Учебный год 22-23 / Бисултанов - Признание долга и исковая давность (журнал Закон)

действительность сделки, совершались под влиянием существенного заблуждения, то использование им в дальнейшем своего права на оспаривание трудно назвать противоречивым поведением.

Приложив принцип эстоппеля к признанию долга, получаем: если должник, поведение которого ранее свидетельствовало о признании долга, пытается применить возражение по давности, не действуя при этом недобросовестно, противоречиво (действия совершались им под влиянием существенного заблуждения), то выставленное им возражение должно иметь правовое значение, а перерыва течения срока не следует допускать.

Полагаем, что в рамках российского правопорядка такой вывод не соответствует концепции, лежащей в основе института исковой давности вообще и правила о перерыве течения в частности. Смысл последнего, как нами уже было показано выше, не в том, чтобы защитить кредитора от недобросовестного должника, а в том, чтобы не наделять должника защитой против кредитора, не действовавшего недобросовестно (имевшего достаточные основания оттягивать момент предъявления иска).

Укажем вновь на то, что в ст. 203 ГК РФ акцент сделан исключительно на том, как выглядят действия, а не на том, чем они в действительности являются. Поэтому и оценка правового значения актов признания производится лишь с позиции того, как действия должны были быть восприняты кредитором. Добросовестность или недобросовестность должника для вопроса о перерыве срока давности интереса не представляет.

Кроме того, теорию эстоппеля отвергает сама юридическая конструкция воздействия акта признания долга на течение давности. Ведь эстоппель раз и навсегда предотвращает возможность реализации того или иного права, тогда как признание долга только откладывает момент его реализации. В этом смысле эстоппель гораздо больше подходит для объяснения основной идеи института исковой давности в целом, нежели правила о перерыве срока давности признанием долга: примечательно, что англосаксонский институт laches («неосновательное промедление в предъявлении иска»)29, являющийся аналогом исковой

29 См.: Ансон В. Договорное право. М., 1984. С. 372.

давности (вызван к жизни в судебной практике тем, что законодательство об исковой давности касается лишь ограниченного круга требований), считается одним из частных проявлений более общего принципа estoppel, при этом нередко используется выражение estoppel by laches30.

IV

Определившись с наиболее адекватным российскому правопорядку объяснением правила о перерыве срока давности при совершении должником действий, свидетельствующих о признании долга, остановимся теперь более подробно на практических последствиях воспринятой теории.

Нами уже было указано на то, что немецкая судебная практика, проводящая в жизнь отстаиваемую в настоящей работе концепцию в ключевых ее положениях, отнесла акты признания долга до истечения срока давности к сделкоподобным действиям. Занимая промежуточное место между сделками и так называемыми реальными актами (Realakt — часть актов, охватываемая категорией юридических поступков в современной отечественной терминологии и характеризующаяся отсутствием какого-либо изъявления в них, например акцессия, смешение, переработка, создание литературного произведения), категория сделкоподобных действий раскрывается современными немецкими цивилистами, как правило, посредством указания на следующие ее юридические признаки:

—сделкоподобные действия не замыкаются на одном лишь осуществляющем их субъекте: они всегда обращены к какому-либо лицу (лицам). Этим они отличаются от реальных актов, не обращенных к третьим лицам (например, создание литературного произведения). Именно в этом смысле утверждается, что сделкоподобные действия представляют собой изъявления;

—изъявление не следует отождествлять с волеизъявлением: в отличие от сделок, изъявление в рамках

30Cм., напр.: Sara Lee Corp. v. Kayser-Roth Corp., 81 F.3d 455, 461 (4th Cir. 1996) («…суды могут использовать доктрину estoppel by laches для отказа в удовлетворении требований кредитора, который, несмотря на знание о нарушении его права, к невыгоде должника необоснованно оттягивал момент обращения за защитой нарушенного права»).

185

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

сделкоподобного действия не призвано достоверно отражать волю субъекта сделки. Правовые последствия сделкоподобных действий возникают в силу закона и вне зависимости от наличия воли на возникновение этих правовых последствий (в этом сходство с юридическими поступками)31.

Помимо актов признания долга, к сделкоподобным действиям относят уведомление поручителя об исполнении обеспеченного поручительством обязательства (ст. 366 ГК РФ), уведомление должника об уступке требования (ст. 385 ГК РФ) и отказ от принятия предложенного должником надлежащего исполнения (абз. 1 п. 1 ст. 406 ГК РФ)32.

Вцелом мы можем согласиться с квалификацией действий, свидетельствующих о признании долга, в качестве сделкоподобных действий. Однако причисление актов признания долга к сделкоподобным действиям ценно лишь тем, что позволяет выделить очевидное, хотя и совершенно обделенное вниманием как в тексте закона, так и в постановлениях пленумов высших судов правило о том, что действия, свидетельствующие о признании долга, не могут быть по своему характеру известными только самому должнику. Например, указание должником в личном дневнике на правомерность предъявляемых кредитором к нему требований вполне укладывается в рамки лексического значения категории «действие, свидетельствующее о признании долга». В то же время вряд ли у кого-то вызывает сомнение полное отсутствие в приведенном случае каких-либо оснований для воспрепятствования нормальному течению срока исковой давности. Ряд наиболее развитых зарубежных правопорядков (в числе которых Германия, Англия, Швейцария, Шотландия, Нидерланды и др.)33 предъявляет требование к актам признания долга, состоящее в том, что последние должны быть непременно обращены к кредитору.

Впользу аналогичного решения для российского правопорядка однозначно говорит концепция признания долга, отстаиваемая в настоящей работе: действия

должника должны о чем-то свидетельствовать именно кредитору. Весьма примечательно, что (помимо решений, где суд прямо указывал на необходимость обращенности актов признания к кредитору34) абсолютно каждый из приведенных в постановлениях пленумов высших российских судов примеров актов признания долга представляет собой определенное действие по отношению к кредитору: признание претензии; изменение договора, из которого следует, что должник признает наличие долга; просьба должника о таком изменении договора (например, об отсрочке или о рассрочке платежа); акт сверки взаимных расчетов, подписанный уполномоченным лицом35.

Дальнейшее же обобщение юридических признаков актов, относимых к категории сделкоподобных действий, вызывает в науке серьезные дискуссии. Проблема в том, что доктрина нередко отводит этой категории роль «юридической свалки», в которую попадают акты, не укладывающиеся в привычные категории сделок и реальных актов. Это подталкивает к выводу о том, что, допустим, применение правил о недействительности сделок к сделкоподобным действиям не может регулироваться общими для всех этих действий предписаниями: вопрос этот должен решаться отдельно применительно ко всякой разновидности сделкоподобных действий, если цель положений о недействительности «оправдывает их соответствующее применение»36.

Это обстоятельство заставляет нас отказаться от анализа рассуждений немецких ученых о применимости правил о недействительности к сделкоподобным действиям вообще (среди исследователей есть и те, кто отрицает возможность оспаривания сделкоподобных действий «так, как это происходит в отношении юридических сделок»37). Сейчас же мы рассмотрим тот же вопрос о недействительности, но применительно к одним лишь актам признания долга.

Итак, по смыслу закона для наступления последствия в виде перерыва течения срока исковой давности необходимо, чтобы у кредитора были достаточные ос-

нования отказаться от немедленной реализации существующего у него права на иск. Основания эти не утрачиваются в том случае, если действительная воля субъекта признания не соответствовала тому, как это признание было выражено вовне (в этом смысле ничтожности не влечет даже признание долга, учиненное недееспособным лицом, если об этой недееспособности не должно было быть известно кредитору).

Отсюда вывод: если у кредитора вследствие признания долга со стороны должника существовали достаточные основания добросовестно полагаться на поведение последнего, то никакие основания недействительности сделок не могут быть использованы

для опрокидывания последствия в виде перерыва течения срока давности.

Это, однако, совершенно не означает того, что, к примеру, насилие, примененное кредитором для получения признания со стороны должника, не обретет никакого юридического значения. Оно будет учтено, но не в связи с тем, что ст. 179 ГК РФ связывает с ним возможность оспаривания, а по той причине, что акт признания в данном случае не может служить достаточным основанием для оттягивания кредитором момента предъявления иска. Поведение кредитора не является добросовестным, поскольку ему известно, в каких условиях давалось признание. А если оттягивание кредитором момента предъявления иска является необоснованным — перерыва течения срока давности попросту не происходит. То же касается и всех иных пороков воли, о которых должно было быть известно кредитору.

Отличие от сделок состоит в том, что насилие, дающее право на оспаривание, не имеет правового значения в отсутствие заявления об оспаривании с чьей бы то ни было стороны. Что же касается актов признания долга, то здесь суду не потребуется никакого заявления для констатации отсутствия перерыва, если ему станет известно о факте насилия со стороны кредитора или с ведома последнего.

Следует понимать, что перерыв течения срока исковой давности — последствие, вызываемое правопорядком к жизни отнюдь не во имя интересов должника, а скорее вопреки им. Правило о перерыве течения срока давности при признании долга удовлетворяет публичный интерес, состоящий в том, чтобы не наделять должника возражением по давности против до-

бросовестных кредиторов. Стало быть, отсутствуют основания оставлять на усмотрение должника вопрос о перерыве, как это было бы при применении конструкции оспаривания сделок.

Итак, обязательным атрибутом акта признания долга до истечения срока давности является наличие у кредитора достаточных внешних оснований добросовестно полагаться на поведение должника. Частным случаем отсутствия таких оснований является дача должником признания под воздействием насилия, обмана со стороны кредитора, а также иных пороков воли, о которых должно было быть известно кредитору­.

Другим случаем отсутствия у кредитора достаточных оснований полагаться на поведение должника является ситуация, когда должник, подтверждая существование у него долга перед кредитором, одновременно отказывается его погашать. Описанный случай чаще всего упоминался в юридической литературе стран англосаксонской правовой семьи38. Связано это было с вытекавшим некогда из законодательства и проводившегося в судебной практике правила, согласно которому признание прерывает течение срока исковой давности, только если оно прямо выражает или подразумевает намерение должника свой долг погасить. Признание долга в данном случае выступало в качестве доказательства дачи должником нового обещания (new promise — речь идет о договоре между кредитором и должником, по которому должник обязуется исполнить существующий у него перед кредитором долг39). Соответственно, конструкция «подтверждение (mere admission) долга + отказ этот долг погашать» длительное время не составляла признания (acknowledgment) долга и не влекла перерыва течения срока исковой давности40.

Англосаксонское обоснование правила об отсутствии правового значения у признания долга с отказом его погасить (от которого ныне уже отказались) не имеет никакого отношения к отстаиваемой в настоящей работе концепции признания долга до истечения срока давности. Воспринятый нами взгляд тоже неизбежно ведет к заключению о том, что отказ должника пога-

38Cм., напр.: Chitty on Contract. General Principles. Vol. 1 / ed. by H.G. Beale. Sweet and Maxwell, 2008. § 28-096. P. 2180; Parsons T. The law of contracts. Vol. 1. Boston, 1857. P. 350.

39См.: Angell J.K. Op. cit. P. 33–34.

40Ibid. P. 211–212.

187

ЖУРНАЛ «ЗАКОН» № 2 ФЕВРАЛЬ 2018

шать признанный долг не влечет перерыва течения срока давности, но объясняется иначе: если должник явно выражает отказ от исполнения предъявленного к нему требования (правомерность которого он хотя бы и признает), то у кредитора нет совершенно никаких оснований медлить в деле предъявления иска, поскольку очевидно, что должник намерен воспользоваться своим возражением при первой же возможности. Промедление кредитора в предъявлении иска в таком случае остается необоснованным.

Отсюда вывод: обязательным юридическим атрибутом признания долга как основания перерыва течения срока давности является не только собственно подтверждение существования долга, но явное выраженное или подразумеваемое исходя из поведения должника намерение подтверждаемый долг погасить, а точнее — видимость такого намерения. Понятно, что только при наличии последнего акт признания долга может оказывать на кредитора успокоительное воздействие, побуждая его временно воздержаться от осуществления права на иск.

Нами было указано ранее на то, что перерыв течения срока исковой давности при признании долга связан с тем, что у кредитора появляются достаточные основания воздержаться от немедленного предъявления иска. Вместе с тем ясно, что такое успокоительное воздействие акта признания долга возможно лишь тогда, когда действия должника дают кредитору основания полагаться на то, что должник свой долг погасит. В отсутствие явного отказа должника от погашения долга его намерение погасить долг при признании им правомерности требований кредитора должно предполагаться.

Существуют основания утверждать, что современная российская судебная практика впитала в себя описанную только что идею: перерыв течения срока исковой давности происходит лишь тогда, когда действия должника либо явно, либо имманентно выражают намерение исполнить обязанность. К примеру, в постановлении ФАС Уральского округа от 15.06.2005 № Ф09-1700/05-С5 по делу № А47-7396/2004 было указано следующее: «…документы, подтверждающие признание долга, должны содержать не только учетные данные о сумме долга, но и явно выраженное намерение исполнить обязательство (выделено нами. — Я.Б.). Исходя из смысла ст. 203 Гражданского

кодекса Российской Федерации, течение срока исковой давности в предусмотренном названной правовой норме порядке не прерывалось».

Особого внимания заслуживает указание в п. 71 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 № 7 на то, что заявление ответчика о явной несоразмерности неустойки последствиям нарушения обязательства само по себе не является признанием долга. Лицо, которое ввязывается в спор о несоразмерности неустойки, судя по всему, движимо осознанием того, что в силу указаний договора или закона право требования такой неустойки у кредитора все же появилось; в противном случае должник спорил бы не о несоразмерности неустойки, а о факте нарушения им обязательства и/или о наличии собственной вины как необходимых условиях привлечения к гражданскоправовой ответственности.

Наряду с этим менее очевидным мотивом к вступлению в спор о несоразмерности неустойки (осознание возникновения долга) должником движет и иной мотив, более очевидный: должник не намерен уплачивать затребованную сумму неустойки. Здесь мы вновь получаем сплав из подтверждения существования долга и отказа от погашения долга, которому Верховный Суд РФ отказался придавать значение признания долга.

V

Итак, мы выяснили, что действия, свидетельствующие о признании долга, сделками не являются ни для целей применения положений о недействительности, ни по существу. Стало быть, положение Постановления Пленума ВС РФ о причислении признания долга к сделкам следует распространять только на признание долга после истечения срока давности по п. 2 ст. 206 ГК РФ. Существуют ли между указанными двумя видами признания долга различия настолько существенные, чтобы распространять на них принципиально противоположные правовые режимы?

Следует понимать, что институты, закрепленные в ст. 203 и 206 ГК РФ, непреодолимо отделены друг от друга легислативными мотивами, лежащими в их основе. Перерыв течения срока давности связывается законодателем с признанием долга единственно с целью воспрепятствовать появлению у должника воз-

ражения против добросовестного кредитора, имевшего достаточные основания оттягивать момент предъявления иска. В случае же с признанием долга после истечения срока давности возражение уже сформировано. Если до момента истечения срока давности кредитор рискует вследствие полученного признания долга упустить время для одностороннего принудительного осуществления своего права на иск, то в случае с признанием долга после истечения срока давности подобный риск отсутствует: осуществление права на иск уже не может быть односторонним, поскольку удовлетворение требований кредитора находится в прямой зависимости от процессуальных действий ответчика.

Таким образом, объяснение правила о перерыве течения срока давности, данное нами в ч. III настоящей работы (а также все полученные на его основе практические выводы), совершенно неприменимо к признанию долга после истечения срока исковой давности. С положительным уяснением смысла правила п. 2 ст. 206 ГК РФ дело обстоит гораздо сложнее, поскольку правило это не является классическим, как нами уже было отмечено выше, и не сопровождалось каки- ми-либо внятными пояснениями при его принятии.

По нашему мнению, исходить надлежит из следующего: если полагание кредитора на признание задавненного долга не создает для него риска утраты возможности одностороннего осуществления права на иск в связи с течением исковой давности, то возобновление течения срока давности после получения им письменного признания не является правовым последствием, в котором существует некий публичный интерес.

В случае с признанием долга до истечения срока давности такой интерес состоит в том, чтобы воспрепятствовать предоставлению самим правопорядком защиты должнику против кредитора, не предъявлявшего иск при наличии достаточных к тому оснований­.

Именно по этой причине учет законодателем сознательности совершенного должником после истечения срока признания долга, выражающийся в применении к нему правил о недействительности, является вполне объяснимым. При этом (несмотря на то, что Пленум ВС РФ назвал признание долга примером волеизъяв-

ления, направленного на возникновение, изменение и прекращение правоотношений) вывод о сделочной природе признания долга по ст. 206 ГК РФ является преждевременным и встречает целый ряд обоснованных претензий. Главная из них состоит в том, что в соответствии со ст. 198 ГК РФ процесс течения срока исковой давности (начало течения, перерыв, приостановление и т.п.) урегулирован императивными нормами закона. Диспозитивность в рамках исковой давности сведена лишь к возможности должника не пользоваться последствиями ее истечения.

Квалификация же признания долга по ст. 206 ГК РФ в качестве сделки имела бы своим последствием, как вариант, применение правил об отлагательных и отменительных условиях, что позволило бы сделать новое течение срока исковой давности прямым последствием, к примеру, победы сборной России на Чемпионате мира по футболу 2018 г.

Еще больше сомнений вызывает целесообразность применения к признанию долга отменительных условий: предположим, что на основании полученного признания долга кредитор добился в судебном порядке взыскания должной суммы. Означает ли наступление отменительного условия по «сделке признания долга» возможность должника вернуть взысканные с него средства? А если нет, то в чем же состоит отменительный эффект?

Сомнительна также уместность применения к признанию долга ст. 162 ГК РФ, в соответствии с которой несоблюдение простой письменной формы сделки лишает стороны права в случае спора ссылаться в подтверждение сделки и ее условий на свидетельские показания, но не лишает их права приводить письменные

идругие доказательства. Ясно, что хотя законодатель

ине закрепил за отсутствием у признания долга письменной формы его ничтожность, но письменная форма рассматривается им в качестве конститутивного элемента юридического факта, с которым он связывает возобновление течения исковой давности. Исходя из лексического толкования п. 2 ст. 206 ГК РФ, признание долга, совершенное не в письменной форме, способностью возобновлять течение давности не обладает.

Дальнейшее теоретическое исследование и конструирование института признания долга после истечения срока давности не укладывается в рамки проблематики, определенной для настоящей работы ее автором,

189

ЖУРНАЛ «ЗАКОН»

№2 ФЕВРАЛЬ 2018

идолжно стать предметом самостоятельного юридического исследования. Для нас на данном этапе важно было указать на существование (описав также их суть) фундаментальных различий между родственными институтами действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 203 ГК РФ), и письменного признания долга (ст. 206 ГК РФ).

References

“Avoiding Statute of Limitations by Acknowledgment of Debt”. Harvard Law Review. 1903. Vol. 16. No. 7. P. 517–518.

Agarkov, M.M. Selected Works on Civil Law in 2 vol. Vol. 1: Social Value of Private Law and Certain Institutes of the General Part of Civil Law [Izbrannye trudy po grazhdanskomu pravu. V 2 t. T. 1: Sotsial’naya tsennost’ chastnogo prava i otdel’nykh institutov obshchey chasti grazhdanskogo prava]. Moscow, 2012. 428 p.

Alekseev, S.S. “Unilateral Contracts in Legal Regulation” [Odnostoronnie sdelki v mekhanizme pravovogo regulirovaniya], in: Theoretical Issues of Civil Law: Collection of Academic Essays [Teoreticheskie problemy grazhdans­ kogo prava: sb. uchen. tr.]. 1970. Iss. 13. P. 46–63.

Angell, J.K. A Treatise on the Limitations of Actions at Law and Suits in Equity and Admiralty. Boston, Little, Brown, and Company, 1869. 691 p.

Anson, W. Contract Law [Dogovornoe pravo]. Moscow, 1984. 464 p.

Banning, H.T. A Concise Treatise on the Statute Law of the Limitation of Actions. London, 1877. 382 p.

Beale, H.G. (ed.). Chitty on Contract. General Principles. Vol. 1. Sweet and Maxwell, 2008. 2261 p.

Chaplin, M.E. “Reviving Contract Claims Barred by the Statute of Limitations: An Examination of the Legal and Ethical Foundation for Revival”. 75 Notre Dame Law Review. 2000. Vol. 75. P. 1571–1595.

Clark, Ch.E. “Written Acknowledgment Necessary to Waive the Statute of Limitations”. Yale Law Journal. 1915. Vol. 24. P. 242–246.

Dias, R.W.M. “Acknowledgment of Statute-Barred Debt. Waiver of Procedural Bar”. The Cambridge Law Journal. 1962. Vol. 20. No. 2. Р. 160–162.

Enneccersus, L. The Course of German Civil Law. Vol. 1. Semi-vol. 2: Introduction and General Part [Kurs germanskogo grazhdanskogo prava. T. I. Polutom 2: Vvedenie i obshchaya chast’]. Moscow, 1950. 483 p.

Evstigneev, E.A. “Legal Nature of Legal Communications” [Pravovaya priroda yuridicheski znachimykh soobshche­ niy]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2012. No. 5. P. 37–65.

Halliwell, M. “Estoppel: unconscionability as a cause of action”. Legal Studies. 1994. Vol. 14. P. 15–34.

Parsons, T. The Law of Contracts. Vol. 1. Boston, 1857. 920 p.

Pavlov, A.A. “Two Questions about Limitation of Actions: What Did the Supreme Court Say and What It Did not Say” [Dva voprosa o davnosti: o chem skazal i o chem umolchal Verkhovnyy Sud]. Herald of the Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravo­­ sudiya Rossiyskoy Federatsii]. 2016. No. 3. P. 81–95.

Pobedonostsev, K.P. The Course of Civil Law. Part 3 [Kurs grazhdanskogo prava. Ch. 3]. Saint Petersburg, 1896. 640 p.

Popov, B.V. “What Theory of Limitation Period Is Develo-­ ped in Our Civil Code?” [Kakaya teoriya davnosti provoditsya v nashem Grazhdanskom Kodekse?]. Law and Life [Pravo i Zhizn’]. 1925. Book 7–8. P. 11–17.

Ryasentsev, V.A. Representation and Deals in Modern Civil Law [Predstavitel’stvo i sdelki v sovremennom grazhdanskom prave]. Moscow, 2006. 603 p.

Savigny, F.K. System of the Modern Roman Law in 8 vol. Vol. III [Sistema sovremennogo rimskogo prava: v 8 t. T. III]. Moscow, 2013. 717 p.

Sergeev, A.P. (ed.). Civil Law. Vol. 1 [Grazhdanskoe pravo. T. 1]. Moscow, 2010. 633 p.

Treitel, G. The Law of Contract. London, 2003. 1280 p.

Wilken, S. and Ghaly, K. The Law of Waiver, Variation, and Estoppel. New York, 2012. 608 p.

Yablochkov, T.M. “The Notion of Force Majeur in Civil Law” [Ponyatie nepreodolimoy sily v grazhdanskom prave]. Yaroslavl’. 1911. 53 p.

Zimmermann, R. and Whittaker, S. Good Faith in European Contract Law. Cambridge University press, 2000. 756 p.

Zimmermann, R. Comparative Foundations of a European Law of Set-Off and Prescription. Cambridge University Press, 2002. 196 p.

Zimmermann, R. The New German Law of Obligations. Historical and Comparative Perspectives. Oxford, 2005. 240 p.

Information about the author

Yakub Kh.-M. Bisultanov

LLB Student of the Law Faculty of Lomonosov Moscow State University (e-mail: yakub.km@mail.ru).