_ 4. Внутреннее состояние республиканской адвокатуры

О нравственном состоянии адвокатуры республиканского периода можно сказать весьма немногое вследствие скудности материалов. Несомненно, что в первое время, когда она составляла привилегию патрициев, ее окружал ореол почета и славы. Привлекаемые к этой профессии не материальными расчетами, так как они без того были богаты, патриции видели в ней только благородное поприще, на котором они могли выдвинуться и обнаружить свои дарования. Адвокатура была для них путем к высшим и почетнейшим должностям в государстве. Когда после издания XII таблиц она стала доступна для всех, наряду с патрициями в нее вошло много бедных и незнатных лиц, точно также стремившихся этим путем возвыситься и достигнуть прочного положения. Тем не менее, аристократическая тенденция господствовала в адвокатуре все время, и в большинстве случаев ею занимался обеспеченный и образованный класс патрициев, попеременно чередуя ее с государственной службой. "Со времени Гракхов", справедливо замечает Грелле-Дюмазо: "республика управлялась адвокатами"*(211). В самом деле, кто как не знатнейшие и богатейшие граждане, привыкшие говорить публично и управлять чувствами толпы с помощью речи, имел возможность выдвинуться и занять первое место у кормила правления в том государстве, где при демократическом устройстве вся власть находилась в руках народа? И, действительно, мы видим, что наиболее выдающиеся политические деятели республики были адвокатами. Суровый цензор Катон часто выступал не только в качестве обвинителя, но и в качестве защитника. Знаменитый победитель Карфагена Сципион Африканский младший был выдающимся оратором*(212). Марк Антоний, дед триумвира, Кай Гракх, Красс, Юлий Цезарь, Помпей, Цицерон, все они выдвинулись путем адвокатуры. Почти все первые императоры, если и не были профессиональными адвокатами до восшествия на престол, то все-таки выступали в судах: как Август, так и Тиверий, как Калигула, так и Клавдий. Но и на солнце есть пятна. Несмотря на весь блеск, окружавший профессию, отсутствие какой бы то ни было организации, не замедлило принести свои плоды, когда, вследствие падения нравов и вторжения в адвокатуру новых элементов, аристократические традиции патроната утратили свою первоначальную силу, и когда, таким образом, поколебался единственный сдерживающий принцип. Корпорации и корпоративной чести не существовало; законодательные определения были скудны и легко обходимы; что же могло положить преграду ненасытной жажде наживы? И вот появляется целый ряд нарушений не только основных требований адвокатской этики, но даже прямых запретов уголовного закона. "Все упреки" говорит Буасье: "Делаемые, конечно, несправедливо нашему адвокату, были вполне заслужены адвокатом того времени. Именно о нем можно было сказать, что он безразлично брался за все дела, менял мнения при всяком принципе и считал для себя искусством и славой находить доводы для подтверждения всяческих софизмов. Молодой человек, обучавшийся красноречию в древних школах, никогда не слышал в них, что надобно говорить только по убеждению и сообразно своей совести. Ему говорили, что есть разного рода дела, честные и нечестные, но при этом не трудились прибавлять, что надо избегать последних"*(213). Адвокаты не стеснялись, в выборе средств для выигрыша процесса. Марк Антоний никогда не записывал своих речей, чтобы иметь возможность сказать, если его слова будут приведены против него, что он не произносил их*(214). Известно, к каким способам прибегал Гортензий. В деле Верреса, которого он защищал против Цицерона, он подкупил сицилийских депутатов, старался запугать судей, замедлить процесс до вступления в должность нового претора и т. п.*(215) В другом деле он купил голова большинства присяжных и чтобы узнать, исполнят ли они свое обязательство, раздал им таблички особого цвета, на которых они должны были подавать свои мнения. Даже адвокатская деятельность великого оратора и государственного мужа Цицерона не свободна от упреков. Хотя Плутарх*(216) ставит его в нравственном отношении выше Демосфена и превозносит его бескорыстие, тем не менее, многие факты свидетельствуют, что это мнение ошибочно. Уже то обстоятельство, что, будучи незнатного и бедного происхождения, Цицерон составил себе громадное состояние, свидетельствует, что его адвокатская деятельность вовсе не была безвозмездна, как думает Плутарх. Впрочем, если Цицерон брал гонорар за свои труды, то в этом еще нет ничего постыдного. Несравненно более предосудительны другие поступки его. По свидетельству Квинтилиана, он хвастал, что запутал и затемнил дело Клуэнция*(217). В этом самом процессе ему нужно было доказать в интересах клиента справедливость одного судебного решения, которое в речи против Верреса он назвал "чудовищным плодом обмана и подкупа". Он не постеснялся сделать это, и когда другая сторона уличила его в противоречии самому себе, он с большей развязностью, чем достоинством ответил: "ошибаются те, которые думают, что наши речи суть выражение наших личных убеждений; это язык дела и обстоятельств, а не человека или адвоката, так как если бы дело могло говорить само за себя, никто не прибегал бы к помощи чужого голоса. Нашей профессией пользуются для того, чтобы мы говорили не сообразно со своими личными впечатлениями, а с особенными обстоятельствами и требованиями дела"*(218). Другими словами, адвокат - говорильная машина, которая за известное вознаграждение готова провозглашать сегодня белым то, что вчера называла черным... Применяя на практике такое воззрение, Цицерон не отказывался расточать свое красноречие в защиту лиц, которых раньше преследовал обидами и клеймил презрением,- если только надеялся получить какую-либо выгоду от такой перемены тактики. Чтобы угодить Цезарю, он принял защиту Ватиния, бывшего раньше предметом его жестоких нападок. Подобные же побуждения руководили им, когда он выступал в защиту Габиния*(219). Если так поступали лучшие представители адвокатуры, высокообразованные люди и государственные деятели, то едва ли можно сомневаться в том, что общий нравственный уровень адвокатуры был в конце республики еще ниже.

Несмотря на все это, республиканский период все-таки должен быть признан лучшим временем римской адвокатуры. При устности и гласности обвинительного процесса, при полном развитии юрисдикции самого народа, адвокатуре представлялось широкое поприще деятельности. Она была совершенно свободной профессией и создала целый ряд первоклассных ораторов. Имен Цицерона и его соперника Гортензия, находящимся к Цицерону в таком же приблизительно отношении, в каком Эсхин находится к Демосфену, было бы достаточно, чтобы прославить их век. Прибавьте сюда Марка Аврелия Цетега, которого поэт Энний назвал "медом убеждения", Катона старшего, сжатое и энергичное красноречие которого соответствовало непреклонной суровости его характера, патетического Сервия Сульпиция Гальбу, сладкоречивого Лелия, Сципиона Африканского младшего, отличавшегося красотой и в то же время солидностью речи, Кая Гракха, возвышенного оратора, Марка Эмилия Скавра, прославившего, впрочем, не столько красноречием, сколько беспристрастием суждений и профессиональной честностью, Марка Антония, элегантного оратора-актера с замечательной дикцией и жестикуляцией, Люция Красса, которого Цицерон называл первым адвокатом своего времени и о котором говорил, что из всех ораторов он наилучший юрисконсульт, Люция Филиппа, стоявшего наряду с Антонием и Крассом, Аврелия Котту, замечательного изяществом речи, Сульпиция Руфа, которого Цицерон признавал самым величественным из ораторов, Помпея, Юлия Цезаря, Поллиона,- все это были светила первой величины, составлявшие яркое созвездие вокруг царя римской адвокатуры - Цицерона*(220).