_ 2. Организация греческой адвокатуры

Предшествующее изложение ясно показывает, как следует отнестись к старинному спору о том, существовала ли адвокатура в Греции. Нет такого общественного учреждения, которое явилось бы в жизни вполне развитым и законченным. Все они соединяются медленной, тысячелетней работой, все они органически вырастают из жизненных отношений и потребностей, как вырастает дерево из незначительного зерна, брошенного на плодородную почву. Вместе с Ле-Беркье, Молло и Малышевым можно признать, что адвокатура существовала в Греции в том самом смысле, как мы говорим, закапывая зерно в землю, что посадили яблоню. С другой стороны, следует согласиться с Эгжером и Форситом, что афиняне не знали адвокатуры в том смысле, как мы утверждаем, что зерно не яблоня. Те первичные формы адвокатуры, которые мы встречаем у греков, также мало походят на современную адвокатуру, как греческие обвинители-категоры на наших прокуроров. Тем не менее, они все-таки формы адвокатуры, как категоры зачатки прокуратуры.

Разногласие названных писателей объясняется тем, что они, упустив из виду генетическую связь между институтами логографов и синегоров, полагали, что те и другие возникли и существовали одновременно. Усматривая затем черты сходства и различия между ними и современными адвокатами, они то признавали существование адвокатуры в Греции, то отрицали, смотря по тому, на что они обращали главное внимание: на сходство или различие.

Итак, особого сословия адвокатов не существовало в Греции. Поэтому, не может быть и речи о какой-либо организации этого института или о правилах для подготовки и принятия в число адвокатов. Впрочем, в речи Эсхина против Тимарха приведены два закона, имеющие отношение к этому предмету. В одном из них запрещается говорить публично целому разряду лиц,- именно тем, кто оскорбил действием или отказался содержать своих родителей, кто уклонился от военной службы, расточил свое имущество и т. п.*(112) Второй налагает штраф в размере 50 драхм на тех ораторов, которые, держа речи перед ареопагом или народным собранием, "будут уклоняться от предмета обсуждения, говорить дважды об одном и том же, и, притом, пред теми же слушателями, позволять себе оскорбительные и бранные выражения, говорить о посторонних вещах, беспокоить или оскорблять эпистата"*(113). Как видно, эти законы относились вовсе не к адвокатам, а к всякого рода ораторам, как политическим, так и судебным, говорившим, как за других, так и за себя. Поэтому, их ни в каком случае нельзя признавать профессиональными правилами адвокатуры*(114). Точно так же, если женщины, рабы, чужестранцы, несовершеннолетние и лишенные чести не могли быть синегорами, то это происходило не вследствие специального запрещения, а вследствие того, что всем этим лицам вообще был закрыт доступ в суды и народные собрания. Никаких других правил не было, да и, как мы показали, быть не могло. Равным образом, не могло быть и речи о профессиональной чести. Логографы, скрываясь за спиной тяжущихся, не стеснялись принимать защиту каких угодно дел и даже писать речи для обеих тяжущихся сторон сразу. Так напр., дошедшие до нас тетралогии Антифона состоят каждая из 4 речей: две написаны для одного тяжущегося, а две для его противника*(115). Точно также Демосфен написал одну речь за Формиона против Аполлодора, а затем другую для Аполлодора против Стефана, главного свидетеля со стороны Формиона, обвиняя его в ложном показании в пользу своего бывшего клиента". "Таким образом", замечает Плутарх по этому поводу: "Демосфен как бы продал обеим сражающимся сторонам по кинжалу из своего оружейного склада"*(116). Продажность логографов привела к тому, что их профессия стала считаться позорной, и что торговцев речами нередко привлекали к ответственности. Так было, напр., с Антифоном и Исократом*(117). Чтобы снять с себя подозрение, многие ораторы должны были заявлять, что они не пишут логографий, хотя, впрочем, большинство этих заявлений - ложно. Так напр., Исократ в своей знаменитой апологии прямо говорил: "я утверждаю, что никогда не занимался ни логографиями, ни процессами"*(118). Демосфен поступил в одном случае еще бесцеремоннее. В логографии, написанной для некоего Демона, он вложил в уста тяжущегося следующие слова: "Демосфен - мой родственник, но, когда я пришел к нему и просил помочь мне, он мне ответил, что, с тех пор, как начал заниматься общественными делами, он не вмешивается в дела частных лиц"*(119). Что касается синегоров, то и они готовы были за плату произносить девтерологию в пользу любого тяжущегося. Оратор Ликург, современник Демосфена, в одной речи прямо говорит, что прежде синегоры выступали в защиту по дружбе, а теперь за плату*(120). Такие же упреки встречаются у Демосфена*(121).