Учебный год 22-23 / Дополнительная литература для чтения / Толкование договора / Анисимова - Толкование (из сборника -Актуальные проблемы договорного права (2021), отв. ред. К. Усачева

ОМЕТОДАХ ПРОЯСНЕНИЯ ВЫРАЖЕННОГО

ИПОДРАЗУМЕВАЕМОГО СОДЕРЖАНИЯ ДОГОВОРА: ОПРОВЕРЖИМОСТЬ ПРЕЗУМПЦИИ БУКВАЛЬНОГО

ТОЛКОВАНИЯ И РОЛЬ ПОДРАЗУМЕВАЕМЫХ УСЛОВИЙ ПРИ ВОСПОЛНЕНИИ ДОГОВОРНЫХ ПРОБЕЛОВ

А.Ю. Анисимова

Устранение неточностей, противоречивости, многозначности слов и выражений в договоре, с одной стороны, и восполнение условий, о которых стороны никак не договорились, но которые необходимы для исполнения договора, – с другой, кажется, направлены на достижение одной и той же цели выявления истинной воли сторон. Вместе с тем, прояснение выраженного и подразумеваемого содержания договора не может достигаться одинаковыми инструментами и предопределяет распадение предмета обсуждения на части о толковании договора и о восполнении договорных пробелов.

Насколько удовлетворительными сегодня являются действующие правила толкования договора? Как должен поступать суд в ситуациях, когда имеется пробел и устранить его методами толкования не получится? Как предложенные решения соотносятся с подходами, представленным в сравнительно-правовой перспективе?

1.Устранение неясностей

всодержании договора путем толкования: от приоритета буквального толкования

копровержимой презумпции воспроизведения договором точной воли сторон

Потребность в толковании договоров возникла в тот же период, когда между людьми стали складываться договорные отношения. Если лица выражают свою волю через некий текст, то всегда необходимо

117

А.Ю. Анисимова

выяснять, какой смысл был вложен сторонами в каждое использованное слово, а также каков смысл всего текста в целом. Толкование договора требуется, прежде всего, в тех случаях, когда стороны сталкиваются с различным пониманием его условий каждой из них, а потому в случае спора они возлагают на суд бремя определения истинного содержания договорного условия.

Как правило, договор между сторонами ясен и не требует применения судом сложных интерпретационных техник, но так бывает не всегда. Иногда суды сталкиваются с тем, что стороны включают неясные, многозначные и (или) противоречивые условия в свой договор, а потому между ними и возникает спор. Но на основе чего суд делает вывод о содержании таких условий?

Разумеется, суд не может толковать условия договора, как ему вздумается, и вкладывать иной смысл, чем контрагенты первоначально задумывали. Отсутствие четких правил давало бы суду возможность возлагать на стороны права и обязанности, которые совершенно ими не предполагались, что создавало бы почву для злоупотреблений. Более того, такая ситуация приводила бы к полной неопределенности, стороны договоров оставались бы всякий раз в неведении, совпадет ли толкование, данное судом, с их истинными намерениями при заключении соглашения. Но ведь договор – это некий «закон», который стороны создают для урегулирования своих правоотношений на определенный промежуток времени. Как представляется, не должно возникать ситуаций, когда суд, активно вмешиваясь во взаимоотношения сторон, изменяет их так, что они теряют свой первоначальный смысл, который вкладывали стороны.

Поэтому важное значение придается наличию четкой и последовательной системы правил толкования договора. Она необходима, прежде всего, для сторон договора, поскольку позволяет им предсказать то толкование, которое придаст договору суд при возникновении спора, и соответствующим образом выстраивать и координировать свое поведение1. Кроме того, данная система правил нужна и для суда, поскольку она задает направление его работы в каждом конкретном случае и способствует созданию единообразия в решениях. Еще один важный аспект – защита интересов третьих лиц. Зная, как примерно суд может истолковать то или иное условие, третьи лица получают

1 Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307‒453 Гражданского кодекса Российской Федерации / В.В. Байбак, Р.С. Бевзенко, О.А. Беляева [и др.]; отв. ред. А.Г. Карапетов. М.: М-Логос, 2017. С. 935.

118

О методах прояснения выраженного и подразумеваемого содержания договора

возможность выстраивать определенные модели поведения, вступая

вправоотношения со сторонами договора.

Всовременном гражданском праве такая система правил по толкованию гражданско-правовых договоров содержится в ст. 431 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ). В соответствии с этой нормой устанавливается следующий порядок действий для суда, столкнувшегося с необходимостью толкования договорных условий: сначала суд должен применить так называемое буквальное толкование, затем, если суду осталось неясно договорное условие, применяется систематическое (системное) толкование. Однако если после применения этих видов толкования содержание условия договора остается неопределенным, то «должна быть выяснена действительная общая воля сторон с учетом цели договора». Далее законодатель перечисляет те обстоятельства, которые суд должен принять во внимание при толковании соответствующего условия. Приверженность именно такой ступенчатой конструкции прослеживается в практике российских судов, хотя из смысла разъяснений, содержащихся в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 25 декабря 2018 г. № 49, посвященном заключению и толкованию договоров, следует отсутствие приоритета у какого-либо из видов толкования, упомянутого в ст. 431 ГК РФ.

Хотелось бы отметить неточность в терминологии абз. 1 ст. 431 ГК РФ: в первом предложении законодатель справедливо говорит о «буквальном значении», так как подразумевает, что суд на первой стадии изучения договора будет пользоваться буквальным толкованием, в результате которого он должен получить это самое «буквальное значение» условий. Но потом законодатель говорит о том, что «буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора

вцелом», имея в виду возможность применения судом вышеупомянутого системного толкования. Однако суд в таком случае установит не буквальное значение, а просто значение условия, ведь буквальным оно уже не будет – иначе суд бы установил его уже при применении первого метода толкования (т.е. буквального).

На первый взгляд, алгоритм кажется правильным – в соответствии с ним выстраивается четкая и последовательная система действий суда, которая в конечном счете должна привести к определенному результату – установлению истинного содержания условия договора.

Первый этап – выяснение буквального значения слов и выражений, которые составляют условие. Наиболее полно методы толкования изучены в отношении толкования законов. Раскрывая сущность

119

А.Ю. Анисимова

буквального (или словесного) толкования, Е.В. Васьковский пишет: «Словесная оболочка норм служит единственным материалом, над которым работает эта форма толкования, и единственным средством, с помощью которого она стремится к достижению своей цели»1.

Действительно, буквальное толкование (literal approach) было исторически первым и долгое время традиционным методом уяснения значения слов и выражений в толкуемом договорном условии. Классический пример применения буквального толкования мы находим еще в римском праве: завещание признавалось недействительным, если наследодатель назначал наследником раба, но при этом одновременно забывал дать ему свободу. Все потому, что наследование и освобождение от рабства рассматривались как разные сделки, а значит предположить, что рабу предоставляли свободу путем завещания наследства, было невозможно2.

Буквальное толкование предполагает, что если толкователю (т.е., как правило, суду) значение договорного условия ясно, то переходить к «следующей стадии», т.е. к систематическому толкованию, не требуется. Такой метод толкования предполагает, что суд опирается на общепринятые или словарные значения слов, в том числе принятые в деловом обороте. Однако очевидно, что суд не может просто вырывать слова из текста и смотреть на них в отдельности. В любом случае суд обращается к контексту толкуемого условия, «поэтому сам термин «буквальное толкование» может применяться лишь в смысле ограниченного варианта толкования, не учитывающего всего объема обстоятельств, на которые могут ссылаться стороны»3.

Данный метод толкования получил достаточно широкое распространение, особенно в общем праве.

Практика судов общего права выработала так называемое золотое правило (golden rule), согласно которому толкование слов в договоре должно быть буквальным, за исключением случаев, когда это приводит к абсурду и противоречиям4. Хотя английские суды и ставят себе целью выяснить взаимную волю сторон, но делают они это исключительно путем придания словам договора объективного значения5. Обоснованием данного подхода

1ВаськовскийЕ.В. Цивилистическая методология: учение о толковании и применении гражданских законов. М., 2002. С. 98.

2Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: в 2 т. Т. 2: Договор. Неосновательное обогащение. Деликт. М., 1998. С. 107.

3Байрамкулов А.К. Особенности толкования договора в российском гражданском праве: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2015. С. 39.

4Lewison K. The Interpretation of Contracts. L., 2011. P. 202.

5Kornet N. Contract Interpretation and Gap Filling: Comparative and Theoretical Perspectives. Antwerpen, 2006. P. 158.

120

О методах прояснения выраженного и подразумеваемого содержания договора

служит запрет судам перетолковывать договор и навязывать сторонам новые условия, которые они в текст не закладывали. А именно при отступлении от golden rule такой исход становится наиболее вероятным.

Еще одно важное правило, связанное с вышеупомянутым, ‒ запрет сторонам представлять доказательства, свидетельствующие об их истинных намерениях при заключении договора, если они противоречат тому, что написано в тексте договора (parol evidence rule). В странах общего права такой жесткий подход оправдывают защитой определенности правоотношений. Большинство дел, в которых так или иначе встает вопрос о толковании, ‒ коммерческие, а такой подход способствует большей стабильности оборота1.

Однако сегодня данный подход все больше критикуется. Профессор Steven J. Burton утверждает, что такой жесткий подход к толкованию нарушает свободу договора: «Нет более верного способа неверно истолковать любой документ, чем читать его буквально». Профессор приводит в пример дело Dennison v. Harden, в котором убежденность суда в правильности такого подхода привела к негативному результату и несправедливому судебному решению.

Между сторонами был заключен договор купли-продажи земельного участка, на котором располагался сад. В договоре было указано, что

вцену покупки включены «фруктовые деревья». Покупатель пришел

всуд с иском, заявляя, что продавец нарушил данное им заверение,

вкотором указывал, что на участке растут 276 тихоокеанских золотых персиковых деревьев. Но на деле оказалось, что на участке произрастают только кустарниковые персиковые деревья, не представляющие практически никакой ценности. Покупатель попытался представить суду доказательства – заверения продавца, данные им в ходе переговоров, а также согласие продавца представить документы от компаниипитомника, поставлявшей деревья. В этих документах также было указано, что поставленные продавцу для посадки деревья являются дорогостоящими саженцами персикового дерева.

Руководствуясь parol evidence rule, суд первой инстанции, а за ним и Верховный суд Вашингтона отказали в удовлетворении требований покупателя, указав, что «договор предусматривал наличие на участке „фруктовых деревьев“, он и получил фруктовые деревья»2.

Однако в английской доктрине обсуждается значительное число исключений из parol evidence rule. Например, в ситуации, когда стороны

1Kornet N. Op. cit. P. 160.

2Burton S.J. Elements of Contract Interpretation. N.Y., 2009. P. 19, 20.

121

А.Ю. Анисимова

не намеревались полностью урегулировать свои взаимоотношения в договоре, нет оснований не рассматривать иные доказательства, которые они представят суду. Также данное правило не действует в случае, когда одна сторона хочет доказать недействительность договора ввиду того, что он заключен под влиянием обмана или заблуждения1.

Одно из ключевых «нарушений» данного правила английский суд продемонстрировал в деле City and Westminster Properties (1934) Ltd v. Mudd [1959]. В договоре аренды содержалось условие, что арендатор вправе использовать помещение только для целей ведения бизнеса. Но арендатор согласился на данное условие лишь потому, что агент арендодателя заверил его, что арендодатель не будет возражать против того, чтобы арендатор еще и проживал в этом помещении. Арендодатель пошел с иском в суд о расторжении договора аренды, ссылаясь на то, что арендатор нарушает условие договора, проживая в этом помещении (т.е. использует его не для целей ведения бизнеса). Однако суд в иске отказал, сославшись на приемлемость представления устного заверения агента арендодателя в качестве доказательства существования дополнительного соглашения, изменяющего условие основного договора2.

Можно констатировать, что английские суды в последнее время все чаще отходят от этого правила. Профессор Ewan McKendrick указывает, что исключений из parol evidence rule сейчас гораздо больше, чем случаев применения его самого. Уже есть обоснованные сомнения в том, что это действительно «правило». Самый главный недостаток parol evidence rule, конечно же, состоит в том, что оно запрещает учитывать доказательства, свидетельствующие об ином намерении сторон, даже когда суду очевидно, что условия договора явно не соответствуют тому, что стороны хотели через них выразить3.

Если вернуться к российскому праву, то встает закономерный вопрос: а может ли российский судья принимать во внимание доказательства, свидетельствующие об ином смысле договорного условия, когда самому судье посредством применения буквального толкования условие кажется ясным и прозрачным?

Исходя из нормы абз. 1 ст. 431 ГК РФ очевидный вывод сделать нельзя. В доктрине преобладает мнение, что «суд при ясности и однозначности текста должен опираться на буквальное его значение

ине должен пытаться отступить от такого буквального смысла в угоду

1Klass G. Contract Exposition and Formalism. Georgetown University Law Center Scholarship. Georgetown law, February 2017. P. 74.

2McKendrick E. Contract Law. 11th ed. Palgrave/Macmillan, 2015. P. 149, 150.

3Ibid. P. 151.

122

О методах прояснения выраженного и подразумеваемого содержания договора

предположений об ином смысле, который вкладывали в текст стороны»1, т.е., по сути, отказ от возможности представления доказательств иного содержания условия договора. Такой подход очень похож на описанное выше английское parol evidence rule. А.Г. Карапетов, комментируя ст. 431 ГК РФ, приводит несколько аргументов в пользу такого подхода.

Первый аргумент состоит в удешевлении и ускорении правосудия, так как у судов имеется достаточно понятный и простой в применении алгоритм. Суду условие договора понятно, зачем допускать возникновение лишних споров, которые суду же потом придется разрешать? Более того, иной подход может привести к тому, что стороны всякий раз будут представлять множество нерелевантных доказательств иного содержания договора, тем самым пытаясь запутать суд.

Суть аргумента профессора заключается в том, чтобы не нагружать суды лишний раз. Но подобные аргументы вызывают больше негодования, чем жалости к судам. Ведь суды для того и нужны, чтобы разбираться в существе отношений, выяснять, что в действительности имели в виду стороны, конструируя условия договора. Судьи не должны формально относиться к своей ключевой задаче, даже если она требует от них уделения большего количества времени, чем хотелось бы. На наш взгляд, иной подход приводит исключительно к «роботизации» суда: если он просто механически применяет тот или иной алгоритм, то, может быть, действительно имеет смысл заменить судью роботом, чтобы полностью исключить человеческий фактор?

Люди идут в суд с надеждой, что компетентное лицо (в виде судьи) разрешит спор, который они сами не в состоянии урегулировать, надеясь на его внимание к делу и деталям. Если мы сведем правосудие лишь к формальному применению неких алгоритмов, не позволяя суду «выглядывать» за их пределы, то, представляется, это только усугубит ситуацию. Дела, возможно, будут рассматриваться быстрее. Но качественнее ли? Здесь уже возникает вопрос расстановки приоритетов, в который мы не позволим себе углубляться.

«Литигационный аргумент» приводится не только российскими авторами, мы встречаем его и в английской доктрине. Профессор A.L. Corbin говорит, что если допустить необходимость учета доказательства иного содержания условия судом в ситуации, когда ему условие представляется ясным при применении буквального толкования (literal approach), возникнут ситуации, когда адвокаты сторон будут приходить

1Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий

кстатьям 307‒453 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 936.

123

А.Ю. Анисимова

в суд и, пытаясь «защитить интересы» своих клиентов, представлять множество нерелевантных доказательств, не приводя каких-либо значительных доводов в пользу конкретной позиции1.

Пример такой ситуации ‒ дело Roman v. Roman, в котором супруги заключили договор со специализированной организацией на консервацию и хранение своих эмбрионов. Спор возник тогда, когда супруги разводились и один из них решил забрать эмбрионы. Условие договора было таково: «Если супруги будут разводиться и если договор с организацией будет к этому моменту в силе, они дают организации полномочие избавиться от эмбрионов (…shall be discarded)». Разногласия между бывшими супругами возникли по поводу слова «избавиться». Суд разумно посчитал, что что бы ни значил данный термин, условие договора прямо предусматривает невозможность передачи эмбриона кому-либо из супругов, не приняв во внимание никакие дополнительные сведения от сторон со ссылкой на parol evidence rule2.

Действительно, в данном случае суд исходил из очевидной правовой цели сторон в момент заключения договора и включения в него данного условия с таким содержанием. Но что если бы суд в данной ситуации предоставил возможность спорящим сторонам представить доказательства в поддержку своей позиции? Как правило, если содержание условия договора суду понятно, бывает затруднительно представить такие доказательства, которые бы опровергали или каким-либо образом переиначивали смысл договорного условия. Поэтому даже если и будут представлены нерелевантные доказательства, суду это будет достаточно просто распознать ввиду их явного несоответствия подразумеваемой цели конкретного условия. Однако, не дав сторонам вовсе возможности представить доказательства, суд может упустить важнейшие детали, которые могли бы изменить его представление о содержании договорного условия даже при всей его очевидности (здесь надо вспомнить проблему многозначности слов).

Второй аргумент профессора заключается в том, что данный подход обеспечивает бо́льшую предсказуемость и определенность в отношениях сторон, а потому и лучшую координацию их поведения. Указывается, что сторонам намного проще действовать, поскольку они заранее знают, как суд предположительно может истолковать то или иное условие.

1Corbin A.L. The Interpretation of Words and the Parol Evidence Rule. 50 Cornell L.Q. P. 161, 171.

2Burton S.J. Op. cit. P. 10–12.

124

О методах прояснения выраженного и подразумеваемого содержания договора

Данный аргумент также не кажется нам абсолютно обосновывающим отказ от возможности для сторон представлять доказательства иного содержания договорных условий. Ведь стороны, как правило, заключая договор и производя по нему исполнение, не рассчитывают, что им придется идти в суд. При нормальном ходе дел стороны смогут самостоятельно договориться, а потому зачем им предугадывать, как там истолкует условие суд?

Кроме того, в условиях отсутствия конфликта стороны руководствуются не буквальным смыслом положений договора, а тем, о чем они договорились между собой. Здесь хотелось бы вспомнить о знаменитом деле, в котором стороны обозначили в договоре продаваемый товар как haakjöringsköd, что в переводе означает «акулье мясо», но имели в виду под этим понятием «китовое мясо»1. Исполняли они в соответствии с истинным намерением, а не тем, как понял бы это суд. Получается, что истинный координатор поведения сторон ‒ вовсе не предполагаемое толкование условия судом, а общая воля сторон, закладываемая в соглашение.

Также указанный аргумент не учитывает и проблему многозначности слов и выражений, и, помимо этого, факта, что процесс толкования сугубо субъективен. Очень часто бывает затруднительно предположить, как суд истолкует условие, ведь оно даже у сторон вызывает споры (хотя они сами его прописывали). При этом, как правило, условия договора находятся в неразрывной смысловой связи друг с другом, а потому понять одно условие, не принимая во внимание содержание остальных, бывает затруднительно. А ведь это исключает буквальное толкование в узком смысле.

Поэтому когда между сторонами возникает конфликт, логичнее было бы ориентироваться на ту самую волю сторон, которой они руководствовались при заключении договора. А узнать ее суд сможет из тех доказательств, которые стороны ему представят в подтверждение своей позиции. При ином подходе даже исход вышеуказанного знаменитого дела про haakjöringsköd был бы другим. Более того, именно опора на доказательства поможет суду не ошибиться в толковании, если возникнут сложности с выявлением буквального смысла.

Наконец, третий аргумент А.Г. Карапетова состоит в том, что приверженность суда исключительно буквальному толкованию защищает интересы третьих лиц, которые могут иметь отношение к договору (в пример приводятся нотариусы, органы государственной регистрации, цессионарии и т.д.).

1 Цвайгерт К., Кётц Х. Указ. соч. С. 111.

125

А.Ю. Анисимова

Дело в том, что из всех приведенных в пример субъектов действительный интерес в договоре могут иметь вовсе не государственные органы или нотариус, а цессионарий, залогодержатель и другие субъекты гражданского оборота. Однако эти лица должны по-настояще- му разбираться в сути правоотношения, в которое они собираются вступить. Поэтому и ответственность за их неосторожное поведение должна лежать на самих этих лицах. Неужели, к примеру, разумный цессионарий не расспросит у стороны по договору подробнее о товаре, право на получение которого он приобретает?

Более того, представляется, что суд менее компетентен в бизнесвопросах, нежели стороны. Возможность опираться на большее количество источников при толковании договорного условия создаст у суда более точное и правильное понимание того, какой смысл стороны хотели заложить в спорное условие.

К сожалению, в практике российских судов мы можем найти примеры, когда суд, считая, что условие договора ему ясно, отказывался принимать во внимание доводы сторон об ином содержании толкуемых условий и ограничивался лишь буквальным содержанием спорного условия, что приводило к явно несправедливому решению.

Для иллюстрации приведем один из подобных примеров. Между сторонами был заключен договор поставки. Спустя полгода его действия стороны подписали дополнительное соглашение к данному договору, согласно которому неустойка за просрочку поставки была повышена. Спор между сторонами возник по вопросу о том, распространяются ли условия дополнительного соглашения на просрочку поставок, имевшую место до момента его подписания и подпадавшую под действие договора поставки в прежней редакции. Суд отказался принять во внимание переписку сторон, представленную истцом, исходя из которой с очевидностью следовало согласие сторон распространить положения дополнительного соглашения на предыдущие поставки, и в обоснование своего решения положил лишь буквальное толкование условия договора поставки и дополнительного соглашения1.

Таким образом, мы не видим разумных оснований запрещать сторонам представлять, а суду исследовать доказательства, которые могут свидетельствовать об ином содержании спорного условия, даже в случае, если суду данное условие кажется очевидным. Примеры из судебной практики российских судов показывают, что противоположное решение приводит к несправедливым результатам, что не может быть

1 Решение Арбитражного суда г. Москвы от 08.02.2017 по делу № А40-212616/16.

126