Учебный год 22-23 / V_A_Belov_Grazhdanskoe_pravo_Aktualnye_problemy_teorii_i_praktiki_v_2t_T_1

Таким образом, деление действий на акты и юридические поступки не отражает весь диапазон жизненных обстоятельств, с которыми закон связывает правовые последствия*(911). Поэтому деление действий должно быть не двухчленным, а как минимум трехчленным - акты, юридические поступки, фактические действия.

Считается дискуссионным вопрос о необходимости выделения в самостоятельную группу юридически значимых признаний. С одной стороны, все они образуют весьма устойчивое единство, подкрепленное общей целевой направленностью действий-признаний, о которой писал В.И. Серебровский: совершение признания свидетельствует о том, что лицо верит или не верит во что-либо. С другой стороны, признания могут иметь различное значение: некоторые из них вновь устанавливают право, а некоторые - лишь укрепляют положение тех лиц, которые находятся в каких-либо правоотношениях с лицом, делающим признание*(912). По этому критерию все признания могут быть отнесены либо к сделкам, либо к юридическим поступкам. Именно такой подход и представляется правильным.

Другое основание деления актов на сделки и поступки было предложено немецким цивилистом Й. Колером. К сделкам он относил "юридические действия, находящиеся в соответствии с объективным правопорядком и влияющие на субъективные права и правоотношения", а юридическим поступком он именовал "юридические действия в тесном смысле этого слова", т.е. такие действия, которые отличаются от сделок своим зависимым положением: они зависят от правоотношения, ибо служат для движения и управления ходом развития и осуществления правоотношений (например, договор найма - сделка, отказ от договора - юридическое действие)*(913). Этот подход, несмотря на его привлекательную внешнюю простоту, неправилен. Можно привести достаточно примеров юридических поступков, которые существуют сами по себе, не обслуживая никаких сделок (отказ от права собственности и др.).

Взависимости от субъекта, от которого исходит юридический акт, их можно подразделить на частные (сделки), судебные и административные акты. Однако нахождение указанных трех видов актов в одной группе юридических фактов не означает, что для них существует общее регулирование. Это заблуждение иногда встречается на практике - например, к административным актам ошибочно применяют нормы, регулирующие частные акты - сделки. В частности, в судебной практике встречаются случаи, когда суд, обсуждая действительность и юридическую силу акта органов местного самоуправления, устанавливает, что этот акт противоречит закону, и далее делает вывод о ничтожности этого акта на основании ст. 168 ГК*(914). Подобный подход противоречит логике законодателя, создавшего специальное регулирование для случаев противоречия закону как частных актов (нормы о недействительности сделок), так и актов публичной власти, которые порождают гражданско-правовые последствия. Для административных актов это норма ст. 13 ГК и нормы гл. 30 КоАП, а для судебных - нормы процессуального права об отмене решений, противоречащих материальному или процессуальному закону.

Взависимости от того, сколько лиц совершили волеизъявление, частные акты (сделки) могут быть разделены на односторонние и многосторонние. Акты публичные (административные и судебные) могут быть только односторонними. Наиболее изящное объяснение этому внешне очевидному явлению дал Н.М. Коркунов - в публичных отношениях, которым свойственна подчиненность одного лица другому, равноправного изъявления воли быть не может, есть лишь обращение (просьба) и ее удовлетворение (акт публичной власти)*(915). Им же подмечено и некоторое различие в способности издавать публичные акты и совершать частные акты. Первая именуется компетенцией, а вторая - дееспособностью*(916).

6. Несмотря на то, что сделки являются важнейшим и наиболее часто встречающимся частным правовым актом, отдельное внимание следует уделить и вопросу о том, что представляют собой решения органов юридического лица (общего собрания, совета директоров) с точки зрения учения о юридических фактах частного права.

Влитературе существует несколько точек зрения на природу решений общих собраний акционеров (участников) и совета директоров:

а) акты органов управления хозяйственных обществ иногда квалифицируют как нормативные локальные акты*(917). Этот подход подвергся критике. В частности, указывалось на то, что нормативность означает распространение действия акта на неопределенный круг лиц*(918). В отношении же решений органов управления хозяйственным обществом подобное утверждение совершенно неверно - сфера действия подобных решений ограничена самим обществом, его участниками и работниками, "вовне" сила этих решений не распространяется;

б) в литературе было высказано мнение о том, что решение общего собрания участников хозяйственного общества является сделкой*(919). По всей видимости, этот подход - не более чем последствия поверхностного прочтения определения сделки, содержащемся в ГК. Во-первых, сделку может совершить только лицо. Общее собрание акционеров не является субъектом права, не обладает собственной правоспособностью и потому не может быть признано лицом. Во-вторых, сделка есть волеизъявление, результат волевых интеллектуальных процессов, которые происходят внутри лица. Является ли решение органа управления хозяйственным обществом результатом волевого процесса? По всей видимости, только в том случае, если решение принято общим собранием единогласно. Если же решение принято большинством акционеров, но были и акционеры, проголосовавшие против принятия решения, говорить о единой воле как основании волеизъявления, конечно же, нельзя.

Таким образом, мы имеем как минимум две причины, по которым решениям общего собрания участников хозяйственных обществ следует отказать в сделочной природе;

в) Н.В. Козлова, соглашаясь, по всей видимости, с аргументами, выдвинутыми против признания сделочной природы решений общих собраний органов управления хозяйственными обществами, приходит к выводу о том, что такие решения составляют особый юридический факт гражданского права. Автор предложила именовать их "многосторонними гражданско-правовыми корпоративными сделками, совершенными субъектами, образующими коллегиальный орган юридического лица"*(920).

Прежде всего, вызывает удивление применение Н.В. Козловой к решениям общего собрания участников общества термина "сделка". Как мы только что выяснили выше, у решения общего собрания участников юридического лица нет ровно ничего от сделки, за исключением разве что того, что оно, как и сделка, порождает правовые последствия. Но это "качество" вовсе не является принадлежностью лишь сделки, им обладает любой юридический факт частного права.

Позиция Н.В. Козловой подверглась критике со стороны Д.В. Ломакина, который, выдвинув против сделочной природы актов органов управления хозяйственным обществом ряд серьезных аргументов (отсутствие единого источника воли, вовлечение в "сделку" лиц, которые вовсе не участвовали в собрании и т.п.*(921)), назвал использование термина "сделка" в данном случае "возможным с достаточной степенью условности"*(922). Непонятно, правда, зачем, пусть даже с оглядкой на "условность", называть явление термином, обозначающим что-то, что вообще не соответствует природе этого явления? Тем не менее позицию Д.В. Ломакина следует частично поддержать - решение общего собрания не является "корпоративной сделкой";

г) последняя, четвертая, точка зрения на природу решения органа управления хозяйственным обществом, высказанная в литературе*(923), состоит в том, что подобные решения следует признавать ненормативными правовыми актами. Трактовка природы этого юридического факта представляется сегодня наиболее верной - по меньшей мере она свободна от тех недостатков, которые были высказаны выше относительно трех других точек зрения на природу решения органов управления обществами. Этой же точки зрения придерживается и судебная практика*(924).

Остается лишь найти место указанным юридическим фактам в общей системе юридических фактов гражданского права.

Совершенно очевидно, что, отказывая решению органов управления обществами в сделочной природе, мы тем самым должны признать, что они образуют самостоятельную группу гражданско-правовых актов, наряду с частными актами (сделками), административными и

судебными актами. Подобная "модернизация" системы юридических фактов, являющихся гражданско-правовыми актами, не только вполне допустима, но и необходима по мере развития законодательства*(925).

7. Юридические поступки - одна из наименее исследованных разновидностей юридических фактов гражданского права. Причина этого не вполне понятна - удельная доля юридических поступков в общей массе встречающихся в реальной жизни юридических фактов частного права никак не меньше удельной доли сделок*(926). По всей видимости, невнимание к юридическим поступкам вызвано тем, что эта категория в отечественной цивилистике "получила прописку" не так давно - О.А. Красавчиков называет М.М. Агаркова первым отечественным ученым, предложившим в 1927 г. различать среди гражданско-правовых действий юридические поступки*(927).

В учебнике гражданского права 1944 г. Д.М. Генкин впервые определил юридический поступок как фактическое действие, порождающее юридическое последствие, хотя и совершенное без намерения достичь того или иного правового результата*(928). Сам О.А. Красавчиков определил юридический поступок как правомерное юридическое действие, с которым нормы права связывают юридические последствия независимо от того, было ли направлено это действие на указанные последствия или нет*(929).

Основной проблемой этого определения является, на наш взгляд, то, что оно не дает возможности эффективно отграничивать юридические поступки от сделок. Поясним. Как следует из определения, юридический поступок - такое действие, которое всегда порождает правовые последствия, неважно, имело ли их в виду то лицо, которое совершает это действие. Однако неужели этот признак не присущ сделкам? Юридическая сила сделки связывается не с осмыслением сторонами тех правовых последствий, на которые направлена совершаемая ими сделка, а с моментом достижения согласия по всем существенным условиям сделки и облечением их в надлежащую форму. Поэтому и о сделках можно сказать, что правовые последствия сделки наступают вне зависимости от того, была ли направлена воля сторон сделки именно на эти правовые последствия либо нет*(930). Именно поэтому критерий "последствия наступают вне зависимости от направленности воли" не может служить основанием для отграничения сделки от юридического поступка.

Похожим образом определение юридического поступка сформулировал германский цивилист Л. Эннекцерус. Он определил юридический поступок следующим образом: юридический поступок - действие, подобное сделке, которое содержит выражение воли, но правовые последствия этих действий наступают в силу закона и не связаны с волей лица*(931). Подобное суждение вполне логично - коль скоро содержание воли при совершении юридического поступка не имеет значения, то все правовые последствия поступка должны содержаться в законе. Однако и в отношении сделок этот тезис тоже должен быть применим - как мы уже установили выше (см. п. 1 настоящего очерка) ни сам по себе юридический факт, ни волеизъявление породить права не могут, они возникают как соединение юридического факта с нормой объективного права. По всей видимости, определение Л. Эннекцеруса построено на представлении о правотворящем значении изъявленной частной воли, которое господствовало в германской цивилистике на протяжении XIX - начала ХХ в. В настоящее же время мысль о том, что основанием субъективных прав является воля субъекта, оставлена и не имеет какого-либо теоретического значения.

Тем не менее рискнем предположить, что именно взгляд Л. Эннекцеруса может стать некоторым подспорьем для выявления различий между сделкой и юридическим поступком. Мы имеем в виду его указание на то, что юридические последствия юридического поступка связаны исключительно с прямым указанием законодателя. Применительно же к сделкам имеет смысл говорить о том, что юридические последствия сделки возникают вследствие сочетания действия двух факторов - законодательного определения последствий совершения сделок того или иного рода и внешних признаков сделки, опираясь на которые можно сделать суждение о том, что стороны стремились к достижению этих последствий. Как видно, посредством такого понимания

различия между юридическим поступком и сделкой устраняется необходимость изучать, была ли непосредственно направлена воля лица на правовые последствия или нет.

Внешняя форма, которую принимает волеизъявление лица, совершившего сделку, позволяет сделать вполне достоверный вывод: действует ли лицо для того, чтобы изменить свои правовые отношения или нет. Именно поэтому внешняя форма, в которую облекается волеизъявление, так важна для условий действительности сделок*(932). Для юридических поступков нет никаких требований к форме их совершения - важен просто сам факт совершения поступка. Поэтому ни о каком "внешнем знаке" волеизъявления при совершении юридического поступка говорить нельзя.

Таким образом, мы можем предложить следующий вариант определения юридического поступка: юридический поступок - это действие, с самим фактом совершения которого закон связывает правовые последствия. Это определение приобретает смысл только в том случае, если при формулировании понятия сделки будет подчеркнуто, что сделка - это такое действие, последствия которого связываются законом не с самим фактом его совершения, а с фактом волеизъявления, облеченного в надлежащую форму*(933).

Могут ли юридические поступки, на манер сделок, быть односторонними и многосторонними? Скорее всего, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Многосторонность сделки обусловлена количеством лиц, которые принимают участие в изъявлении воли. Таким образом, получается, что один и тот же результат - волеизъявление - может быть произведен как одним лицом, так и несколькими лицами. В отношении юридических поступков это невозможно, потому как юридические поступки являются, как правило, физическими действиями, а одновременное совершение одного и того же действия разными лицами представляется решительно невозможным*(934).

Последний вопрос учения о юридических поступках, который имеет смысл обсудить, состоит в следующем: следует ли говорить о юридическом поступке как об исключительно правомерном действии, или же неправомерные действия также могут быть квалифицированы как юридические поступки? Если буквально следовать тому определению юридического поступка, которое было предложено выше, то вполне очевидно, что оно охватывает и неправомерные действия, к примеру, совершение деликта. В самом деле, с совершением действия по причинению ущерба закон связывает правовые последствия в виде возникновения охранительных правоотношений. Нам могут возразить, что деление действий на правомерные и неправомерные и помещение юридических актов и поступков в первую группу само по себе устраняет возможность признания деликта (неправомерного действия) юридическим поступком. Однако выше (п. 2 настоящего очерка) мы уже говорили о том, что это "древовидное" деление юридических фактов не может считаться научной классификацией, так как у него нет единого классификационного основания. Повторимся, что каждый классификационный критерий (в том числе и правомерность/неправомерность) должен быть применим ко всей массе юридических фактов. Поэтому представляется, что каких-то особых препятствий для попытки распространения на действия-правонарушения представлений о юридических поступках нет. Выше мы уже писали о том, что и юридические акты вполне могут быть неправомерными. Следовательно, логично было бы предположить, что на акты и поступки могут быть разделены не только правомерные, но также и неправомерные действия.

Очерк 10. Сделки и их юридические последствия

Романистическая доктрина в лице огромного большинства своих представителей касается так называемого учения о несоответствии между волей и действием исключительно в применении к юридическим сделкам,

смешивая при этом постоянно вопросы психологического анализа с вопросами оценки юридического значения тех или иных отклонений от нормы.

Д.Д. Гримм

Все достижения гражданского оборота совершаются через бесконечный ряд или цепь юридических сделок.

П.И. Стучка

Нормативное определение сделки: сделка - действие правомерное и юридически направленное (волевое). Волеизъявление и выражение воли - соотношение данных понятий. Понятия о недействительной сделке и недействительности сделок; соотношение с понятием сделки и понятием о последствиях недействительности сделок. О мнимости сделки. Исполнение как сделка. Проблема абстрактных и каузальных сделок: соотношение с обязательствами.

1. Сделка представляет собой действие субъекта гражданских правоотношений, направленное на установление, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Определение сделки в российское законодательство введено ГК РСФСР 1922 г. С того времени нормативная дефиниция данного понятия не изменялась*(935).

Рассматривая сущность сделки, обычно выделяют такие ее элементы, как правомерность, единство воли и волеизъявления, результативность. Рассмотрим этим элементы подробнее.

Профессор В.М. Хвостов определил сделку как "...дозволенное действие одного или нескольких частных лиц, посредством которого эти лица желают вызвать юридические последствия, соответствующие их интересам"*(936) (курсив мой. - В.Б.). Легко заметить, что в сентенции В.М. Хвостова подчеркивается правомерный ("дозволенный" нормой объективного права) характер сделки. В современной легальной дефиниции этого нет. Существенно ли это различие? Полагаем, что нет, не существенно; можно сказать, что составители ГК сочли возможным опустить указание на правомерный характер сделки в ее определении именно потому, что такое качество сделки, как ее правомерность (дозволенность, законность), является само собою разумеющимся и не нуждающимся в особом о нем упоминании. Почему? Да потому что сделка, будучи волевым действием частного (физического или юридического) лица, не может входить в противоречие с публичным порядком, т.е. не может быть противоправным. Закон не может, с одной стороны, считать дозволенными действия, направленные на создание, изменение или прекращение юридических (правовых), но в то же время неправомерных (неправовых) последствий. Допустить такую возможность - значит (по крайней мере, косвенным образом) признать, что закон может быть намеренно внутренне противоречивым, что он может быть направлен на содействие противоправному поведению и дестабилизацию гражданского правопорядка. Это явно противоречит сути и назначению самого понятия о законе. Построение учения на стольких допущениях, содержательно - весьма неправдоподобных, и делаемых к тому же в качестве общего правила, мы не можем считать плодотворным.

Вывод о сделке как исключительно правомерном действии полностью подтверждается и в отечественной научной литературе. Даже те ученые, которые не вносят признак правомерности сделки в ее определение, непременно упоминают о нем в ходе анализа понятия сделки как о ее само собою разумеющемся качестве*(937). "Основополагающий признак сделки - правомерность, под которой прежде всего понимается соответствие условий, на которых совершается сделка, требованиям закона и иных нормативных актов"*(938) - вот концентрированное выражение сути господствующего в этом вопросе мнения.

В учебниках акцент делается также на то, что сделка - действие волевое, направленное на

достижение определенного результата, а если перечитать ст. 153 ГК, то можно увидеть, что сделка - это юридическое действие, т.е. действие, направленное на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Выходит, характер действия как сделки зависит не столько от реального достижения правового результата, сколько от направленности на его достижение. В связи с этим перед теорией гражданского права возникает очень сложный вопрос. Если под сделками понимать юридические действия, имеющие только намерение создать правовой результат, то как отграничить сделки от так называемых иных юридических действий?

По критерию волевого характера, сделки отличаются от событий, которые от воли субъектов, как правило, не зависят*(939). Под юридической направленностью сделки традиционно разумеется свободно и сознательно сформированное стремление (воля) совершающего ее лица или лиц на достижение определенных юридических (а точнее - гражданско-правовых) последствий - возникновение, либо изменение, либо прекращение гражданских правоотношений (субъективных гражданских прав и юридических обязанностей). Такое разъяснение вызывает как минимум три следующих вопроса: 1) не расходится ли с действительностью утверждение о том, что юридическая направленность объективно присуща всякой сделке? 2) как практически установить содержание воли участника сделки, а также свободу и сознательность ее формирования? и 3) исчерпывается ли юридическая направленность стремлением к созданию и динамике одних только гражданских правоотношений, или с помощью сделок можно достигать и других юридических последствий?

Первый вопрос вызывается следующим очевидным сомнением: да неужели же все без исключения лица, совершающие юридические акты, отдают себе отчет в той правовой цели, которой, посредством совершения соответствующего акта, они стремятся достигнуть? На это обстоятельство внимание в литературе обращалось, но объяснение ему давалось различное. Наиболее показательной является позиция И.Б. Новицкого - пожалуй, единственного из цивилистов, взгляды которого по данному вопросу в течение 30 лет претерпели кардинальную эволюцию.

Он констатирует, что "...сделки нередко совершаются в жизни при такой обстановке, когда не только нет прямо выраженного желания установить или прекратить правоотношение, но можно даже предположить, что действующие лица не ожидали, что с их действиями будут связаны именно такие, а не иные последствия"*(940), и объясняет это следующим образом. Участникам так называемых "сделок" важно достижение в первую очередь определенного хозяйственного (имущественного, экономического), а не правового результата. При этом "...то, что правопорядок <...> связывает с совершением действия установление, изменение или прекращение правоотношений, нередко является полной неожиданностью для действующего лица". Но "это обстоятельство не мешает, однако, <...> говорить о совершении сделок"*(941). Почему? как же можно говорить о направленности сделки именно на правовые последствия? с какой иной причиной их можно было бы связать, если не с волей участника сделки? Ничего страшного, - отвечает И.Б. Новицкий, - вполне можно говорить о направленности сделки не только на хозяйственные, но и на юридические последствия: все дело в том, что юридические последствия сделки - это юридически необходимое средство достижения экономического результата, действительно имевшегося в виду сторонами. Тот же, кто направляет свою деятельность на определенную цель, тот соглашается пользоваться и средствами (в том числе правовыми), необходимыми для ее достижения.

Выходит, что сделка - это действие, направленное на достижение такого экономического (хозяйственного) эффекта, которого юридически невозможно достигнуть иначе, как с помощью создания, изменения или прекращения соответствующих этому эффекту гражданских правоотношений. Совершая действие, направленное на хозяйственный результат, лицо (возможно, что и невольно) "запускает" определенный механизм правового регулирования тех фактических отношений, которые оно этим действием создало. Поэтому И.Б. Новицкий и заключает, что правильнее было бы обозначить сделку как "...действие, посредством которого лицо определяет наступление правовых последствий, соответствующих тому хозяйственному эффекту, которого это

лицо желает достигнуть"*(942).

В своей монографии в 1954 г. тот же ученый пишет: "Иногда выражают сомнение*(943), соответствует ли фактам жизни утверждение, что лица, совершающие сделки, имеют при этом намерение вызвать определенные, желательные для них юридические последствия. <...> Конечно, далеко не каждый знает, в каких случаях, по каким правилам, в каких размерах отвечает продавец вещи, если в ней окажутся те или иные недостатки, и т.п. Разумеется, продавец не имеет прямого намерения принять на себя (да и покупатель - возложить на продавца) именно такую ответственность, какая предусмотрена соответствующими статьями ГК, нередко совершенно для этих лиц неизвестными. Продавец может даже прямо не желать наступления такой ответственности. Но это и не существенно. Важно то, что лицо, совершающее сделку, имеет в виду не простое фактическое отношение, а юридическое отношение; лицо, заявляющее о согласии продать или купить вещь, должно сознавать (и оно действительно сознает), что заявление, которое оно делает, является не простым разговором, ни к чему не обязывающим; напротив, лицо должно сделать заявление с намерением привести этим к определенным юридическим обязательным последствиям"*(944) (курсив мой. - В.Б.).

Это совсем иное объяснение, нежели то, которое ученый предлагал 30 лет назад. Одно дело - утверждать, что цель неизбежно охватывает собою необходимые средства и, следовательно, воля к цели всегда есть в то же время и воля к использованию средства (1924), и совсем другое - объяснение, согласно которому специальная правовая цель хоть в каком-то, самом примитивном (общем, абстрактном и, не исключено, что и в ошибочном) виде, должна охватываться волей участника сделки как самостоятельная и самодостаточная, безотносительно к хозяйственному эффекту (1954).

Чем плохо первое объяснение? Главным образом тем, что оно ставит правовой эффект сделки в зависимость от хозяйственного результата*(945), а значит при таком подходе можно было бы сомневаться в наличии сделки (ее действительности) в том, например, случае, когда она не привела к ожидаемому хозяйственному эффекту (например, получению прибыли каждой из ее сторон). Чем порочно второе объяснение? Тем, что оно зиждется на фикции воли участника сделки; этот подход (при его логическом завершении) приведет к тому, что законодателю нужно будет признавать за всякими действиями такие правовые последствия, которые составляют необходимый элемент правопорядка, а вовсе не те, которые совершавшие их лица имели в виду.

Можно ли каким-то образом примирить эти два объяснения или предложить третье? Видимо, возможно последнее, тем более, что его, по сути, уже предложил в 1946 г. другой советский цивилист - М.М. Агарков. Он писал: "Для наличия сделки достаточно, чтобы волеизъявление объективно было направлено на установление, изменение или прекращение правоотношения, т.е. чтобы можно было разумным образом заключить о таком именно смысле совершенного действия. Не требуется, чтобы действующее лицо сознавало, что оно совершает изъявление воли, тем более изъявление воли, направленное на определенный юридический эффект. ГК требует лишь совершения лицом действия, направленного на цель,

указанную в ст. 26"*(946) (курсив мой. - В.Б.). Коротко говоря: если сделка - это действие, то именно оно - действие, но не воля лица, его совершающего, - и должно направляться на достижение юридических последствий. Следовательно, сделка - это волевое правомерное действие частного лица или лиц, внешне видимые признаки которого свидетельствуют о его

волевом характере вообще и о юридической направленности в частности*(947).

Итак, объяснение М.М. Агаркова (1946) зиждется на буквальном толковании понятия о сделке и по своим последствиям мало чем отличается от объяснения, предложенного И.Б. Новицким в 1924 г. Не исключено, что воля лица, совершающего сделку, действительно не шла далее совершения определенного действия, в то время как юридические последствия такового его волей вовсе не охватывались. Тем не менее в интересах стабильности гражданского оборота законодатель все равно (т.е. возможно, что и вопреки воле участника сделки) связывает со сделкой те самые юридические последствия, на достижение которых, по мнению заинтересованных третьих

лиц, сделка и была, судя по ее внешним признакам, направлена*(948). Отсюда сам собою вытекает ответ на второй вопрос: содержание, свобода и сознательность формирования воли участника сделки, ее надлежащий волевой характер не устанавливаются, а предполагаются. Больше того, опровергать такое предположение можно далеко не во всяком случае, а лишь тогда, когда согласно воззрениям оборота совершение сделки происходит в такой обстановке (в таких условиях), которые исключают реализацию соответствующего предположения*(949), либо тогда, когда прямое указание закона позволяет поступиться интересами оборота в пользу интересов участника сделки*(950).

Что же касается третьего вопроса - о том, в чем заключается юридическое качество последствий сделки, - то он внутри себя также распадается на два следующих подвопроса: а) является ли сделка исключительно гражданско-правовым или межотраслевым понятием, и следовательно, может ли сделка создать последствия не только в области гражданского, но и в какой-нибудь иной отрасли права? б) исчерпываются ли юридические последствия сделок одними только правоотношениями или существуют и другие юридические последствия, которые можно достигать с помощью сделок? Сказанное выше в полной мере предопределяет соответствующие ответы: а) если сделка есть акт частной воли и, следовательно, понятие частного права, то она должна иметь межотраслевой характер и существовать во всех отраслях права, которые связывают наступление и динамику юридических последствий с правомерными актами частного произвола*(951); б) если закон не исключает наступления иных (кроме правоотношений) правовых последствий (например, изменение (ограничение) содержания или объема правоспособности, установление и прекращение не субъективных, а секундарных прав и др.*(952)) сделки, то нет и никаких причин эти последствия отвергать. Излишне уточнять то, что и в своей традиционной сфере сделки могут создавать самые разнообразные последствия - как обязательственные, так и корпоративные, вещные, исключительные, личные, семейные и иные правоотношения*(953) - важно лишь, чтобы совершаемые действия обладали необходимыми внешними признаками, свидетельствующими об их соответствующей направленности.

2. В современной цивилистической литературе сделка рассматривается едва ли не повсеместно как "единство воли и волеизъявления" - этакий юридический состав*(954). Но выработанное выше определение этому подходу явно не соответствует - из него следует, скорее, вывод о том, что сделка - это понятие, тождественное волеизъявлению. Действительно ли это так? Если сделка - действие, то как оно соотносится с так называемым волеизъявлением, которое тоже - действие?*(955) И что должна представлять собою сделка как единство воли и волеизъявления - может ли сделка при такой трактовке оставаться действием, как обыкновенно считается?

"...В сделке надо различать волю и волеизъявление. Другими словами, в сделке следует различать два элемента: субъективный (волю) и объективный (изъявление, выражение воли). Объективный элемент - изъявление воли, волеизъявление - необходим для того, чтобы воля могла быть распознаваемой для других и чтобы она могла иметь юридическое значение, т.е. чтобы с нею можно было связывать правовые последствия"*(956).

Субъективный элемент - это, ясное дело, сама воля. Получается, что сделка - это некая субъективно-объективная субстанция, единство воли и волеизъявления, причем последнее суть действие, направленное на внешнее выражение воли. В связи с этим возникают два вопроса: возможно ли в принципе подобное единство? если возможно, то как полученное при этом "нечто" вписывается в традиционное определение сделки-действия? Несмотря на отсутствие ответов на оба этих вопроса, именно взгляд И.Б. Новицкого на сделку как единство воли и волеизъявления почти безраздельно господствует в современной науке*(957).

"Волеизъявлением в гражданском праве называется такое выражение воли лица вовне, при котором она становится доступной восприятию других лиц и может породить юридические последствия. Волеизъявление есть важнейший элемент в фактическом составе каждой сделки"*(958). Прекрасно, но не приходим ли мы к позиции И.С. Перетерского? Этот же вопрос задает сам себе и цитируемый профессор: "Без волеизъявления не будет сделки. Можно ли, -

спрашивает он, - на этом основании сказать, что волеизъявление и юридическое действие, о

котором говорит ст. 26 ГК, одно и то же? Между волеизъявлением и юридическим действием можно поставить знак равенства, но в отдельных случаях понятие действия оказывается шире,

ибо для некоторых сделок требуется не только волеизъявление, но одновременно с этим и передача вещей или денег. - Термин "действие" поэтому более точен и ему надо отдать предпочтение в определении понятия сделки"*(959) (курсив мой. - В.Б.). Здесь, как мы видим, все наоборот: не сделка - частный случай волеизъявления, а волеизъявление - частный случай сделки, равноправный с другими случаями, в которых наряду с волеизъявлением для наличности сделки необходимо совершить и некие дополнительные действия (не составляющие волеизъявления?). В чем здесь дело? Почему такое разночтение? Зачем понадобилось отличать

сделку - одно действие - от волеизъявления - другого (?) действия? Где грань, разделяющая эти понятия, и для чего вообще их разделять?

Термин "действие" в значении процесса совершения чего-либо может быть истолкован как в объективном смысле (внешне видимые телодвижения = волеизъявление), так и в субъективном (внешне невидимые процессы, проистекающие исключительно в человеческой психике, подвигающие человека к совершению действий в объективном смысле = воля). Видимо, отсюда и проистекают все рассуждения, характеризующие сделку как единство воли и волеизъявления (И.Б. Новицкий). При таком подходе становится заметной грань между одним действием и другим: наблюдать можно только действие в объективном смысле слова, т.е. акт волеизъявления (одну из составных частей сделки, но не сделку в целом), но никак не в смысле субъективном. Сделка же в целом (как единство субъективного и объективного) не может быть объектом наблюдения (ощущения), но может быть объектом представления (размышления, осознания).

Насколько целесообразно и жизнеспособно такое понимание сделки?

Прежде всего обращает на себя внимание, что существование этой концепции неизбежно связано со следующим вопросом, не имеющим логического решения. Если перед нами единство двух элементов, то какому из них - действию в субъективном или в объективном смысле - следует придавать юридическое значение?*(960) Парадокс заключается в том, что, рассматривая сделку как неразрывное единство (систему) субъективного и объективного начал, нельзя отдать предпочтение ни одному из них; для наличности сделки будут равно необходимы оба начала. Судить о сделке по одним только внутренним психическим процессам попросту невозможно, поскольку их наличие и содержание чрезвычайно сложно установить и тем паче зафиксировать*(961). С другой стороны, нельзя признавать юридическое значение за одними только внешне видимыми действиями, ибо одни и те же действия могут совершаться различными людьми, в различных ситуациях, а кроме того - быть направлены на достижение различных результатов*(962) - значит, необходимо учитывать субъективную характеристику действия. Как быть, если субъективное и объективное начало входят в противоречие друг с другом? Интересы участника сделки, попавшего в такую ситуацию, требуют одного, интересы другого участника и третьих лиц - противоположного. Вопрос о том, кому и почему отдать предпочтение и чем пренебречь, приобретает чисто философский характер.

Очевидно, что выход из логического тупика, в который сами себя загоняют авторы концепции "сделки-единства воли и волеизъявления", возможен только при определенной ее модернизации. Если мы рассматриваем волю не как простую характеристику внешне видимого действия (действия в объективном смысле слова), а как самостоятельную стадию совершения сделки (действие в субъективном смысле), то необходимо указать субстанцию, которая будет синтезом воли и волеизъявления и, следовательно, сделкой. Чисто механическое объединение психического процесса (воли) с физиологическим (действием) явно невозможно, подобно тому, как не могут образовать неделимой вещи совокупность акций и, скажем, доменная печь. Но можно достигнуть объединения юридического: подобно тому, как акции и домна могут (для определенных юридических целей) рассматриваться как элементы единого и неделимого объекта правоотношений (имущественного комплекса), точно так же синтез воли и волеизъявления

способен дать некий идеальный (юридический) результат - существующее в общественном правосознании представление (суждение) о правах и обязанностях; представление о том, "...что кто-либо обязан исполнить что-либо в пользу другого"*(963). Будучи однажды созданным, это представление уже не может быть отменено без согласия лиц, удовлетворение законных интересов которых поставлено в зависимость от реализации этого представления*(964). Вот это самое идеальное представление о правах и обязанностях - результат внешне видимых действий субъекта, направленных на выражение вовне его собственной, свободно и осознанно сформированной воли - и должно было бы получить (в рамках концепции единства воли и волеизъявления) наименование сделки. Помня о традиции отождествления понятий "волеизъявление" и "сделка", это самое идеальное представление можно было бы назвать сделкой или волеизъявлением, а для обозначения внешне видимых действий, направленных на проявление воли вовне, действий в объективном (наблюдаемом) смысле, воспользоваться термином "выражение воли (вовне)" или даже "волевыражение" (термин Д.Д. Гримма)*(965).

Соотношение всех рассмотренных здесь понятий можно отобразить на следующей схеме: Итак, если сделка - это "единство воли и волеизъявления", то она никак не может быть

действием; она может быть только результатом двух действий - объективного (телодвижений) и субъективного (психических процессов), только представлением общественного правосознания о правах и обязанностях. Получаем совершенно иное позиционирование сделки в системе юридических фактов, ибо представление относится к числу фактов-состояний; к тому же представление о правах и обязанностях (последствиях процесса совершения сделки) может быть истинным или ложным, но не может быть правомерным или неправомерным. Истинность представления о правах и обязанностях - его соответствие действительному положению вещей - могла бы быть названа действительностью сделки; несоответствие, следовательно, - недействительностью*(966).

Соответственно должен быть перестроен весь понятийный ряд теории сделок. Акты выражения частной воли вовне вполне могут быть правомерными и неправомерными; в зависимости от этого находится отношение права к достигнутым с помощью этих актов результатам (сделкам). Так, представления о правах и обязанностях, созданные с помощью неправомерных действий, будут третироваться положительным правом как ложные (недействительные), и наоборот. Действительные (истинные) представления (сделки, являющиеся результатами правомерных действий), в свою очередь, будут подразделяться на собственно действительные и относительно действительные, т.е. действительные при условии, что они не будут оспорены заинтересованными лицами*(967). Таким образом, правомерность действий сама по себе - еще не гарантия истинности созданных ими представлений о правах и обязанностях (ах, как часто это случается в жизни - хотели заключить один договор, а заключили совсем другой с совсем иными последствиями!). Порок в любом из действий, совершение которых порождает сделку, - как в формировании воли (субъективном действии), так и в ее выражении (объективном действии) - позволяет отменить любое, созданное с их помощью состояние (представление о правах и обязанностях)*(968).

3. Поскольку сделка трактуется именно как правомерное действие, возникает проблема оценки недействительных сделок. Так, В.А. Тархов пишет, что понятие недействительных сделок логически противоречиво, поскольку сделка - правомерное действие, а потому недействительной быть не может*(969). Что же в таком случае представляет собой понятие недействительной сделки?

Заметим, что понятие недействительной сделки как вида сделки имеет право на существование только при условии факультативности такого признака сделки (действия), как ее (его) правомерность. Поскольку мы считаем правомерность обязательным (необходимым) признаком всякой сделки, мы не можем признать существования недействительных сделок в качестве вида более общего (родового) понятия сделки. Если недействительные сделки и существуют, то только как самостоятельная группа юридических фактов. Что же это за факты?

Работая над установлением признаков данного понятия, мы пришли к следующему выводу: