Учебный год 22-23 / V_A_Belov_Grazhdanskoe_pravo_Aktualnye_problemy_teorii_i_praktiki_v_2t_T_2

общества. Конструкция личных прав не нуждается в оправдании при помощи идей "естественного", "божественного", "природного", "прирожденного", "неотъемлемого" и прочего подобного "права" - правовые конструкции вообще не могут быть носителями каких-либо "идей"*(240); что уж говорить о конструкции личных прав - результате действия законов общественного и правового развития, индуктивного обобщения исторических сведений и выявления тенденций такого развития. Не исключено, что данное обстоятельство явилось одной из причин, по которой понятие о "личных правах" (Personlichkeitsrechte), выработанное "буржуазной" юриспруденцией, было заклеймено советской цивилистикой как "классово чуждое" социалистическому обществу*(241), а

стечением времени элегантно подменено понятием о "личных неимущественных правах"*(242).

2.Когда, почему и каким образом понятие личных прав, выстраданное, можно сказать, историей человечества, трансформировалось в понятие личных неимущественных прав?

Римляне говорили о личных (personam) исках и правах, под которыми подразумевали иски из нарушения обязательственных прав и сами эти обязательственные права. В эпоху понтификальной юриспруденции (IV и первая половина V столетия) римляне утвердили в качестве основного разделения частных исков и прав их классификацию на вещные и личные (обязательственные). "...Им (понтификам. - В.Б.) должно было принадлежать капитальное разделение исков на вещные (а. in rem) и личные (а. in personam). Вещный иск направлен на вещь и предъявляется к тому лицу, у кого эта вещь в данный момент находится; личность ответчика, стало быть, не указана здесь заранее. Напротив, личный иск направлен против известного лица, определенного заранее. Этому разделению соответствовало в квиритском праве разделение сделок и прав на mancipium и nexum. Mancipium - вещные сделки и вещные права (собственность, сервитуты и др.); они защищаются вещными исками. Nexum - личные (обязательственные) сделки и личные права; они защищаются личными исками"*(243). Наименование обязательственных исков и прав личными было обусловлено, по всей видимости, представлениями римлян о свойствах первоначальных относительных правовых связей как неограниченной личной власти кредитора над должником - его имуществом, телом и даже волей. В последующем именно отсюда выросло представление об обязательствах как правовой связи строго личной в смысле неспособности к перемене своих участников*(244).

В русской классической юридической литературе словосочетание "личные неимущественные права" не встречается. Эпитет "личный" действительно употреблялся применительно к субъективным правам*(245); "неимущественным" же русские цивилисты обыкновенно именовали интерес, содержание обязательства и вред*(246), но никак не права.

Первый случай употребления обоих характеристик (и "личный", и "неимущественный") применительно к субъективному праву относится, по-видимому, к 1915 г. М.М. Агарков, определяя место права на имя в системе субъективных гражданских прав, пишет, что "в настоящее время господствующей является теория, которая относит право на имя к так называемым личным правам"*(247) (курсив мой. - В.Б.), объем понятия о которых пока еще нельзя считать в достаточной мере выясненным, а потому следует изучать свойства права на имя не через призму этого (родового) понятия, а непосредственно. В ходе такого изучения М.М. Агарков указывает прежде всего на такое родовое свойство этого права, как абсолютность, не сводящаяся, однако, к монополии*(248), раскрывает его содержание*(249), т.е. указывает на характеристику видовую, после чего неожиданно вновь возвращается к описанию его родовой принадлежности, на этот раз буквально в следующих словах: "Право на имя является правом неимущественным. Оно не входит в состав актива управомоченного лица. <...> Как следствие неимущественного характера является непередаваемость имени по наследству, исключение действия давности и неотчуждаемость"*(250) (курсив мой. - В.Б.). Остается несколько непонятным, почему неимущественный характер права на имя предопределяет невозможность его отчуждения; видимо, чувствуя это обстоятельство, ученый буквально на следующей странице предлагает несколько иное, более правдоподобное, но сопровожденное многими оговорками, объяснение: "Право на имя является неотчуждаемым <...> будучи тесно связано с личностью субъекта, оно не может быть

отделено от нее и передано другому"*(251) (курсив мой. - В.Б.).

Из сказанного совершенно ясно видно, что, по мнению М.М. Агаркова, "тесная связь (права) с личностью" (принадлежность права к числу личных) и "неимущественный характер" (принадлежность права к числу неимущественных) - это две различные характеристики субъективного права. Субъективное право является личным, если оно имеет своим объектом блага, характеризующие субъекта как личность (индивидуальность) и потому от него неотделимые; неимущественным - если оно не может быть включено в актив (имущество) своего носителя, т.е. не служит делу непосредственного удовлетворения его имущественных интересов. Точно таким же образом различает значение эпитетов "личный" и "неимущественный" (нематериальный) И.А. Покровский*(252).

Справедливости ради нужно отметить, что самое словосочетание ("личные неимущественные права") предложил печально известный А.Я. Вышинский, провозгласивший в качестве одной из задач науки советского права разработку вопроса "...о природе и особенностях личных неимущественных прав граждан (авторское право, право на имя и пр.)"*(253); он же годом позднее высказал мнение о том, что "...личные неимущественные права граждан не являются субъективными гражданскими правами"*(254).

Вучебнике гражданского права 1938 г. один из авторов (С.Н. Братусь) говорил о личных неимущественных отношениях, но при том - о личных правах*(255); другой (М.М. Агарков) - о неимущественных интересах и личных благах - благах, "...неотделимых от личности человека"*(256); третий (В.И. Серебровский) - о неимущественных интересах и личных правах*(257); четвертый (пожелавший остаться неизвестным) - о личных правах и личных же правоотношениях*(258). Терминология, как видим, не только не устоялась, но и, по сути, не сложилась; отдельной главы или хотя бы параграфа под этот материал не отводится.

"Личные неимущественные права гражданина социалистического общества занимают в ряду личных прав граждан большое место"*(259), - пишет И. Гуревич (курсив мой. - В.Б.). Это - один из двух случаев употребления данных словосочетаний в его статье, во всем остальном тексте которой говорится о неимущественных правах, из чего, конечно, следует, что сам автор не придавал этому термину большего значения, чем он того заслуживал. Впрочем, соотнесение им в цитированном месте личных неимущественных прав с личными правами вообще как видового понятия с родовым заставляет думать, что личные неимущественные права он считал таким видом личных прав, которые не связаны с имущественными, по терминологии самого автора*(260) - чисто неимущественные права.

В1939 г. Д.М. Генкин употребляет термин "личные неимущественные права" уже как вполне известный и устоявшийся. "...Обычно добавляют, - пишет он, - что к гражданскому праву относятся и личные неимущественные права граждан"*(261) (курсив мой. - В.Б.). Интересно, о ком речь - кто "обычно добавляет"? Вряд ли перечисленные выше несколько случаев употребления этого термина могут быть названы "обычными". Создается впечатление, что и это высказывание относится скорее к разряду случайностей, ибо сколько-нибудь глубокого исследования интересующего нас вопроса Д.М. Генкин в своей статье все-таки не проводил - все исчерпалось, по сути, чисто идеологическим противопоставлением "буржуазного" Personlichkeitsrechte, допускающего денежную (т.е. имущественную) компенсацию морального вреда, советскому праву, таковой не знающему. В итоге автор ограничился констатацией того обстоятельства, что "личные неимущественные права граждан в советских условиях должны охраняться государственным, административным, уголовным правом, вотумом советской общественности, вотумом, имеющим огромное значение, а не гражданско-правовым порядком. <...> Личные неимущественные права граждан не подлежат включению в советское гражданское право"*(262). После войны эту точку зрения частично поддержали А.В. Венедиктов*(263) и А.В. Дозорцев*(264).

Тогда же В.А. Рясенцев отметил различие между благами, неотделимыми от личности, и благами, составляющими ее индивидуальные особенности (индивидуализирующие личность), таким образом впервые в советской литературе классифицировав личные права*(265), правда, не

употребляя для их обозначения никакого особенного термина.

Наконец, в 1939 г. Е.А. Флейшиц защитила докторскую диссертацию на тему "Личные права в гражданском праве СССР и капиталистических стран"*(266), в которой под личными правами предложила понимать те из прав, которые "...непосредственно выражают и охраняют интересы личности "как таковой", как носителя индивидуальных черт, способностей, стремлений"*(267). С этой точки зрения ею были раскритикованы взгляд М.М. Агаркова на личные права как права на блага, неотделимые от личности, а также классификация В.А. Рясенцева, тяготеющего к этому взгляду, "не чуждому <...> некоторой части буржуазной литературы" и при том "не дающему отчетливого представления об объекте личных прав и не способствующему уяснению сущности последних"*(268). Почему? Из-за неопределенности понятия "благ, неотделимых от личности": Екатерина Абрамовна совершенно справедливо в этой связи указывает, что если "неотделимый" трактовать как "неотчуждаемый", то к числу личных благ потребуется отнести массу самых разнообразных субстанций - начиная с благ, охраняемых семейным, процессуальным, избирательным правом, правом социального обеспечения и т.п. и заканчивая вещами, изъятыми из оборота. Если уж и вести речь о чем-то подобном - так только в контексте неотделимости благ от строго определенной, данной, конкретной личности, неотделимости по причине характеристики этими благами его индивидуальности, его черт, способностей и стремлений*(269). В дальнейшем изложении Е.А. Флейшиц делает массу ценных замечаний, одно из которых имеет прямое отношение к теме настоящего очерка: "...не все эти права (личные права. - В.Б.), - пишет она, - однородны по содержанию <...> одни из этих прав являются правами имущественными, другие - правами неимущественного содержания, третьи - неразрывно сочетают имущественные и неимущественные элементы"*(270).

М.М. Агарков не остался в долгу у оппонента. Уже в 1940 г. в статье, посвященной проблеме предмета советского гражданского права, он указал, что вопрос о том, "...регулирует ли советское гражданское право только имущественные отношения или также и неимущественные", сводится по большому счету к двум другим вопросам - об обязательствах с неимущественным содержанием и о так называемых личных правах*(271). Ученым были собраны воедино все возможные значения словосочетания "личные права" (таковых обнаруживается пять), среди которых выделено единственное, заслуживающее признания самостоятельным, основным: "личными правами называют некоторые неимущественные права, а именно защищаемые против всякого и каждого (так называемые абсолютные) права на блага, неотделимые от личности субъекта права"*(272). Как видим, ученый не прислушался к замечаниям научного оппонента; более того - то определение, которое стало предметом критики, теперь уже не нужно было "выводить" из определения личных благ - теперь оно было прямо сформулировано и противопоставлено дефиниции Е.А. Флейшиц как, с одной стороны, "слишком широкой", а с другой - все-таки не охватывающей случаи признания личных прав на такие блага, которые не относятся к индивидуальным особенностям личности (например, честь или репутация, представляющие собой объективное представление о том или другом лице). Указав на теоретическую бесплодность попыток сконструировать субъективные права на такие принадлежащие каждому блага, как жизнь, здоровье, телесная и личная неприкосновенности, в итоге М.М. Агарков констатирует признание советским гражданским правом в качестве личных прав авторов и изобретателей, права на имя и права на честь. "Мы не отрицаем, - пишет он, - возможности признания в нашем гражданском праве и других личных прав. Но о них речь может пойти лишь тогда, когда они так или иначе выявятся в нашем быту"*(273).

В учебнике гражданского права 1944 г. разные авторы пишут, опять-таки, по-разному: Д.М. Генкин свободно говорит о личных неимущественных правах*(274), в то время как С.Н. Братусь и В.И. Серебровский предпочитают использовать традиционную кальку с германского Personlichkeitsrechte - личные права*(275), понимая под последними "...права на блага, неотделимые от личности"*(276) (точка зрения М.М. Агаркова).

Как можно заметить, словосочетание "личные неимущественные права", предложенное А.Я.

Вышинским, оказалось замеченным далеко не всеми современниками. До начала 50-х гг. его использование было эпизодическим и характерным, главным образом для учебников и статей, непосредственно посвященных иной, обычно более глобальной тематике (задачи цивилистики как науки, отношения, регулируемые гражданским правом и т.п.). Напротив, в работах, специально посвящаемых изучаемой теме, она обозначается только и исключительно как личные права.

Первым крупным исключением стала указанная статья К.Ф. Егорова, в которой личные права трактуются как "...права, охраняющие место и роль каждой личности в социалистическом обществе"*(277). Они имеют иную природу, нежели субъективные гражданские права, ибо являются для всех равными и конкретными, и возникают у каждого гражданина с момента рождения, без каких бы то ни было дополнительных юридических фактов. Почему же их стоит называть не просто личными, а личными неимущественными? Потому, отвечает автор, что именно в личных, да к тому же и неимущественных правах отмеченная специфика проявляется в наибольшей степени; именно в личных неимущественных правах она "...настолько своеобразна и значительна, что <...> вообще ставит под сомнение правомерность отнесения этих прав к категории субъективных гражданских прав"*(278).

Несколько корректирует эту точку зрения С.С. Алексеев: по его мнению, К.Ф. Егоров справедливо отказывается причислять к категории субъективных прав права на блага, присущие всем гражданам от рождения (жизнь, здоровье и т.д.), но он без достаточных оснований отрицает характер субъективных прав за теми возможностями лица, которые имеют своим объектом атрибуты этого самого конкретного лица - блага, которые наличествуют только у него одного, т.е. по существу своему уникальные (имя, честь, достоинство)*(279). Аналогичным образом трактует личные неимущественные права О.С. Иоффе*(280); видимо, под влиянием именно его авторитета термин "личные неимущественные права" и следует считать окончательно утвердившимся. Авторы позднейших исследований уже почти не обращаются к истокам этого обозначения, не пытаются разобраться с соотношением "личного" и "неимущественного" элемента в обозначаемом этим термином понятии*(281) и не подвергают сомнению, что в него включаются "...права по поводу нематериальных благ, неотделимых от личности, и принадлежащие ей независимо от ее специального правового положения и наличия других видов прав или обязанностей"*(282); "...правовые связи между субъектами по поводу духовных благ, неотделимо принадлежащих личности и индивидуализирующих ее"*(283); права, закрепляющие "...принадлежность <...> конкретных нематериальных благ за теми или иными лицами..., использование их и распоряжение ими..."*(284); "...наличные, реально существующие, полноценные, неущемляемые права (святины) советских граждан <...> предназначенные в целях проявления положительной компоненты личности, обеспечения ее самостоятельности и невредимости, направленные на свободное, добросовестное проявление человеческих умений, социальных качеств и способностей"*(285); "...субъективное право, возникающее по поводу благ, лишенных экономического содержания, тесно связанное с личностью управомоченного и индивидуализирующее его, имеющее специфические основания возникновения и прекращения"*(286).

3. Выше было показано, как характеристики двух различных сторон субъективных прав - то ли специфика объекта (нематериальные блага, неотъемлемые от конкретного лица), то ли специфика цели (индивидуализация личности), с одной стороны, и неимущественный характер удовлетворяемого ими интереса, с другой, - в продолжение советского периода развития цивилистической науки слились в одну. Отчасти этому способствовали причины иррациональные (сперва идеологические, после - апелляция к авторитетам и упрощенное толкование), но первоначальная идея была в целом вполне здравая: особую группу субъективных прав следовало противопоставить элементам правоспособности. Существуют ли основания для сохранения продукта такой трансформации в настоящее время?

Ответ на поставленный вопрос может быть, разумеется, только отрицательным. Дело в том, что в современной научной и учебной литературе категория "личное неимущественное право" обыкновенно приобретает самую вульгарную, можно даже сказать, пошлую трактовку. Права

называются личными оттого, что их объекты неразрывно связаны с личностью их обладателя, а такие объекты имеют непременно неимущественную природу, т.е. относятся к категории нематериальных благ (см. п. 1 ст. 150 ГК). Прилагательное "неимущественные" в такой трактовке становится синонимом (!) прилагательного "личные"*(287); на этом основании права личные обычно и называют личными неимущественными, а иногда даже и просто неимущественными правами. В итоге большинство современных ученых считают словосочетание "личные неимущественные" этаким исторически сложившимся случаем акцентирования внимания на одной, главной стороне объектов этих прав - все они тесно связаны с личностью, т.е. принадлежат всякому лицу в силу закона или от рождения или (что то же самое) относятся к категории нематериальных благ.

Получается, что сегодня мы имеем аж три (!) взаимозаменяемых термина, используемых для обозначения одного и того же понятия: что мы назовем права "личными", что "неимущественными", что "личными неимущественными" - все выходит едино*(288). При этом тот факт, что в действительности "личное" никак не тождественно "неимущественному" и, следовательно, подразделение субъективных прав с наименованием "личные неимущественные" выделяется все-таки не по одному, а по двум критериям - объекту (цели) и характеру удовлетворяемого интереса - сегодня практически никого почему-то не смущает*(289). В результате создается группа субъективных гражданских прав, отдельные виды которых втискиваются в нее с большим трудом, а другие и вовсе не помещаются*(290). Возможно, для каких-то (достаточно узких, специализированных целей) выделение такого понятия действительно целесообразно, однако очевидно, что оно образуется посредством наложения друг на друга двух понятий более высокого уровня - в месте "перекрещивания" (пересечения) понятия личных прав с понятием прав неимущественных; в месте их наложения друг на друга. А это значит, что наука гражданского права не может освободить себя от необходимости исследования каждого из этих понятий - как личных прав, так и неимущественных прав.

4. Все без исключения цитированные здесь авторы (М.М. Агарков, Д.М. Генкин, М.Н. Малеина, Н.С. Малеин, Т.Ш. Тагайназаров, В.Л. Суховерхий, Е.А. Флейшиц), а также подавляющее большинство других ученых согласны с тем, что личные права относятся к числу абсолютных субъективных гражданских прав*(291). Их объект всегда определен индивидуально; личные права обеспечивают возможность совершения управомоченным лицом активных действий по использованию этого объекта; всякое личное право обеспечивается, следовательно, обязанностями неопределенного круга лиц по воздержанию от действий, препятствующих такому использованию и, стало быть, защищается от нарушений со стороны всякого и каждого. Но по какому же критерию следует производить выделение личных прав из числа абсолютных? От ответа на этот вопрос зависит содержание самого понятия "личные права", его точное определение и возможность построения их полной последовательной классификации.

Критериями классификации любых понятий могут служить только их содержательные характеристики. Элементами содержания субъективных прав являются правомочия - конкретные действия, третируемые в рамках субъективного права как предмет возможного совершения субъектом этого права. Но чем предопределяется характер действий, с помощью которых управомоченный мог бы превращать то или другое благо в объект своего господства? Очевидно, что если и не исключительно, то по крайней мере в первую очередь, природой и естественными свойствами этого блага: механизм воздействия на вещи и на нематериальные блага, очевидно, будет совершенно различным*(292). По этой причине абсолютные права в цивилистической науке обычно классифицируют не по их содержанию, а по их объектам - так получается нагляднее, ибо сразу видно, чем предопределяется заветное для ученого-юриста содержание субъективного права*(293). Абсолютные права на индивидуально-определенные вещи образуют категорию вещных прав; на результаты творческой деятельности - исключительных прав; видимо, права на иные нематериальные блага (кроме результатов творческой деятельности*(294)) и должны быть отнесены к числу личных прав.

Понятно, что сказать лишь о том, что объектом личных прав могут быть только нематериальные блага, значит не сказать ничего. Как совершенно справедливо отмечал в свое время О.А. Красавчиков (см. об этом выше), одного лишь отрицания далеко не достаточно для характеристики понятия. Правда, он говорил о термине "неимущественные права", но очевидно, что его высказывание вполне применимо и к словосочетанию "нематериальные блага", также представляющего собой отрицание. Отрицание - лишь постановка задачи, но не ее решение*(295); для решения нужно ответить на вопрос: какие именно нематериальные блага могут быть объектами личных прав? Без этой информации наука не сможет выявить содержания понятия "личное право", не найдет в нем ни единого правомочия, из-за чего понятие это окажется пустым звуком, ничего не скрывающей вывеской.

Из предыдущего изложения мы уже знаем, что еще со времен советской цивилистики до нашего дня дожили две точки зрения. Первая считает объектами личных прав нематериальные блага, не отделимые от определенной конкретной личности, неразрывно с нею связанные (М.М. Агарков); вторая - нематериальные блага, выражающие и охраняющие индивидуальность определенной личности - ее черты, способности, стремления (И.А. Покровский и его ученица Е.А. Флейшиц). Какую из позиций и почему следует предпочесть? А в свете известных нам критических замечаний, сформулированных в адрес каждой из этих позиций их оппонентами и свидетельствующих о том, что каждая из концепций - не без недостатков, напрашивается и другой вопрос: не попытаться ли выработать третью точку зрения, не страдающую, по крайней мере, уже отмечавшимися дефектами?

Прежде всего нужно обратить внимание на то, что взгляд М.М. Агаркова страдает уже дважды (!) встречавшимся нам логическим дефектом - его суть выражена посредством отрицания. И не одного, а целых двух: отрицательное понятие "нематериальные блага" объясняется двумя другими и тоже отрицательными - "неотделимые" и "неразрывно связанные с личностью" (блага). Очень странно, что до сих пор на это обстоятельство никто не обратил внимания, а ведь оно означает, во-первых, что взгляд М.М. Агаркова попросту не имеет самостоятельного научного значения, и, во-вторых, совсем не факт, что этот взгляд исключает правильность точки зрения оппонента (Е.А. Флейшиц*(296)), которая (точка зрения) естественным образом оказывается единственной в отечественной литературе теорией, объясняющей вопрос об объекте личных прав, их содержании и социальном назначении. Остановимся на ней чуть подробнее.

Субъективные права, которые "...непосредственно выражают и охраняют интересы личности "как таковой", как носителя индивидуальных черт, способностей, стремлений"*(297), несомненно, вполне заслуживают того, чтобы называться личными. Объектами таких прав будут, конечно, не сами интересы, реализуемые при их посредстве*(298), а социальные условия проявления лицом (и

впервую очередь - человеком как личностью) своих индивидуальных (личностных) социально-значимых качеств (черт, способностей, стремлений)*(299). Конкретность субъекта, индивидуальность которого требует его обособления среди других членов гражданского общества, привносит в каждый объект личного права качества индивидуально-определенного блага. Интерес

вохранении того или другого социального условия существования и выражения качеств конкретного субъекта как личности, охраняемый объективным правом, является глубоко личным интересом - интересом, возбуждаемым осознанием субъектом самого себя в качестве личности (члена известной социальной общности). Охраняемое правом социальное условие индивидуализации субъекта как личности, его противопоставления обществу и другим себе подобным, заслуживает в этом случае наименования личного блага. Наконец, субъективные права, охраняющие некоторые из таких условий, вполне логично назвать личными правами.

Итак, с терминологических позиций - все в порядке. А как с содержанием? Следует с горечью отметить, что такое понимание личных прав и их объекта по сути так не стало предметом критики*(300). Единственное критическое замечание, высказанное М.М. Агарковым, распадается на две части. С одной стороны, пишет ученый, такое понимание слишком широкое. Поскольку эта мысль оставляется им без пояснений*(301), мы можем сразу обратиться к части второй: дефиниция

Е.А. Флейшиц узка, поскольку не охватывает случаи признания личных прав на такие блага, которые не относятся к индивидуальным особенностям личности, - честь и репутацию. Сравнивая это замечание с предметом критики, нельзя отделаться от ощущения недоразумения. Е.А. Флейшиц действительно говорила о благах, охраняющих индивидуальные особенности (черты, способности, стремления) личности, но в то же время нигде не ограничивала круг объектов личных прав самими этими индивидуальными особенностями (чертами, стремлениями, способностями). А именно в этом - в том, о чем ученый ничего не говорила - ее упрекает М.М. Агарков! Он абсолютно прав, конечно, в том, что честь и репутация - это объективные представления о том или другом лице (его человеческих, профессиональных, деловых или иных качествах); в том, что они не относятся к числу индивидуальных особенностей этого лица. Но в то же время им не учитывается, что честь и достоинство представляют собой такие блага, которые являются следствием проявления его индивидуальных особенностей. Охрана этих благ будет иметь своим непосредственным эффектом охрану индивидуальных особенностей лица, внешние проявления которых и привели к формированию соответствующих представлений в общественном сознании*(302), - тот самый эффект, о котором писала Е.А. Флейшиц. Выходит, замечания в адрес концепции личных прав как прав на социальные условия существования и выражения качеств субъекта как личности, сами не выдерживают критики.

Исходя из вышеизложенного, можно было бы предложить следующее определение личных прав. Личным правом называется субъективное гражданское право, содержанием которого является юридически обеспеченная возможность управомоченного лица осуществлять абсолютное (исключительное и независимое от всех третьих лиц) использование конкретного социального условия формирования, сохранения и проявления им во вне своих индивидуальных (личностных) качеств - черт, способностей, стремлений. Определение это подчеркивает, с одной стороны, абсолютную природу личных прав, а с другой - особенности признака, выделяющего личные права из этой родовой категории - особенности объекта личных прав. Описание последнего позволяет указать на социальное назначение конструкции личных прав: они признаются, охраняются и защищаются потому, что обеспечивают социальные условия активности человека как личности, в том числе общественно-полезной человеческой деятельности (предпринимательской, творческой, трудовой, научной, преподавательской и др.).

5. Нормой п. 1 ст. 150 ГК, в частности, установлено, что в случаях и в порядке, предусмотренных законом, личные неимущественные права, принадлежавшие умершему, могут осуществляться и защищаться другими лицами, в том числе наследниками правообладателя. Буквальное ее толкование не позволяет выяснить смысла, ибо норма противоречит сама себе. Либо она говорит о правах, принадлежавших (в прошедшем времени) лицу, ныне умершему, т.е. о правах, вследствие смерти их обладателя прекратившихся и более не существующих, - в таком случае непонятно, об осуществлении и защите чего, каких прав, ведется речь; либо же норма считает умершего правообладателем и утверждает, что принадлежавшие ему права до момента смерти продолжают принадлежать ему и после смерти, но могут осуществляться и защищаться другими лицами. Но такое толкование входит в противоречие с общепринятым представлением о правосубъектности, согласно которому умершие все-таки не могут быть субъектами прав (правообладателями). Какой же смысл законодатель вложил в толкуемую норму? Считать ее простой случайностью никак нельзя - помимо очевидного ее позитивного социального назначения нужно указать также на наличие в ГК и другого подобного предписания - абз. 2 п. 1 ст. 152. Две "случайности" в трех статьях...

Литература - учебная, комментаторская и научная - либо просто воспроизводит текст п. 1 ст. 150 ГК, а самый вопрос обходит молчанием*(303), либо ограничивается указанием на то, что защищаются права, принадлежащие умершему, т.е., с одной стороны, несколько "подправляя" текст ГК*(304), а с другой - признавая умерших субъектами гражданских правоотношений*(305). Разумеется, первое недопустимо, а второе противоречит п. 2 ст. 17, согласно которому смерть гражданина прекращает его правоспособность. К.Б. Ярошенко, а вслед за ней и П.В. Рамзаев

добавляют, что защита прав лица после его смерти осуществляется третьими лицами либо "в интересах его памяти", либо "в собственных интересах"*(306). В действительности такое добавление не только не объясняет, но и больше запутывает вопрос, ибо признает качества субъекта права за такой субстанцией, как "добрая память", а также заставляет обсудить вопрос о правовом положении лиц, действующих в интересах "памяти умершего". Наконец, М.Н. Малеина приходит к мысли "...о существовании некоторых нематериальных благ в отрыве от человека в усеченном объеме (составе)"*(307), т.е. о возможности существования в случаях, установленных законом*(308), бессубъектных (но! в то же время) субъективных (!) прав.

Понятие о бессубъектных субъективных правах внутренне противоречиво, ибо всякое субъективное право предполагает принадлежность "привязанность" к определенному лицу (субъекту) и без субъекта не существует. Субъективное право не может существовать само по себе, не может "висеть в воздухе"*(309); суть субъективного права требует его приражения к субъекту (термин А.В. Венедиктова). Ясно, что толкование нормы п. 1 ст. 150 ГК, предложенное М.Н. Малеиной, не находит себе опоры в постулатах традиционной теории права и цивилистической теории.

Внашем учебнике гражданского права*(310) мы высказали предположение о том, что традиционное понятие субъективного права могло бы быть скорректировано в смысле признания за ним возможности прикрепления не только к кому-то (к субъекту), но и к чему-то, т.е. к одной из индивидуализирующих характеристик правоотношения*(311). Наряду с субъектом права такими характеристиками могут быть объект и основание возникновения правоотношения; к примеру, права на лежачее наследство и права, входящие в его состав, прикрепляются именно к своему объекту - наследственной массе (наследственному имуществу)*(312). Объект как возможный пункт прикрепления личного права отпадает, ибо со смертью физического лица (прекращением лица юридического) нет ни возможности, ни смысла признавать и охранять условия его общественного существования: само это существование прекратилось и, следовательно, нет ни смысла, ни возможности охранять его условия*(313). Но возможность приурочения субъективного личного права к юридическому факту, его породившему, в принципе, сохраняется*(314). "Феномен переживания" личными правами своего носителя получает, следовательно, простое логическое объяснение: личные права, возникшие из юридического факта, который ни объективно, ни юридически не может быть отменен, изменен или иным образом изглажен, приурочиваются к этому юридическому факту, а следовательно, существуют бессрочно и независимо от своего субъекта, по крайней мере после смерти (прекращения) такового.

Внастоящее время мы готовы предложить и несколько иной способ объяснения конструкции нормы п. 1 ст. 150 ГК, не требующий описанной корректировки понятия субъективного права*(315) и оттого представляющийся нам более предпочтительным, чем занимавшаяся прежде позиция. Смерть обладателя личных прав, несомненно, влечет их прекращение, но она не отменяет ни интереса других лиц (в частности, наследников), ни интереса общественного в охранении результатов социальной активности умершего. Своими прижизненными деяниями он создал себе определенную известность, быть может даже стяжал ту или иную славу на определенном поприще, в результате чего образ его личности стал вызывать в представлении неопределенного круга лиц некоторые ассоциации. Но эти ассоциации могут претерпеть неосновательные изменения, в том числе и в результате недобросовестных или ошибочных действий третьих лиц. Так, например, по причине распространения ложных сведений о личности умершего могут существенно измениться общественные представления о его нравственных качествах; сведения неточные могут заставить существенно скорректировать мнение

оделовых или профессиональных качествах умершего*(316). Выходит, что если при жизни лица подлежат правовой охране надлежащие социальные условия его активности, в ходе которой формируется, сохраняется и модифицируется массовое представление о субъекте как о личности, то после смерти объектом правовой охраны становятся надлежащие социальные условия сохранения созданного таким образом представления и его корректировки (изменения). Подобно

тому, как при жизни человек имел возможность своими активными действиями, направленными на защиту своих личных прав, восстанавливать нарушенные социальные условия своей общественной активности и тем самым способствовать формированию, сохранению и динамике общественного представления о себе, точно так же после его смерти должны иметь последнюю возможность заинтересованные в этом лица и общество (в лице, по видимому, государства). Вопрос о том, кому принадлежит субъективное право, включающее в себя эту возможность, отступает здесь на второй план перед другим вопросом: кем эта возможность реализуется (право осуществляется)*(317).

Как объяснить феномен осуществления и защиты "другими лицами, в том числе наследниками правообладателя" не принадлежащих им личных прав? В зависимости от того, каким будет объяснение, исходя из какого принципа оно будет выстраиваться, находится круг лиц, за которыми признается возможность осуществления чужих личных прав. Мы считаем возможным принять объяснение, предложенное К.Б. Ярошенко: чужие личные права могут осуществляться и защищаться лицами, имеющими собственный законный интерес в таком осуществлении. Социальные условия существования одной личности могут, вместе с тем, быть или стать и условиями общественно полезной деятельности других лиц. Другое дело - ответ на вопрос, так ли это в том или ином конкретном случае. Так, наверное, было бы излишним требовать от внука, желающего добиться посмертной реабилитации дедушки, специального доказательства того, что "пятно" на добром имени деда мешает его (внука) общественному существованию, т.е. в данном случае интерес внука в защите не принадлежащего ему права очевиден. Но вряд ли будет столь же очевиден чей-либо интерес в посмертной реабилитации постороннего ему лица - здесь требуются веские доказательства его наличия. Исключением из "правила интереса" будет лишь случай, предусмотренный п. 1 ст. 150 ГК: могут осуществлять и защищать личные права умершего всегда (в любом случае, безотносительно к своему интересу) лица, призванные к наследованию после его смерти*(318).

Объяснение, предложенное К.Б. Ярошенко, очевидно, страдает неполнотой. В самом деле, если бы все исчерпывалось "правилом интереса", не нужно было бы объяснять "феномен переживания". Достаточно было бы признать, что условия общественного существования одного лица могут быть объектом не только его личного права, но и объектом личных прав ряда других лиц. Очевидно, для законодателя было принципиальным не просто создать возможность охраны социальных условий формирования и сохранения представлений о лице, но добиться этого именно через посредство конструкции осуществления его личных прав. Почему? Можем предположить, что это было сделано для того, чтобы допустить возможность осуществления и защиты личных прав, переживших своих носителей, публичными образованиями в общественных интересах. В противном случае придется признать весьма затруднительной защиту личных прав, охранявших условия общественного существования лиц, не имевших наследников, а также лиц, наследники которых умерли. Точно так же невозможно будет объяснить феномен посмертного признания личных прав и исполнения корреспондирующих им обязанностей, как то: права физического лица рассчитывать на исполнение его "последней воли", выраженной в завещании, распоряжении, касающемся судьбы его тела, способа и обрядов его захоронения, права на достойное отношение к телу человека после его смерти, прав, вытекающих из посмертного награждения и присвоения различного рода степеней и званий и т.п.

6. Проблема отчуждаемости личных прав имеет своим основным источником следующее заблуждение. Едва ли не с самых первых строк, посвященных рассматриваемому институту, в литературе указывается на невозможность отчуждения личных прав по причине неотделимости их объектов от личности субъекта - их носителя. Дошло до того, что этот тезис попал в действующий ГК: "...право свободного передвижения, выбора места пребывания и жительства, право на имя, право авторства, иные личные неимущественные права <...> неотчуждаемы и непередаваемы иным способом"*(319) (п. 1 ст. 150). Соответствует ли он действительности?

Неотделимость объекта личного субъективного права от личности его обладателя сомнению, конечно, не подлежит. Но отчуждение прав - термин условный, скрывающий за собою

лишь перемену их субъекта (обладателя, носителя). Чем предопределяется возможность или невозможность такой замены? В частности, как на решение этого вопроса влияет неотделимость объекта личного субъективного права от личности его обладателя? Для ответа на последний вопрос достаточно обратиться к хорошо известному, можно сказать, классическому правилу о соотношении передачи индивидуально-определенной вещи с переходом (установлением) вещного права на нее. А это правило, как известно, гласит, что передача является лишь техническим моментом, с которым закон связывает предположение о переходе права (установлении) вещного права на нее; предположение это может быть опровергнуто, причем не только указанием закона, но

исоглашением сторон. Иными словами, вещь может быть еще не передана, т.е. не отделена от личности отчуждателя, а право собственности на нее уже может перейти к приобретателю; возможна, впрочем, и обратная ситуация - право собственности может сохраняться за отчуждателем, несмотря на состоявшуюся передачу вещи (ее "отделение" от личности отчуждателя*(320)). Еще более показательна ситуация в сфере исключительных прав, "распоряжение" объектами которых сводится, в действительности, к распоряжению одними только правами на них, ибо их нематериальная природа также делает "неотделимыми от личности создателей", в то время как их же информационная природа делает данные объекты "принадлежащими" (известными) всем и каждому в абсолютно одинаковой степени.

Из приведенного примера хорошо видно, что вопрос об отделении от личности их обладателя благ (материальных или нематериальных), являющихся объектами тех или других субъективных прав, и вопрос о возможности отчуждения (перехода) самих этих прав - это два различных вопроса, связанные друг с другом в силу соображений технического удобства, но не предопределяющие решение друг друга. "Прикрепленность" блага - явление фактического (материального) порядка, неотчуждаемый характер права - явление чисто юридическое (идеальное); материальное же, как известно, не может поставить преград идее*(321). Видно, что был абсолютно прав М.М. Агарков, когда писал, что "не следует смешивать неотделимость от личности таких благ, как честь, авторство и т.д., с неотделимостью от человека личных прав. Личные блага неотделимы от личности человека, но о неотделимости личных прав говорить не приходится"*(322). Очень жаль, что ни современники, ни потомки к этому мнению не прислушались.

Если объектами личных прав являются социальные условия, обеспечивающие индивидуализацию лица (личности), а содержанием личного права - возможность их субъекта рассчитывать на эти условия в своей общественной активности, то под отчуждением личного права логично было бы понимать разрешение (лицензию) обладателя личного права использовать социальные условия своей собственной общественной идентификации другим лицом по своему усмотрению, ограниченному (в большей или меньшей степени) волей правообладателя, и в собственном интересе. В конце концов если такое использование (чужого имени, фирменного наименования, представлений о нравственных и деловых качествах другого лица, товарного знака

ит.п.) может быть противоправным, то почему оно не может быть правомерным, если осуществляется с разрешения (согласия) правообладателя?

Конечно же, такое использование может привести к формированию неправильных представлений о личности того или иного субъекта, в том числе в виде смешения представлений об одной личности с представлениями о другой. Результатом такой ошибки может быть неосновательное признание (со стороны одного или нескольких конкретных лиц*(323) либо общества в целом) за определенным лицом таких условий социальной активности, которых то "не заслужило". Разрешение использовать чужие индивидуализирующие признаки, таким образом, облегчает жизнь лицу, его получившему, за счет лица, его предоставившего; очевидно, что последний вправе требовать за это соответствующего вознаграждения. При этом, как при реализации любых других субъективных прав, не должно наноситься ущерба правам и законным интересам других лиц, а также интересам общественным. Именно возможность причинения ущерба другим лицам и ущемления общественных интересов (а вовсе не "неотделимость благ от