достаточное ко­личество примеров. Различнейшие мероприятия промышленной, стро­ительной и лесной полиции, насильственное и принудительное объединение лесовладельцев или владельцев рыбных промыслов, использование (теперь, правда, не столь уже важное), земель для военных целей и мно­жество других явлений, всплывают с быстротой молнии перед нашим умственным взором. Война, с ее бесчисленными мерами реквизиций, запрещением вывоза, прекращением деятельности одних и слиянием дру-

— 27 —

гих фабрик, наконец, революция с ее принудительным ведением хо­зяйства в домах, эксплуатируемых для жилья, с ее «самоуправляющи­мися органами» в угольном, рудничном хозяйстве и в других отраслях промышленности,—все они местами сжали собственность до такой сте­пени, что от той идеологической «свободы», с которой начался 19-й век, остались незначительные следы. Все это приводилось в исполнение при сознательном игнорировании частноправового порядка. Отделение юсти­ции от администрации, оказало еще более обостряющее действие. Имен­но поэтому многочисленные вторжения административных властей вы­шли за пределы частного права. В то время, как власти старались пока­зать, будто частная собственность осталась ненарушимой, последняя фактически была весьма поколеблена.

Все же нельзя упускать из виду, что и в частноправовой области были произведены значительные изменения. Началось это с картелей; концерны мы в настоящее время можем пока считать заклю­чительной формой. И формы, возникшие на основе частной доброволь­ной инициативы, обнаруживали во многих направлениях существенное ограничение собственника. То обстоятельство, что большая часть, по-видимому, и не относится к области вещного права, как, например, зна­чительное изменение акционерного права, не должно нас вводить в за­блуждение. Это находится в связи со вторым кардинальным сдвигом по­нятия собственности, который будет изложен ниже под лит. 3. Во вся­ком случае, это сильное влияние картелей и концернов с определенной точки зрения растет параллельно влиянию администра­тивной власти государства. Это две великих силы, которые, как уже теперь показывают железнодорожная проблема и осуществление т. н. репарационных платежей, могут между собою даже конкуриро­вать.

Что же представляет в сравнении с такой силой худосочная соб­ственность по германскому Гражданскому Уложению?

3. При всех этих явлениях, с почти ослепительной ясностью, об­наружилось дальнейшее превращение собственности, которое еще глуб­же раскрывает пред нами ее содержание.

Мы можем рассматривать собственность в состоянии по­коя и в состоянии движения. Оба эти состояния, понятно, не совсем исключают друг друга. Но основной тон зависит только от одного из них. Это обстоятельство накладывает особый отпечаток на все вещное право, затем дальше—на всю правовую жизнь и через нее на все культурные и политические отношения.

Кто придерживается первого способа рассмотрения, как это сделал прошлый век и вместе с ним германское Гр. Улож., тот защищает в пер­вую очередь, обладание, помещает центр тяжести в самое распреде­ление жизненных благ и не заботится о том применении, которое эти блага испытывают в руке обладателя, защищаемого законом. Это по необходимости должно повести к тому, что обладатель может свои блага, по своему усмотрению, уничтожать, что он может их использо­вать самым хищническим образом, что он, осуществляя свое право собственника, совсем или почти совсем не подчинен

— 28 —

контролю со стороны закона. Здесь пред нами выступает т. н. абсолютная собственность, научно и со всей полнотой разрабо­танная романистами 19-го века, философски связанная с явлениями индивидуализма и политически подвергающаяся страстным многочи­сленным нападкам как «твердыня капитализма»¹.

Напротив, кто выдвигает на первый план второй способ рассмотрения, который характерен для современного развития (отнюдь не исключительно революционного), кто, таким образом, рассматривает собственность в ее движении, ее применении, ее меняющемся использовании, и именно так подходит к правовому регулирова­нию ее, тот (ибо всякое право представляет собой установление границ и пределов), раньше всего будет склонен к тому, чтобы выступить про­тив чрезмерной возможности использования. Для него главное значение уже имеет не состояние обладания, не совершившееся уже распределение благ, ненарушимое покойное владение, а справедливое установление границ возможности использования, контроль, постоянный контроль над применением. И это должно его привести к совершенно другому основному положению относительно проблемы распределения. Основ­ным положением является уже не обладание, но участие в текущем про­цессе, в управлении, в доходности, в прибыли².

4. В связи с этим подымает свою голову идея, которую окрестили звучным словом «социализация». И тотчас же, многие начинают пугаться и уклоняются от того, чтобы сталкиваться с таким крупным явлением.

Но это неправильная точка зрения. Само собою разумеется, что это слово не должно быть применяемо в смысле партийно-политическо­го лозунга, но как идея научная, из духа времени возникшая. С этой точки зрения давать себе отчет в том, что находится в ста­дии развития, представляет собою больше, чем научное удовольствие, это является прямо таки обязанностью.

- 29 -

Практические попытки социализации ближайшей современности в деталях своих не могут быть названы благоприятными по своим послед­ствиям¹.

Но они все в целом несут одинаковый отпечаток и дают, таким об­разом, возможность определить постоянную линию развития. Правда, формально собственность осталась еще в руках отдельного предприни­мателя, но этот отдельный предприниматель значительно ограничен в своей свободе хозяйственного движения тремя силами, а) своим союзом (возможно, достигшим ступени самоуправляющейся корпорации), б) участие рабочих (и других экономических слоев, как-то: торговцев, потребителей и т. д), и в) высшим надзором государственных органов, который в руках актуального ми­нистра может принять диктаторский характер.

К этим новейшим попыткам нужно присоединить еще и те наблю­дения, которые уже и в довоенное время были доступны тому, кто при исследовании понятия собственности не закрывал глаз на публично-пра­вовые воздействия (как они выше очерчены).

Получается общее впечатление значительной силы, от которого будущая догматика ни в коем случае не сможет отрешиться:

1. Первое—это сознание общей связи всех правовых явлений, затрагивающих собственность во всем ее объеме, независи­мо от того, содержатся ли они в частном праве, или вытекают из права публичного. Просто невозможно рассекать на две половины тот право­вой материал, который касается собственности. Это значит, что пу­блично-правовые воздействия вовлекаются в субстанцию соб­ственности. От них уже нельзя отделаться просто, как от внешних по­бочных влияний, соприкасающихся с собственностью².

2. Второе—это сознание, что центр тяжести понятия собственно­сти надо искать не в обладании, а в использовании.

3. И третье—должна быть возможность привлечь несколько факторов к понятию собственности, а именно к использованию ее. Это преимущественно должно быть произведено таким образом, что, наряду с частным собственником, исстари защищаемым германским Гражданским Уложением, должен быть привлечен какой-нибудь могу­щественный фактор, представляющий собою общество.

— 30 —

Само собой разумеется, что эти три явления не обязательно должны быть налицо в каждый отдельный момент и при каждом единичном яв­лении собственности. Вполне достаточно, если доказана возмож­ность подобного способа мышления. Практическое их применение, т. е. применение их при подходящих обстоятельствах, будет уже тогда не вопросом науки, а вопросом политики, и может быть предоставлено дальнейшему будущему.

1 Автор брошюры, проф. Гедеман, является директором Института Хозяйственного права при Университете в г. Иене (Германия). Брошюра но­сит название „Grundzuge des Wirtshaftsrechts", изд. 1922 г., стр. 32.

1 Неблагоприятным для частно-капиталистической собственности, но едва ли особенно тяжелым для нее в условиях содружества немецкой социал-демократии с капиталистами и промышленниками. А. М.

1 Автор, хотя и не социалист, совершенно правильно подметил, что под руководством социал-демократии германские профсоюзы выросли в огромную силу, но лишь потенциальную, остающуюся без применения, и поэтому пока только в этом росте, в том накапливании организованной силы и заключается весь результат рабочего движения в настоящее время, руководимого германскою социал-демократиею, положительно мешающею профсоюзам принимать активное участие в живом ходе событий. А. М.

1 Автор, не будучи социалистом, правильно подметил, что расслоение нации, то есть разделение общества на классы есть результат экономических условий и что по мере роста хозяйственного напряжения разделение общества на противоположные друг другу, или—выражаясь терминологией т. Троцкого— «полярные», классы, проявляется все более и более рельефно. А. М.

2 Под «наиболее культурным человеком» автор—в силу своей общей идеологии буржуазного юриста-теоретика—понимает ту «сильную личность» в кавычках, которая стремится проявить свою индивидуальность в сторону увели­чения своего личного благосостояния: ведь автор сторонник индивидуализма и идеолог буржуазного общества, основанного на индивидуализме, что особенно ярко выражается далее в этой статье и особенно в ее конце. А М.

1 Автор правильно подметил, как империализм—эта новейшая стадия развившегося капитализма—отирает границы современных государственных тер­риторий и на их место ставит новые районы капиталистического и промышленного влияния, как результат борьбы за рынки. А. М.

2 Автору совершенно чуждо материалистическое понимание мира и ем событий, хотя он понимает, что расслоение человеческих масс, то есть разделение общества на классы есть явление необходимое, он утверждает, что расслоение «никогда де охватывает всей нашей жизни», но это его утверждение основано на том, что он не разделяет нашего положения: «бытие определяет сознание», в силу которого разделение общества на классы, расслоение человечества неми­нуемо охватывает всю жизнь как всего общества (коллектива, так и каждого индивидуума), отражаясь на его психике, идеологии и т. д. А. М.

1 В условиях меньшевизма, проводимого германскою социал-демократиею, действительно следует отметить взаимную грызню и конкуренцию в рядах тру­дящихся, но ведь это на руку буржуазии, а германские социал-демократы—ее друзья. А. М.

2 Вспомните английские трэд-юнионы, или английский союз железнодо­рожников, состоящий исключительно из квалифицированных техников и инженеров А М.

1 Так германская социал-демократия проводит принцип, столь благо­приятный, для буржуазии: «Разделяй и властвуй!». Для буржуазии ничего более не нужно, как разделение класса трудящихся на отдельные слои с различ­ными и противоречивыми друг другу интересами. А. М.

1 Так же—прибавим мы—как и парламенты буржуазно-демократических стран, основанные на идее примирения классовых интересов при помощи чисто цифрового подсчета результатов голосования, в то время как члены парламента из представителей рабочих становятся слугами капитала. А. М.

1 Индивидуалист, коим является автор, только и может сказать так, как сказал здесь автор. Но эта его мысль о защите личности против общества плохо вяжется с его же признанием, что «в институте союзов коренятся высокие этические ценности» Тогда для чего же—во имя каких высоких идеалов (автор-идеалист)—надо бороться против проявления высоких этических ценностей, и во имя чего нужно защищать личность против общества? Здесь явный тупик в противоречии, в который зашла буржуазная идеология, стремящаяся проводить принцип индивидуализма, когда все объективные условия ведут к коллективи­зации, когда на место личности появляется союз. Не будет ли правильнее при­знать, что благо личности зависит от блага союза, т.е. общества организо­ванною в бесклассовый союз, где не будет борьбы классовых интересов? А М.

1 К тому государству, в которой интересы громадного большинства каждый день приносятся в жертву небольшой кучке собственников средств произ­водства, и где за индивида, за личность признается, лишь собственник. А. М.

2 Не подлежит для нас никакому сомнению, что со сцены сойдет не только хозяйственное право, но и всякое право вообще, как результат деления общества на классы. Но только это произойдет не как следствие восстановления личностью своей самостоятельности по отношению к союзам, но как результат согласования личностью своей самостоятельности с целями и деятельностью всего коллектива, организованного большинством трудящихся, первоначально в своих классовых интересах. Этого естественного хода истории, «духа времени» и не понял автор, стремящийся пронести неповрежденною «идею личности» сквозь, столь непонятный для него смутный поток событий. А. М.

1 Статья проф. Гедемана помещена в журнале «Recht und Wirtehaft» за 1922 год № 10, стр. 585-592. Прим. переводчика.

2 Автор статьи имеет ввиду знаменитый труд германского ученого Ф. К Савиньи, появившийся 3-го мая 1803 года под названием «Recht des Besitzs» (О праве владения). Этот труд, посвященный изучению одной из интересней­ших проблем, созданных учением римского права о владении (Possessio), поста­вил Савиньи в ряду первых юристов того времени. Он создал т. н. историческую школу, которая установила в науке права изучение истории, требовала истори­ческого воззрения для полного и всестороннего понимания развития правовых начал и объединила опыт и историю при изучении правовых институтов. (Прим. переводчика).

3 Бартолус (Бартоло)—знаменитый средневековый итальянский юрист. Влия­ние его было огромное и за пределами Италии. В Испании, например, заклю­чения и мнения Бартолуса пользовались даже силою закона и считались обяза­тельными для суда. Он был главным представителем средневековых схоластиков-юристов, так называемых, комментаторов римского права, которые носили название «бартолистов». Деятельность «бартолистов» вызвала некоторую кри­тику со стороны Савиньи в его сочинении «История римского права в средние века». Проф. Иозеф Колер считает практическую критику римского права «бартолистами» более ценной, нежели историческую обработку того же права. (Прим. переводчика).

4 Германский проф. Иозеф Колер был одним из противников истори­ческой школы Савиньи. Он резко возражал против узко-догматической, пандектной доктрины. Будучи сторонником сравнительного метода изучения права, он восставал против весьма развитого тогда в науке подражания римским нормам, и требовал создания новых норм, вызванных текущей жизнью. Взгляды свои Колер подробно изложил в своих монографиях «Право, как культурное явле­ние» (Das Recht als Kulturerscheinung), изд. І885 г. и «Идеалы права» (Die Ideale im Recht), изд І89І года. (Примечание перев.).

1 Прения в Рейхстаге о германском Гр. У лож. целиком еще проникнуты были этой точкой зрения. Планк, великий ученый и позднее первый коммента­тор закона, доказывал, как представитель правительства, что дополнение о том, что собственник «по своему усмотрению» (в 1-ч проекте стояло даже «по произ­волу») может поступать, ни в коем случае не было откровением романистов, но является составной частью понятия собственности. И Рудольф Зом, так же представитель правительства, в своей образной речи высказался так: «свобода собственности необходима для нас всех. Ради этой свободы мы живем. Вся наша общественная и нравственная свобода, которой мы обладаем, как отдель­ные личности, т. е наиболее драгоценное правовое благо, которое мы все имеем, дается нам только частной собственностью, свободной частной собственностью. В частном праве заключается великая хартия нашей общественной свободы». В этих словах, как в зеркале, отражается весь ход 19-го века.

2 Это превращение понятия собственности встречается впервые у двух австрийцев—Антона Менгера и Карла Реннера. Оба достигли славы далеко за пределами своей родины. Первый в своем сочинении «Гражданское право и неимущие классы» (1-е издание 1890 г.) и второй, между прочим, в своей книге, появившейся во время войны: «Марксизм, война и интернационал», выступили по поводу постепенного поглощения и эксплуатации частной собственности публичным правом.

1 От редакции. Автор говорит о Германии эпохи шатающейся социал-де­мократии с ее Шейдеманами, Носке и К° и о неудачных попытках Комиссии о национализации, образованной после ноябрьской революции 1918 г., работы которой не привели ни к каким результатам.

2 Никогда не было недостатка в отдельных голосах, которые одобряли подобное соединение. Особенно германисты в своих исторических рассуждениях неоднократно указывали на то, что средневековое понятие о собственности было пестро составлено из частноправовых и публично-правовых составных ча­стей. Все же при этом выявляется известное различие: тогда по существу соб­ственность дополнялась правами публично-правового характера, правом господ­ства общественного происхождения; между тем как в настоящее время речь идет почти исключительно о публично-правовых ограничениях собственности. Примером новой обработки проблемы с использованием недавно прошедших, но именно современных явлений, может служить сочинение Ганса Гольдшмидта: «Отношение собственности и частичного права собственности к социализации» (труды Геймана, I, 31).