Учебный год 22-23 / Дополнительная литература для чтения / Уступка и перевод долга / Д. Борейшо - Защита интересов должника при недействительности уступки_ обзор судебной практики

ДАНИИЛ

ВЛАДИМИРОВИЧ

БОРЕЙШО

редактор раздела о банкротстве на портале «Закон.ру», младший юрист VERSUS.legal, магистрант СПбГУ

94

СУДЕБНАЯ ПРАКТИКА. КОММЕНТАРИИ

ЗАЩИТА ИНТЕРЕСОВ ДОЛЖНИКА ПРИ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ УСТУПКИ: ОБЗОР СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ*

В статье анализируется судебная практика по вопросу применения доктрины видимости права для защиты интересов должника при недействительности уступки. Действующее право исходит из того, что должник, исполнивший обязательство цессионарию, не может быть принужден к повторному исполнению цеденту, если уступка будет впоследствии признана недействительной. Несмотря на то, что данное правило впервые было сформулировано на уровне абстрактных разъяснений высших судов еще в 2007 г., вопросов его применения остается множество. Существуют ли ограничения применения доктрины видимости права? В каких случаях должник может ею воспользоваться? Может ли должник пользоваться и иными способами защиты: требовать признания договора цессии недействительным или пытаться вернуть уплаченное цессионарию? Автор рассматривает наиболее важные судебные акты по данным вопросам и комментирует предложенные судами решения.

Ключевые слова: видимость права, цессия, недействительность сделок

Несмотря на то, что действующий отечественный правопорядок (в отличие, например, от его римского предшественника) по общему правилу допускает уступку права требования без согласия должника, базовой идеей регулирования данного института остается недопустимость ухудшения положения должника

врезультате совершенной уступки.

*Автор выражает благодарность А.А. Павлову за ценные замечания, которые помогли улучшить обзор.

Одной из гарантий защиты прав должника выступает невозможность противопоставления ему так называемой скрытой уступки — уступки, о которой он не был уведомлен надлежащим образом. Такая невидимая цессия, очевидно, может нарушить интересы должника, который, пребывая в полной уверенности в том, что он связан относительными правоотношениями с известным ему кредитором, на самом деле будет должником уже нового кредитора, получившего право требования к нему благодаря уступке.

Однако еще более сложной для должника является ситуация, когда ему было направлено уведомление об уступке и он, уверенный в том, что право требования перешло к цессионарию, исполнил последнему обязательство. Если цессия будет признана недействительной, то формально должник не может считаться исполнившим обязательство надлежащему лицу (поскольку в связи с общим правилом о ретроспективной недействительности цессионарий ни на одно мгновение не являлся кредитором должника).

Для того чтобы защитить должника, правопорядок должен применить доктрину видимости права, т.е. признать, что исполнение, учиненное должником цессионарию, является надлежащим и прекращает его обязательство, несмотря на недействительность уступки.

По такому пути пошло и российское право.

Применение доктрины видимости права для защиты должника, исполнившего обязательство «цессионарию», впервые было закреплено в п. 14 Информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда (ВАС) РФ от 30.10.2007 № 120 «Обзор практики применения арбитражными судами положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации», а затем и в п. 20 Постановления Пленума Верховного Суда (ВС) РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» (далее — Постановление № 54).

Однако использование данного способа защиты интересов должника оставляет ряд вопросов. Необходимо ли ограничить применение доктрины видимости права? В каких случаях должник может ею воспользо-

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 3 МАРТ 2021

ваться? Накладывает ли ее применение ограничения на иные способы защиты прав должника? Ответы на эти и многие другие вопросы призвана дать текущая судебная практика.

Мы проанализировали около 40 актов арбитражных судов, а также несколько актов ВС РФ и попытались систематизировать позиции судебной практики в данной сфере.

1. Ограничения доктрины видимости права: добросовестность должника

Доктрина видимости права является мощным инструментом защиты стабильности оборота. Однако при обращении к ней следует осознавать, что необходимости поддерживать стабильность оборота противостоит необходимость защищать интересы обладателей прав. И ключевой задачей является построение такой модели регулирования отношений, которая бы балансировала между интересами обладателей требований и интересами оборота в целом.

В отечественной доктрине вопросам видимости права посвящено незаслуженно мало работ1.

Общая норма о защите видимости права не закреплена и на уровне закона. Правда, здесь российский законодатель следует в русле общемировых тенденций — видимость права все-таки является доктринальной разработкой, которая должна развиваться при помощи судебной практики, а не путем нормативного закрепления. Это слишком тонкий инструмент, который подлежит применению лишь в определенных ситуациях.

Впрочем, причины и политико-правовое обоснование того, почему отсутствует общая норма о доктрине видимости права, заслуживают отдельного комплексного исследования.

1Обсуждение видимости права в контексте представительства см.: Ширвиндт А.М. Актуальные вопросы представительства // Вестник экономического правосудия PФ. 2015. № 12. С. 63–146. См. также перевод знаменитой работы П. Эртманна: Эртманн П. Основы учения о видимости права // Вестник гражданского права. 2011. № 4. С. 273–305.

ЖУРНАЛ «ЗАКОН»

№3 МАРТ 2021

Внашей стране, как и в большинстве других европейских правопорядков, законодатель предпочитает действовать иначе — закрепляя отдельные нормы, для которых доктрина видимости права является источником вдохновения. В остальном развитие этого учения ложится на плечи судов, которые интуитивно вынуждены нащупывать критерии для его применения.

Обычно доктрина видимости права может применяться лишь в случае, если:

а) лицо, ссылающееся на нее, является добросовестным и

б) оппонент этого лица ответственен за возникновение ситуации видимости2.

К аналогичному выводу приходят суды, применяя доктрину видимости для защиты интересов должника при недействительности цессии. Первая часть настоящей работы посвящена тому, в каких случаях должника признают недобросовестным лицом и не предоставят ему защиту в соответствии с п. 20 Постановления № 54.

1.1. Аффилированность с цедентом и цессионарием как маркер недобросовестности

Один из маркеров недобросовестности должника и, соответственно, одно из оснований для отказа в применении доктрины видимости права — связанность должника и одной из сторон договора цессии. Суды

2Основание для подобной логики можно найти, проанализировав ст. 302 Гражданского кодекса (ГК) РФ. Институт приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя является одним из ярчайших примеров доктрины видимости права. В концентрированном виде идея данной нормы заключается в том, что защиту получает лишь добросовестный приобретатель вещи, собственник которой виновен в ее выбытии из своего владения. Критерий возмездности при этом не может являться универсальным условием для применения видимости права, поскольку призван установить более сложное распределение рисков лишь в ситуации приобретения объектов материального мира. Для применения видимости права в ситуациях, не связанных с приобретением имущества, такой критерий, очевидно, не подходит. Похожую логику применяют суды и в отношении доктрины видимости полномочий, подробнее о чем см.: Борейшо Д.В. Обзор практики применения норм о полномочиях из обстановки // Закон. 2020. № 10. С. 60–76.

полагают, что если должник близок к одной из сторон сделки, которая впоследствии признается недействительной, то он обязан был знать о пороке в такой сделке и исполнение, произведенное им «цессионарию», не может признаваться надлежащим.

Такой подход применяется ВС РФ. В Определении от 28.10.2019 № 304-ЭС19-9513 рассматривался следую­ щий вопрос. Предприятие и общество заключили договор уступки права требования к администрации 14 марта 2018 г. — в день, когда была оглашена резолютивная часть определения о признании предприятия банкротом. Спустя некоторое время администрация (должник) согласно уведомлению об уступке исполнила обязательство обществу (цессионарию). Когда конкурсный управляющий предприятия оспорил цессию, суды первой и апелляционной инстанций указали ему, что требования к должнику (администрации) не могут быть предъявлены, — она защищена доктриной видимости права и полученным уведомлением. Суд округа вовсе отказался удовлетворять требование о признании цессии недействительной.

Однако Судебная коллегия по экономическим спорам (СКЭС) ВС акты судов отменила и направила дело на новое рассмотрение, посчитав, что защита может предоставляться должнику лишь в том случае, если он является добросовестным. В данном деле суды не оценили доводы конкурсного управляющего, который ссылался на то, что администрация являлась основным акционером предприятия, а также что соглашение об уступке заключено в день открытия конкурсного производства, о чем администрация должна была знать.

Но более интересным представляется данное ВС в этом акте определение недобросовестности должника. По мнению СКЭС, должник является недобросовестным тогда, когда он был осведомлен «о наличии оснований для признания соглашения об уступке недействительным на момент совершения платежа». Тем самым ВС РФ признал, что аффилированность должника и цедента свидетельствует об осведомленности должника о наличии оснований для недействительности цессии, а значит, о его недобросовестности. Это, в свою очередь, исключает применение доктрины видимости права.

Аналогичной позиции придерживаются и нижестоящие суды. Например, Арбитражный суд (АС)

Уральского округа3, рассматривая похожий спор, указал, что ключевым вопросом для восстановления задолженности должника перед «цедентом» является установление недобросовестности должника. По мнению суда, должник является недобросовестным, когда он осведомлен о недобросовестности цедента и цессионария. На осведомленность может указывать аффилированность должника со сторонами цессии.

Такой подход во многом является справедливым.

Если должник аффилирован с одной из сторон сделки, которая впоследствии признана недействительной, есть все основания для того, чтобы признать их действующими совместно.

Иными словами, если сторона цессии совершает сделку, руководствуясь стремлением получить выгоду из своего незаконного и недобросовестного поведения, то аффилированное с ней лицо также должно признаваться, по меньшей мере, знающим об указанной противоправной цели. А раз так, то оснований для предоставления такому лицу защиты нет.

Впрочем, дьявол кроется в деталях. Определяя недобросовестность должника как «знание об основаниях недействительности цессии», ВС РФ заставляет задуматься: а любое ли знание должника о пороках сделки является основанием для отказа в применении доктрины видимости права? Если должник не аффилирован, но тем не менее знает или может знать о пороках сделки, должен ли суд отказать ему в защите?

1.2. Знание об основаниях недействительности — маркер недобросовестности?

Легальное основание для утвердительного ответа на поставленный вопрос имеется. После реформы 2013 г. п. 1 ст. 167 ГК РФ пополнился абз. 2, в котором указывается, что «лицо, которое знало или должно было знать об основаниях недействительности оспоримой сделки, после признания этой сделки недействительной не считается действовавшим добросовестно».

3Постановление АС Уральского округа от 14.09.2020 по делу № А60-17711/2016.

Применяя данное положение к ситуации уступки, можно сделать вывод, что должник, знавший об основаниях недействительности цессии на момент исполнения «цессионарию», является недобросовестным. Но даже если считать подобный вариант толкования верным, остается вопрос: может ли эта недобросовестность должника служить основанием для неприменения доктрины видимости права?

Судебная практика испытывает значительные трудности при ответе на этот вопрос. Причиной в немалой степени служит не вполне ясная позиция ВС РФ, высказанная в одном из дел, посвященных оценке добросовестности должника, не связанного отношениями аффилированности со сторонами цессии.

В Определении от 21.06.2018 № 304-ЭС17-17716 СКЭС рассматривала вопрос о восстановлении требования к должнику, который ранее исполнил обязательство «цессионарию», получившему требование по недействительному договору цессии.

Подрядчик и заказчик заключили договор. Подрядчик выполнил работы и уступил право требования к заказчику цессионарию. После того как должник исполнил обязательство цессионарию, договор цессии был признан недействительным на основании ст. 61.2 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)», так как подрядчик не получил от цессионария встречного предоставления за уступленное право.

Суд округа восстановил задолженность должника перед подрядчиком.

ВС РФ не согласился с этим и указал, что если для обоснования недобросовестности достаточно было бы возникновения обычных сомнений относительно действительности соглашения об уступке, то положение такого должника становилось бы в значительной степени неопределенным.

Однако далее ВС РФ отмечает, что не подтверждена осведомленность должника о неудовлетворительной структуре баланса, а «условия оспариваемого соглашения не позволяли сделать вывод (курсив наш. —

Д.Б.) о неравноценности сделки».

Позиция ВС РФ, как уже было отмечено выше, остается не вполне ясной. То ли он исходит из того, что

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 3 МАРТ 2021

простого знания об основаниях недействительности недостаточно, — и тогда даже знание о неудовлетворительной структуре баланса не являлось бы основанием для восстановления задолженности должника перед подрядчиком. То ли основанием выводов ВС РФ явилась недоказанность в данном конкретном деле знания должника об оспоримости договора цессии.

Тем не менее в большинстве своем суды исходят из того, что простого знания об основаниях недействительности цессии для констатации недобросовестности должника недостаточно. Необходимо нечто большее, например описанная выше ситуация аффилированности и получение должником выгоды от совершенной уступки.

Так, АС Уральского округа рассматривал спор о восстановлении перед цедентом задолженности должника, исполнившего обязательство цессионарию на основании договора цессии, признанного впоследствии недействительным. Специфика данного дела заключалась в том, что должник участвовал в соглашении об уступке. Суд указал, что сама по себе неосмотрительность должника, вступившего в спорные отношения, не может считаться основанием для признания его недобросовестным и, как следствие, для восстановления его задолженности перед цедентом. Должник не обязан отслеживать судебные акты, которые выносятся в отношении сторон спора, в том числе те, которые свидетельствуют о неплатежеспособности должника4.

Схожую позицию занял АС Центрального округа5. Рассматривая спор, аналогичный описанному выше, суд отметил, что наличие возбужденного в отношении первоначального кредитора дела о банкротстве не может свидетельствовать о недобросовестности должника, являвшегося заказчиком цедента. По мнению кассации, у должника не было каких-либо разумных причин отслеживать финансовое положение цедента. Более того, суд отдельно подчеркнул, что безвозмездность договора цессии также не свидетельствует о недобросовестности должника. Такое условие может свидетельствовать о недобросовестности цедента и цессионария, но не для должника.

4Постановление АС Уральского округа от 16.12.2019 по делу № А50-509/2018.

5Постановление АС Центрального округа от 30.04.2019 по делу № А36-2427/2016.

К подобному выводу пришел АС Западно-Сибирского округа6, указав, что конкурсный управляющий цедента, требуя восстановления задолженности должника, не доказал наличия экономической выгоды либо иного интереса должника в совершении платежей в пользу цессионария. По мнению суда, наличие у цедента задолженности перед другими кредиторами не может с достоверностью свидетельствовать о преднамеренном либо неосмотрительном поведении должника по оплате новому кредитору, поскольку «сама по себе уступка прав требования после возбуждения дела о банкротстве в отношении цедента не свидетельствует о порочности сделки (курсив наш. — Д.Б.)».

Аналогичная позиция содержится и в иных судебных актах, которые также строятся на том, что в отсутствие сведений об аффилированности должника со сторонами цессии справедливо защищать интересы именно должника, который не может нести риски недействительности договора уступки7.

Либеральный подход судов можно поддержать во всяком случае для ситуации оспоримости договора цессии.

Сама по себе возможность узнать об основаниях недействительности (будь то проверка финансового состояния цедента или анализ договора цессии или обязательственной сделки, лежащей в его основании, на предмет возможных пороков) вряд ли должна приводить к признанию должника, исполнившего обязательство «цессионарию», недобросовестным.

Кроме того, поскольку до момента эффективного оспаривания оспоримая сделка считается действительной, отсутствуют и догматические основания для

6Постановление АС Западно-Сибирского округа от 30.05.2019 по делу № А75-16046/2017.

7См., напр.: постановления АС Поволжского округа от 04.09.2020 по делу № А65-25939/2017; АС Волго-Вятского округа от 27.05.2020 по делу № А82-11583/2018; АС Уральского округа от 29.12.2020 по делу № А76-353/2020; АС Восточно-Сибирского округа от 02.06.2020 по делу № А7417779/2017, от 06.09.2018 по делу № А58-4408/2016; АС Московского округа от 05.11.2020 по делу № А41-48570/2016, от 10.07.2020 по делу № А40-182643/2018, от 19.11.2020 по делу № А40-103425/2019, от 20.05.2019 по делу № А4012417/2016, от 22.06.2020 по делу № А40-163846/2016, от 26.11.2019 по делу № А40-240735/2015, от 19.08.2019 по делу № А40-189767/2014.

вывода о том, что должник, знающий о возможности оспаривания, несет риски исполнения цессионарию. Для должника оспоримый договор цессии / обязательственная сделка, лежащая в его основании, являются действительными. И пока цедент, цессионарий или иное лицо, имеющее право на оспаривание, не оспорили эти договоры, должник вынужден исходить из их действительности.

Возможна также и ситуация, в которой оспаривание вовсе не случится — например, если цедент, цессионарий или иное лицо, имеющее право на оспаривание, подтвердят сделку (абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ) или подвергнут ее действию эстоппеля (п. 5 ст. 166 ГК РФ). В таком случае нет никаких оснований для отказа должнику в исполнении цессионарию. Можно ли позволить должнику, не вовлеченному в отношения цедента и цессионария, решать за них, оспаривать договор цессии или нет? Ответ следует дать отрицательный.

Взаимоотношения сторон договора уступки между собой не должны противопоставляться должнику. Иной подход приводил бы к тому, что должник (для того чтобы его долг перед цедентом не был восстановлен) вынужден был бы затягивать платеж цессионарию под предлогом проверки договора цессии или обязательственной сделки, лежащей в его основании, на отсутствие пороков. Это бы замедляло весь оборот имущественных прав.

Доктрина видимости права не только защищает должника (о чем мы говорили выше), но и призвана гармонизировать оборот. Должник, зная, что он защищен доктриной видимости, будет охотнее предоставлять исполнение новому кредитору, не требуя от него доказательств отсутствия в договоре цессии / обязательственной сделке, лежащей в его основании, пороков.

Исключение, как справедливо указывает судебная практика, должно быть сделано для тех ситуаций, когда возникают разумные сомнения в том, что должник действует независимо от сторон цессии. Однако даже названные судебной практикой «свидетельства недобросовестности» (аффилированность, получение выгоды от цессии) являются лишь презумпциями, которые могут быть опровергнуты должником.

Таким образом, под недобросовестностью должника, исключающей применение доктрины видимости права,

необходимо понимать не просто знание о возможном признании недействительным договора уступки, а участие должника в схеме по выводу активов цедента.

При этом следует обратить внимание, что, хотя большинство судебных актов (в том числе и указанные выше), исходят из презумпции добросовестности должника, встречаются и позиции, согласно которым пассивное поведение должника, не пытающегося доказать свою добросовестность, может привести к восстановлению его долга перед цедентом.

Так, АС Московского округа8 поставил в упрек должнику то обстоятельство, что он не пытался доказать свою добросовестность ранее, когда суд рассматривал спор о недействительности договора цессии и восстановлении долга должника перед цедентом.

С учетом того, что норма п. 5 ст. 10 ГК РФ говорит о презюмируемой добросовестности, такая позиция суда выглядит, на наш взгляд, странно. Да, в ряде случаев бездействие должника добавляет веса иным доказательствам, однако свидетельствовать о недобросовестности само по себе не может.

Как бы то ни было, вполне возможно, что эта единичная позиция — лишь пример неудачного словоупотреб­ ления, который должен восприниматься всего лишь как obiter dictum, но не как ratio decidendi.

1.3. Исполнение, произведенное должником на основании судебного акта, как маркер добросовестности

Судебная практика также выделяет обстоятельства, свидетельствующие о добросовестности должника при исполнении обязательства «цессионарию». Одна из таких ситуаций — исполнение, произведенное на основании вступившего в законную силу судебного акта.

Так, АС Дальневосточного округа9 рассматривал следующее дело. Департамент и общество заключили до-

8Постановление АС Московского округа от 20.08.2020 по делу № А40-54548/2016.

9Постановление АС Дальневосточного округа от 16.11.2020 по делу № А51-21164/2019.

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 3 МАРТ 2021

говор на строительство дороги. Общество выполнило работы и обратилось в суд с требованием об оплате работ к департаменту, позднее уступив право требования оплаты «цессионарию» и проведя процедуру правопреемства. После того, как суд удовлетворил требования истца, департамент погасил задолженность.

Однако затем договор уступки между обществом и «цессионарием» признали недействительным по банкротным основаниям. Определение суда о правопреемстве также было отменено. Общество обратилось в суд с требованием о взыскании процентов за просрочку (считая, что департамент так и не освободился от обязательства).

Суд кассационной инстанции удовлетворил требования лишь за период, предшествовавший моменту оплаты задолженности «цессионарию». По мнению суда, исполнение обязательства, учиненное добросовестным должником «цессионарию», прекращает его в соответствии со ст. 408 ГК РФ.

Суд посчитал, что департамент являлся добросовестным лицом, поскольку действовал в соответствии с определением суда о процессуальном правопреемстве, которое было отменено только после учиненного исполнения. Сама уступка также была признана недействительной после исполнения должником обязательства.

На наш взгляд, данный подход не может быть истолкован таким образом, что судебный акт предоставляет должнику индульгенцию и в любом случае освобождает его от долга. Наличие или отсутствие судебного акта не меняет базового принципа, который мы описали выше.

Если должник участвует в схеме по выводу активов цедента посредством уступки, если он является недобросовестным в полном смысле этого термина, то нет никаких оснований предоставлять ему защиту. При этом неважно, действует ли он на основании судебного акта или же уведомления, — подход в любом случае будет единым.

К сожалению, суды также подвержены влиянию недобросовестных участников оборота и в момент

вынесения определения о правопреемстве могут не увидеть, что договор уступки использован в качестве инструмента для причинения вреда самому цеденту или его кредиторам.

В этом смысле более аккуратным представляется подход АС Северо-Кавказского округа10, который не стал останавливаться на простой констатации того факта, что должник исполнил обязательство цессио­ нарию на основании вступившего в законную силу судебного акта. Суд обратил внимание, что цедент, требующий восстановления долга перед ним, не представил доказательств аффилированности должника со сторонами цессии, злоупотребления правом со стороны должника, а также получения должником выгоды от уступки права требования в какой-либо форме.

То есть сам по себе факт исполнения на основании судебного акта еще не свидетельствует о безусловной добросовестности должника и не освобождает суд от обязанности проверять доводы цедента об аффилированности должника или об иных свидетельствах недобросовестности последнего.

2. Ограничения доктрины видимости права: совершение уступки помимо воли цедента

Как уже говорилось выше, доктрина видимости права может применяться для защиты добросовестного участника оборота лишь в том случае, если ситуация видимости возникла в связи с действиями его оппонента. Иными словами, если видимость возникла в результате обстоятельств, риск наступления которых действительный кредитор не несет («помимо его воли»), то каким бы добросовестным ни было лицо, защищающееся данной доктриной, основания для ее применения отсутствуют.

Причины появления данного критерия заслуживают отдельного исследования, однако заметим, что он является выбором правопорядка, результатом компромисса между интересами оборота в целом и

10Постановление АС Северо-Кавказского округа от 15.01.2021 по делу № А53-20583/2019.

интересами действительного обладателя права. Критерий «несения риска» позволяет защитить интересы последнего.

Очевидно, что данный критерий применяется в случае защиты добросовестного приобретателя, о чем прямо говорится в ст. 302 ГК РФ. Судебная практика применяет его и для доктрины видимости полномочий (абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ)11.

Однако в отношении защиты добросовестного должника, исполнившего обязательство лицу, получившему право по недействительной уступке, однозначного вывода из судебной практики сделать невозможно по причине отсутствия релевантных актов.

Объяснить это можно несколькими причинами.

Во-первых, вполне вероятно, что цеденты редко ссылаются­ на выбытие у них права «помимо воли», полагая, что п. 20 Постановления № 54 и норма ст. 302 ГК РФ являются сущностно различными инструментами. Мы полагаем такое толкование ошибочным, о чем уже неоднократно говорилось выше.

Во-вторых, это может означать, что суды отказываются воспринимать подобные аргументы, поскольку интуитивно чувствуют неприменение критерия «несения риска» для случаев уступки. Такая позиция не является экстремистской.

Мы уже говорили о том, что условия применения доктрины видимости права могут отличаться в зависимости от тех институтов, в которых она проявляется. Например, в виндикации наличествует критерий возмездности, который отсутствует при представительстве и цессии. Вполне возможно, что критерий «несения риска» («помимо воли») также не применяется

вслучае исполнения обязательства «цессионарию»

всилу существа института уступки.

С учетом того, что регулирование оборота имущественных прав направлено, во-первых, на обеспечение приоритетной защиты должника, а во-вторых, на упрощение и ускорение обмена правами, такое исключение может быть оправданным. Однако

11 См.: Борейшо Д.В. Указ. соч. С. 60–76.

данный вопрос является сложным и заслуживает отдельного анализа. К большому сожалению, отечественная судебная практика в настоящее время не предоставляет для него эмпирического материала.

3. Недопустимость оспаривания уступки должником и требования возврата уплаченного «цессионарию»

Доктрина видимости права предоставляет должнику определенную льготу — возможность при получении уведомления от первоначального кредитора не беспокоиться о потенциальных последствиях и исполнять обязательство новому кредитору, указанному в уведомлении.

Если бы такая защита должнику не предоставлялась, то единственным вариантом минимизации рисков двойной уплаты оставалась бы комплексная проверка договора, лежащего в основании цессии (а иногда и нескольких — при последовательных уступках). При любых сомнениях должник вынужден был бы обращаться в суд, требуя признать договор, лежащий в основании уступки, недействительным (или, если он уже был признан недействительным, — обращаться с требованием к цессионарию, желая получить назад исполненное). Это тормозило бы оборот имущественных прав и делало бы значительно менее привлекательной конструкцию цессии в принципе.

Отсюда решение применять доктрину видимости права представляется единственно возможным. Другое дело, что несмотря на предоставленную защиту, участники оборота продолжают использовать возражения о недействительности цессии. Скорее всего, это связано не со стремлением защитить себя от возможной двойной уплаты, а с желанием как можно дольше не погашать свою задолженность.

Радует, что суды единогласно исходят из того, что должник не может оспаривать договор цессии, аргументируя это риском двойной уплаты. При этом показательно, что суды не делают исключения даже для случаев явного нарушения договором, лежащим в основании уступки, императивных норм.

Например, АС Волго-Вятского округа рассматривал следующий спор. Дольщик и застройщик заключили договор долевого участия в строительстве. Застройщик передал объект с просрочкой, и дольщик уступил право требования уплаты законной неустойки, иных платежей и штрафа за недобровольное удовлетворение требований потребителя обществу. Общество обратилось в суд к застройщику.

Застройщик возражал против удовлетворения иска, ссылаясь на то, что договор уступки не зарегистрирован, а также на то, что он является недействительным, поскольку уступка штрафа за недобровольное удовлетворение требований потребителя не допускается.

Оба этих возражения были отринуты судом, указавшим, что застройщик не доказал, что уступка нарушает его права и законные интересы. Согласно п. 20 Постановления № 54 недействительность уступки требования не влияет на правовое положение должника, который в отсутствие спора между цедентом и цессионарием не вправе отказать в исполнении лицу, которое ему указал кредитор.

По мнению кассации, нижестоящие суды «обоснованно не усмотрели правовых оснований для признания недействительным заключенного истцом и третьим лицом договора уступки права требования как по мотиву невозможности уступки штрафа, так и по мотиву отсутствия его государственной регистрации»12.

В ряде случаев суды вовсе констатируют, что заявление должника о недействительности цессии является проявлением недобросовестности.

Подобная позиция была высказана АС Запад- но-Сибирского округа13, рассматривавшим дело, связанное с уступкой права требования по договору субподряда. Субподрядчик уступил право требования к генподрядчику третьему лицу, после чего ликвидировался. При рассмотрении заявления о процессуальном правопреемстве должник

ссылался на то, что договор цессии являлся безвозмездным, а потому недействительным (так как цедент и цессионарий являлись коммерческими организациями).

Суд отказался поддержать его доводы, приняв во внимание отсутствие доказательств безвозмездности договора и указав, что должник не имеет права ссылаться на недействительность договора уступки. По мнению суда, «при отсутствии доказательств нарушения прав должника совершением уступки ссылка должника на недействительность договора уступки задолженности, которую он должен уплатить в силу действующего законодательства, может рассматриваться в качестве недобросовестного поведения (курсив наш. — Д.Б.), с целью освободиться от такой уплаты».

Аналогичную позицию занял АС Западно-Сибирско- го округа14: оценивая ссылку должника на ничтожность договора цессии, суд также сделал вывод о недоказанности нарушения прав должника спорным договором и указал, что само по себе заключение договора цессии и замена взыскателя не свидетельствуют о таких нарушениях. По мнению суда, заявляя о недействительности и не исполняя договор цессии ни новому, ни прежнему кредитору, должник действует недобросовестно.

Даже в ситуациях, когда договор уступки уже признан недействительным и должник обращается к цессионарию с требованием о возврате полученного, суды отказывают ему в защите.

Так, АС Северо-Западного округа15 отказал в заявлении должника о повороте исполнения судебного акта, на основании которого он исполнил обязательство «цессионарию». Суть спора заключалась в следующем.

Общество обратилось в суд с требованием к заводу. Иск был удовлетворен. Общество уступило право требования предпринимателю. Завод исполнил судебный акт и перечислил предпринимателю за-

долженность. Однако затем договор уступки был признан недействительным и определение о процессуальном правопреемстве было отменено. Завод обратился с требованием о повороте исполнения судебного акта.

Нижестоящие суды удовлетворили данное требование, но кассация подобный подход не поддержала. Она указала на то, что завод исполнил обязательство предпринимателю до вступления в законную силу решения суда о признании договора уступки недействительным. Следовательно, завод в силу п. 20 Постановления № 54 считается исполнившим свое обязательство.

Основания для удовлетворения заявления о повороте исполнения судебного акта и предоставления должнику права требовать возврата исполненного отсутствуют.

К такому же выводу пришел АС Волго-Вятского округа16. Фабула рассмотренного им дела заключалась в следующем. Цедент и цессионарий заключили договор уступки права требования к должнику. Должник заключил с цессионарием договор о реструктуризации задолженности и частично погасил свой долг. Затем договор цессии был оспорен по банкротным основаниям. Цессионарий добровольно возвратил должнику выплаченные денежные средства. Однако должник посчитал, что на стороне цессионария возникло неосновательное обогащение — он пользовался его денежными средствами и поэтому должен уплатить проценты.

Суд округа отказал в удовлетворении данных требований, ссылаясь на то, что у цессионария отсутствует неосновательное обогащение за счет должника. Тот факт, что договор уступки был признан недействительным, не означает права должника требовать от цессионария возврата уплаченного, так как у него отсутствует интерес в этом — его долг перед цедентом считается погашенным, а обязательство — прекращенным.

Таким образом, суды признают, что должник не может ссылаться на недействительность, незаключен-

16Постановление АС Волго-Вятского округа от 15.07.2019 по делу № А38-7083/2018.

ность или отсутствие государственной регистрации договора цессии, если цедент и цессионарий не спорят относительно данного договора и надлежащим образом уведомили должника о состоявшемся переходе права. Интерес должника в признании договора недействительным отсутствует: должник защищен доктриной видимости права17.

Аналогичный вывод делается судами и применительно к требованиям должника к цессионарию о возврате полученного. Суды также повсеместно отказывают в удовлетворении данных требований.

Подобный подход судов можно поддержать. Нет никаких оснований предоставлять должнику возможность возражать против требования цессионария ссылкой на недействительность договора цессии — это лишь приводит к замедлению оборота имущественных прав и повышению трансакционных издержек.

Добросовестные должники и так защищены доктриной видимости права — инструментом значительно более эффективным и тонким, отвечающим интересам как должника, так и цедента.

Конечно, здесь следует сделать несколько исключений. Во-первых, должник может оспаривать договор цессии, если он в действительности нарушает его интересы. Во-вторых, должник может требовать возврата исполненного от цессионария, если суд восстановил долг должника перед цедентом.

17Аналогичная позиция встречается и в иных судебных актах, см., напр.: постановления АС Восточно-Сибир- ского округа от 22.11.2019 по делу № А19-2748/2019; АС Северо-Кавказского округа от 21.02.2020 по делу

№А32-52343/2017; АС Северо-Западного округа от 22.03.2019 по делу № А56-61237/2018, от 09.07.2018 по делу № А56-66135/2017; АС Западно-Сибирского округа от 14.08.2018 по делу № А67-4089/2017, от 13.07.2018 по делу № А67-4093/2017; АС Московского округа от 20.08.2019 по делу № А41-43362/2017, от 24.09.2018 по делу № А40-238162/2017, от 31.08.2018 по делу № А40189900/2017, от 07.08.2018 по делу № А40-201444/17; Десятого ААС от 02.09.2019 по делу № А41-19898/2019; Тринадцатого ААС от 03.07.2018 по делу № А567501/2018; Одиннадцатого ААС от 01.02.2019 по делу

№А65-23845/2018.