Учебный год 22-23 / Ягельницкий, диссертация-1

компенсацией, а затем – с приобретенными на нее благами365. С этим связан

ипересмотр политико-философского обоснования компенсации морального вреда: функциональный подход в некоторых случаях уступает место соображениям о том, что всякий объективно причиненный366 нематериальный ущерб должен возмещаться, что выводится, в частности, из необходимости предупреждения экономически неэффективного поведения367

инаказания причинителя вреда368,369.

Второе из возможных возражений против перехода права на компенсацию морального вреда состоит в том, что предоставление какихлибо сумм наследникам лица, потерпевшего от посягательства на личные неимущественные права, не обоснованно с этической точки зрения. Аргумент сам по себе представляется достаточно интересным: не вполне ясно, какое зло, за которое могла бы быть присуждена компенсация, претерпели наследники. Не лишено оснований суждение, что возможность

365Markesinis B. Compensation for personal injury in English, German and Italian law: A comparative outline. Cambridge, 2005. P. 73; Benedek D. Non-pecuniary damages: Defined, Assessed and Capped // Revue Juridique Themis. 1998. Vol. 32. P. 635 fn. 89.

366Markesinis B, Unberath H. The German Law of Tort. 4th ed. Oxford, 2002. Pp. 920-921.

367Необходимо отметить, что предотвращение экономически неэффективного поведения рассматривается сторонниками экономического анализа права как основная цель деликтного права вообще, см., например:

Познер Р. Экономический анализ права. Т. 1. СПб, 2004. С. 261; Shwartz G. Mixed Theories of Tort Law: Affirming Both Deterrence and Corrective Justice // Texas Law Review. 1997. Vol. 75. P. 1801. К институту морального вреда эти соображения применимы даже в большей степени, чем к имущественному вреду, см., например, слова Р. Познера в одном из судебных решений: «Никто не любит боль и страдание, и большинство людей готовы заплатить большие деньги, чтобы не испытывать боль и страдание. Если бы не было компенсации, цена небрежности была бы ниже для причинителя, стало бы больше небрежности, больше несчастных случаев, больше боли и страдания, выше социальные издержки». Цит. по: Rabin R. Pain and Suffering and Beyond: Some Thoughts on Recovery for Intangible Loss // Depaul Law Review. 2005-2006. Vol. 55. P. 366.

368Даже в российской доктрине господствующая позиция признает превенцию и наказание как функции гражданско-правовой ответственности. См. Гражданское право: Учебник / Под ред. Е.А. Суханова. Т. 1. М., 2004. С. 591-592. Автор главы Е.А. Суханов.

369Интересно, что зарубежная наука частного права испытывает серьезные затруднения при выяснении вопроса о том, какая функция – компенсационная или карательная – имеет большее значение в институте компенсации морального вреда, см. Sebok A. Punitive Damages in the United States // Tort and Insurance Law. Vol. 25. Punitive Damages: Common Law and Civil Law Perspectives / Ed. by H. Koziol, V. Wilcox. Wien, 2009.

Pp. 161-162 (автор указывает, что в различных американских штатах вред чувствам и эмоциям относится то к обыкновенным убыткам, то к штрафным (“punitive damage”), и выражает сомнение в жестком противопоставлении этих двух институтов); Askerland B. Punitive Damages in Scandinavia // Tort and Insurance Law. Vol. 25. Punitive Damages: Common Law and Civil Law Perspectives / Ed. by H. Koziol, V. Wilcox. Wien, 2009. Pp. 116-117 (автор описывает направление норвежской правовой мысли, которое исходит из того, что компенсация боли и страданий несет в первую очередь карательную функцию, из чего делается важный практический вывод – моральный вред должен возмещаться только за умышленное либо грубо неосторожное причинение); Jansen N., Rademache L. Punitive Damages in Germany // Tort and Insurance Law. Vol. 25. Punitive Damages: Common Law and Civil Law Perspectives / Ed. by H. Koziol, V. Wilcox. Wien, 2009. Pp. 79-80 (авторы выясняют место карательного элемента в институте компенсации морального вреда по немецкому праву).

161

наследования права на получение компенсации морального вреда может привести к крайне неуместной коммерциализации прав умершего370. Но представляется верным замечание авторов комментария к Принципам европейского деликтного права: в данном случае умирающий должен, по крайней мере, знать, что право не закроет глаза на боль, которую ему пришлось пережить371.

Если последовательно провести логику, согласно которой наследники не вправе претендовать на получение имущественных выплат за неимущественные потери, понесенные наследодателем, то можно прийти к выводу, будто некоторые виды прав (например, право требовать невыплаченную наследодателю заработную плату, или оплату по договору оказания услуг, или плату по авторскому договору – последний случай наиболее показателен, так как создание творческого произведения в основе своей представляет собой действие неимущественного, личного характера) не могут переходить по наследству, так как те неудобства, которые понес наследодатель, вынужденный работать, оказывать услуги либо создавать творческое произведение вместо использования соответствующего периода жизни по своему усмотрению, для иного рода самореализации, не повлияли на наследников. Это едва ли верно. Представляется, что сама по себе «материальность» либо «моральность» того, что утрачено наследодателем (неважно, по его воле или без таковой) в обмен на приобретение имущественного права, не может быть препятствием к переходу этого имущественного права к наследникам372.

370Bar C. von. The Common European Law of Torts. Vol. 2. Oxford, 2000. P. 68.

371Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference. Full edition. P. 3775.

372Отвержение функционального подхода к компенсации морального вреда позволяет поднять вопрос о том, почему же не допускается наследование алиментных прав: их неспособность к переходу обосновывается тем же «функциональным аргументом», а именно тем, что смерть получателя алиментов делает их выплату бесполезной, так как становится недостижимой цель – содержание получателя. Причина различия, видимо, состоит в двух аспектах: во-первых, было бы странно, если бы плательщик алиментов после смерти получателя оказывался в худшем положении, чем лицо, которое в аналогичной ситуации добровольно исполняло обязательство по содержанию зависимого лица. Во-вторых, алиментному правоотношению не присущи превентивная и карательная функции.

162

В-третьих, могло быть высказано следующее соображение: если допустить, что правопорядок относится к искам о компенсации морального вреда с определенной долей настороженности, то запрет наследственного перехода права на взыскание морального вреда можно рассматривать как некое проявление такой настороженности, как способ ограничения количества исков о взыскании морального вреда373. И действительно, в отечественной доктрине можно проследить опасения при анализе исков о моральном вреде, которые в ряде случаев могут являться по существу безнравственными374. Подобная настороженность проявляется не только в России: так, в Канаде Верховный Суд высказал опасение, что неограниченный размер морального вреда повлечет за собой серьезные издержки для общества, это увеличит размер выплат по страхованию, поэтому, как отметил суд, только богатые люди будут иметь возможность позволить себе сесть за руль. Поэтому Верховный Суд ограничил размер компенсации за моральный вред в связи с причинением телесных повреждений твердой суммой375.

Представляется, что в России отсутствует проблема, с которой связаны опасения канадских судей: как правило, взыскиваемые суммы морального вреда редко превышают, по приблизительным оценкам, 1,5 млн. рублей, сообщения о присуждении значительных сумм морального вреда являются единичными376. Другое соображение, высказанное канадскими судьями, состоит в том, что, к примеру, в случае причинения увечий потерпевший получает возмещение имущественного вреда, вследствие чего необходимость

373В настоящее время вновь выдвигаются серьезные возражения против компенсации морального вреда вообще, поскольку она подрывает основания деликтного права даже при допущении превенции как функции морального вреда: ввиду принципиальной неопределенности размера присуждения, вытекающей из отсутствия рынка нематериальных благ, потенциальный причинитель не может определить, какие издержки целесообразнее нести во избежание причинения морального вреда. См., например, King J. Pain and Suffering, Non-Economic Damages, and the Goals of Tort Law // South Methodist University Law Review. 2004. Vol. 57. Pp. 180-193.

374Гражданское право. Учебник. Т. 1 / Отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2004. С. 627-628. Автор главы

С.М. Корнеев.

375Benedek D. Op. cit. P. 635.

376Жуйков В.М. Комментарий к Постановлению Пленума Верховного суда РФ от 20 декабря 1994 г. № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» // Комментарий к постановлениям Пленума Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам / Под ред.

В.М. Жуйкова. 2-е изд. М., 2008 // СПС КонсультантПлюс.

163

взыскания значительных сумм в качестве компенсации морального вреда может быть поставлена под сомнение377. Как известно, российская судебная практика установила достаточно высокую планку доказывания убытков для лица, заявляющего иск о взыскании компенсации имущественного вреда378, поэтому и это опасение в нашей правовой системе не может сыграть серьезной роли при обосновании принципиальной обоснованности компенсации морального вреда. Поэтому в условиях российской действительности этот довод не имеет решающего значения.

Таким образом, предложенные выше три аргумента, выдвинутые в обоснование правила о невозможности перехода права на компенсацию морального вреда, не выдерживают критической проверки.

С точки зрения распределения рисков правило о невозможности перехода по наследству права на взыскание морального вреда порождает как минимум два негативных следствия. Во-первых, причинитель вреда освобождается от уплаты того, что ему подлежало бы уплатить, в результате случайного в отношении него обстоятельства – смерти потерпевшего. Случайное перераспределение рисков не может считаться положительной чертой правового регулирования. Во-вторых, сомнительно, чтобы правопорядок предусматривал следующее правило: с точки зрения компенсации морального вреда жертву, к примеру, нападения дешевле убить, чем оставить в живых. Это особенно важно в институте морального вреда, который нередко применяется к ситуациям, когда во власти причинителя принять решение о жизни или смерти потерпевшего. Поэтому правило о недопустимости перехода права на взыскание морального вреда подрывает превентивную функцию правила о запрете причинять моральный вред.

377Benedek D. Op. cit. P. 635.

378Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 07.10.2009) / Вступ. ст. А.Л. Маковского. М., 2009. С. 115. Интересно, что Проект, направленный на снижение бремени доказывания по искам о возмещении убытков и устанавливающий критерий «разумной степени достоверности», делает это только применительно к ответственности за нарушение обязательств, см. ст. 393 Проекта. Отсутствие намерения авторов Проекта изменить ст. 15 или гл. 59 Кодекса может привести к тому, что строгий подход судов к доказыванию сохранится для случаев деликтной ответственности.

164

Если обратиться к зарубежному опыту регулирования сходных отношений379, то выяснится следующее. В европейских правопорядках вопрос о наследовании права требовать компенсации морального вреда решается по-разному. В литературе указывается, что переход права требовать компенсации неимущественного вреда допускается, в частности, во Франции, в Германии, Австрии. В Бельгии и в Италии наследование права требовать компенсации нематериального вреда допускается с той оговоркой, что если человек в результате телесных повреждений скончался, не приходя

всознание, моральный вред, причиненный этими повреждениями, не наследуется380. Но здесь речь идет не о том, что исключается правопреемство, но о том, что законодатель определяет момент возникновения морального вреда как момент прихода потерпевшего в сознание. В Англии, суды которой изначально довольно строго придерживались правила actio personalis moritur cum persona, в настоящее время право требовать компенсации неимущественного вреда переходит к наследникам, за исключением случаев диффамации381. Иное решение вопроса

вГреции, Польше, Венгрии: в этих правопорядках право на взыскание морального вреда наследуется только в случаях, если причинитель признал требования либо если потерпевший успел заявить свое требование перед судом382. В Голландии это требование смягчено: достаточно, чтобы жертва проинформировала причинителя о намерении требовать компенсации морального вреда383. Аналогично вопрос решался в Японии384.

379Российское понятие «моральный вред», разумеется, не тождественно английскому pain and suffering или loss of amenities или немецкому Schmerzengeld, однако, по мнению авторитетных компаративистов, для целей общего анализа соотнесение норм, относящихся к каждому из названных институтов, в принципе допустимо. Подробнее см.: Rogers W. Death and Non-pecuniary loss // European Tort Law 2006 / Ed. by

H. Koziol, B. Steininger. Wien, 2008. P. 53.

380Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another / Prepared by C. von Bar. Oxford, 2009. P. 403.

381Rogers W. England // Damages for non-pecuniary loss in a comparative perspective. Vol. 2 / Ed. by

W.V.H. Rogers. Oxford, 2001. Pp. 61-62.

382Principles of European Law. Non-contractual Liability Arising out of Damage Caused to Another. P. 405.

383Wissink M.N., Boom W.H. van. The Netherlands // Damages for non-pecuniary loss in a comparative perspective. Vol. 2 / Ed. by W.V.H. Rogers. Wien, 2001. P. 161.

384McGregor H. Personal Injury and Death // International encyclopedia of comparative law. Vol. XI. Torts. Tubingen, 1986. P. 9-200.

165

Таким образом, российское нормативное решение, согласно которому право на взыскание морального вреда переходит к наследнику не во всяком случае, а только при соблюдении определенных условий, не является уникальным. Однако отечественный закон предъявляет наиболее строгие требования к таким условиям: если в одних правопорядках для допустимости перехода этого права достаточно только внесудебного заявления жертвы (Голландия, Япония), а в других необходимо предъявление ею иска (Греция, Польша), то в России необходимо получить судебное решение о компенсации, а по мнению некоторых судей – еще и акт суда второй инстанции, если решение было обжаловано.

Поэтому необходимо решить, насколько правильно установление таких ограничений на наследование права требовать уплаты морального вреда. В этом смысле интересен опыт Японии и Голландии – прежде всего тем, что, подобно нашему правопорядку, в этих странах наследование права на получение морального вреда сопряжено с выполнением определенного условия, впрочем, намного более легко выполнимого, чем предложенное в российском праве.

Как указывается в литературе, в Японии требование о том, чтобы непосредственная жертва заявила причинителю о намерении получить суммы морального вреда, в значительной мере было смягчено судебной практикой. В известном деле суд признал, что предсмертный крик жертвы «Ужасно, ужасно» образует достаточное изъявление намерения заявить иск385. Существующее в Голландии правило также подвергается критике с позиции элементарного здравого смысла, поскольку сложно помыслить, что даже юридически грамотный пассажир, к примеру, падающего самолета обратится к капитану воздушного судна с сообщением о намерении взыскать с авиакомпании (перевозчика) моральный вред; еще сложнее представить,

385 McGregor H. Op. cit. P. 9-200.

166

что наследники пассажира смогут доказать факт состоявшегося в самолете разговора в процессе рассмотрения иска386.

Представляется, что само по себе незаявление каких-либо требований лицом, потерпевшим моральный вред, не влечет прекращения обязательства по компенсации моральных страданий. Для того, чтобы пресечь удовлетворение иска о компенсации морального вреда, существуют традиционные институты: во-первых, отказ от права (либо последующее согласие на причинение вреда), и во-вторых, исковая давность. Институт исковой давности предоставляет потерпевшему определенное время на раздумье, и едва ли верно, чтобы случайная смерть в течение этого периода прекращала саму обязанность по возмещению. Процессуальные соображения, высказанные применительно к правилу голландского правопорядка, также заслуживают поддержки: в большинстве случаев неразумно возлагать на наследников бремя доказывания изъявления намерения потерпевшего взыскать компенсацию вреда. В этом случае необходимость доказывания этого обстоятельства усложняет реализацию права для наследников, что, соответственно, влечет увеличение шанса причинителя освободиться от компенсации.

При обсуждении правила, которое парализует наследственное преемство в случаях, если жертва не успела при жизни выразить свое намерение на предъявление требований о компенсации морального вреда, выдвигается и следующий аргумент. Встречаются случаи, когда находящийся при смерти человек не знает, что его страдания вызваны тем или иным заболеванием, которое, в свою очередь, возникло вследствие вредных или опасных условий труда или жизни: нередки ситуации, в которых диагноз может быть поставлен только post mortem или незадолго до смерти, когда состояние потерпевшего исключает встречу с юристом с целью обсуждения тактики судебного процесса по иску о компенсации за вред. В таких ситуациях требование об обязательном изъявлении воли жертвы на получение

386 Wissink M.N., Boom W.H. van. Op. cit. P. 160.

167

компенсации явно неразумно; кстати сказать, увеличение количества таких ситуаций и резонанс в среде юристов, вызванный применением существовавшего ранее правила о невозможности перехода иска к наследникам, стали одним из толчков к изменению законодательства в Шотландии. В результате этого изменения право на иск о компенсации морального вреда получил способность к наследственному переходу387.

Таким образом, даже самое легкое из возможных ограничений перехода права на взыскание морального вреда, при котором переход такового требования допускается при условии заявления жертвы, не может быть принято.

Не исключено, что противоположное решение более справедливо при рассмотрении вопроса о наследственном преемстве в праве требовать компенсации морального вреда, причиненного клеветой либо оскорблением. Во-первых, применительно к компенсации неимущественного вреда за клевету либо оскорбление исключены случаи, когда смерть потерпевшего наступит в связи с указанными правонарушениями. Смерть, даже если она наступит, может быть вызвана лишь случайным обстоятельством. Следовательно, несообщение потерпевшим о намерении получить компенсацию морального вреда не может быть вызвано действиями причинителя. Во-вторых, незаявление требования о компенсации морального вреда может быть вызвано тем, что потерпевший не считал себя жертвой клеветы либо оскорбления. В-третьих, нельзя исключить, что в ходе рассмотрения дела по иску наследников об оскорблении либо клевете могут выясниться факты, которые еще сильнее подорвут доброе имя умершего388. Поэтому применительно к случаям причинения морального вреда в связи с клеветой либо оскорблением представляется верным (при допущении способности к переходу права на получение компенсации морального вреда) в целях охраны интересов умершего обусловить возможность поддержания

387Scottish Law Commission. Report on The Effect of Death on Damages / C. Davidson, E. Clive et al. Edinburgh, 1992. Pp. 2-3.

388Подробнее см., например: Scottish Law Commission. Report on The Effect of Death on Damages. Pp. 29-30.

168

такого требования наследниками либо иском, поданным наследодателем, либо явным изъявлением его намерения на подачу такого иска.

Соответственно, еще более серьезное ограничение перехода права на получение компенсации – установление необходимости для потерпевшего предъявить иск в суд, как это сделано в Греции и в Польше, – порождает еще большие негативные последствия по сравнению с описанными. Во-первых, вероятность того, что находящийся при смерти потерпевший будет заниматься поиском юристов и обращением в суд, еще меньше, чем вероятность простого изъявления им воли на получение компенсации. Вовторых, такое регулирование будет препятствовать досудебным примирительным процедурам: истец, боящийся смерти, предпочтет заявить иск, чем поставит под угрозу мирное разрешение спора389. Если допустить, что по наследству переходят также признанные делинквентом требования, то потерпевшие, в зависимости от вероятности наступления смерти, проявят большую сговорчивость с целью получить хотя бы что-то, чем требовать много и не получить ничего, что также сложно признать справедливым.

Наконец, наиболее жесткое требование для перехода по наследству права на компенсацию морального вреда, которое выдвигается практикой Верховного Суда РФ, – необходимость получения судебного решения, имеет, очевидно, все те недостатки, которые присущи двум более гибким решениям, но выражены эти недостатки существенно ярче. Во-первых, сделанный российским судом вывод непросто обосновать с догматической точки зрения; высказанное в российской литературе суждение, согласно которому судебное решение является правоизменяющим фактом390, представляется нам сомнительным. При всей важности судебного акта для внесения определенности в отношения сторон, причинившей и потерпевшей моральный вред, видимо, было бы неверно утверждать, что судебный акт меняет само основание возникновения права. Ни у кого нет сомнений, что

389Именно этим объясняют изменение § 847 ГГУ в 1990 г., см. Markesinis B, Unberath H. The German law of Torts. P. 924.

390Например, Соломеина Е.А. К вопросу о правопреемстве по делам о компенсации морального вреда // Российский ежегодник гражданского и арбитражного процесса. 2004. № 3. С. 149.

169

судебный акт, вынесенный в защиту личного (неимущественного) права, не превращает личное право в имущественное. Так, даже если по иску об определении порядка общения с ребенком вынесено судебное решение, едва ли кому-то придет в голову утверждать, что наследники истца-родителя вправе требовать, чтобы судебный акт исполнялся в отношении наследников; судебное решение не может качественно изменить право, превратить его из личного в имущественное. Во-вторых, едва ли для истца, находящегося при смерти, не найдется более важных и срочных дел, чем участие в судебном процессе, вероятно, достаточно длительном и ресурсоемком. В-третьих, установление такого регулирования приведет к тому, что ответчики по искам о взыскании будут стремиться к затягиванию рассмотрения дела, что, с учетом сложности дел о компенсации морального вреда, необходимости проведения экспертиз, не составит для них большого труда. Едва ли правильно давать лицам, причинившим моральный вред, такой шанс легко освободиться от уплаты компенсации. В-четвертых, знакомые с такой практикой потерпевшие от морального вреда, которые предвидят свою скорую смерть, скорее всего откажутся от подачи иска, чем улучшат материальное положение причинителя вреда.

Еще менее обоснованным выглядит встречающееся мнение, согласно которому право на получение компенсации за моральный вред переходит к наследнику только в случае, если решение о взыскании вступило в законную силу391. Предоставление ответчику права еще далее отодвинуть момент, с которого право на компенсацию становится наследуемым, ко дню завершения рассмотрения дела судом апелляционной либо кассационной инстанций, влечет за собой возможность для ответчика злоупотреблять процессуальными правами в целях продления процесса: подача жалобы в последний день срока либо за пределами срока с ходатайствами о его восстановлении, затягивание процесса в инстанции, пересматривающей дело, и другие.

391 См. сн. 354.

170