Глава I

Учение о физическом лице

§ 16

Приобретение прав личности. - Простота учения в современных системах. - Порядок регистрации во Франции и Германии в особенности. - Положение вопроса в нашем праве. - Регистрация при Петре. - Разнообразие способов удостоверения событий касающихся лица в действующей системе - Метрики и закон 1874 года. - Метрические записи по различию ведомств и мест, где произошло событие. - Восточные окраины. - Царство польское.

Самостоятельная гражданская правоспособность, цивильная личность, может, на известных степенях социального развития, принадлежать отдельно взятому человеку.

Для того чтобы это положение человека, как личности, получило в практике гражданских, правоотношений легчайшую применимость, необходимо дать юридическую известность не только составу прав, из коих слагается эта личность, но и способам определять связь отдельно взятого человека с отвлеченно указанной правоспособностью, установлять принадлежность ее отдельному человеку.

Как для всякого отдельного юридического отношения, так и для правоспособности человека в целом (его totum jus, status, universum jus) мы достигаем необходимой для ее осуществления юридической известности, определяя ее начальный момент и момент ее прекращения (das Werden des subjectiven Rechts). Когда началась правоспособность известного лица, здесь - отдельного человека? - вот существеннейший момент юридической известности, которой нам необходимо достигнуть. Раз начавшись, отдельная личность остается постоянно известной в сфере доступных ей юридических отношений, держится, как правоспособная сила, до момента ее прекращения. Обе кардинальные линии, коими определяется положение человека в гражданском быту, суть, стало быть, приобретение и потеря им прав личности.

Вам известно, что это учение в праве римском принадлежало к числу весьма сложных, ибо с представлением человека в этом праве не соединялись необходимо свойства самостоятельной личности, отдельной гражданской правоспособности.

Чтобы дать юридическую определенность вопросу о правоспособности отдельного человека, в разных исторических условиях, требовались далеко не одни и те же признаки. Следы различия людей в объеме их правоспособности удержались in multis articulis juris civilis и до сего времени. Но это сравнительно уже слабые остатки старой неравноправности отдельных людей. Мы будем иметь их в виду в дальнейшем изложении учения о гражданской правоспособности отдельных людей.

В вопросе, здесь нас занимающем, в учении о возникновении этой правоспособности, независимо от ее объема, современное учение несравненно проще римского. В нашем праве отпал целый ряд ограничений правоспособности людей, знакомых римскому праву и, главным образом, мы не знаем людей вовсе неправоспособных, людей - представляющих собою не субъектов права, а товар, рабов. С этим вместе масса определений, которые были нужны римскому юрисконсульту, чтоб установить связь человека с личностью, принадлежность ее ему, его status, для нас не существует.

В современном праве простым фактом рождения человека определяется необходимо и начало его личности, установляется юридически принадлежность ему, в той или другой мере, самостоятельной правоспособности (art. 1 Нем. код. 96 г.).

Процесс образования этой идеи личности всякого человека был отдельными признаками коротко намечен нами во Введении. Современные европейские кодексы, один за другим, выражают в более или менее категорической форме эту идею всеобщей, не для граждан только, а для всех людей, своих и чужих, установленной гражданской правоспособности. В противоположность старой территориальной максиме, по коей воздух господской земли делал чужого человека подвластным ее господину (I'air asservit), тот же воздух, в новое время, сперва в городах (I'air de ville fait libre), потом на территории целых государств стал действовать иначе и обращал всякого человека, каким бы ни было общественное его положение в другом месте, в свободного и цивильно-правоспособного в пределах данной территории.

Французы шли впереди в этом движении законодательства, и уже закон 5 июня 91 года объявляет всякого пребывающего на французской территории свободным.

Медленно, но постоянно, та же территориальная максима (Luft macht eigen) уступала место новой в отдельных немецких территориях, в Австрии в 1826 году, в Пруссии с 1857 г. (Luft macht frei).

Состояние неволи и неправоспособности гражданской выведено окончательно законодательными актами прошлого царствования и из русского действующего права. С этим вместе вопрос о правоспособности гражданской в этом общем смысле стал, как сказано, в высшей степени простым в теперешней нашей практике. Момент приобретения ее для человека юридически определяется событием его рождения*(19).

Установляя, однако, эту в высшей степени важную культурно - историческую черту современной европейской и русской жизни, мы получаем, для вопроса о правоспособности отдельных людей только, так сказать, отрицательный результат, людей неправоспособных нет.

Необходимо, вместе с этим, иметь еще целый ряд данных, которыми ближе и положительным образом осуществляется в известном законодательстве эта идея.

Правоспособность людей в старое время юридически, определялась повсюду принадлежностью их к тому или другому союзу, племенному, территориальному, сословному, исповедному. С принадлежностью к тому или другому, или ко многим из названных союзов вместе, связана была положительным образом известность норм, коим подчиняется правоспособный субъект, подсудность его в деле защиты его прав, наконец, самая юридическая известность существования человека.

Что касается России, то еще весьма недавно громадная масса русского населения, к условиям крепостного быта, составляла частью простой инвентарь "населенного имения", частью податную и военно-служебную силу, наличность которой была важна для государства, частью, наконец, это было население православное, в коем союз семейный ограждался законами церкви. Отдельно взятый крепостной человек подлежал власти господской, и о самостоятельной гражданской личности этого зависимого класса людей не могло быть речи. Счет этого населения определялся в интересах государства мерами государственными, в особенности ревизиями*(20), которые обнимали классы податные и притом в составе отдельных семей, как они значились в метрических записях духовенства. Известность состава привилегированных сословий и их положение определялось также с помощью метрик, списками другого рода, в особенности сословными, но в интересах их же гражданской правоспособности.

Возможно найти и на западе признаки тех же различий в подчинении лиц разным нормам, различным судам, сеньориальному, городскому, сословному, королевскому, церковному, того же самого различия в способах удостоверения наличности населения, какие знала и наша старина.

Что же произошло на Западе, в законодательствах в особенности французском и обще - германском, со времени появления новой идеи общей гражданской правоспособности?

В указанную выше periode intermediaire во Франции необычайно быстро разрушены были все основы старого быта, не только сеньориальные права, отношения властные господ к территории и населению, исключительные институты, рассчитанные на поддержку сословных интересов, но и юрисдикция церковного суда, со всеми последствиями устранения этих старых основ быта. Все старые источники права должны были вместе с этим иссякнуть и уступить место единому источнику всех прав - закону французского государства.

Отдельно взятый человек с гражданской правоспособностью, ему принадлежащей, стал в прямое и непосредственное отношение к единой государственной власти, мимо иных общественных союзов (о союзе семейном см. ниже). Правоспособность общая для всех и равная, без различия классов людей, ограждена новой судебной организацией, в известность прав личности, их приобретения, потери, содержания, установлена новым порядком регистрации событий рождения, брака, смерти людей, поставленным в тесную связь с организацией суда гражданского и совершенно выделенным из прежнего ведения церкви. В целом, не только план обособления права частного от публичного (С. с. art. 7)*(21), но и задача отделения церкви от государства для области права, секуляризация брака, уничтожение юрисдикции церкви, проведены вполне последовательно. В основе лежат законы 20 - 25 сентября 92 года, sur le mode de constater l'etat civil des citoyens et sur le divorce, коими отменены все канонические законы, до того регулировавшие брачное право, и заменены законом государства. Характерные черты этого нового способа установлять известность правосостояния граждан суть следующие: 1) подчинение органов регистрации указанных событий государству (officier de l'etat civil; функцию эту выполняет мэр, его помощник, adjoint, или муниципальный советник) и постановка их деятельности в такую же связь со светской юрисдикцией гражданских судов, в какую поставлена деятельность нотариата; 2) приведение порядка регистрации, т. е. занесения записей в прямую в теснейшую связь с целью учреждения, т. е. с задачей удостоверять события, определяющие возникновение, превращение, объем правоспособности отдельного человека; 3) ответственность всего круга соучаствующих в совершении актов гражданского состояния перед лицом закона*(22).

Нельзя не сказать, что со введением этого нового порядка нанесен был решительный удар разным формам союзной автономии, племенной, семейной, сословной, исповедной, и что в то же время интересы отдельного лица, с одной стороны, и государства - с другой, были несравненно лучше обеспечены. Вот положительный результат освобождения личности человека из старых форм союзной зависимости.

Мы имеем ныне еще другой, весьма близко подходящий по типу к этому закону, новый обширный законодательный акт немецкой империи, коим также определяется порядок ведения записей гражданского состояния и совершения брака. Это закон 6 февраля 1875 года. Судьба вопроса вообще любопытна. Введенный Бонапартом, вместе с Code civil, французский mode de constater 1'etat civil des citoyens был вытеснен из многих немецких земель после того как борьба за свободу (Freiheitskampf) достигла цели и заменен старым способом ведения метрик духовными лицами. Теперь, законом 1875 г., этот французский способ вводится опять повсюду с некоторыми несущественными видоизменениями. Как во многих других случаях, у немцев закон 1875 г. вызван не столько юридическими, сколько политическими соображениями. Он составляет результат борьбы с влиянием в особенности римской курии на дела гражданского суда (Kulturkampf). Вместе с тем, это один из первых законодательных актов едва определившейся общей имперской компетенции по предметам гражданского права. Он предшествует не только общему гражданскому уложению, но даже общему уставу гражданского судопроизводства для империи. Поспешность руководящих людей в разрешении этой задачи совершенно понятна, ибо закон, коим прежде всего и самым надежным образом гарантируются интересы личной правоспособности граждан, несомненно вернее всего другого привлечет население к точным показаниям его состава, а затем, натурально, центральная власть удобно может воспользоваться этим материалом для целей управления военного, финансового и т.д.*(23).

По существу это такой же акт разграничения духовной и светской юрисдикции, каким во Франции был закон 92 года, Брак перестает быть установлением церковным и совершается, независимо от исповедных различий брачущихся (между христианами разных исповеданий и между христианами и евреями), в формах гражданских. Согласно новому закону, "документальное удостоверение рождений, браков и смертей совершается чрез занесение должностными лицами, назначенными для сего государством, этих событий в надлежащие реестры" (§ ?). Эти реестры (Standesregister) "доказывают те события, для удостоверения коих они назначены и кои в них занесены, до тех пор, пока будет противодоказан подлог, неправильная запись, или неправильность показаний или утверждений, на основании коих запись произведена" (§ 15). "Государство не препятствует духовным лицам вести свои реестры, но таковые не пользуются публичным доверием (publica fides), которое присвояется актам гражданского состояния по закону 6 февраля 1875 года.

Вот практическое и положительное разрешение вопроса о пределах цивильной правоспособности отдельных людей (начало, конец) и о способах удостоверять ее во Франции и Германии.

Каким образом разрешает эту задачу русское законодательство?

Мы видели выше, что неправоспособных людей современный русский закон не знает. Для целей ограждения всех и каждого в его правах гражданских организована уставами 20 ноября 1864 года целая лестница судебных установлений, в коих задачи законодательства, управления, суда, и ближе - юстиции гражданской и уголовной, обособлены и поставлены в отличные от прежнего условия. В этом отношении русская государственная власть не только не отставала от соответствующего движения законодательства в Германии, но шла, в смысле объединения процессуальных форм, даже впереди немецких разных судебных уставов. Что же сказать о способах удостоверения событий, определяющих цивильную правоспособность отдельных лиц?

Мы показали выше тесную связь, в какой стояло разрешение этой задачи на западе с устранением старинных союзных форм быта и с секуляризацией союза брачного в особенности. Государственная власть, однако, стояла у нас далеко не в той степени соревнующего антагонизма с властью церкви, какую мы видим в истории западных государств. До Петра Вел. обширная область юрисдикции по делам семейным и наследственным в самой значительной степени принадлежала церкви и подверглась влиянию права канонического с его видоизменениями в практике русских духовных судов. При слабом развитии договорного права, за исключением этих институтов, для области права гражданского оставалась лишь сфера имущественных отношений по недвижимостям, носившим в ту пору характер далеко не цивильный. Она была во всяком случае далеко не обширною. Начиная с Петра, юрисдикция светского суда заметно расширяется, прежде всего на круг дел о наследовании, а затем, и в делах семейных, на ряду со старыми источниками канонического права, развивается все более и более законодательная деятельность светской власти.

Не менее того суд по делам брачным удерживается в руках духовных властей до настоящего времени. Это составляет первое и существеннейшее препятствие для перехода нашего законодательства от прежней формы удостоверения событий рождения, брака, смерти, от старых взглядов на эти задачи к новым. В тех условиях, коими определяется положение русской церкви с Петра Вел. в особенности, государство не только не могло видеть опасности для своих целей в широком влиянии духовенства на эту сторону дела, а, наоборот, пользовалось записями указанных фактов чрез слуг церкви как подспорьем для производства переписей населения.

Тот порядок ведения так называемых метрик, который держится и до сего времени, введен был указом Петра в мае 1722 года. В прибавлении к. духовному регламенту (II. С. 3. N 4022) указано священникам иметь у себя книги, метрики, где отмечать своего прихода младенцев рождение и крещение, а також случаи смерти таких младенцев до крещения, с прописанием вины, коей ради младенец лишен св. крещения, да в тех же книгах записывать браком сочетающихся. Под N 4480 даны формуляры для ведения метрических записей. Первоначально этот порядок введен для православных приходов. Он, стало быть, не был общим. С другой стороны, любопытен вопрос, был ли этот порядок единственным удостоверяющим эти события?

В том же году (1722), в инструкции герольдмейстеру читаем: "Повинен он всего государства всех дворян списки иметь троякие". Указаны эти три рода списков и велено передать в Сенат все прежние из Разряда, да из Военной и Адмиралтейской коллегий. В это новое учреждение велено ежегодно сообщать рапортом, что у кого детей мужеска пола родится или умрет. Это дворянские списки. И здесь, как при ревизиях, записи метрические служили тоже важным подспорьем для точности отметок. Незадолго до этого (1718 г.), как мы видели выше, установлен порядок приведения в известность населения, тоже мужского, тоже по всей империи, названный ревизией (П. С. 3., N 3245).

Все это способы приводить в известность личный состав населения империи, но есть ли в числе их хотя один, который имел бы целью именно обеспечение прав отдельных людей? Возможно ли ожидать, в этой эпохе, деятельности законодателя, направленной на такую цель, на то, что французы называют mode de constater 1'etat civil des citoyens? Натурально, всего менее. Между тремя категориями актов возможно различить такие, которые ближе подходили к этой цели, другие, которые далеко от нее отстояли; но несомненно ни один прямо на эту цель не был рассчитан. Ревизия отстояла всего дальше от личных интересов людей, подлежавших переписи. Тут цель была прямо военная и финансово-административная. Но совершенно так и ведомство герольдмейстера рассчитано (см. указ) на выполнение обязанностей дворян в отношении к государству. Наконец, и о метриках, в первоначальном их виде, закон вовсе не говорит, как о средстве удостоверить именно гражд. правоспособность. Тут та же точка зрения обязанности, а не прав: по коей вине младенец лишен св. крещения, в покаянии ли преставился умирающий, и если не погребен, то по какой вине (причине) не получил христианского погребения. Мы убедимся в дальнейшем, особенно на образцах французского метода вести регистрации этих актов гражданского состояния в точном смысле, что вовсе не эти обстоятельства, а только события рождения, смерти и проч., нарочито, без всякой их квалификации, и составляют подлинную задачу современных actes de l'etat civil.

Все эти записи (мы их здесь не перечисляем, а только приводим в виде примера) в последующем законодательстве крайне развились. Образовалось множество отдельных видов и способов удостоверять наличность человека для самых разнообразных целей. Они связаны частью с положением человека в составе населенного имения, частью с положением человека в составе того или другого служебного ведомства, частью с принадлежностью к тому или другому государственному сословию, к тому или другому установлению, исповеданию, племени и т. д. Прямое отношение лица к государству обнаруживается лишь в вопросе о подданстве или иноземстве; засим во всем другом между отдельным человеком и государством стоит неизбежно та или другая союзная форма, которою разрешается весь вопрос о свойствах личности и правоспособности человека.

Только люди произвольно уходящие из состава этих союзов, оставляющие произвольно место жительства, указанное им законом, исповедание господствующей церкви или христианское вообще, укрывающиеся от подлежащего ведомства (союза), ведаются прямо государством, но уже во всеоружии его карающей силы. Законодательство переполнено многочисленными определениями способов вступления и выхода из этих союзов. Союзные формы правоспособности преобладают, личные поглощены. Жизнь и развитие этих союзных форм составляют предмет изучения других юридических дисциплин, права государственного, церковного, полицейского, ибо характерные для них функции суть именно или политические, или религиозные, или социально-политические, всего менее чисто цивильные.

Мы укажем дальше, насколько эти союзные формы являлись сами цивильно-правоспособными и насколько принадлежность к той или другой из них видоизменяет и ныне в известной степени личную правоспособность. Здесь достаточно заметить, что государство не гарантировало никаких прав людям, стоящим вне признанных союзных форм. Эго были люди гулящие, бродяги, беглые, отступники и пр. Для этих людей искать в ту пору удостоверения их личности, рождения, семьи, было бы совершенно противно их интересам, и лично они заявляли себя нормально непомнящими ни родства, ни племени, ни семьи, ни места, где родились, порвавшими всякие связи с своим прошлым. В редких случаях простая достоверность события рождения и смерти лиц, не состоящих в какой-либо из признанных общественных групп, могла представлять интерес сколько-нибудь значительный для них.

Наиболее общим, хотя не рассчитанным первоначально на эту цель способом удостоверять личное правосостояние служили в этих условиях метрики, какие велись обязательно духовенством, сперва только православным, затем других христианских исповеданий, иудейским, магометанским и проч.

Кодификация русского права произошла в таких условиях, когда правоспособность гражданская далеко еще не обособилась от старых союзных форм, определявших государственный и общественный строй старого времени. Таким образом все то, что на этой основе действовало в практике, должно было найти место и в кодексе. Ввести в систему гражданских законов всю массу положений о разных родах состояния, в коих числились люди, не было правильного основания. Законы о состояниях составили особый том свода, именно IX, и в него вошли не только определения различной правоспособности лиц, смотря по их принадлежности к тому или другому государственному состоянию, но и указания способов ведения актов состояния.

Как ни разнообразны эти указания, накопившиеся в теперешнем составе свода законов о состояниях, они, однако, далеко не исчерпывают этой важной материи с юридической стороны. При невозможности отделить вопрос о правоспособности гражданской от принадлежности лица в тому или другому состоянию, закон разделил акты, коими удостоверяется состояние каждого лица, на I, общие для всех состояний: приходские (метрические) книги и ведомости; II, отдельные для некоторых состояний: 1) для дворянства - дворянские родословные книги, общий гербовник дворянских родов и списки дворянские, содержимые в департаменте герольдии, 2) для духовенства - монастырские записные книги и списки лицам духовного ведомства, 3) для городских обывателей - городовые обывательские книги и бархатная книга знатных купеческих родов; III, особенные акты для состояния городских и сельских обывателей - ревизские сказки (т. IX, ст. 1032, ныне, по изд. 99 г., это ст. 858, в коей ревизские сказки отнесены к прошлому, а бархатная книга для купеч. родов вовсе опущена).

Т. X ст. 123 (заменена правилами Уст. Гр. Суд., показ. ниже) указывает еще виды актов, коими доказывается рождение, при отсутствии метрических книг или сомнительности обстоятельств, в них показанных, - это формулярные списки родителей, исповедные росписи (см. Уст. Гр. Суд. ст. 1356, ныне т. 16 ч. I и II, в посл. ст. 147; эти определения касаются законнорожденных) и иные, указанные в ст. 1032, ныне 858, т. IX документы.

Не подлежит никакому сомнению, что все это разнообразие способов удостоверения событий, определяющих правоспособность отдельного человека, очень осложняет задачи ограждения прав гражданских. Однако, зло это было неизбежным до тех пор, пока характерное свойство самого быта заключалось именно в необособленности прав гражданских от публичных, и правоспособность гражданская определялась принадлежностью лица к той или другой союзной форме, из коих слагался строй русского государства.

Мы указали во Введении, что реформы императора Александра II поставили вопрос о гражданской правоспособности отдельных людей в значительную степень независимости от их сословной квалификации, от различия ступеней, ими занимаемых в смысле государственном. Выход лица из этих старых союзных форм, по разным причинам, не мог совершиться моментально. Если старая организация сословий быстро утрачивала свое прямое влияние на права гражданские, то интересы государственного управления, военного и финансового в особенности, еще долгое время удерживали массу населения в исключительных условиях частью приниженной правоспособности, частью неприноровленного для цивильных целей удостоверения ее. Лишь отмена старого порядка отбывания рекрутской повинности, подушной подати и постоянные успехи выкупной операции приводят эти массы населения в более свободное отношение к старым союзным формам быта и делают ненужными старые способы удостоверения личности, особенно посредством ревизских сказок.

Мы видели выше, что метрики введены без прямой цели удостоверять именно гражданскую правоспособность. Записи в них производятся "по исправлении каждой требы, как-то: молитв при рождении и крещении младенца, венчания и погребения" (ст. 1038, ныне 861). Согласно приложенному к ст. 1035, ныне 864 формуляру, в книге обозначается год, месяц и день рождения. Так как записью удостоверяется церковное событие, то натурально присоединившийся к православию раскольник должен быть также занесен в метрику (т. XIV, уст. о пред. и прест. ст. 58).

Позже чем для православных приходов порядок ведения метрик был выработан и утвержден русской законодательной властью для исповеданий римско-католического, евангелич.-лютеранского, для магометан, евреев, караимов, для раскольников, баптистов. В этом процессе дальнейшего применения старой системы она сама существенно изменилась и утрачивала свой старинный характер. Для евангелич.-лютеранских записей требуется отметка года, месяца, числа и часа рождения и смерти, при чем в списки (особ. графа) вносятся и мертворожденные и умершие до крещения младенцы (т. IX ст. 1064 и 1070, ныне 892 и 898), а также в общем списке прихожан отмечается вступление и выбытие из прихода (1074 в 1075, ныне 902, 903). Правила действия для духовн. лиц иностран. исповеданий указываются частью в IX т., частью в XI, в устав. иностранных исповеданий, как и самое ведомство дел этого рода сосредоточено в министерстве внутренних дел, в департаменте духовных дел иностранных исповеданий.

Но как бы мы в будущем ни ушли далеко, в определении правоспособности отдельных лиц, от прежнего порядка удостоверения правосостояния, способы старинные удержать свое практическое значение для вопросов прав гражданских и позже, ибо основы этих прав покоятся часто на отношениях прошлого времени, иногда весьма отдаленного. И мы имеем ныне постоянные процессы, в особенности по вопросам наследования лиц в порядке преемства родственного, основанные на давно минувших отношениях близости лиц, удостоверением коей служат прежние, особые акты состояния.

Для классов, несших не одни тягости, а пользовавшихся правами и привилегиями особенно со времени новой организации сословий при Екатерине II, отдельные акты состояния стояли ближе к вопросу о их правах и они натурально еще дольше удержат свое значение в практике*(24).

Мы не остановимся в подробности на вопросах подчиненности, порядка выдачи книг, порядка записи, свидетельствования их, выдачи метрических свидетельств по всем указанным исповеданиям, ибо все это отличается значительным разнообразием по различию исповеданий, и сведения эти легко найти в указанных местах Св. Зак. Что касается метрических книг, содержимых священнослужителями и причетниками православных приходов, то они делятся на 3 части: а) о рождающихся, b) - бракосочетавшихся и с) - умерших. Для каждой части свои формуляры. В 1-й части нет показаний лиц, кои свидетельствуют о рождении, а так как запись касается собственно крещения младенца, то для обозначения восприемников существует особая графа; в другой графе показывается духовное лицо, совершившее таинство. Подпись священника и причетников удостоверяет событие, а рукоприкладство свидетелей записи (отца, матери) допускается по их желанию. Соучастие этих лиц в просмотре записанного есть факультативное: когда они сами пожелают поверить точность записи и когда, в предотвращение ошибок, их к тому приглашают члены церковного причта (ст. 872 изд. 1899 г.). С записями бракосочетаний в особенности мы встретимся в другом месте. В части 3-й, об умерших; отмечается событие смерти, но без особых, направленных на точное удостоверение именно события смерти мер, а с показанием месяца, дня смерти, звания, имени и проч. умершего, болезни, кто исповедовал, кто совершал погребение и где погребен, для чего и есть особые рубрики. Все вместе удостоверяется подписью причта.

При наступлении года, из листов, указанным способом разграфленных, сшиваемых в тетради для каждой части (рождения, брака, смерти) отдельно, духовными консисториями или правлениями изготовляются книги и за скрепой одного из членов этих присутствий, с обозначением числа листов, выдаются по одной на каждую церковь, где и имеют быть хранимы (образцы указаны в т. IX, прилож. к ст. 861, изд. 1899 г.). Записи делаются (без подчисток, погрешности оговариваются) совершившими соответствующую требу. Метрические книги ежемесячно должны быть свидетельствуемы и подписываемы причтом, при чем должны быть показаны числа родившихся, сочетавшихся и умерших. При наступлении 1-го месяца следующего года, причт, за общим подписанием, отсылает веденные им книги в консисторию, удостоверяя, что списки с них, за общим же подписанием, оставлены при церквах для хранения в ризницах. Освидетельствованные и переплетенные книги хранятся, каждый год особо, в архивах консисторий, откуда заинтересованные лица и могут получать консисторские метрические свидетельства. Исправность ведения книг и своевременная отправка в консисторию лежит на ответственности священнослужителей и причетников и гарантируется сверх сего свидетельствованием оных по полугодно благочинным. С каждым новым годом консистория делает распоряжения о рассылке прошнурованных формуляров вновь для дальнейшего ведения записей. О целости хранимых в архивах книг и об исправности доставки епархиальные архиереи ежегодно доносят святейшему синоду. Метрические свидетельства из консисторий выдаются самому записанному, его поверенному, родителям и опекунам, при чем выдача нового свидетельства допускается лишь в виду утраты прежнего. Выданные по просьбе заинтересованных, немедленно по учинении записи приходским духовенством, выписи, тоже именуемые метрическими свидетельствами, не заменяют консисторского метрического свидетельства (там же ст. 859, 880 для лиц правосл. испов.; в дальнейших статьях тоже для иностр. и нехрист. исповед.).

Мы видели до сих пор способ действия русской государственной власти там, где орудиями ее целей служили союзные организации признанных государством исповеданий. Известно, однако, что в разные эпохи народной жизни у нас возникали религиозные учения и толки, не пользовавшиеся таким признанием. К каким крайностям отрицания не только церковных догм и общих начал государственного быта, но и прямо земного существования человека приводили эти учения, об этом мы находим ужасающие свидетельства в памятниках нашего законодательства. Для примера достаточно взять случай, происшедший недалеко от Петербурга, в начале царствования Екатерины, в 1764 г., когда 18 человек раскольников обоего пола, Новгородской епархии, Обонежской пятины, собрались в ночь на 13-е декабря в избу для самосожжения и 21-го ночью сгорели, что побудило правительство, в виду повторения таких явлений, принять общие меры для их предупреждения (П. С. 3., N 12326, ср. еще Выс. утвержд. доклад воин. ком., там же, N 12422,.... дабы оные лесные жители в скитах и кельях ни под каким видом беглых крестьян и всякого звания людей в раскол принимать не осмеливались, также чтоб не жглись, - прибавляет собственноручно императрица Екатерина). Многочисленные последующие политические, административные, карательные и просветительные меры, принимавшиеся правительством для устранения разных толков, не имеют прямого отношения к занимающему нас, вопросу. Из некоторых публикуемых правит. сенатом кассационных решений ясно, что по отношению к раскольникам принимались в старое время негласные меры, которые делают ныне вопрос о гражданской правоспособности членов этих общин и семей часто очень сомнительным. Отвергая все бытовые начала этих людей, государство, вместе с этим, лишало себя возможности постоянного и правильного ведения значительной части коренного русского населения.

Только в эпоху реформ прошлого царствования вопрос стал совершенно иначе. По духу этих реформ элементы права частного должны прийти для любого круга лиц к более или менее полному обособлению от прежних, стеснительных для развития личности, исторических форм союзного быта. Все население, независимо от принадлежности к разным сословиям и исповеданиям, должно быть поставлено в прямое и непосредственное отношение к государству и к органам его правосудия. Вместе с этим утрачиваются для отдельных лиц многие побуждения скрываться от органов власти. При этих условиях способы удостоверять личную правоспособность, и именно кардинальные, определяющие ее моменты, рождение, вступление в супружество, смерть, должны получить иной характер, чем прежде. Действительно, этот новый характер именно актов гражданского состояния успел уже определиться, и первоначально, как исключение из общего исповедного порядка ведения метрик, для раскольников. Там, где иерархия отклоняющегося исповедания не признана, рядом законодательных актов, начиная с 1874 года, указан способ ведения этих актов, тоже названных метриками, посредством органов власти государственной, а не церковной. Это волостные, уездные, городские местные полицейские управления, надзор за действиями коих, через губернские правления, сосредотачивается в мин. внутр. дел (ст. 931 и след. т. IX и ст. 950 и след.; жалобы в 1-й деп. правит. сената, т. 1 учр. сената, ст. 19, 22 ч.). Заявления о рождении, для записи, делаются родителями и теми, кому они поручат, а также принявшими новорожденного на воспитание. Действительность происхождения детей от брака раскольников, равно как и правильность заявления о времени рождения должны быть подтверждены показаниями не менее 2-х свидетелей. По истечении года со дня рождения запись не может быть произведена, а законность рождения имеет быть доказываема судом (ст. 953 т. IX). Для записи браков "предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов при сем не подлежит" (там же ст. 947 - 948). Закон указывает, вместе с тем, различные меры для устранения записи таких браков, которые, независимо от исповедных особенностей, противоречат христианским воззрениям на существо этого союза (подробности там же, т. IX изд. 99 г. ст. 941). Запись о смерти отнесена здесь не к моменту погребения, а к самому событию (ст. 954 там же).

Если вопрос о гражданском состоянии раскольника относится к эпохе предшествовавшей 19 апр. 1874 г., то законодатель указывает другие источники, кроме метрики, для удостоверения определяющих гражданские состояния событий (особенно ревизские сказки, см. т. X ч. 1 ст. 78 примеч.).

Согласно позднейшему развитию законодательства, метрические записи браков, рождения и смертей ведутся местными гражданскими властями и для баптистов (т. IX ст. 955).

Есть ряд случаев, где события рождения и смерти удостоверяются иначе, смотря по ведомству, в коем состоят родители (особ. метрич. книги по воен. ведомству, см. т. IX, ст. 922 и след., для ссыльных там же, 927, 928) или по месту, где произошло событие (на мореход. судах 929; удостоверение чрез консулов, см. Уст. конс. и т. IX ст. 930).

Из сделанных нами кратких указаний легко придти к заключению, какою сложностью отличается у нас этот порядок ведения метрик. Трудно найти какой-нибудь отдел законодательства, который так или иначе не касался бы этого вопроса. Всего менее он обработан в составе X т. ч. 1, в закон. гражд. По способу ведения книг самая задача может казаться вовсе не связанной именно с правом гражданским. Это имеет свое историческое объяснение. Но в теперешнем состоянии русского права это анахронизм, утрачивающий с каждым годом связь с явлениями современного русского гражданского права. Нет сомнения, что этот порядок ведения актов гражданского состояния имеет скоро стать на очередь вопросов подлежащих такой законодательной переработке, которая привела бы это важное условие известности гражданских прав в большее соответствие с нынешним состоянием общей гражданской правоспособности людей, уже призванной в принципе нашим законодательством.

Указанными здесь многообразными и в то же время недостаточными положениями далеко не исчерпывается задача, которая должна быть поставлена государством, ищущим действительного ограждения цивильной правоспособности всех граждан.

На восточных наших окраинах имеются массы населения, которые в своем быте или вовсе не носит признаков европейской культуры, или имеет их в самой слабой степени. В этих условиях там не может быть ни потребности, ни средств правильного ведения актов состояния. Законодатель не только не спешит обособить в инородческом населении отдельное лицо из сложившихся племенных форм быта, но, как увидим позже, ограждает отдельных людей, хотя и взрослых, от неудобств пользования гражданской свободой при недостатке зрелости суждения и характера*(25). Положения законодательства для калмыков, инородцев Восточной Сибири, для Туркестанского края вошли в общий свод*(26). Последнее представляет собою обширно развитой законодательный акт, в коем начала общего права приведены в сочетание с нормами племенного быта.

Интереса при изучении русского гражданского права эти акты не представляют, но они очень любопытны, во-1-х, как свидетельства быта наших восточных окраин, во-2-х, и особенно последний акт, как попытка применить к быту даже кочевых инородцев многие формы управления и суда, не только уголовного, но и гражданского, выработанные жизнью культурных народов.

По отношению к калмыкам законодатель подчиняет дела брачные правилам буддийского исповедания и окончательным решениям ламы; а для вопроса о праве детей на имущества и воспитание указывает светскую юрисдикцию улусского зарго. Ныне эта светская юрисдикция ограничена введенными в Ставропольской губернии судебными установлениями (т. XI, ч. 1 уст. иностр. исповед. ст. 1673, 1674 и след.).

Та же подсудность буддийской иерархии имеет место и для других кочевых инородцев Восточной Сибири, но в делах брачных русский законодатель допускает самое сильное влияние родовых управлений. В указанном выше обширном законодательном акте (Полож. об управл. Туркестанского края 12 июня 1886 г.) для оседлого туземного населения обязанность следить за убылью и прибылью этого населения возложена на волостного управителя (волость состоит из нескольких сельских обществ,. у туземцев - аксакальств, для кочевого населения состав аульного общества и волости определяется кибитками, 200 и 2000 кибиток, а кибитка - отдельное, конечно, временное жилище, юрта, сакля, землянка или дом). См. ст. 99, 108, 109, указ. Положения. Судебные установления действуют или на основании общих законов Империи, или, для туземцев в особенности, организована деятельность судов народных. Народные суды разрешают подсудные им дела на основании обычаев, существующих в той или другой части туземного населения.

Там, где сталкиваются не только разные племенные, но в то же время и различные исповедные группы, включая и язычество, законодательство выработало тоже и в этом смысле нормы примиряющие общегосударственные начала с особыми бытовыми условиями этих групп (см. Уст. иностр. испов., т. XI ч. 1, ст. 1697 - 1702).

Несомненно, что те явления быта, с коими мы встречаемся в своде степных законов, составляют, в смысле культурном, формы, обращенные к очень отдаленному прошлому. В них всего менее гарантий личности и гражданских прав отдельного человека. Образцы форм, ближе достигающих этих целей, мы видели, говоря об актах состояния по общему своду. Но и тут много нерасчлененного, не приноровленного к этим именно целям. Ближе к этим целям подходит порядок ведения актов гражданского состояния в Царстве Польском. Вы находите в современном положении тамошнего права почти тоже что нашли бы в немецких землях, где действовал порядок Code Napoleon, впоследствии видоизмененный возобновлением записей прежнего исповедного характера и участием духовенства. При этом, однако, то, что заключал в себе Code в смысле точности записей, развитости их содержания, различных условий, гарантирующих их достоверность, было тщательно сохранено*(27). Позднейшее движение русского законодательства в этой окраине не могло внести в дело той простоты и целесообразности, какая желательна и которая достигнута в Германии законом 1875 года, ибо, как было видно выше, этих свойств не имеет отечественный способ ведения записей.

§ 17

Nasciturus в старом праве. - "Не родившиеся дети" нашего т. X ч. I. - Рождение живым. - Доказанность. - Своевременность рождения. - Жизнеспособность. - Образ человека. - Вероятная продолжительность жизни. - Прекращение личности. - Presomption de survie. - Безвестное отсутствие. - Имперский Код. 96 г. - Смерть гражданская

Рождением и смертью установляются пределы гражданской правоспособности отдельных людей. Известность этих пределов необходима не только для ограждения интересов самих субъектов, но и в общих целях постоянного и правильного обмена юридических отношений. В виду этого цивильная юриспруденция, в особенности римская, подробно разрабатывает целый ряд детальных вопросов по этим кардинальным пунктам определяющим правоспособность отдельного человека. В новых кодексах цивилистическая разработка этого предмета тесно связана с римскими традициями. У нас в т. X и в указан. выше полож. об актах состояния в IX т. найдется так же мало ответов на сомнения практики, как и в других сборниках чисто позитивного содержания.

Вопросы, важные для точного разумения начального, и конечного моментов правоспособности отдельного человека, суть следующие: I. Как в цивильном смысле определить состояние человека в моменты, предшествующие отделению от утробы матери? II. Какие признаки рождения нужны для того, чтобы наличность правоспособного субъекта не возбуждала сомнений? III. Вероятная продолжительность жизни? IV. Прекращение личности отдельного человека. А. Вероятная последовательность смертей, когда достоверности достигнуть нельзя? В. Вероятность смерти, когда трудно предположить продолжение жизни (безвестно отсутствующего).

I. Как рассматривается состояние, предшествующее рождению, зачаточное, именно с точки зрения цивильной, для занимающего нас вопроса о начальном моменте личного существования? Мы ставим таким образом вопрос этот отдельно от другого, о мерах охранения плода, составляющего предмет иных, частью тоже юридических дисциплин. Имеем ли мы уже в этой фазе развития организма дело с личностью или нет? Определившиеся достаточно мнения римских юрисконсультов, принятые ныне западными цивилистами, дают нам ответ отрицательный. Согласно этим воззрениям, embryo, какова бы ни была степень зрелости плода, не может быть рассматриваем как отдельно правоспособный субъект. Однако, предшествующее отделению от матери зародышное состояние человека, эвентуально, не есть безразличное для цивильного права. Если за беременностью последует рождение младенца живым, тогда и предшествующее состояние окажется для вопросов права не безразличным. Приобретение им права будет условливаться моментами, предшествующими его рождению. С этим эвентуалитетом, стало быть, nasciturus рассматривается как бы уже рожденный (jam natus); но только в этом смысле и в этих пределах. Практические последствия могут иметь большой интерес для права.

Французская практика допускает в отношении к enfant naturel, к рождению внебрачному, признание (reeonnaissance) co стороны отца в момент предшествующий рождению, ст. 6. в период беременности (Planiol n° 2863 указ. практику).

Это состояние не есть решительное, определяющее, а только экспектативное, выжидательное, и если ожидания не приведут к цели, то вполне безразличное для права. Выкидыш не влияет ни на какие правоотношения, какие бы ожидания ни предшествовали этому результату. В подлинном, определяющем правоотношения, смысле, embryo в этом случае никогда не был субъектом прав.

Наш цивилист Д. И. Мейер держится близких к этому воззрений, указывая в подтверждение их в особенности ст. 1106 X т., ч. 1. Эта статья говорит. От права наследования не устраняются:.... 1) дети, хотя бы оные не были еще рождены (до рождения это, конечно, не дети)*(28), но токмо зачаты при жизни отца*(29). Это частный случай наследования послерожденного (postumus), дающий слабое освещение занимающему нас вопросу. Много содержательнее боярский приговор, помеченный думным дьяком, П. С. 3., N 14 (6-го июня, 1649 г.), который лег в основу указанного положения ст. 1106. Из него видно, что, при неизвестности исхода беременности, в классе поместном, беременная вдова получала долю "на беремя" против дочерей умершего, получивших из поместья долю "на прожиток", а остальное шло в род. Указанным боярским приговором определено "будет даны такие поместья дачи небольшие, а после родится сын, и те поместья из дачи поворотить и справить за сыном. А будет дачи большие, и о таковых делах докладывать государю"....*(30). Приговор боярский неизмеримо содержательнее статьи 1106, ибо в нем ясно различено состояние выжидательное для вопроса о правах "беремени" и смена его состоянием правоспособности родившегося. На основании этого приговора боярского можно безошибочно утверждать, что до рождения nasciturus не рассматривается как особо правоспособный субъект, как лицо; рождение же живого человека определяет окончательно его отдельную правоспособность, личность, с отнесением условий приобретения им прав к моменту, предшествующему его рождению (он приобретает впоследствии права так, как приобрел бы, если бы был рожден уже в ту пору).

Германское уложение 96 г. признает силу договоров в пользу 3-го, когда таким 3-м будет nasciturus (§ 331, 2-й абзац). Новые кодексы допускают попечителя к ожидаемому рождению (§ 1912, там же), но это не означает еще признания юрид. силы актов приобретения, напр., купли совершенной для имеющего родиться.

II. Какие признаки рождения необходимы, чтоб определить отдельную правоспособность рожденного (status nativitatis)?

A. Не возбуждает сомнений ни в римском, ни в современном праве требование, чтобы отделившийся от утробы матери младенец был живым. Отдельная личность не признается существовавшею, если между рождением и смертью нельзя установить никакого промежутка времени, хотя бы самого краткого, для внеутробной жизни, если родившийся есть мертворожденный. События таких родов остаются без всяких последствий для цивильных правоотношений. Несомненно, что рождаемые без признаков жизни могут, в отдельных случаях, искусственно быть призваны к жизни и продолжать существование, как и рожденные живыми. Тогда, натурально, состояние младенца в минуту отделения от матери остается без последствий. Таким образом, чтоб получилась отдельная правоспособность, необходима жизнь родившегося, хотя бы самая непродолжительная, вне утробы матери. Это реквизит общий для нашего права и для любой европейской системы (см. выше, в актах состояния, отметки мертворожденности еще в петровских формулярах для метрик).

B. Больше сомнений возбуждает вопрос о признаках рождения человека живым и о доказывании на суде этого важного момента. Контроверза существовала еще в римской юриспруденции, где прокулянцы считали непременным признаком живого рождения крик новорожденного, который, правда, обыкновенно сопровождает появление на свет развившегося младенца, но которого нельзя рассматривать как необходимый признак живого рождения. Сабинианцы были против этого мнения, и Юстиниан принял их учение. Любопытно, что в новое время контроверза возобновляется в разных немецких системах. В саксонской группе источников германского права повторяется требование прокулянцев, чтоб новорожденный огласил четыре стены дома своим криком (das Beschreien der vier Wande des Hauses); в других группах почитается достаточным признаком жизни раскрытие глаз. Несомненно, что такие критерии для определения свойств рождения живого могли иметь смысл при господстве способа доказывать через свидетелей. Это - признаки, которые и ныне могут, в массе случаев, особенно в простонародье, быть единственными удобоприменимыми в практике. В современных кодексах, однако, мы не находим такого ограничения признаков живого рождения, и с этим вместе вопрос о доказанности события становится весьма контроверзным.

Ряд современных кодексов ищет выхода из затруднений, встречаемых практикой, следующим способом. Если роды от здоровой матери суть современные, и плод, стало быть, достаточно развить, тогда презумируется рождение живым (австр. и сакс. код.). Презумция, натурально, не исключает доказывания на суде противного. Средства доказывать как живо- так и мертворожденность ничем не ограничены, никакими обязательными признаками, хотя прусский ландрехт удерживает крик ребенка, как наиболее надежный и обыденный признак живого рождения.

Если событие рождения младенца занесено в акты гражданского состояния, то для доказательства рождения живым достаточно ссылки на эти акты, хотя, опять, такая ссылка не исключает возможности противодоказыванья в случае, напр., подлога.

С. Мы видели сейчас, что некоторые признаки родов (своевременность) служат основой для предположения живого рождения. Есть, несомненно, физиологически известный предел, ранее которого выделение плода дает необходимо выкидыш (abortus), a не жизнеспособного младенца. Юриспруденция, частью уже римская, стремилась широко воспользоваться для своих целей, - известности и постоянства признаков рождения, - этими физиологическими данными, чтобы точнее определить моменты возникновения отдельной личности. В этих же видах ставят ныне, кроме указанных требований, еще реквизит для правоспособности новорожденного - его жизнеспособность. Контроверза по этому вопросу для права римского представляется весьма любопытной. Савиньи не находил в римском праве именно выраженного реквизита жизнеспособности (Lebensfahigkeit, Vitalitat) для определения правоспособности родившегося живым. Вехтер, ближе к букве толкуя подходящие места источников, полагает, что для правоспособности требуется отделение не только живого младенца, но и зрелого, доношенного, что-де и указывает на реквизит жизнеспособности. Рождение, наступившее 6 месяцев после зачатия - жизнеспособно, раньше - нет, хотя бы ребенок и жил короткое время после рождения. Так думает Вехтер, основываясь на точном смысле текстов; иначе Савиньи. Мысль Савиньи долгое время господствовала в практике; это легче всего объяснить себе сравнительным удобством судить о правоспособности родившегося по одному признаку рождения живым, чем по этим двум критериям, рождения живым и сверх того рождения своевременного после зачатия, тем более, что последний момент часто совсем нельзя установить с точностью.

Если этому реквизиту (Vitalitat) дают этот тесный смысл (собственно perfecte natus, в противоположность с abortus), то различие мнений не ведет к серьезным недоумениям для практики. Но ему дают еще другой, более широкий смысл, рождения не только живого и своевременного, но еще и вообще надежного для продолжения жизни (vitae habilis). Старое германское право показывает несомненные признаки существовавшего в народном сознании взгляда, что одно событие рождения младенца еще ничего не решает окончательно в вопросах семейно-имущественных распорядков. По вестготскому праву влияние на отношения по наследованию новорожденный оказывал только тогда, когда он прожил 10 дней и был окрещен. По Саксонскому Зерцалу, в такой же связи выражается требование, чтобы новорожденный был lifhaftich (ne viable способен жить). Испанский кодекс рассматривает как личность в цивильном смысле человека, прожившего 24 часа после полного отделения от утробы матери*(31).

Несомненно, что повсюду, где исповедный момент имел значительное влияние на правоспособность, одно рождение, не освященное еще приобщением новорожденного к тому или другому церковному союзу, не решало ничего в вопросах правоспособности.

Любопытно, что это старинное требование рождения не только живым, но в жизнеспособным, удержалось в одном из передовых нынешних кодексов, в Code civil, a оттуда, вместе с заимствованием Code'a, перешло в Польшу. Оно удержалось у французов не в виде общего реквизита для правоспособности человека, а в некоторых специальных применениях к вопросу о признании законности рождения (art. 314 п. 3) и в особенности к праву наследования (art. 725): sont incapables de succeder: a) celui qui n'est pas concu, и b) Fenfant qui n'est pas ne viable... Наш кодекс не знает этого реквизита.

D. Сверх указанных требований, в разное время мы встречаемся с требованием от рождаемого образа человеческого, как условия правоспособности. Но каким должен быть образ человека, и где начинается безобразие, уродство, препятствующее признать рожденного за человеческое существо, об этом ни в старых, ни в новых кодексах мы не найдем ничего определенного. Здесь широкое поле для суеверий всякого рода*(32). Римские юристы допускали очень значительные уклонения от правильного образования человеческого тела без всяких последствий для правоспособности. Различение монструозных рождений всегда интересовало больше криминалистов со стороны безнаказанности их истребления. Из нынешних кодексов прусский отвергает семейные и гражданские права за рождениями, не имеющими menschliche Form und Bildung, но не отказывает им в общих правах человеческих (allgemeine Rechte der Menschheit, I. 1, §§ 17, 18; тоже для ungeborene Kinder, там же, § 10). Новый Саксонск. гражд. законник § 33 распространяет на рождения, настолько отклоняющиеся от образа человека, что их нельзя признать за людей, положения для мертворожденных. Испанский код. в указан. выше art. 30 требует для признания за родившимся личности в цивильн. смысле - человеческого образа (forme humaine) и 24 часов внеутробной жизни (см. там же).

В одном указе Петра находим укоры верованиям, что уроды родятся чрез ведовство и порчу от действа дьявольского, чему быть невозможно, ибо един Бог творец всея твари, а не диавол. Если же найдутся где диковины в породе человечей, зверской и птичьей, то предписывается таковых доставлять начальству. Показаны в виде примера младенцы о двух головах и сросшиеся телами, которые уже были доставлены согласно прежним указам. За живых человеческих уродов обещано 100 рублей, а ежели гораздо чудное встретится, то дадут и более. О положении таких уродов в праве этот указ не говорит ничего (П. С. 3. N 3159); но в более раннем указе запрещено убивать младенцев, рождающихся особым никаким видом, или несущественным образом, или каким чудом (N 1964). Теперешнее наше гражданское право тоже не касается вопроса. Юридическая практика отклоняет от себя вовсе решение вопроса о нормальном человеческом образе, как условии правоспособности, и руководится в этом отношении исключительно данными физиологии и медицины, которые не допускают рождения от человека не людей.

III. Мы уже частью выше видели, что для юриспруденции важно указать не только предельный момент жизни человека (начало ее), но также определить свойство жизнеспособности новорожденного, стало быть, его сил продолжать жизнь вне утробы матери. Это собственно был частный случай решения общего вопроса о вероятной продолжительности жизни человека, и мы лишь брали его в специальном приложении к только что родившемуся, иногда даже недоношенному ребенку. В этих случаях всегда нужно индивидуальное исследование данного субъекта. Вопрос о вероятной продолжительности жизни существует в юриспруденции не в этом только тесном применении. Та же проблема встречается там, где нужно ответить на вопрос, продолжает ли еще жить без вести пропавший. И так, тут речь будет о вероятном пределе жизни в смысле ее окончания (Имп. код. 96 г. ст. 14). С этим вопросом мы сейчас встретимся. Независимо от этих двух вопросов, жизнеспособности, длящейся или прекратившейся жизни безвестно отсутствующего, для права может быть важен вопрос о вероятной продолжительности жизни людей вполне жизнеспособных и находящихся налицо.

В отдельных случаях вероятную продолжительность жизни устанавливают для каждого отдельного лица путем медицинского исследования его сил и здоровья. Так, напр., в сделках по страхованию жизни. Результат изысканий служит основой для определения отношений сторон, установляемых собственно договором.

Но бывают случаи, когда для целей определения юридических отношений внедоговорных, надо иметь готовую норму вероятной продолжительности жизни. В завещании назначены годовые выдачи лицу такого-то возраста. Вопрос в том, насколько они умаляют состав наследственного имущества. Надо вознаградить семью убитого при эксплуатации какого-либо предприятия рабочего-кормильца этой семьи (Остз. код. ст 4557). В обоих случаях мы не получим искомой суммы, не определив вероятной продолжительности жизни там - легатария, здесь потерпевшего. Чтоб найти эту сумму, возможно тоже индивидуальное изыскание и определение вероятной продолжительности жизни данного человека, на этом основании. Метод определения может быть математическим, и точность изыскания будет зависеть от количества данных, принятых во внимание при вычислении. Такое изыскание хорошо само по себе, но оно очень сложно и в применении к судебным целям неудобно. Менее совершенно вычисление вероятной продолжительности жизни по одному признаку, именно по возрасту данного лица, но зато оно имеет для юриспруденции преимущество известности и удобоприменимости. Некоторые законодательства, следуя этому методу, принимают раз навсегда данный шаблон для определения вероятной продолжительности жизни по признаку возраста. Таковы, напр., римское право и новое саксонское гражданское уложение. Римское право дает (для алиментов и узуфрукта в особенности) такую скалу: при возрасте лица до 20 лет вероятная продолжительность его жизни еще на 30 лет, при возрасте 20 - 25 вероятная продолжительность жизни еще на 28 лет, от 25 до 30 - 25 л, от 30 до 35 - 22 г., 35 до 40 - 20 л., при возрасте от 40 до 50 предполагается, что человек проживет до 59 л., при возрасте от 50 до 55 еще на 9 лет, 55 - 60 на 7, после 60 на 5 лет (1. 68 рr. D. ad leg. Falcidiam 35, 2). Это положение реципировано буквально в Своде гражд. узак. губ. Прибалт. ст. 2315. Сакс. гр. улож. в § 35 дает другую скалу: при возрасте до 1 года вероятная продолжительность жизни еще на 35 л., до 2-х на 41, до 10 еще на 44, до 15 - на 41, до 20 еще на 38, до 25 еще 35 лет, до 30 еще на 32, до 35 на 28, до 40 на 25, до 43 еще на 22, до 50 на 19, до 55 на 16, до 60 на 13, до 65 - 10, 70 - 8, 75 - 6, 80 - 5, 85 - 4, 90 - 3, до 100 - 2, после ста лет еще на 1 год. Наше законодательство не дает ответа на вопрос, и мы можем, стало быть, без конца спорить о пределах точности при вычислении вероятной продолжительности жизни в случаях необходимости ее определения для цивильных целей. Эти скалы заключают в себе тот же элемент произвольного, как и другие числовые измерения в праве, как определение зрелости по годам, 7, 14, 21, или как постановка давностного срока, в 3, 10, 20, 30 лет, но в них есть и значительная доля приближения к истине и, в особенности, существенное для юридической нормы, начало предшествующей событию известности, легкой распознаваемости и общности применения.

IV. Прекращение личности отдельного человека связано с наступлением его смерти. Интерес формальной известности этого момента есть в смысле гражданского обмена такой же настоятельный как и для момента рождения человека. Выше было показано, что действительное наступление смерти удостоверяется метрическою записью, как и событие рождения (см. выше стр. 301). В нашей практике такое удостоверение приурочено к обряду погребения тела, совершаемого, по удостоверении времени и причины смерти (у православных дня, у лютеран дня и часа, а также и причины, у лютеран и рода смерти, ср. т. IX ст.ст. 861 и 904 и Прилож.; подробности для разных групп населения в этой же связи) приходским духовенством, с записью в часть третью метрической книги прихода за данный год.

Имеющий удостоверить событие смерти берет метрическое свидетельство из консистории, или же выпись слово в слово из метрической книги от священника за подписью членов причта (там же ст. 873, 874, 878).

Французское законодательство ставит задачу удостоверения в ближайшую связь с самым событием смерти (deces), хотя и там на практике, в общинах многолюдных, средством удостоверения события смерти для officier de 1'etat civil служит нормально медицинское удостоверение врача, а не поверка события самим должностным лицом на месте (Planiol n° 535 - 537). При этом акты гражданского состояния имеют служить средством удостоверения лишь события смерти, а не обстоятельств так или иначе квалифицирующих его (казнь, смерть в тюрьме, самоубийство, см. Code civ, art. 85 и 79).

В отдельных случаях, натурально, событие смерти и особенно место, время, когда наступила смерть, не может быть удостоверено этим способом своевременной регистрации, и тогда вопрос подлежит особому судебному процессу исследования доказательств события или определения момента смерти помощью презумции.

По отношению к таким возможным осложнениям вопроса о прекратившемся существовании человека современные законодательства останавливаются на следующих проблемах.

А. Вероятная последовательность смерти лиц, когда достоверно нельзя ее установить. Возможны случаи, где вопрос о праве лица находится в самой тесной зависимости от точного решения другого вопроса, о последовательности нескольких событий, касающих разных лиц. Я приобретаю такие-то притязания к имуществу В, если В умер после А. Я, заинтересованный, должен доказать эту последовательность смертей, если хочу обосновать мои притязания. Оба лица могли умереть при одном несчастном случае, пожаре театра, землетрясении, крушении поезда, судна, взрыве и проч. Один мог, однако, пережить другого, и если это может быть доказано, то фактическая доказанность последовательности двух смертей дает основу для решения вопроса; иначе предполагается одновременность смерти - pariter mortui будут simul mortui (тоже в Нем. К. 96 г. art 20). Вам известно, однако, что, при известной связи лиц одновременно умерших и известном их возрасте, римское право допускало предположение, презумцию предшествующей смерти одного из коммориентов, хотя бы доказать последовательность смертей не было никакой возможности. Цель очевидна. Неизвестность в области цивильных юридических отношений служит источником неисчислимых неудобств не только в личном, но и в социальном смысле. Если возможно, хотя бы с некоторою степенью приближения к истине, устранить такую неизвестность, она должна быть устранена. Мастерской выход из крайне трудной проблемы одновременной смерти ascendenf'a и descendenf'a, зрелого или малолетнего, в римском праве - вы знаете. (L. 9 § 1 и 4, 1. 22, 23 D. de reb. dub. 34, 5).

Один из современных кодексов, Code civil, стремился расширить сферу применения презумций для таких же казусов, но, однако, так, что немногие юрисконсульты находят это расширение удачным. Римляне допускали предположение предшествующей смерти малолетнего десцендента, его же асценденту, и такое же предположение предшествующей смерти асцендента совершеннолетнему десценденту, и в этом, по простым соображениям относительной способности сопротивления этих лиц, есть значительная мера внутреннего вероятия. Французы допускают la presomption de survie по соображениям прямо возраста погибших, хотя они и не связаны происхождением один от другого, а затем и их пола. До 15-ти летнего возраста старший предполагается пережившим, после 60-ти летнего - младший. Если одни моложе 15, другие старше 60, то первые суть пережившие. В возрасте от 15 до 60, при одинаковости его для 2-х лиц, или при разнице меньше чем на один год, мужчина переживает женщину. Произвольного здесь несомненно больше, чем можно допустить, а вероятного меньше, чем следует. Лишь общее заключительное положение этой theorie des comourants не лишено целесообразности, ибо для последовательности смертей предписано держаться той презумции, которая открывает преемство (собственно на это и рассчитана вся презумция), в порядке, соответствующем естественному (старый умирает прежде молодого, art. 720 - 722). X т. этих проблем не решает.

В. Весьма нередки в практике случаи, когда нельзя достоверно определить ни действительно последовавшей смерти, ни времени, в которое смерть последовала, в виду продолжительного безвестного отсутствия лица. Если возможно крайне тяжелое для юридического быта положение неизвестности рождения лица, сокрытия, подлога в этом начальном моменте правоспособности, и государство вынуждено принимать стеснительные для масс меры определения известности рождений, то еще чаще возможны исчезновения лиц, невольные и произвольные, последствием коих бывает продолжительная неизвестность цивильных правоотношений без вести пропавшего. Мы сейчас допускали предположительное определение момента смерти у коммориентов. Возможно ли, для выхода из трудностей, которые дает нам безвестное отсутствие человека, допустить предположение длящейся его жизни или наступившей смерти? Степень неудобств, испытываемых в юридическом быте от этой неизвестности тем значительнее, чем более личен самый обмен цивильный.

Человек безвестно-отсутствующий состоит не только в имущественных, но в семейных и родственных отношениях, которые служат основой не только обладанию известной наличностью, но и возможности приобретать вновь права, напр., чрез наследование по закону. Что же, такая загадка, masque de fer, продолжает быть супругом, отцом семейства, добрым родственником, обладателем имуществ, должником, наследником? Современные законодательства в значительной степени самостоятельно, независимо от римских традиций, нашли выход из этих трудностей, хотя путь, коему они следуют, есть тоже метод презумций, наиболее удачно применявшийся в праве римском. Лучшая ученая разработка вопроса принадлежит покойному берлинскому проф. Брунсу (Die Verschollenheit). Вoпрос относится к числу весьма контроверзных. Разработка его на западе любопытна и для русского не только потому, что безвестно-отсутствующие составляют явление всеобщее, но и потому в особенности, что в последних своих фазах русское законодательство значительно приблизилось к одному из западных законодательных типов.

Скудость латинской традиции в этом вопросе (cura bonorum absentis) ставят в связь с господствующей у римлян материальной теорией доказательств, а нынешний формализм доказыванья посредством презумций и признания исчезнувшего умершим силой судебного определения ставят в связь с общими основами средневекового процессуального формализма, особенно с формальной теорией доказательств (см. Словарь Юрид. и Госуд. наук под редакц. А. Ф. Волкова и Ю. Д. Филиппова т. I, вып. II. Безвестное отсутствие Ю. Гамбарова). Любопытно, что и современное английское право не знает объявления лица умершим. Очевидно, практика может ограничиваться или доказываньем смерти отсутствующего в каждом данном случае без всяких общих легальных правил, или, конечно, в весьма редких случаях, выжидательным положением дела, которое в теперешних условиях общения и обмена вестей не может быть продолжительным.

Общая практика нового права образовалась первоначально в Италии и имела в основе не юридический, а библейский источник, именно псалом 90 (89), ст. 10, где псалмопевец принимает 70-летний возраст за обыденно-предельный для жизни человека. Юриспруденция того времени имела все основание построить на этом предположение смерти безвестно отсутствующего. Но текст псалма вовсе не рассчитан на юридическое применение этой презумции, потому, во-1-х, что продолжительность безвестного отсутствия и вероятие возврата совершенно не одинаковы, при этом термине, для пропавших людей разного возраста, и во-2-х, потому, что пропадают люди и перешедшие за предел 70-летнего возраста. Псалом послужил основой только для презумции смерти. Практика юридическая, в случаях этого рода, выработала особый порядок вызова отсутствующего и при неявке объявляла его умершим.

Со временем, однако, уяснилась важность не только вопроса, жив или умер пропавший, но и двух других, а) в какой момент он умер, и b) достаточно ли предположения смерти, или необходимо допустить еще предположение, что до определенного срока человек продолжал жить. По отношению к вопросу а, практика разделялась между двумя мнениями: 1) что наступление 70 лет составляет презумтивный момент смерти, 2) что момент презумтивной смерти обосновывается не этим сроком, а определением суда о применении презумции к данному случаю (Todeserklarung - этот акт свойственен именно немецкой практике и удержан в новом код. 96 г.). Преобладало первое мнение. Что касается вопроса b, то предположение смерти в срок такой то, казалось бы, само собою дает основу для предположения жизни до этого срока. Но, в случаях открывающегося для безвестно-отсутствующего наследства, заинтересованный должен обосновать судебное предположение длящейся жизни против возможных возражений о вероятности смерти. Поэтому эта презумция и выделялась как особая.

Главнейшее неудобство в практике условливалось не этой методой презумций, а свойством срока, неприноровленного к различию возрастов без вести пропадающих. При вялом средневековом обмене это неудобство мало чувствовалось. В новое время законодательства изменяют именно эту сторону дела. Прусский ландрехт принял 10 лет отсутствия без вести за достаточный срок для наступления последствий отсутствия. Счет идет, начиная с исчезновения или с наступления совершеннолетия пропавшему. При 65 годах вместо 10 лет принимается 5-ти летний срок для тех же последствий. У французов срок различен, смотря по условиям, от 4 - 10 лет. Пруссаки, как и саксонцы, сохраняют die Todeserklarung (см. Landr., II, I, § 665 и Sachs. Ges. - buch § 37 и след.). Пруссаки считают презумцию смерти наступившею после вызовов (Edictalladung), силой судебного определения, саксонцы - силой наступившего срока. При сем, в вопросе о приобретении вновь доставшегося отсутствующему права прусск. право презумирует его прожившим 70, саксонское 90 лет. Близко к этим основам и остзейский свод (ср. ст. 524 - 528). По так назыв. силезской*(33) системе к вопросу о презумтивной смерти применялись общие положения о давности, истекшей со времени позднейших вестей (сперва 30, потом 10-летней).

В вопросе о браке прусск. ландр. допускает вступление оставшегося в новый брак, а если он не воспользовался этим, то оставляет старый брак в силе (см. указ. § и след.). Оригинально саксонское уложение. Оно требует присяги оставшегося, что вестей о пропавшем нет, и допускает новый брак (§ 1708); если не вступил в брак, то при возврате пропадавшего брак продолжается (1709). В случае же вступления оставшегося супруга в другой брак и последовавшего возврата пропадавшего саксонское право допускает в течение полугода обремененному таким образом двойными узами супругу потребовать расторжения второго брака (1710).

Во 2-й половине истекшего столетия заметно в западных системах стремление приблизить, в определенных случаях, общие легальные термины предположительного наступления смерти к действительным событиям, угрожавшим жизни безвестноотсутствующих. Так в Австрии закон 16 февр. 1883 г., вызванный пожаром Рингтеатра в Вене (8 дек. 1881 г.), стоившим жизни множеству людей, трупы коих нельзя было опознать, допускает доказывание на суде последовавшей при катастрофе смерти известных лиц независимо от общих сроков, допускающих только презумцию смерти. Тоже видим во Франции, где закон 8 июня 1893 г. видоизменил ряд статей кодекса (86 - 92), в том же смысле в особенности а) когда находящийся на борте судна утонул и труп не найден и b) когда жертвой катастрофы стало само судно с экипажем и пассажирами. В 1-м случае составляется протокол об исчезнувшем лице (proces-verbal de la disparition); во 2-м морской министр назначает следствие и объявляет о гибели судна и людей. То и другое представляется суду, и суд констатирует смерть названных лиц. Это декларативное определение суда служит основанием для записи события смерти в реестры гражданского состояния лица (см. artt. 87 и 88 Code civ.)*(34).

Немецкое Имперск. Гражд. Улож. 96 г. держится, с одной стороны, метода презумций и основанного на них судебного объявления без вести пропавшего умершим (Todeserklarung), с другой, приходит к судебному признанию последовавшей, в известных условиях, смерти лица, о коем нет вестей. Для презумтивной смерти и Todeserklarung требуется возраст (не менее 31 г.) и 10 лет отсутствия без вестей; если же пропавшему 70 лет, то реквизит безвестности ограничивается 5-ю годами. Счет безвестного отсутствия идет с последнего дня того года, когда человек исчез. - Рядом с этим идет, не особенно удачно разграниченный ряд случаев безвестности связанных с особыми обстоятельствами. Тут впереди поставлено исчезновение лиц, участвующих так или иначе в военных операциях (не исключая фотографов, репортеров и проч., хотя бы война представляла собою только фактические неприятельские действия, без объявления, как в Китае), в плавании на погибшем судне, или подвергшихся катастрофе. Сроки, в которые возможно доказывать их смерть и требовать судебного объявления их умершими сокращены до 3-х и даже до одного года, когда гибель судна произошла в ближайших водах. При этом и самое событие смерти может быть отнесено к случаю, с коим связано исчезновение лица, а не к исходу презумтивного срока или к последовавшему судебному определению (см. ст. 13 - 20; для последнего положения о времени смерти, см. особ. ст. 18, пункты 3 и 4). До указанного срока безвестно-пропавший предполагается жившим (ст. 19).

Объявлению о последовавшей смерти предшествует, по требованию заинтересованных, вызывное производство суда, в округе коего имели место жительства пропавший, за коим следует определение суда о последовавшей смерти в срок, какой по обстоятельствам дела и указанным нормам будет признан данному случаю соответствующим. Последствия для правоотношений подлежащего лица те же, что при несомненно наступившей смерти, разве бы предположения, на коих основано судебное определение, оказались несоответствующими впоследствии обнаруженным данным. В таком случае вернувшийся из безвестной отлучки восстановляется в своих семейных и имущественных правах. Однако, вступлением супруга в другой брак, прежний супружеский союз прекращается окончательно (ст. 1348; подробности в другом месте).

Русское законодательство в этом вопросе представляет собою наслоение разных эпох, мало согласованных внутренним образом. Старое законодательство разрабатывало вопрос нераздельно с цивильно-политической, административной и уголовной точек зрения, так что мы находим и ныне в составе действующего права положение об отлучке без паспорта, которая почитается безвестным отсутствием и в то же время побегом, произвольным оставлением отечества и проч. Все такие действия влекут за собой не только имущественные, но и тяжелые личные последствия (ср. т. XIV уст. о пасп. ст. 41, замен. Положением о видах на жительство по Продолж. 95 г. ст. 30; т. IX, ст. 8, 7-я по изд. 99 г.; Улож. о наказ. ст. 325 и след.; также Уст. о наказ. ст. 58 и след.). В составе собственно гражданского законодательства удерживается двойственность норм по различию вопросов, подлежащих разрешению, по различию сословий и нахождения безвестно отсутствующих в военной службе. Для вопроса брачного права, безвестное отсутствие служит поводом к расторжению брака, и подлежит ведомству духовных судов (действовавшие до сего правила производства дел по Уст. Дух. Конс. ст. 230-236 заменены новыми на основ. Высоч. повел. от 14 января 1895 г.). Общий срок для ходатайства о расторжении брака 5-ти-летний (54).

Новые законоположения, в составе Устав. гражд. судопр., определеннее выделяют одну цивильную сторону вопроса и по руководящим началами ближе подходят к французскому, чем к немецкому типу норм. Объявление умершим, Todeserklarang, наш новый закон не знает. Французское право, однако, много полнее разрабатывает материальную сторону вопроса; наше же преимущественно имеет в виду, по свойству источника, его процессуальную сторону (ср. Code civil, особ. Effets de 1'absence art. 120 - 143). Ряд относящихся сюда положений, коротко, дает такие руководящие начала. Всякий имущественно-заинтересованный, а также прокурорский надзор, возбуждают перед компетентным окружным судом дело о разыскании безвестно отсутствующего и о хранении его имущества. При достаточной юридической обоснованности такого ходатайства суд постановляет, в порядке охранительного производства, публикацию для вызова (в 3 номерах Сенатских объявлений, в одной франц. и одной немецкой газете) отсутствующего и назначение опекуна для защиты прав и охранения имущества его. Опека, действуя, в этих целях, повторяет публикации (в "Сенатск. объявлениях" и "Губерн. Ведомостях") каждые полгода. Через 5 лет после 1-го вызова, по просьбе заинтересованных, окружной суд приступает к заключительному акту, т. е. публикует об истекшем сроке, удостоверяется, чрез своего члена, в не нахождении разыскиваемого, и, по выслушании заключения прокурора, постановляет признать такого-то безвестно отсутствующим с распубликованием этого постановления. До истечения 10-ти-летнего срока со времени первого вызова это постановление не определяет окончательно, а лишь провизорно положение имущества отсутствующего, ибо, при появлении его ранее этого срока, имущество имеет быть ему возвращено со всеми доходами за вычетом издержек на сохранение, не выше 1 проц.*(35) (Уст. гражд. суд. ст. 1451 - 1460). Притязания безвестноотсутствующего к наследству, открывшемуся во время его отсутствия, несомненно ограничены 10-ти-летним сроком его отсутствия (1241 и 1246 ст. X т.). Есть ли истечение 10 лет со времени 1-го вызова термин бесповоротный для прав отсутствующего к его собственному имуществу - об этом не говорит наш гражданский кодекс. Французское законодательство, в указан. выше артиклях, дает подробные указания о положении имуществ безвестно отсутствующего, провизорном до той поры, когда уже нет вероятия ему вернуться (100 летний возраст), и когда, наконец, из состояния провизорного обладание наличных претендентов становится дефинитивным.

В цивилистике старой, частью и в современной ставят вопрос, не следует ли, на ряду с прекращением личности смертью человека естественной, признать такой же юридический эффект за гражданской смертью? Известно, что в связи с рецепцией, а частью и независимо от нее, такой юридический эффект действительно соединяли некогда с окончательным приговором уголовного суда присуждавшим виновного к бессрочной потере всех прав состояния. Это была своего рода capitis deminutio maxima; и так как подобие этому низведению правоспособности могло служить положение раба, у которого nullum caput (§ 4 J. 1.14), и рабство, в цивильном смысле, мы действительно, по выражению Ульниака, mortalitati fere comparamus (l. 209 de R. I.), то совершенно понятно, с этой точки зрения, допущение юристами идеи mort civile в применении к тягчайшим уголовным приговорам (см. Сергеевский, Уголовн. пр., изд. 3-е 96 г., стр. 192). Эта идея выражена в Gode Napoleon art. 25, где приговоренный к смертной казни (Code сiv. art. 23), к travaux forces a perpetuite (бессрочная каторга) и к deportation (ссылка в места удаленные, без права отлучки, Code рenal., art. 18) рассматривается как граждански умерший. Консеквенции этой идеи главнейшим образом следующие: открытие наследства, прекращение брака (свободный супруг рассматривался как вдовый, а если сожительство длилось, то оно было, с точки зрения права, незаконным и дети внебрачными), утрата всех гражданских и публичных прав (С. с. art. 25).

Это было действительное приближение к положению рабскому. Но дело в том, что институт рабства есть нам совершенно чуждый и что от этой фикции прижизненной, так сказать, смерти терпели ни в чем неповинные люди. Идея гражданской смерти заключала в себе несомненную фальшь и осуждалась не только в юридической литературе, но отвергалась даже самим первым консулом. Это не помешало ей продержаться, с некоторыми смягчениями, в практике французской юстиции до 1854г., когда закон 31-го мая провозгласил ее отмену. La mort civile est abolie (art. 1 назв. закона, см. Les codes fran§ais par Tripier C. c. art. 22 примеч. 1). Несмотря на глубокую деградацию гражданской правоспособности, которую влекут за собою окончательные уголовные приговоры для осужденного по отношению к прежнему его состоянию, действующее право не возбраняет ему в будущем гражданского правообщения абсолютным образом. Нам надлежит, стало быть, трактовать этот вопрос не в учении о прекращении личности, а в учении об умалении объема или о низведении правоспособности гражданской, хотя бы в отдельных моментах это и напоминало юридический эффект естественной смерти. После закона 31-го мая 54 г. экзаменаторы во Франции освещали новое положение дела вопросом, допустимо ли вступление в брак с собственной вдовой? Бельгия еще ранее этого, уже в 51 г., отменила фиктивную гражданскую смерть осужденного (Planiol n° 384 и след.).

Тот же процесс устранения первоначально весьма развитой идеи гражданской смерти замечается и в немецких законодательствах, особенно с той эпохи, когда всякий след понятия рабства, возникшего хотя бы и на чужой почве, стал безусловно отвергаться в его применении на разных немецких территориях. Ныне гражданская правоспособность, согласно действующему кодексу 96 г., прекращается только физической смертью человека.

Смерть политическая, которую мы находим со времени обильных заимствований, сделанных нами из западных систем в эпоху Петровских реформ, и в нашей практике, составляла несомненно совершенно чуждое и в силу этого невыдержанное в своих консеквенциях на практике понятие (Сергеевский, указан. место). В теперешнем применении лишение всех прав состояния хотя бы бессрочное не может быть по своему юридическому эффекту уподоблено смерти, ибо оно не пресекает для осужденного возможности постепенного возрождения гражданского правообщения в будущем, и все понятие гораздо правильнее сопоставить с явлениями изменения, хотя бы очень глубокого, правоспособности человека, чем с физической смертью.

Точно также нельзя уподоблять цивильного эффекта принятых на себя обетов иночества естественной смерти человека. Это отрицают ныне западные кодексы, которые в старину допускали это уподобление (ср. Прусск. Ландрехт II, 11 §§ 1199 и след.) и несмотря на обет нищеты новое Уложение (§ 310) не допускает для монашествующих юридического действия принимаемого ими на себя обязательства уступить все будущее свое имущество монастырю. Сомнителен также вопрос, может ли, без особого разрешения государственной власти, иметь юридический эффект дарение с их стороны монастырю и наличного их имущества в размере превышающем 5000 марок (Дернбург, Das burgerl. Recht, § 48, III, пр. 8).

Соответственно этому и наши обеты иночества не могут быть точным образом отнесены к способам прекращения гражданской личности человека, хотя отдельные юридические последствия отречения от мира действительно уподобляются эффекту прекратившегося существования человека умершего. В чем заключается это подобие смерти и где оно кончается, об этом мы скажем именно в учении об изменениях гражданской правоспособности человека в разных случаях, к которому мы и переходим. Здесь заметим только, что и для инока наш действующий закон, не возбраняет безусловно возврата в мир, хотя и сопровождает таковое тяжелыми последствиями (см. Н. С. Суворова, Учебник Церковного права, изд. второе, 1902 г. § 112, особ. стр. 415).

§ 18

Видоизменения право- и дееспособности отдельных людей по условиям физическим и общественным. - А. Пол. - В. Возраст, способы измерения. - Venia aetatis. - Цивильная незрелость инородцев. - С. Здоровье; средневековые воззрения. - Указ Петра о свидетельствовании дураков в Сенате. - Низведение гражд. дееспособности на западе и в нашем праве. - Расточители.

Мы принимали цивильную правоспособность как одинаковое достояние всех людей на известной степени культуры. Если бы, однако, гражданская правоспособность, и, в особенности, дееспособность была действительно равною для всякого, без видоизменения и приноровления ее к фактическим различиям, существующим между людьми в действительности, то это было бы насилием над жизнью, часто прямо вредным для интересов самих правоспособных субъектов. Задача юридических норм заключается в приближении, а не в удалении от условий действительности.

Видоизменения право- и дееспособности отдельных людей, неравенство в праве, в этом смысле, допускаются во всякой развитой системе цивильных правоотношений. Некоторые из них связаны с физическими свойствами людей и никогда не изгладятся вполне ни из какой системы права; другие условлены успехами культуры в данном обществе и удерживаются в той или другой системе частью как остатки прошлых исторических судеб, частью соображениями политическими, религиозными, административными, системой карательных мер и проч.

Мы группируем эти разнообразные условия неравенства в две категории, условия физические (status naturalis) и условия общественные (status civilis), влияющие на видоизменения право-и дееспособности. Первые суть: пол, возраст, здоровье. Мы их рассмотрим впереди. Резкой грани провести между той и другой категорией условий нельзя. Положение женщины определяется так или иначе не по условиям только природным, но и по условиям общественности. Ограничение дееспособности расточителя составляет как бы переход от условий физических к общественным, ибо мотовство, хотя связано нередко с болезненным состоянием воли, и у римских юристов сближалось с сумасшествием, но в то же время в этом понятии мотовства есть несомненно и некоторая социальная окраска.

А

Пол. - Влияние на правоспособность. - Латинский мир. - Народные правовоззрения нового времени. - Средние века. - Современные кодексы. - Русское право.

Пол (status sexus). Различие полов составляет постоянное физическое условие некоторого неравенства правоспособности людей на самых различных ступенях культуры. Принадлежность к тому или другому полу представляет, таким образом, необходимое условие известности правоспособности отдельных людей. Редко, и в виде уродства, принадлежность к тому или другому полу не может быть определена вполне и неизменно. Понятие гермафродитизма знакомо нам из римского права. Современные цивильные системы, согласно началам права римского, допускают неизвестность пола, как состояние временное, которое в результате должно дать преобладание признаков принадлежности человека к тому или другому полу (в Прусск. Ландр. к 18-ти летнему возрасту). Баварское законодательство допускало гермафродитизм длящийся, и тогда выход из неизвестности достигался выбором пола, к коему хочет себя причислить гермафродит.

Прежде чем определилась эта чисто физиологическая и цивильная точка зрения на различие полов, случаи такого уродства вели к ужасным последствиям. В XVI веке, в Дармштате, известен случай крещения младенца сомнительного пола сперва именем Елизаветы, потом Иоанна и превращения Иоанна опять в Елизавету. Неясность пола казалась нарушением законов миротворения, и суеверные толкователи этих законов не нашли лучшего средства доставить им торжество, как предав несчастного человека сожжению.

Влияние различия полов на правоспособность определяется частью общими условиями юридического быта, частью воззрениями на природу женщины, физически и психически менее мощную, чем у мужчины.

В праве римском легко заметить связь приниженной правоспособности женщицы в праве гражданском с положением ее в праве публичном. В последнем она до самого позднего времени ab omnibus officiis publicis remota est. Это последствие того, что у женщины нет communio comitiorum. Участие в комициях было в основе невозможным для женщины, так как долгое время между организацией народного собрания и системой военной защиты удерживалась очень тесная связь. Призвание женщины ограничивалось семейной средой, где в семье агнатской она не служила звеном для дальнейшей агнатской связи и составляла таким образом finis familiae. Покуда жива была связь гражданской правоспособности с политическим положением граждан, женщина не могла выйти из-под опеки, составляющей для нее тяжесть, когда опекунами были агнаты, и наоборот, составляющей тягость для опекуна, если он был посторонним лицом. Вместе с обособлением цивильной правоспособности от условий политического положения лица в империи, равноправность полов в гражданском праве делает быстрые успехи. Подробности известны из курсов истории римского права. Рядом с этим, римляне нередко выдают свой взгляд на природу женщины, легче допускающую постороннее влияние в вопросах права, особенно права цивильного, строгого, формального, которое все vigilantibus scriptum est. Женщина способна обязываться сама за себя, но когда обязательство принимается за другого (intercessio), в случаях поручительства, ей предоставлено возражать на основании Sc. Vellejanum. Женщина может дать согласие мужу на продажу ее приданого недвижимого, но не на залог его. Итак, здесь не столько стеснена свобода, сколько предупреждена опасность сделок, которые всего легче могут стать ловушкою для непредусмотрительных, каковы именно сделки поручительства и залога. Это римская оценка психической природы женщины, вовсе не более, чем мужчины, склонной к уступке наличного обладания, но более подвижной и легкой (levitas muliebris) на обещания там, где последствия не тотчас дают себя знать. St. Vellejanum действовал в землях реципированного права весьма долгое время и был отменен во Франции в 1606 г., в Пруссии в 1869 г.*(36). Много аналогического возможно заметить в видоизменениях правоспособности женщины у новых народов. В начале их истории, как и в удержавшихся до сих пор соответствующих стадиях развития племенных прав на наших восточных окраинах, положение женщины подавленное, едва приметное в явлениях юридического быта*(37). Речь идет о мужах, о сильных (см. начальные слова Русск. Правды), а не о слабых, которые способны существовать только под охраной чужой силы. В делах имущественных новая культура права резче, чем у римлян, различает обладание поземельное от имущества движимого. В 1-м в особенности ясно сказывается связь политического строя с системой защиты и с обладанием поземельным. В иных формах, чем у римлян, в германской системе сказывается та же тесная связь женщины с семьей, с домоводством (выразительное изречение народной мудрости: des Weibes Welt das Haus; des Mannes Haus die Welt); и при наследовании ей приходятся на долю те вещи, которые нужны для семейного обихода или вообще меньшая мера участия в дележе, хорошо выраженная немецким словом Spindeltheil (Spindel - веретено), в противоположность с Schvrerttheil (Schwert - меч), на которую притязает мужчина. С обособлением сословий правоспособность женщин видоизменяется по различию этого характерного для феодального быта условия. Там, где виднее связь имущественного обладания с политическим положением лица, в сословии феодальных господ, правоспособность женщин именно в отношении к особым формам этого обладания ниже правоспособности мужчин. Для средних веков это имело место в особенности в вопросах поземельной собственности. Женщины были вовсе неспособны самостоятельно владеть ленами очень принижались в праве наследования, не могли завещать, ведать опеку над малолетними.

В другом классе, городском, торговом, где не это обладание смешанного, цивильно-политического характера определяло положение лица, а первенствующая роль принадлежала богатству движимому, промышленности, капиталу, половые различия ранее утрачивают влияние на правоспособность. Существенно, стало быть, и здесь, как во многих других вопросах равноправности, обособление права гражданского от публичного. Женщины, самостоятельно ведущие торговое, ремесленное дело, совсем не различаются в их правоспособности от мужчин в средние века.

Естественно, что в историческом процессе, вместе с падением основ феодального быта и обособлением права гражданского от публичного, произошло в новое время, содействием государства, как в императорскую эпоху в Риме, значительное сближение правоспособности обоих полов в сфере гражданских правоотношений. Новые кодексы следуют римской максиме (L. 195 pr. D. de V. S. 50, 16): положения, определяющие права мужчин, применяются и к женщинам, как равноправным, если, в виде исключения, закон не ограничивает в особенности женщин (Прус. Ландр. I. 1 § 24).

Положение замужней женщины есть, однако, во многих отношениях совершенно исключительное и зависимое от этого ее особого семейного состояния. Мы встретимся с условиями, его определяющими, в изложении институтов права брачного. Независимо от этого, ограничения в праве наследования играют ныне роль главным образом там, где есть особые, а не общие цивильные источники прав, которые удержались, напр., в Германии, для высшего дворянства, для крестьянских имуществ, как непоглощенные еще новой жизнью остатки средневековых установлений.

Независимо от таких уклонений гражданская правоспособность обоих полов по кодексу 96 г. совершенно сближена.

Французское законодательство принимает еще во внимание, как общее видоизменяющее условие дееспособности лица, различие пола и возраста, при оценке сделок, совершенных по принуждению (С. с. art. 1112). Особые нормы удержались до последнего времени во французск. праве для некоторых понятий семейного права (art. 381, 391), для опеки и для эффекта векселя, подписанного женщиною не коммерсанткой (Code de соm. 113). Умаление способности женщины быть свидетельницей при совершении актов отменено законом 7 дек. 1897 г., видоизменившим art. 37, 980 С. с. и ряд положений о нотариальных актах. Возбужденный девицей Chauvin, доктором прав, вопрос о причислении ее к сословию адвокатов, отвергнутый парижским сословием, решен утвердительно Палатою в общем смысле в июле 1899 г.

В разнообразных, действующих на русской почве юридических нормах возможно различить множество оттенков неравноправности, условленной различием полов, свидетельствующих о различии культурного состояния разных слоев населения Империи. В эту пестроту норм легко внести некоторую закономерность при помощи аналитических приемов, коими мы пользуемся для объяснения юридических явлений. Достаточно для этого определить культурное состояние данного племени, характерные черты общественного строя, степень обособленности институтов приватного права, и с помощью этих данных легко уяснится необходимость неодинакового положения женщины в разных сочетаниях этих условий у наших инородцев, в разных слоях русского общества, в законах и нравах наших западных окраин.

Собственно русское законодательство крайне слабо отражает разнообразие условий, в коих находится правоспособность женщин. В старых памятниках нашего права ее отнюдь нельзя назвать подавленною. Напротив, Уложением царя Алексея Михайловича честь женщины ценится дороже, когда суд имеет восстановить ее против посягательств, чем честь мужчины. Выше (см. Введен.) была указана скала этой оценки для мужчин. Ст. 99. Гл. X (мы берем характернейшую; все подробности любопытны, но не могут быть здесь исчерпаны) говорит: "а будет кто-нибуди обесчестят непригожим словом чью жену, или дочь девку, или сына неверстаного, какова чину нибуди, и женам и дочерям и то по суду и по сыску править за их бесчестье: жен против мужня оклада вдвое, дочери девке против отцова оклада вчетверо, сыну неверстаному вполы".

Различие правоспособности имущественной, однако, частью уже в ту пору определившееся и удержавшееся до сего времени, весьма ощутительно и близко соответствует принятым нами выше критериям для определения приближения и удаления от равноправности полов. Это принижение правоспособности женщин у нас не абсолютное, а относительное, и выражается в особенности при встрече мужчин и женщин в правах наследования. В линиях нисходящих ближайшее право наследования принадлежит детям мужского пола (1127). Указная часть дочерей при живых сыновьях есть для недвижимостей 1/14, для движимостей 1/8 (1130); для усыновленного зак. 12 мар. 91 г. указал, при неимении у усыновителя сыновей, наследование в равных долях с дочерьми в имении благоприобретенном (т. X, ч. I, ст. 156-1). В боковых линиях сестры при родных братьях и их потомках обоего пола не имеют права на наследство (1135). Вот характерные черты относительной неравноправности женщин. Не трудно угадать их основы в старых (не чисто цивильных) воззрениях на имущество недвижимое, как на главнейший фонд, составлявший источник службы государству. Там, где нет этого условия, в движимом имуществе, доля участия женщины тотчас повышается. В местных нормах, утвержденных действующим законом, особое свойство недвижимости еще резче дает себя чувствовать. Литовск. стат. не допускает дочерей к наследованию отцу, при наличности мужского потомства, вовсе и ограничивает притязание дочерей приданым (ст. 1133). В губерниях и уездах Закавказского края (в пределах Грузии, Имеретии и Гурии, для христианского населения, туземного) братьям предоставлено оставлять за собою указную часть из недвижимого имения, следующую сестрам, удовлетворяя их деньгами по цене имения (1130, прим.).

Абсолютного характера видоизменений правоспособности женщин наше гражданское законодательство вовсе не знает. Нет не только половой опеки, но нет препятствий женщине (матери) самой нести опекунскую обязанность (229).

Вопроса об ограничении правоспособности женщины не в силу принадлежности к полу, а в силу союза брачного, в коем может состоять женщина (ограничение в праве обязываться векселем, распространенное и на девиц неотделенных, ограничения в праве жены наниматься без согласия мужа), мы здесь не касаемся*(38).

B

Возраст. - Способы измерения. - Venia aetatis. - Грани возраста в нашем законодательстве. - Положение инородцев.

Возраст (status aetatis). Рядом с этим неизменным условием правоспособности надлежит поставить другое, постоянно изменяющееся условие дееспособности цивильной, зрелость человека, физическую и умственную, которая во всяком праве рассматривается как важный момент, определяющий способность осуществлять право и отвечать за свои действия в гражданском смысле.

Свойство зрелости и способ определять его в человеке, понятным образом, в высшей степени условны. Едва ли в какой-либо другой системе именно цивильная сторона этого вопроса разработана так тщательно и всесторонне, как в праве римском. Прежде всего, в определении зрелости человека надлежит различать цель, для которой требуется зрелость, для сознания своих интересов, прав и интересов других лиц, для половых функций, для расширения круга и интересов и прав, или для простого их охранения in statu quo. Bce это различия крайне важные и прямо влияющие на определение зрелости человека.

В связи с нормальным ходом развития людей, для гражданского права, в вопросе о дееспособности, столь же важны определения зрелости в случаях отклонения от норм, напр., у глухонемых. С людьми незрелыми для цивильных целей сближаются в вопросах дееспособности люди слабоумные, сумасшедшие, расточители. Мы здесь коснемся только возраста как критерия цивильной зрелости человека.

Измерение зрелости возрастом может быть производимо весьма различным образом в смысле метода измерения. В римском праве и в современных законодательствах этот метод есть двоякий. Зрелость человека прежде всего известна близким ему людям. Семья, родичи, старшие признают своего младшего члена зрелым для той или другой цели и открывают простор его самодеятельности в этой сфере семейных, имущественных вопросов. Такое признание знаменуется обыкновенно для общего сведения каким-либо наружным признаком, переменой одежды (у римлян toga praetexta сменяется другим одеянием, toga virilis), ношением каких либо знаков, совершением каких-либо обрядов. Разнообразие таких форм не имеет пределов и тесно связано с верованиями, обычаями, промыслами и т. д. Есть случаи, когда для известного лица, по оценке его способностей близкими, наступает признание его зрелости; есть другие, где возраст зрелого определяется не столь индивидуально, а примыкает к какому-нибудь общему обряду, празднику, как у римлян праздник 17-го марта, причем все однолетки в этот день вступают в права зрелости. В западной церкви конфирмация имеет тоже значение публичного удостоверения известной зрелости конфирмированного.

Все эти виды индивидуального исследования зрелости сохраняют и позже значение, но уже более или менее ограниченное в применении, или значение субсидиарного средства определять зрелость лица. Господствующим методом в позднейших стадиях развития, как римского, так и современного права, служит измерение зрелости счетом лет данного лица.

Нет сомнения, что измерение зрелости для всех одинаковым количеством лет заключает в себе значительный элемент произвольного, ибо, конечно, не все люди в 18 лет способны к брачному сожитию, и не все одинаково в 21 год становятся зрелыми для обдуманного ведения своих дел. Но нормы гражданских прав рассчитаны не на то только, чтобы ограждать интересы отдельных людей, а в то же время имеют целью дать возможно большую точность и известность принятым в них измерениям в интересах общих, социальных. В этом отношении установленные для всех нормы возраста, где зрелость определяется точным числом годов каждого человека, 7-ю, 14-ю, 21-м годом, несомненно представляют большие удобства. Рядом с этим, однако, развитые законодательства допускают, как бы в виде поправки общих и потому в известной мере произвольных норм, индивидуальное исследование зрелости.

Одно из самых любопытных сочетаний этого метода общих и индивидуальных измерений зрелости дает нам право римское, которого правильное разумение и применение оставляет позади себя многочисленные новые попытки найти выход из трудностей проблемы. Мы не войдем в рассмотрение этого римского метода, обыкновенно разъясняемого в подробности в пандектных чтениях.

Из новых законодательств заслуживает в том же отношении особого внимания французское, повлиявшее на кодекс, действующий в Царстве Польском.

Французское право сохранило значительное влияние близких, так сказать, автономию семьи, в этом вопросе. Начать с того, что le mineur est emancipe de plein droit par le mariage (малолетний эманципируется ipso jure чрез вступление в брак, а для этого нужно согласие членов семьи, о чем в анализе институтов брачного права; брачное совершеннолетие для мужчины 18, для женщины 15 лет, см. art. 144). Но и независимо от этого малолетний может быть эманципирован отцом, за отсутствием его - матерью, в возрасте 15 лет, а при отсутствии обоих родителей - 18 лет, по определению семейного совета, если таковой l'en juge capable. (считает его способным стать в положение зрелого). Действие объявления совершеннолетним (venia aetatis) в том, что он сам управляет имуществом и теряет право на реституцию (как в римском праве) в тех случаях, когда имел бы его иначе. В займах, в распоряжениях, превышающих задачи текущего управления, он ограничен необходимостью соучастия куратора. В отрасли торговой, которую ведает эманципированный сам, он сравнивается с совершеннолетним. В случаях злоупотребления эманципацией, он может быть вновь подчинен опеке (art. 476 - 487). Совершеннолетие наступает в 21 год.

Многие немецкие кодексы (прусск., баварск., австр., сакс., новый имперский, особенно art. 5, предоставляет veniam aetatis wenn sie das Beste des Minderjahrigen befordert*(39), a вслед за ними III часть местн. остзейских законов тоже допускает объявление совершеннолетним до наступления общего срока, по индивидуальному исследованию зрелости (ст. 270 и 271). Как там, так и здесь обыкновенно родственникам или опекунам предоставляется засвидетельствовать перед органами суда или высшего опекунского надзора солидность нравов и достаточную зрелость подлежащего лица для самостоятельного ведения своих дел. Остзейский кодекс не допускает, однако, такой veniа аеtatis ранее 18-летнего возраста (при общем возрасте совершеннолетия в 21 год, см. указ. стт. 270,271). Нов. Герм. код. 96 г. с возрастом 21 г. соединяет не только всю полноту гражданской дееспособности, но и эманципацию от власти родителей (§ 1626). С согласия родителей, по желанию несовершеннолетнего ему может быть опекунской судебной инстанцией предоставлены все права совершеннолетия по достижении им 18-ти лет. Основанием для этого служит исследование судьею способности несовершеннолетнего воспользоваться такой venia aetatis к своему благу. Еще ранее, уже в 16 лет, несовершеннолетний может совершить тестамент, правда, с обрядностями публичного свойства, а не чрез собственноручное начертание своей последней воли (2229, 2247).

Наш гражданский кодекс, как вообще, так и в этом случае, слабо отражает жизненную сторону явлений нашего быта и отвечает на вопросы о зрелости лица для цивильной самостоятельности только в той мере, в какой измерение ее нормировано прямо указами и носит характер резко определенных счетом годов чисел. Основу для действующего X т. дали, главным образом, указы Императрицы Екатерины II в связи с организованными ею опекунскими установлениями.

Исключительность цифровых определений, несомненно, достаточно гарантировала известность возрастов для целей не только цивильных, но и цивильно-политических, коими определялся преимущественно быт того времени. Для целей чисто-цивильных такая исключительность неудобна, стеснительна. Пока право черпает свои нормы из одних указов, натурально, эти нормы будут носить характер общеобязательных, а не применительных, какими в вопросах этого рода служат местные обычаи, автономия сословная, родовая, семейная. Все эти источники, обогащавшие западные кодексы, у нас иссякли. Легальная зрелость определяется метрикой, актом состояния, исповедными, особо по каждому приходу содержимыми, именными росписями о бывших у исповеди и св. причастия, книгами родословными, городскими обывательскими, словом, теми же актами, кои удостоверяют событие рождения, и порядок ведения коих разработан лишь в послепетровском законодательстве (ср. ст. 214, 215, 216 X т., ч. 1).

Грани возрастов указаны законом очень просто: 1) малолетство - от рождения до 14 и от 14 до 17 лет, 2) несовершеннолетие - от 17 до 21 года, 3) совершеннолетие (213) Цивильные последствия для дееспособности такие: 1) малолетний недееспособен для управления имением, распоряжения, отчуждения, ни сам, ни чрез уполномоченное им лицо (217), но 2) достигая возраста 14 лет, малолетний может испросить себе попечителя для совета и защищения во всех делах, с такими же качествами, какие предписаны для опекуна (219), 4) достигший 17-летнего возраста вступает в управление своим имением, но делать долги, совершать акты и сделки какого либо рода, распоряжаться капиталом, брать таковой обратно из кредитных установлений может не иначе, как с согласия и за подписью попечителя (220). Выданные им без согласия попечителя обязательства не подвергают его взысканию и ответу ни во время несовершеннолетия, ни в последующее (222). Натурально, закон, ограждая этим интересы несовершеннолетних, не инвалидирует обязательств в их пользу установляемых людьми дееспособными.

Особые термины зрелости допущены для вступления в союз супружеский, но без влияния на общую цивильную дееспособность, так что можно быть отцом семейства и не быть, в то же время, цивильно-дееспособным ни для сделок inter vivos, ни для сделок mortis causa. Этот возраст есть 18 для мужчин, 16 для женщин, с изменением для некоторых местностей (в Закавказье для природных жителей - 15 и 13) и с допущением некоторой venia aetatis, по усмотрению местного епархиального архиерея, в необходимых случаях в незначительном размере, 15 1/2 для девицы, 17 1/2 для мужчины, (с 1857 года, X т., ч. 1, ст. 3). Особого возраста для способности совершать завещание наше право не знает. Мы находим его в области действия Code civil, который допускает уже в 16 лет testamentifactio activa до объема половины имущества, подлежащего завещательному распоряжению совершеннолетних (art. 904). В Курляндии (кроме Либавы) тоже совершеннолетие для составления завещания в 20 лет (Св. гражд. уз. для губ. Приб. ст. 1989, по Имп. гражд. улож. 96 г. тоже в 16 лет, см. выше ст. 2229).

Применение индивидуального исследования зрелости встречается в нашем законодательстве для глухонемых. По отношению к ним сроки зрелости вообще наступают позже, и опека длится до 21 года, а засим производится исследование способности свободно изъяснять свои мысли и изъявлять свою волю. Соображаясь всякий раз отдельно со степенью развития этих способностей, по представлению низших инстанций сенату (о чем позже, в положениях об исследовании умственных способностей, ст. 368, 371, 372), над ними назначается попечительство, или сенат предписывает учредить опеку, или, наконец, они уравниваются с совершеннолетними (ст. 381).

Любопытное и оригинальное явление нашего законодательства представляет умаление цивильной правоспособности для инородцев, которые, по степени культуры, признаются цивильно незрелыми, не смотря на возраст, в целом составе населения. Это своего рода подопечное положение целых племен. Для калмыков в особенности учреждено особое звание Главного Попечителя калмыцкого народа (ст. 480 Полож. об инородцах). Любопытно, что интересы этих незрелых ограждаются не чиновниками, а именно против чиновников, заемные сделки коих с инородцами объявляются ничтожными. При сем вообще оборотные операции инородцев в Сибири имеют силу только тогда, когда совершаются на наличные деньги. Иначе обязательства заемные действительны только при условии письменного их совершения и дозволения, одобрения и поручительства, для сибирских обывателей - членов волостного правления или инородческой управы, для мезенских самоедов - родового старосты. Займы общественные допускаются тоже с разрешения губернского или областного начальства, которое имеет рассмотреть: а) предмет, издержки, b) побудительные причины займа, с) состоятельность в платеже*(40).

Некоторые дальнейшие частные явления ограниченной правоспособности или дееспособности, также привилегии малолетних в счетах разных сроков, особенно сроков давности, мы будем иметь в виду при рассмотрении отдельных институтов.

С

Здоровье. - Средневековые воззрения на правоспособность физически-слабых. - Болезни психические. - Указ Петра о свидетельствовании дураков в Сенате. - Современная процедура низведения дееспособности душевнобольных на западе и в нашем праве. - Частичные умаления правоспособности. - Расточительность. - Понятие. - Признание расточительности и низведение дееспособности расточителей на западе и у нас. - Порок пьянства по немецкому улож. 96 г. и закон 89 г. во Франции. - Опека по особым Высочайшим повелениям.

Нормальное физическое и умственное состояние человека (status integritatis). Полнота цивильной правоспособности, как было видно выше, рассчитана на такое состояние, физическое и умственное, отдельного человека, в коем он может сам, без непременного содействия ему других людей, достигать целей обособленного личного существования в обществе. Норму этих сил и способностей нельзя установить раз навсегда, как зрелость, посредством возраста, и отступление от нормы должно быть всякий раз отдельно исследуемо. Такие отступления от нормы являются нам в виде пороков и болезней, наличность которых делает признание человека право- и дееспособным для него собственно эфемерным и бесплодным. Какой прок для идиота от этого свойства цивильной личности, которое мы за ним признаем? Несомненно, что возможность присваивать людям слабым свойства цивильной самобытности не составляло потребности любой эпохи в истории права. Это явление позднейшее, знаменующее собой обособление права гражданского, признание государством свойства личности за всяким живым человеческим существом, выработки той техники юридической, при которой все гражданские правоотношения образуются как личные для целей их постоянства и известности (см. выше понятия личности в системе институтов гражд. права).

Мы имеем совершенно несомненные свидетельства средневекового быта, где карлики, уродливые люди, больные и слабые совсем не приобщались общей правоспособности, ибо эта правоспособность не мыслилась иначе, как в связи с обязанностями нести повинность военную, на коне или пешую, тянуть тягло. пока сил станет. Некоторые немецкие партикулярные статуты ставили очень высоко требование полноты физических сил, чтоб пользоваться правами, и для крестьянина, напр., предел его способности держать на свое имя хозяйство ограничивался 60-ти летним возрастом, с наступлением коего старик обязан сдать хозяйство сыну. Гримм, в своих Rechtsalterthtimer (стран. 95 и след.), дает образцы пробы силы, которыми определялась способность человека быть самостоятельным.

Легальные нормы, предназначенные для обеспечения страждущих от эксплуатации, в особенности способ исследования безумия и сумасшествия, ведут у нас свое происхождение из прошлого века, приноровлены к потребностям того времени и мало отвечают изменившимся, особенно после реформ прошлого царствования, условиям современного быта.

Мы рассмотрим коротко их содержание и сопоставим с другими системами.

Характернейший памятник прошлого века, свидетельствующий о предшествующих ему порядках и вводящий новые, есть известный указ Петра Великого о свидетельствовании дураков в Сенате. Он еще не вполне отжил и для нынешней практики, ибо и ныне в процессе признания лица безумным и сумасшедшим требуется решающее участие Сената. Вот этот указ:

"Понеже как после вышних, так и нижних чинов людей, движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства, отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно, к тому же оных имение получа, беспутно расточают, а подданных бьют и мучат и недвижимое в пустоту приводят и смертные убийства чинят, того ради повелеваем, как высших, так и нижних чинов людям, и ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь таковые будут, о таковых подавать известие в сенат, а в сенате свидетельствовать, и буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венечных памятей не давать, а деревень наследственных и никаких за ними не справливать, а велеть ведать такие деревни по приказной записке, и их негодных с тех деревень кормить и сподобовать ближним их родственникам, а буде родственников не будет, то ближним свойственникам. А ежели к свидетельству явятся не таковые, как об них в известии написано, то употребить оных в службу и в науку, кто к чему будет способен, а движимое и недвижимое имение по наследству им отдать, а жениться по урочным летам допускать" (П. С. 3. N 3949, 1722 г.; для прежней практики см. там же N 633).

Здесь характерна забота власти не о лице и его правах в особенности, а об интересах государства, что в ту пору представлялось не расчлененным, а тесно слитым. Имущества движимые и недвижимые должны принадлежать тому, кто способен нести тягость личной службы государству. Если эта связь так тесна, то понятно, что интересы государства не могут быть поручены органам второстепенным, тем более, что им угрожают не только действительно негодные в службу люди, но еще и такие, которые, при этом сочетании прав и обязанностей, находят для себя удобным симулировать дурачество. Основания для компетенции сената, лежащие в этих условиях, мало-помалу исчезали, а сама компетенция удерживалась и удерживается до сих пор в законодательстве.

Там где цивильная сторона отношений обособилась ранее, чем у нас, там это обособление проведено последовательно во всех институтах, процесс признания недееспособности проще, короче и целесообразнее.

Мы укажем коротко черты этого процесса (interdiction, Entmttndigung) по французскому и новому немецкому праву. В том и другом есть значительные черты сходства. Оба проходят в контрадикторном порядке перед судом первой инстанции (у немцев Amtsgericht), с участием прокурора. Французский закон предполагает участие семейного совета. Судебное исследование умственных способностей возбуждается родственниками, супругами, прокурором. Суд особой экспертизой определяет состояние умственных способностей (imbecillite, demence, fureur, Geistesschwachheit, Bresthaftigkeit и проч.) постановляет низведение больного из состояния цивильной зрелости (Entmundigung) и назначает провизорно попечителя, имеющего заботиться о лице и имуществе больного (Code civ. 489 и след., 497). Стороны должны быть налицо в публичном заседании суда (там же, 498). Если бы просьба о признании больным была отвергнута, суд может, по обстоятельствам, ограничить дееспособность больного соучастием советника, коего суд и указывает. Такие определения суда получают силу окончательную, если нет апелляции (там же 500, немецкий Civilprocessordung §§ 593 - 627). Со времени низведения все акты, предпринятые больным без указанной ассистенции, ничтожны. Если нет споров, то к больному назначается опека, и все законы о малолетних и действиях опекуна применяются и к нему (Cod. сiv. 509 и след.; в Код. 96 г., стт. 6 п. 1, 104 п. 2, 105, 114 и 115; ст. 1569 указыв. здесь основание для развода, о чем позже подробности). Тем же порядком, но уже по просьбе больного или опекуна, суд исследует и определяет признание его выздоровевшим*(41). Для права польского, близкого к французскому, см. ст. 489 и след. Гр. Улож. 25 г.; для остзейского, представляющего, как и многие немецкие партикулярные законодательства, соединение деятельности судебных и опекунских установлений в этом деле, см. Св. местн. узакон. ч. III, ст. 497 и след. Уст. гр. судопр. ст. 1673 - 1681 и 1913 - 1927.

Наш закон "предоставляет" семейству, в коем есть безумные или сумасшедшие, предъявлять о том местному начальству (367). О последовавшем поступлении больного в лечебницу заведующие обязаны дать знать медицинскому начальству и губернатору. Освидетельствование совершается в губернских городах чрез врачебное отделение губернского правления (в присутствии губернатора, вице-губернатора, председателя окружного суда, прокурора, или их товарищей, почетного мирового судьи, и смотря по состоянию исследуемого, управляющего казенной палатой, губернского или двух уездных предводителей дворянства, председателя сиротского суда с членом, депутата от военного ведомства, председателя коммерческого суда в портовых городах и проч. см. ст. 368 и след.). Самое освидетельствование производится в присутственном месте или на дому, в последнем случае чрез инспектора врачебной управы с двумя медиками в составе целого присутствия и под председательством представителя сословия, к коему принадлежит больной (372). Освидетельствование заключается в расспросах, обращенных к больному по предметам домашней его жизни и обыкновенных обстоятельств (373). Все это, и особенно вопросы и ответы, должны быть точно протоколируемы, ибо заключение присутствия о болезни дает основание только к принятию мер призрения, а отнюдь не низводит его дееспособность и не подчиняет опеке. Только сенат, как при Петре, окончательно разрешает вопрос, признает больного недееспособным, подобно малолетнему, и подчиняет опеке. По отношению к крестьянам губернские правления составляют решающую инстанцию (374). Выход из этого состояния интердикции совершается таким же трудным и медленным путем, как и вступление в него, причем выздоровевший получает полную свободу независимо от заключений сената, а имение*(42) его освобождается от опеки лишь с разрешения сената (378).

Медленность этого производства, особенно в случае перемежающегося страдания умственным расстройством и в местах отдаленных от столицы, делает его нередко почти вовсе не достигающим цели.

Способы оглашения для случаев этого рода в сенатских объявлениях указаны в ст. 374-1 и 374-2.

Отступления от общих норм для больных и несовершеннолетних в течении сроков разъясняются в учении давности.

Натурально, в круг лиц, устраняемых судом от свидетельства, входят признанные умалишенными, состоящие на испытании врача, не могущие иметь познания о доказываемом обстоятельстве, глухие, слепые (Полож. о нотар. части ст. 86 т. I; Уст. Гр. Суд. 371, п. 1 и 2).

Для слепых установлен особый, гарантирующий их интересы, способ совершения актов.

Неспособность к брачному сожитию (ст. 48, 49 т. X ч. I) и 80-летний возраст вступающего в супружество (ст. 4 там же) делает брак недействительными; скопцам запрещено принимать в семью чужих детей (Сбор. Узак. 84 г. N 56, стр. 438).

С людьми ненормальными, для коих закон, особенно закон гражданский, требующий бдительности ума и воли, не писан, правильно сопоставить расточителей. Собственно по результату их социальной роли они приходят к тому же, к чему придет всякий беспомощный; но их беспомощность не в болезни, распознаваемой и признаваемой по симптомам, независимым от нравов, а именно в ненормальности самих нравов. Хотя бы расточитель оказался вполне здоровым человеком по любым экспертизам, но нравы его таковы, что свойство личности цивильной, самобытности гражданской явным образом приводят его и должны приводить к разорению. Некоторые цивилисты хотят видеть здесь тоже явление болезненное, нравственную слабость, которая "жертвует заботу о будущем впечатлению минуты". Возможно, что это так, но не эта болезненность составляет предмет судебного изыскания, как у сумасшедшего, а нравы лица, чем бы они ни обусловливались. В основе низведения дееспособности расточителя до размеров несовершеннолетнего видны интересы разных союзов, к коим он принадлежит. В праве римском не любая расточительность, а расточительность в дедовском и отцовском имуществе могла влечь за собой умаление дееспособности. Но ни римское, ни современное западное право не удержалось на этой узкой точке зрения интересов наследования близких, а выработало как бы общую норму социально здоровых нравов*(43), отсутствие коих, хотя бы никому прямо не угрожающее невыгодами, вызывает заботливость общества о сохранении имущества расточителя, как и малолетнего и больного.

Возбуждение процесса о признании расточительности исходит от близких к моту лиц (но не от прокурора). На них лежит тяжесть доказать эту черту нравов. Инстанция и форма процедирования вообще близко подходят к таковым же в случаях сумасшествия. Постановление суда о признании расточителем должно быть объявлено ему лично и оглашено. Тот же порядок для снятия запрещений. Последствия, по французскому и немецкому праву, близки к римскому, т. е. расточитель становится в положение impubes infantiae proximus. Французы, впрочем, не дают ему опекуна, а лишь советника (conseiljudiciaire), без соучастия коего расточитель (prodigue) не может ни искать, ни отвечать на суде, ни совершать мировые сделки, ни занимать, принимать платежи, отчуждать, обременять свое имущество гипотекой (Code civ, art. 513 - 115, Ул. 96 г. ст. 6 п. 2, 114, Civilproc. ordn., §§ 621 - 627).

Раз дело идет здесь не о болезни, а о нравах, там, где различие нравов разделяет данное общество на круги, имеющие в этом смысле мало между собою общего, суждение о расточительности должно быть поставлено в более или менее тесную связь с воззрениями того круга лиц, к коему принадлежит расточитель. Все положения нашего законодательства о расточителях тесно связаны с почти отжившей для гражданского права сословной организацией русского общества, оставляющей, однако, такие черты различия нравов, которые может сгладить лишь продолжительное время. При этом точка зрения полицейская есть совершенно определяющая весь состав действующего законодательства. Положения о расточителях помещены главным образом в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений. Вот коротко эти нормы. Когда главный начальник губернии признает нужным наложить опеку на имение дворянина, в черте его управления находящееся, то обращается к дворянскому сословию; если сословие не постановит наложить опеку, то сам начальник предписывает ее учредить. В обоих случаях доносится 1-му департ. сената с изложением причин. Сенат, если найдет сие основательным, предписывает то же и для имений в других местностях, принадлежащих тому же лицу. Если почетный гражданин, купец или мещанин, по беспутной жизни, расточает свое имущество, то губернаторы сообщают об этом соответствующему обществу. Приговоры о наложении опек для двух первых категорий лиц приводятся в исполнение по заключению общего присутствия губернского правления и палат, а где введены новые суды, с участием прокурора окружн. суда; для мещан решающую инстанцию составляют губерн. правления и начальники губерний. Однако, на постановления сих начальств допускается жалоба 1-му деп. прав. сената (Уст. о предупр. и пресеч. прест. ст. 150 приложение I и II).

Действия признания расточителем заключается в учреждении опеки над имением, причем немедленно должны быть наложены на имения (помещичьи) запрещения. Опекуны, управляя имением, уплачивают долги, а расточители не только лишаются права закладывать, продавать имения, но и вступать в какие либо обязательства (Уст. о пред., ст. 151, 152) и хотя не лишаются права искать и отвечать на суде, но обязаны о каждом деле уведомлять опеку, не могут без согласия опекуна избирать поверенного, оканчивать дело примирением, делать на суде уступки, предъявлять спор о подлоге акта и вступать в ответ по такому спору (Уст. Гр. Суд., ст. 20).

Для прекращения опеки над расточителем modus procedendi соответствует порядку ее учреждения.

По отношению к крестьянам (крепостным) в старом законодательстве не могло быть потребности в определениях об их расточительности. Ныне сельским обществам предоставлено передавать в распоряжение правительства членов своих за порочное поведение, каковой приговор подлежит утверждению губернского по крестьянским делам присутствия; однако, 51-ю статьей сельскому сходу не предоставлено право признавать кого-либо из однообщественников не имеющим гражданской правоспособности вследствие расточительности и назначать по сему поводу опеку (так толкует сенат, хотя низшие инстанции смотрят на это иначе, см. вообще по вопросу о порочности любопытную практику крестьянских судов в Сборнике решений 1-го департ. прав. сената по крестьянским делам, И. Данилова, Петербург, 1885 г., стр. 20 - 68). Новый закон (Выс. повел. 18 марта 1886 г., "Правит. Вест." за 1886 г., N 75), направленный к ограничению семейных разделов в крестьянских хозяйствах, где имеет место общинное землевладение, постановляет, что сельский сход, имеющий ведать такие разделы (ср. Сборн. Данилова, указан. сейчас, стр. 69, а также Сборник, изд. в 1880 г., N 36 и 11), прежде всего удостоверяется, согласен ли на раздел родитель или старший член семьи, а при отсутствии согласия приступает к нему лишь при условии, что поводом к разделу служит расточительность и безнравственное поведение домохозяина (см. Общее Положение Приложение к ст. 51 п. 5 прим. стт. 1 и 2).

В общем, положение о расточительности у нас основано на совершенно иных соображениях, чем в западных законодательствах. Инициатива исходит совсем не от того круга лиц, коих интересы имеют в виду французский и имперский закон, процедирование не носит совсем тех особых судебных гарантий, кои введены Уставом 1864 года для дел гражданских вообще, разные части действующего законодательства недостаточно согласованы, и нет сомнения, что вопрос о расточителях должен будет стать скоро на очередь безотлагательных забот законодательной власти.

Наряду с рассмотренными поводами к низведению дееспособности Нем. Код. 96 г. вводит особый повод к такому низведению, именно пьянство, Trunksucht, когда пьяница теряет способность заботиться о своих делах или повергает себя и свою семью опасности нищеты или, наконец, угрожает безопасности посторонних людей.

Французск. закон знает ivrogneriehabituelle, но не находит в этом пороке основания для интердикции правоспособности, если нет наряду с этим, других оснований для низведение дееспособности и назначения conseil jndiciaire. В позднейшем своем движении законодательство, особенно закон 1889 г., допускает факультативно, по суду, частичное принижение правоспособности, именно потерю (decheance) отцовской власти по поводу ivrognerie habituelle, inconduite notoire et scandaleuse, mauvais traitements, которые угрожают здоровью, безопасности и нравственности детей*(44).

Т. X, ч. I знает особый вид опеки по особым Высочайшим повелениям установляемой (ст. 296). Каждый случай такого рода составляет специальный закон, так что заключений к общему праву делать отсюда нельзя. Но несомненно, что необходимость таких законов и явная польза таких особых мероприятий, в свою очередь, указывают на недостаточность общих цивильных норм по этому предмету. Кассационная практика обнаруживает нередко затруднительность соглашения таких специальных норм с общими, и Сенат допускает, согласно ст. 296, отступление от общих правил именно только там, где изъятия прямо показаны особым Высочайшим повелением (см., наприм., Кас. реш. гражд. 77 г. N 228).

§ 19

Видоизменения гражданской правоспособности по условиям общественным. - D. Правоспособность иностранцев. - Е. Различия по сословиям. - F. Промыслы, звания, должности (совместительство). - G. Гражданское бесчестие. - Н. Способы публичного удостоверения измененной дееспособности. - I. Гражданская правоспособность инородцев. - Евреи.

D

Правоспособность иностранцев. - Ограничения в отношении землевладения. - Двоякий смысл своего и чужого в немецкой терминологии. - Приобретение прав гражданства русскими подданными в Финляндии.

Положение иностранцев. Мы выше видели, что, вместе с обособлением права частного от публичного, гражданская правоспособность расширяется на своих и чужих, безразлично. Понятие подданства, способы его установления и прекращения входят в дисциплину публичного права. В основе теперешней практики лежит закон 10 февраля 1864 г. и последующие изменения, введенные в состав IX т. Св. Зак. Для вступления в подданство неприрожденного подданного необходимо принятие им присяги (IX, ст. 1021, ныне 846) а для женщин-иностранок достаточно и вступления в брак с русским подданным (1028, ныне 855), точно также как для женщин русских подданных вступление в брак с иностранцем составляет способ прекращения подданства (1026, ныне 853).

Иностранцами наш закон называет всех подданных других держав, не вступивших в русское подданство (817 по изд. 99 г.) Иностранцы, находясь в России, как лично, так и по имуществу их подлежат действию русских законов и пользуются их общей защитой и покровительством (822). Дела иностранцев, находящихся в России, как между собой, так и с русскими подданными, подлежат ведомству судебных установлений по общим законам о подсудности (ст. 224 Уст. Гр. Суд.).

Иностранцы могут приобретать как чрез куплю, так и по наследству, завещаниям, дарственным записям, отводам от казны и т. п. всякого рода движимые и недвижимые имущества, кроме тех, кои могут принадлежать только потомственному дворянству (IX, 830, изъятия сделаны только для некоторых областей пограничных или еще не вполне замиренных, см. пр. 2 и 3 и Прилож. к ст. 830 прим. 2); иностранцы также, кроме евреев, могут управлять имениями, держать в аренде и поссессии недвижимые имения (831), устраивать фабрики и заводы, с уплатой гильдейских пошлин (828), упражнять все виды промыслов (829), вступать в обязательства (833), завещать (834), наследовать (см. особ. ст. 830 пр. 2 прилож. I и ст. 1247 т. X. ч 1) на общем для русских подданных основании*(45).

Столь широкой постановки равноправности чужих и своих, введенной у нас в такую пору, когда для своих еще продолжали существовать многочисленные стеснения в правах гражданских, едва ли знает какое-либо из современных западных законодательств. Возьмем для примера Германию. Art. 3 имперской конституции уравнял в правоспособности подданных каждого отдельного немецкого государства в другом немецком же государстве, а для иностранцев в тесном смысле, т. е. подданных вне немецких государств, этот общий закон предоставил отдельным немецким государствам удержать свои прежние начала и вводить новые нормы, имеющие обязательную силу в каждой отдельной территории. Известно, что прусская законодательная власть, смешивающая так часто задачи права и политики, ввела именно новые нормы для землевладения в некоторых пограничных провинциях, устранившие массы "чужих" землевладельцев с этих немецких земель. В 1886 г. (14 марта) последовал Высочайший указ, коим в 10 губерниях Царства Польского и в 11 губерниях, прилегающих к западной границе, иностранным подданным возбранено приобретение вне портовых и других городских поселений права собственности, права владения и пользования недвижимым имуществом, найма, аренды, заведования (кроме домов и дач); наследование по закону допущено в прямой и нисходящей линии и между супругами только для поселившихся до издания этого указа, иначе иностранец обязан продать в течение 3-х лет такое имущество русскому подданному, под страхом отчуждения с публичного торга. Закон действует не только на отдельных людей, но и на всякого рода общества. В 1892 г. этого же рода ограничения введены в Волынской губернии, не взирая на принятие иностранцами подданства (т. IX по изд. 1899 г., приведен. выше ст. особ. Приложение I к примеч. 2 статьи 830).

Не составляет ограничения в частноправном смысле запрещение иностранцам занимать различные должности и носить звание присяжного поверенного (Учр. Суд. Уст., ст. 355, п. 2). В защите прав на суде иностранцы, ничем не гарантирующие возможной ответственности (не состоящие на службе, не владеющие недвижимостью), должны представлять обеспечение возможных издержек и убытков по делу; иначе ответчик предъявляет отвод без объяснений по существу дела (Уст. Гр. Суд., св. 571, п. 5, ср. Code civ. art. 16 и Code de proced. art. 166). Есть и прямые, хотя незначительные ограничения их правоспособности, напр., в наследовании, для предъявления притязаний на которое иностранцами положен 2-годичный срок (1247 и 1294 X т., ч. I), также в праве участия в некоторых предприятиях (напр., ст. 2139, пр. 2 там же). Закон не допускает принятие в русское подданство иностранцев из евреев и дервишей (IX, 819, см. изъятия в пр. 1 и 2; 821).

Немецкая юридическая терминология принимает двоякий смысл противоположения своего и чужого в отношении к подданству; теснейший, где в понятие чужого входит только тот, кто не есть имперский подданный, и обширнейший, где чужим называется не только чужой для империи, но и не подданный данного члена имперского союза. И так, русский подданный есть иностранец, чужой для немецкой империи, иностранец в тесном смысле, но и подданный империи пруссак будет в обширном смысле чужим для Баварии. Стремление нового немецкого законодательства заключается в том, чтобы сравнять в отношении гражданской правоспособности всех подданных, чужих, в обширном смысле, перед лицом общего имперского закона, чтоб уничтожить в этом смысле партикулярную правоспособность и дать перевес общей. Этого ищут там достигнуть гораздо энергичнее, чем достижения равноправности своих, имперских подданных, и чужих, иностранцев в тесном смысле.

Нельзя сказать того же о нашем законодательстве. В то время как права иностранцев (в узком смысле, подданных иных держав) несомненно сравнены (кроме указ. местных изъятий, особ. по закону 1886 года) с правами русских подданных в отношении гражданской правоспособности, равноправность гражданская для своих и чужих в обширном смысле оставляет желать весьма многого. Мы возьмем для примера законы русские, касающиеся Финляндии и входящие в состав IX т. Св. Зак. Рос. Имп. Вот они: русские дворяне и чиновники, желающие получить право гражданства в Финляндии, должны подавать прошения губернатору подлежащей финляндской губернии с удостоверением, что русские власти не встречают препятствия к выбытию перечисляющегося из империи. Особым процессом восхождения на Высочайшее благоусмотрение такое перечисление допускается, но для действительного перечисления проситель обязан поселиться в В. К. Финляндском, записаться там в поголовные списки, внести единовременно тысячу рублей в пользу фонда финляндских богаделен и рабочих заведений, и лишь тогда финляндский гражданин из русских подданных станет в положение, равное с туземным гражданином (IX, прилож. к ст. 14 примеч. 7, I и II; тут же под лит. А о порядке перечисл. в Цар. Польское; для низш. клас. особ. полож.).

Е

Посредствующая между лицом и государством союзная форма сословия в средние века и в современном праве. - Сословия в России. - Сословные институты в современной системе. - Усыновление и узаконение до и после закона 12 марта 1891 г. - Гражданская правоспособность духовенство, особенно черного. - Городские обыватели, особенно сословие купеческое; сельские обыватели.

Сословность. Если современное европейское государство способно обособлять сферу прав публичного и частного и открывать не только подданным, но и иностранцам широкое общение интересов имущественных и цивильных вообще, то это составляет явление лишь нового времени, не везде еще устранившее иной порядок вещей, господствовавший в старое время. Непосредственному отношению каждого отдельного человека, как подданного, к государству предшествовала в жизни европейских обществ связь отдельных людей с союзом государственным, посредствуемая другою, теснеющей союзной формой, сословием или состоянием, к коему необходимо должен был принадлежать каждый член союза государственного. На истории развития правосознания на западе и у нас эта пора решающего значения принадлежности к тому или другому сословию оставила свои глубокие следы. Долгое время нет вовсе норм права общих, которые исходили бы прямо от государства и служили бы для всех равно основой личной правоспособности... Если такие нормы и имеют нередко своим источником закон государственный, то, по содержанию своему, они всего чаще представляют собою правосознание сословное, ищущее лишь утверждения и укрепления со стороны государства в виде привилегии данного сословия. Не все такие союзные формы суть привилегированные в смысле льгот, но, однако, и для тех классов, которые терпят от предпочтения других, надежность положения отдельных лиц, постоянство форм быта установлялась тоже особым для этих классов (не общим) законом. Таким образом, на западе образовались не нормы права гражданского, а эти многочисленные отдельные системы норм для благородных (дворянства высшего и низшего), городских жителей, крестьянства, которые, особенно в Германии (и в Остзейск. своде), далеко и ныне не потеряли своего значения. Независимо от видоизменяющего общую правоспособность значения таких сословных институтов, самые союзные формы обогатили наше право сравнительно с римской цивильной системой обилием таких образований, в коих отдельный человек является лишь участником прав и обязанностей союза, целого, о чем в подробности мы будем иметь случай сказать в учении о юридическом лице.

История образования сословий в России значительно иная, чем на западе. Если там сословная организация часто была сильнее государственной и налагала на строй государства трудно устраняемый, свой, особый, сословный тип, то в России, наоборот, само государство, сама центральная власть, для своих целей, для целей службы и тягла, стремится организовать сословные формы, дать характер постоянства и известности их составу, их правам и обязанностям, не только для внутренних отношений самих союзов, но, и это главным образом, для целей самого государства. Данные по этой истории развития сословных форм в России указываются в подробности в истории русского права вообще и в курсах политических наук в особенности.

До самого последнего времени, до эпохи коренных преобразований всего русского юридического быта в царствование Императора Александра II, тип сословной нормы, определившийся окончательно в законодательной деятельности Екатерины II, был господствующим и налагал свою печать на всю систему русского гражданского права.

Однако, эти признаки прежнего смешения публичного и частного права для теперешнего русского гражданского права далеко уже не имеют того значения, которое им принадлежало в условиях старого быта. В составе действующего законодательства удерживаются и пересчитываются в новых изданиях свода раздельно положения, определявшие прежде особые права сословия и затем, чрез распространение этих особых прав на всех, утрачивавшие характер сословной льготы, исключения, и получившие ныне свойство норм общих. Так мы читаем: "дворянин без суда не может быть лишен ни жизни, ни прав состояния, ни имения (IX изд. 99 г. ст. 80, 87). Это ныне уже не изъятие, ибо никто без суда не может быть лишен жизни, прав состояния, имения (ст. 9 там же). "Потомственный дворянин может приобретать законным способом все без изъятия роды имуществ движимых и недвижимых", входить во все вообще договоры и обязательства, а также распоряжаться недвижимым имуществом по правилам в законах гражданских-установленным" (85, 88). Эта привилегия, и именно привилегия владения населенными имениями (своего рода территории, население коих сам закон нередко именовал "подданными") некоторое время и после отмены крепостного права, до окончательной его ликвидации, сохраняла значение и утратила его вполне лишь с 1-го января 1883 года, когда бывшие помещичьи крестьяне, состоявшие еще в обязательных отношениях к бывшим господам (сеньорам), переведены с оброчной и издельной повинности на выкупные платежи и причислены к разряду крестьян собственников. В другое время и с другим смыслом возникла привилегия городских обывателей приобретать движимую и недвижимую собственность, производить торговлю, учреждать фабрики, дарить, завещать, давать в приданое свое имение на основании законов (508, 509). Наконец, ныне, когда каждый сельский обыватель может приобретать в собственность недвижимое и движимое имущество, отчуждать, отдавать в залог..." (678, 671), когда крестьяне и башкиры, как отдельно, так и целыми обществами, могут входить, на основании общих постановлений, во всякие законом дозволенные договоры, обязательства и подряды..." (т. IX особ. прил. I ст. 22), отыскивать свои права, вчинять тяжбы и иски и т. д." (ст. 24) возможно было бы, вместо исторического материала, содержащего во всех этих разных по историческому происхождению статьях, внести в состав гражданского кодекса указанные нормы правоспособности как общие, обозначая при них немногие отступления, не утратившие пока своего значения.

Эти отступления по сословиям немногочисленны и заключают в себе не столько привилегии или льготы, сколько особо приноровленные к той или другой сфере имущественного обладания институты полуцивильного характера. Таковы в особенности имущества заповедные, кои учреждать, с соизволения Высочайшей власти, дозволено дворянам потомственным, а также временно-заповедные на основании особ. Полож. 25 мая 1899 г. (IX, 85, X, ч. 1, ст. 467 и след. для врем.-заповедн. т. 493-1 - 493-46 ). Эта заповедь, в гражданском смысле - ограничение оборотности имущества и его нераздельность, встречается не тут только. Здесь она направлена на цель обеспечения или знатных, или пользующихся лишь некоторым довольством дворянских родов. В другом случае законодатель указывает предел делимости участков государственных крестьян (бывших, ст. 394). Это тоже особое положение в целях обеспечения крестьянского быта. Наконец, в этих же целях, с характером исключительного института для некоторых местностей империи, мы имеем полуцивильную форму обладания имуществом, землей, на праве владения общинного, где полевые участки не наследуются членами союза, а переделяются или распределяются, по приговору мира, между крестьянами, по душам, тяглам или иным способом, а повинности отбываются за круговой порукой (IX, прил. мест. положен. великорусск. губ., ст. 113, прим.). Тут тоже цель обеспечения быта и исправности выполнения повинностей этим классом лиц. Но ни в заповедном имении, ни в особых формах крестьянского землевладения нет настоящего изменения общей цивильной правоспособности привилегией, а существуют особые институты, образовавшиеся в сфере иных, чем чисто цивильные, отношений. Дворяне способны учреждать заповедные имения, и учреждая их, они преследуют не столько цели цивильные, сколько упрочивают социальное положение известного дворянского рода. На имуществах крестьянских может лежат известная заповедь, запрет, интердикт, редуцированная оборотоспособность; и тут тоже задача не в ограничении или расширении их гражданской правоспособности, не в привилегии, а в удержании класса земледельческого, специфическими способами, в этой сфере труда, постоянном и преемственном. Привилегии, несомненно, охотно искали бы и другие сословия, между тем, трудно думать, чтобы лица среднего класса, в особенности торговые люди, усматривали умаление их гражданской правоспособности, когда им не предоставлено законом налагать заповедь, ограничивать оборотоспособность их имуществ*(46).

Иное дело ограничение потомственных дворян в праве узаконять своих детей и усыновлять. Это, в теперешних условиях быта, составляло, до закона 12 марта 91 г., действительно умаление гражданской правоспособности этого класса лиц сравнительно с другими сословиями. Пока господствующую систему правоотношений определяли институты смешанного, цивильно-политического типа, до тех пор, понятным образом, было бы неправильно вообще и вместе с этим противно интересам зависимых классов допускать расширение чрез узаконение и усыновление, стало быть приватным актом, круга лиц привилегированных. По мере того, как эти старые институты смешанного типа исчезали, ограничения, лежавшие на способах узаконения и усыновления для лиц привилегированных, теряли свой raison d'etre, и мы действительно видим, что весь институт усыновления быстро приватизируется (см. ст. 145 - 163 X т. изд. 87 г.). Личные дворяне получают право усыновлять со всеми последствиями для усыновленного, какие установляет закон для родных (ст. 149 там же, п. 5) детей усыновителя кроме прав состояния, которых усыновитель не сообщает усыновленному. То же для купцов, имеющих звание потомственного почетного гражданства. Права гражданские сообщаются усыновляемым, "но к почетному гражданству (они) не причисляются и возводятся в оное в том только случае, когда сами на звание сие приобретут право" (ст. 154 там же).

И так, закон указывает нам не только возможность усыновления лицами привилегированными, но и метод, каким это достигается. Дело совершенно простое. Чтоб дать силу акту приватного характера, там, где подлежит установке или изменению юридическое отношение смешанного типа, семейно-сословного, надо обособили приватные, чисто семейные цивильные последствия акта от вопроса о правах состояния. Цель будет достигнута.

Как бы мы, однако, ни доказывали совсем измененные законом условия быта русского общества с отменой дворянских привилегий по обладанию населенными имениями, и как бы ни оказался в самом законе ясен метод обособления приватных и публичных последствий акта узаконения и усыновления, мы все же должны были признавать неотмененным, а наоборот, подтвержденным последующею законодательной практикой умаление гражданской правоспособности дворян потомственных сравнительно с другими классами лиц в вопросе об усыновлении.

Лишь в настоящее время этим методом обособления публичных и приватных последствий усыновления закон 12 марта 1891 года устранил существовавшее до сего умаление правоспособности дворян в вопросах семейного права. В этом славном памятнике прошлого царствования для христианского населения Империи постановлено: дети, рожденные вне брака, кроме происшедших от прелюбодеяния, узаконяются браком их родителей. Узаконенные дети почитаются законными со дня брака родителей и с этого времени уравниваются в правах с законными детьми от сего брака рожденными. Лицам всех состояний без различия пола (кроме обреченных на безбрачие по сану) дозволяется, при неимении своих законных или узаконенных детей, усыновлять своих воспитанников, приемышей и чужих детей. Не допускается усыновление христианами не христиан и обратно. Усыновленные дворянами и почетными гражданами, имеющие меньшие права состояния, приобретают усыновлением личное почетное гражданство (т. X, ч. 1 изд. 1900 г. ст. 144-1, 145, 153, 154).

Гражданская правоспособность белого духовенства ограничивается не столько по соображениям цивильного характера, сколько в духе особого призвания служителя алтаря. Несомненно, что отдельные лица этого класса могут достигать значительного обогащения, ибо закон вовсе не указывает каких-либо пределов довольства для лиц белого духовенства; но есть виды деятельности, особенно важные в процессе цивильного обмена, коих упражнение составляло бы nefas для этого круга лиц. Таковы вообще операции торговые, подряды, поручительства по подобным делам, вексельные обязательства (т. IX изд. 99 г. ст. 431, 348, 399). Закон воспрещает также лицам белого духовенства хождение по делам, кроме дел церкви, их жен, детей, питомцев, состоящих на их попечении (там же). За этими исключениями они вовсе не ограничиваются в сфере имущественных прав сравнительно с другими классами лиц.

Так как духовное знание не поглощает вполне принадлежности лица к тому или другому сословию (там же ст. 400), то принадлежность духовного лица к дворянству, потомственному или личному, или к почетному гражданству, оказывает влияние на ведомство дел опекунских для сирот духовных особ (X, 236), а также на способность их усыновлять чужих детей, о чем сказано выше.

В тех случаях, где имущественные интересы лица духовного звания встречались с запрещениями церковного закона, наше законодательство искало выхода наиболее примирительного из сей коллизии. И так, если духовное лицо владело недвижимостью по праву дворянства, то промысл винокурения и продажи вина мог быть упражняем им лишь через арендатора (IX, 381 изд. 76 г.). Ныне это положение устранено (ст. 381 исключена в изд. 99 г.).

Многие из этих ограничений относятся не к одному только православному духовенству, а также и к духовным лицам других христианских исповеданий. Посему мы находим эти ограничения в разных частях действующего свода, в т. X, ч. I, в Уст. Гражд. Суд., в IX т., в XI т., в Уст. век. сельн., в Уст. иностр. испов., и в Уст. дух. консист. (сведено хотя не вполне, у Гожева и Цветкова, т. 1, стр. 88, см. в особен. запрещение обязываться для лиц духовного звания всех исповеданий векселями в т. XI ч. 2, Уст. векс., ст. 6, по изд. 1887 г.; также для запрещения быть ходатаем IX, изд. 99 г. ст. 465, 483, 484; Уст. Гражд. Судопр. ст. 45, п. 3, 246 п. 4). Для православных, посвященных уже в иерейский или диаконский сан, доколе они пребывают в сем сане, брак вовсе воспрещен с последствием недействительности такового (X, ст. 2, 37 п. 6, Уст. дух. консист. изд. 1883 г., 205 п. 6, здесь же ст. 82 и след. указывают разные ограничения для православного духовенства в праве отлучаться из постоянного местожительства).

В результате редукция гражданской правоспособности белого духовенства далеко не есть значительная*(47).

Совершенно другой характер носит умаление, во многих отношениях почти поглощение гражданской правоспособности монашествующих, духовенства черного. Возможно, с небольшими оговорками, поставить пострижение в число способов прекращения гражданской правоспособности лица. Это акт отречения от цивильной личности, во многом напоминающий, по юридическому содержанию своему, самые тяжелые формы лишения прав состояния с целями карательными, но совершаемый добровольно, в целях спасения. Поступающий в монашество отрекается от имущества своего единожды навсегда, почему не получает его обратно чрез сложение сего звания впоследствии (IX, 418, 416). Разобщение монашествующих с цивильным миром почти полное, оно обнимает jus connubii и jus commercii, commercium inter vivos, кроме незначительных сделок обыденной нужды, и mortis causa. Сфера брачных, семейных, родственных отношений закрыта для них вполне, они не наследуют по закону, ограничиваются в праве завещать и приобретать по завещанию (X, 2, 37 п. 6, 1109, 1025 и примеч.). С цивильной точки зрения это столь же мало занимательные лица, как мало занимательны для цивилиста вещи, посвященные богам. Пока на них лежит этот интердикт, лично, особо, они не фигурируют почти вовсе в цивильном обмене, они вполне поглощены союзной формой монашеского общежития, в которую вошли, принимая обет. При поступлении в монашество и еще до пострижения, лицо, имеющее отречься от мира, отдает родовое свое имение законным наследникам, а благоприобретенным может распорядиться завещанием, при недостатке коего имение обращается к законным наследникам (X, 1223 и т. IX ст. 416). Затем, дальнейшая сфера стяжаний, во время монашества, приведена, согласно цели этого установления, гражданским законом к минимуму потребностей земного существования. Монашествующим православного исповедания, со включением духовных властей, дозволено строить своим иждивением кельи или приобретать их покупкой внутри монастыря, не иначе, однако, как под условием предоставить их, в случае отлучки или смерти, монастырю, где келья построена (IX, 419). Монахам не возбранено делать поклажи принадлежащих им денег в кредитные установления, но и эти вклады имеют, по смерти вкладчиков, поступать в монастырскую казну (422, тоже для римско-католических монахов 472 - 475, для монахинь иначе, ибо на их так называемые "приданные деньги" имеют притязание наследники 476, X, 1171). Под частные обязательства деньги монахов не могут быть отдаваемы (IX, 423). Это не значит, натурально, что отданные таким образом деньги имеют стать добычей обманщика, сумевшего их выманить, хотя неопределенность законоположения и строгость ответственности провинившегося монаха легко может фактически вести к этому нежелательному результату. Монашествующим воспрещено принимать поклажи, кроме книг, ходатайствовать по делам, не касающимся духовного ведомства, перед судом, кроме дел своей обители, по поручению монастырского начальства, быть поручителями (IX, 421, т. X, 2101). Признанный законом источник их личного обеспечения имуществом составляет продажа собственных рукоделий чрез посредство престарелой братии и с дозволения монастырского начальства (420).

Из общей неправоспособности монашествующих к соmmercium mortis causa закон делает отступления в пользу способности совершать духовные завещания для монашествующих властей и в пользу способности монахов вообще приобретать из актов последней воли, когда предмет завещательного распоряжения составляют иконы, панагии, наперсные кресты и книги духовного, нравственного и ученого содержания (стр. П. С. 3. N 12577, IX, 424, X, 1025 и примеч.; ст. 1054 прим. т. X, приведенная у Цветкова N 415, не относится к праву монаха совершать завещание, на случай своей смерти, о своем имуществе, а к весьма характерному праву монаха быть свидетелем, послухом, у чужой духовной грамоты).

Мы сказали выше, что возможно, с некоторыми оговорками, поставить принятие иночества в число способов прекращения гражданской личности. Эти оговорки мы сделали выше. Но существеннейшая разница между этим явлением и подлинным понятием прекращения личности заключается в том, что обет монашеский составляет акт добровольный и по существу современного воззрения на личность человека, как на неотъемлемое его свойство, отнюдь не прекращает, в силу принятого им обета, его правоспособность бесповоротно и раз навсегда. Выражение единожды навсегда (ст. 418) относится лишь к имуществу, которое не возвращается монаху, хотя бы он впоследствии и сложил свое звание и возвратился в состояние гражданское. И так, хотя духовное звание вообще и иночество в особенности принимается не на определенный срок, но крайне приниженное состояние цивильной личности монаха длится лишь до тех пор, пока отвечает длящейся потребности самоотречения, а не в силу формальной обязательности данного обета. Каноническое право угрожало, правда, анафемой за этот вид апостазию не только монаху, но и священнику, оставляющему сан (Халкидонский собор; см. указ. выше Учебн. Церк. пр. Н. Суворова, стр. 350 и 415); но современное государство не лишает эти лица права вернуться в их прежнее состояние.

Русское законодательство допускает прошение о сложении сана и монашеского звания, хотя предупреждает легкомысленные акты этого рода увещаниями и сопровождает тяжелыми ограничениями, особенно в выборе места жительства для монаха.

Но и независимо от этого закон церковный и светский не искупает ныне, как это было в старину (о чем позже) вменением союзу проступков и преступлений, совершенных лицами белого и черного духовенства, а угрожает им "извержением" из звания и общей, как для других граждан, ответственностью по закону.

Городское сословие, именуемое в законе средним родом людей, пользовалось долгое время разными сферами деятельности торговой и промышленной на началах сословной привилегии. С расширением, однако, свободы промыслов и торговли на все классы населения, права этого сословия стали представлять собою скорее тип нормальной общей правоспособности, чем отступление от нее. Ограничение права лиц купеческого сословия производить те или другие операции, или владеть имуществом выше известной ценности не есть ограничение цивильной правоспособности, а лишь способ обложения промыслов и торговли (IX, 503 508, 509, 532, а также положение о пошлинах за право торговли в изд. Устава торгового и проч. г. Д. А. Носенко, в приложении).

Состояние сельских обывателей, включавшее в себе массу самых разнообразных групп и разрядов частью свободного, частью несвободного населения, постепенно поднимаюсь, со времени освободительных актов прошлого царствования, до общего уровня гражданской правоспособности. Узы частно-правной зависимости окончательно прекращены для бывших помещичьих крестьян лишь 1-е января 1883 года, с какового срока весь круг лиц, состоявших еще в обязательных отношениях к помещику, переведен с оброчной повинности на выкупные платежи и причислен к разряду крестьян-собственников. Принадлежность в сельскому состоянию, не закрывая ныне путей к общей гражданской правоспособности, ставит, однако, крестьян в некоторые особые отношения к их обществам и подчиняет отдельной юрисдикции судебных и административных по крестьянским делам установлений. С некоторыми из имеющих силу только для крестьян институтов имущественного характера мы ознакомимся в разных местах нашей системы. Для устройства крестьянского семейного быта и для порядка наследования у крестьян закон указывает особый источник права в местном крестьянском обычае (т. IX кн. 1, разд. 4-й, ст. 676, 678, 680)*(48).

F

Звание, в особенности военное, в вопросах правоспособности. - Случаи несовместимости некоторых положений и обязательств с занимаемой лицом должностью.

Постоянное занятие, в виде промысла, служебное положение лица, его звание, оказывают и ныне, хотя в неизмеримо меньшей степени, чем в старое время, некоторое влияние на правоспособность лица. Несомненно, что эти признаки, постоянное занятие, профессия, Beruf, Berufsstunde, составляли, в условиях прежнего социального быта, главную основу, на которой держалось самое различие не только профессиональных, но и сословных групп. История образования и разложения союзных форм старого времени, тесной зависимости, в которой находилась отдельная личность от определявшей ее положение социальной группы, представляет любопытнейшую сторону культурной истории европейских обществ.

От этого господства союзных форм, исповедных, сословных, профессиональных, которыми определялось все положение отдельного человека в средние века, остаются и ныне часто очень глубокие следы солидарности членов одной группы между собою и отрицательного отношения к другим группам в нравах в особенности, иногда и в праве. Мы имеем в виду здесь влияние этих моментов на положение лица собственно в гражданских правоотношениях. Не у нас только, но и на западе в некоторых государствах еще весьма значительно обособление людей военного звания, частью в нравах, частью в правоспособности. Прусский ландрехт объявляет ничтожными заемные сделки субалтерных офицеров, совершенные ими без одобрения начальства, со свойственной прусскому военному гению бесповоротностью (см. Ландрехт, ч. I, тит. 11, § 684: der Glaubiger hat niemals die geringste Wiederzahlung zu hoffen, a все, что было бы уплачено, то имеет безвозвратно, zur Strafe, поступать в пользу фиска*(49).

Наше законодательство неизмеримо гуманнее поступает в этих случаях, облегчая офицерам путь к кредиту особыми мерами (см. N 107 Собр. узак. за 1890 г. Положение об офицерских заемных капиталах; ср. еще для взыскания по векселям ст. 654 Уст. Торг., теперь 105 Уст. о векс. и прилож. к ней п. 9), и с другой стороны, ограничивая для лиц, желающих посвящать себя военно-служебной профессии, право их вступать в союз супружеский особыми требованиями. Денежные ресурсы военнослужащих весьма ограничиваются существующими взглядами на обязательные для этого звания приличия. И так, напр., офицерам и нижним чинам хотя и не воспрещено брать промысловых и купеческих свидетельств, но они не могут, состоя на действительной службе, сами управлять своими заведениями для промышленности и сами торговать, а должны брать управляющих, приказчиков, поверенных; производить торговлю крепкими напитками военнослужащим вовсе воспрещено. Натурально, военно-служебная профессия, при массе требований, которые ставит служба, и при некоторых стеснениях общей правоспособности, должна обеспечивать служащих по возможности в полной мере. Такое обеспечение крайне обременительно для государственной казны, но оно станет совершенно невыполнимым, если военнослужащие будут в праве также свободно осложнять свои семейные обязанности, как люди свободных профессий. Отсюда ряд ограничений in jure connubii для военнослужащих. Священникам воспрещено венчать их браки без разрешения подлежащего начальства. Брачное совершеннолетие для офицеров 23 года, при чем для лиц, достигших этого возраста, но не имеющих 28 лет в сухопутном ведомстве и 25 в морском, разрешение вступить в брак дается не иначе, как по представлении реверса (имущественное обеспечение не ниже 260 руб. годовой доходности). Вовсе воспрещается вступление в брак нижним чинам, состоящим на действительной обязательной военной службе. Так как воспрещения эти условленны "особенностями военной службы", то военное начальство диспензирует подведомственных офицеров от их ограничений, когда находит это целесообразным, как, напр., в некоторых родах службы на окраинах и в отдаленных командах, где иначе было бы затруднительно пополнение должностей. Эти виды ограничений не влекут за собою ничтожества совершившегося брака, если нет других условий, влекущих за собой его недействительность, и все последствия их нарушения ограничиваются служебным взысканием и, конечно, устранением неудобств, проистекающих от этого для военной службы. Это суть leges minus quam perfectae, но они все-таки составляют некоторого рода ограничение in jure connubii, ибо духовные лица, без коих не может быть совершен брак, обязаны требовать от лиц, состоящих на службе военной и гражданской, письменного дозволения вступить в брак, без коего имеют отказывать в совершении обряда венчания. Это требование существует стало быть не для военнослужащих только, но указанные выше меры повышенного брачного совершеннолетия и материального обеспечения установлены именно для лиц военного звания (ср. т. X, ч. I, ст. 9 и приведенные здесь ссылки, или по Гожеву NN 626 и след. 11628 и след.; ныне следует особ. иметь в виду Уст. о воинс. повин. изд. 97 г. ст. 28). Следует прибавить, что командир, дающий разрешение на вступление в брак, обязан рассмотреть его пристойность для офицера (Собран. Узакон. 1887 г. N 112). Нем. код. 96 г., требует для военнослужащих, при вступлении их в брак, особого дозволения начальства (art. 1315).

В массе случаев принятие на себя лицом известных обязательств исключает для этого лица возможность, без нарушения этих обязательств, вступать в другие, находящиеся в противоречии с первыми. Так, лица, вступившие в договор товарищества (societas) для извлечения выгод из какого- либо предприятия, не в праве одновременно с этим, в ущерб товариществу, эксплуатировать тоже предприятие в целях личных, способных повредить достижению общей цели. Это будет должное действие, за которое виновный в нанесении ущерба может быть привлечен к ответственности. Точно то же в случаях договора доверенности. Поверенный, обязанный, напр., принимать меры к повышению цен известного товара, не в праве, без опасности отвечать за свои действия, обязаться перед другими лицами в смысле противоположном, т. е. в смысле понижения цен. Совершенно также невозможно принять на себя обязанность выполнения известных действий и контроля над верностью, положим, их выполнения. Во всех этих и подобных случаях несовместимости 2-х ролей с существом известного обязательства мы не говорим об ограничении гражданской правоспособности товарища, поверенного, контролера, в особенности, а разумеем такое стеснение свободы действий как отрицательную сторону принятого на себя положительного обязательства. Обязался достигать общих выгод, быть солидарным с товарищами, стало быть, не вправе идти против них, и это тем более, что к сделкам этого рода никто силой не нудит и, вступая в них, лицо, несомненно, имеет все время сосчитать свои выгоды.

Если такие обязательства, основанные на доверии, требующие солидарности лица обязавшегося с верителем, ограждения его интересов, охраны имущества, связаны с особой должностью и возлагаются на лицо в силу, допустим, его служебного положения, то это, несомненно, будет по юридической сущности свободным договорным обязательством а отнюдь не ограничением гражданской правоспособности лица. Некоторые из наших систематиков, вслед за Мейером, к сожалению, иначе смотрят на дело. И так, для сторожа, обязанного стеречь казенный лес от порубок, не будет стеснением его правоспособности, если и с него (надзирателя) не только взыщут за его порубку, но еще особо воспретят такие операции, где обязанность надзора за чужим добром приходит в опасный конфликт с личным интересом надзирателя. Ограничений гражданской правоспособности в таком роде можно было бы насчитать очень много. Сюда войдет не только вся система договорных обязательств, а также и обязательства, возникающие из недоговорных отношений. На самом деле это не будет ограничением правоспособности, а простой консеквенцией или независимых от специальных соглашений общих обязанностей, или особых возникающих именно из таких соглашений*(50).

Таможенные чиновники, нотариусы, браковщики, аукционисты не могут участвовать в операциях, надзор за коими или соучастие в коих в известном направлении составляют их обязанность. Акцизный чиновник не может устраивать вновь или брать в аренду заводы для выделки питей в той губернии, где состоит на службе. И это тоже будет ограничение гражданской правоспособности в силу должности? Взгляд совершенно ошибочный, ибо в таком случае и прелюбодеяние сведется к простому понятию ограничения гражданской правоспособности, установленного для лиц, вступивших в союз супружества, а не преступного действия, составляющего нарушение супружеской верности. Служащий по соляному управлению не может вести торга солью; инспектор дороги не в праве принимать на себя управление ею. Таких воспрещений масса. И несомненно, что необходимость все это напоминать особо: смотри за другими, но и сам не расхищай, все эти явления совместительств, против коих никогда нельзя досказать всех потребных оговорок, служат печальным знамением времени.

Юриспруденция не должна создавать рубрик, как будто назначенных для маскирования сути дела в этих случаях. Совмещение надзора в поднадзорной деятельности заключает в себе слишком явные признаки намерения уйти самому от надзора, которого нет основания избегать человеку добросовестному. И такое лицо, прежде чем успело воспользоваться выгодами своего положения, несомненно, теряет право на доверие, ему оказанное, должно быть устранено от дела, хотя бы и не успело воспользоваться преступным образом выгодами созданного себе положения. Требование верности долгу, частному, семейному, публичному, не есть ограничение гражданской правоспособности, а нарушение этой верности не есть возврат утраченной силой обстоятельств полноты гражданской правоспособности, а действие неправильное или преступное, долженствующее повлечь за собою более или менее тяжкие последствия для виноватого, независимо от особых клаузулей договора, служебных инструкций, уставов и проч.

Наш Свод законов правильно заносит многие ограничения такого рода в соответствующие уставы о службе гражданской, в уставы таможенный, торговый, врачебный. Иногда, однако, эта точка зрения остается невыдержанной. Таким образом, простая мера обеспечения надежности дипломатической службы указана в ст. 66 т. X ч. 1-ой как бы особое ограничение in jure connubii для дипломатов. Дипломат не должен без разрешения начальства вступать в брак с иностранкой, и вступление в такой брак обязывает жену продать принадлежащие ей в чужих краях имения. Иначе муж обязан оставить дипломатическую службу. Это устранение чисто конвенциональным образом совмещения интересов, которые могут оказаться несовместимыми... и только.

Для совершения актов на имения или капиталы, принадлежащие казначеям, их женам или детям, требуется дозволение их начальств (ст. 784 т. X по изд. 57 и 718 по изд. 87 и 900 гг., см. оговорки в конце статьи). Это грубая форма запрещения на имуществе частных лиц, коим предупреждается опасность несостоятельности их на случай начетов, и ничего более.

Такой же характер предупреждения опасного совмещения ролей виден в запрещении карантинным чиновникам в служителям быть душеприказчиками или легатариями по завещаниям лиц, пребывающих в их карантинном надзоре (в изд. X т. ч. 1, 57 ст. 786, в 1887 г. ссылка на Уст. Врач. ст. 1211, прод. 1886 г.).

Ограничения в праве чиновников вступать в казенные подряды и поставки, прежде помещавшиеся в X т., ныне, в изд. 1887 г., указаны в уставе о службе по определению от правительства (изд. 1876 г. ст. 529, п. 2 - 4); ограничения для купеческого сословия тех мест, где производятся казенные предприятия или торги в Общ. Учрежд. Губернском (изд. 1876 г. ст. 1357 п. 5), в Городов. Полож. (изд. 1886 г. ст. 102), в Уст. Лесном (ст. 242, примеч. по продолж. 1887 г.*(51) и в Зак. о Состоян. изд. 1876 г. ст. 645 и 646, в изд. 99 г. прилож. к ст. 582 (прим. 1) ст. 46 и 47). Вступающие в обязательства с казною лица, имеющие денежные сделки со служащими в том месте, где производится подряд, прежде совершенные, должны объявить о сем начальству до заключения договора (ст. 11 Полож. о казен. подряд. и поставк. и примеч. к ней, в особ. прил. к X т. ч. 1).

Особ. положение против "совместительств"*(52) см. в прод. Св. Зак. 1890 г. Уст. Служб. Прав., ст. 528 и след.; ныне в Уст. о служ. от правит. изд. 96 г. ст. 721 и след., особ. 733 и след. (по 1-му изд. Общ. Польза, столб. 74 этого устава).

G

Гражданское бесчестие. - Средние века. - Незаконнорожденные. - Внебрачные дети по закону 12 марта 1891 г, - Общее положение внебрачных детей у нас сравнительно с Code civil и Имперск. уложением 1896 г. - Низкие профессии. - Случаи infamia immediata y нас и принижения правоспособности по суду. - Закон 26 июня 1889 г. о регистрации случаев видоизменения право- и дееспособности лица.

Гражданское бесчестие. В теснейшей связи с различиями состояний и сословий, к коим принадлежит лицо, развивалось повсюду в новое время воззрение на честь, достоинство лица, и на разные виды умаления чести, низведения или лишения прав состояния, которые постигают людей и влияют на их гражданскую правоспособность. Вопросы личной чести и достоинства широко обнимают собою явление социальных отношений. не ограничиваясь юридически определенной сферой. Они много живее каких-либо общеизвестных и общеобязательных норм. И при отсутствии норм юридических мы видим постоянно влияние на отдельные сферы юридических отношений тех или других взглядов на честь и достоинство лица. Эти взгляды коренятся нередко в политических, исповедных, сословных, племенных, родовых, даже семейных преданиях и нравах. Они часто не только неизвестны, но и непонятны вне круга лиц, с ними сжившихся. В этом обширном и живом применении оценка достоинства лица и его чести ни в одном законодательстве не составляет предмета позитивного нормирования. Право лишь позволяет принимать таким воззрениям более или менее определенную форму осуждения известным кругом людей отдельных поступков, всего поведения, образа жизни характера отдельного лица. Но сила этих воззрений далеко не ограничивается случаями законом допускаемого со стороны общества осуждения.

Средние века были в особенности богаты различениями достоинства лиц по весьма разнообразным признакам. Здесь, прежде всего, видную роль играло происхождение человека в браке и вне брака, в браке равном и неравном. Чем выше ставила церковь и общественное сознание значение союза брачного, тем полнее было отрицание детей, происшедших вне этого освященного союза или в условиях особо возбраненных церковью половых связей. Несмотря на коренное изменение воззрений во французском обществе в исходе прошлого столетия, дети, рожденные от прелюбодеяния или от кровосмешения (enfants adulterins et incestueux), остаются неспособными к легитимации и по Code civil (art. 331)*(53).

Чем теснее была в ту пору связь публичных и приватных прав, тем тяжелее были последствия этого непризнания незаконнорожденного членом союза семейного. За этим шли разнообразные лишения не только в области публичных должностей, но даже в праве состоять членом цехового союза. Вместе с разрешением этой связи juris privati с jus publicum, с падением цехового строя, положение лиц, вне брака рожденных в смысле их приватной правоспособности, сглаживается в самой значительной степени.

Чтоб составить себе понятие о том бесправном положении, которое соединяло старое русское право с внебрачным рождением, достаточно взять 280 ст. гл. X Уложения со всей энергией укоризны, которою преисполнен весь строй этой статьи: "а буде кто с кем побраняся, назовет кого выблядком, и тот кого он назовет выблядком, учнет на него Государю бити челом бесчестье, и с суда сыщется про того челобитчика допряма, что он не выблядок, и ему на том, кто его назовет выблядком, велеть по сыску доправить бесчестье в двое безовсякия пощады. А будет про то челобитчика в сыску скажут, что он прямой выблядок, прижит от наложницы до законные жены, или и при законной жене, или после законной жены, и таким выблядком в бесчестиях отказывать и к законным детем... не причитать и поместий и вотчин.. не давать. А будет тот, кто того выблядка у наложницы прижил, на той наложнице и женится, и ему, того выблядка в законные дети не причитать же, поместий и вотчин тому выблядку не давать, потому что он того выблядка прижил у наложницы своей беззаконно до женитвы".

И так, в классе привилегированном положение незаконнорожденных совсем бесправное, а классы низшие, хотя бы и искали обеспечить права за таковыми, несли в старину больше тягостей, чем имели прав*(54).

С изменившимися отношениями сословий и с обособлением права публичного и частного, наше законодательство держалось в праве узаконения незаконнорожденных все еще на точке зрения Уложения и не знало иных форм легитимации, кроме сопричтения к законным детям силой особых Высочайших указов. За исключением этих случаев, где могут такому легитимированному быть присвоены все права законным детям по роду и наследству принадлежащие (т. X, ч. 1, ст. 1119 и ст. 133 и 144), права незаконнорожденных в союзе семейственном и родственном совершенно ничтожны (Улож. о наказ. ст. 994, т. X, ч. 1, ст. 663 и 666). Из опасения обхода закона, столь строгого в деле узаконения своих незаконнорожденных, законодатель, в прежних условиях (до указа 12 марта 91 г.) оговаривал недопустимость и усыновления своих незаконнорожденных. Не говоря о дворянах потомственных, которым предоставлено было усыновлять своих только законнорожденных родственников, для личных дворян особенно было оговорено запрещение усыновлять своих незаконнорожденных детей (т. X ч. 1, ст. 145, по изд. 57 г. примеч. по Прод. 79 г. п. 2); для усыновления купцами требовалось удостоверение, что усыновляемый подкидыш (ст. 152 там же). Лишь именно для подкидышей и непомнящих родства, притом, когда усыновитель есть мещанин или сельский обыватель, а также иностранец, усыновление допускается без особых исследований кровной связи усыновленного с усыновителем. В условиях этого порядка, родителям, искавшим установить семейную связь для своих незаконнорожденных, не оставалось другого пути кроме фальсификации подкидывания.

Под влиянием нового закона 12 марта 1891 г. положение детей внебрачных существенно изменилось в том смысле, что для них открыта, совершенно независимо от сословного вопроса, возможность стать в нормальные семейные и родственные отношения с соответствующим расширением их гражданской правоспособности в сфере этих отношений Для такого расширения их правоспособности закон не требует ничего кроме последующего вступления в брак их родителей или усыновления их посторонними им лицами. Весь этот коренной поворот в положении внебрачных детей коротко выражен в двух статьях, введенных ныне в состав т. X, ч. 1, 144-1 и 145.

Узаконение неприменимо лишь в тех случаях, где по тем или иным причинам (особенно для 2-х категорий внебрачного рождения, для enfants adulterins и incestueux) недопустимо вступление родителей в последующий брак. Но и для этой категории детей вполне возможно возмещение легитимации адопцией их в состав чужой семьи.

Таким образом для внебрачных детей не существует уже ныне сплошного приниженного в семейном и родственном союзе безвыходного положения.

Но там, где фактически внебрачные дети не воспользуются льготами указа 12-го марта 1891 года, легальное положение незаконнорожденных в их отношении к родителям по нашему действующему законодательству несравненно хуже, чем по действующему французскому кодексу и новому германскому гражданскому Уложению 96 года.

Главнейшие отличия обеих этих систем от нашей заключаются в том, что по Code civil связь естественная, filiation naturelle, служит основой взаимных притязаний к наследованию между внебрачными детьми и их родителями. Не нужно ни легитимации, ни адопции, для этого эффекта; достаточно простого (правда чрез акт публично-достоверный) признания (rеconnaissance) такого дитяти, сделанного до его рождения, при жизни, даже по смерти enfant naturel, чтоб эффект наследования в имуществе отца или матери и обратно наступил для него. Размер соучастия зависит от конкуренции enfant naturel с другими лицами, связанными законным родством (С. с. art. 757, 758, 765). Отличие в этом отношении enfant natnrel от других по системе Code'a заключается в том, что la parente naturelle n'a qu'un degre (подробности см. в учении о семейном и родственном союзе).

Система имперского уложения 96 года значительно выше действующей французской по крайней мере по отношению к материнству внебрачного дитяти. Статья 1705 Нем. код. говорит: "внебрачное дитя по отношению к материи ее родственникам занимает юридическое положение дитяти, родившегося в браке" (подробности позже).

Положение незаконнорожденных детей по нашему праву, если они не узаконены или не усыновлены, в отношении семьи и родства юридически есть такое же уединенное и отверженное, в какое французский кодекс ставит только enfants adulterins и incestueux, т. е. им не предоставлено никакого притязания к имуществу матери, эвентуально отца, кроме прав на алименты (см. выше указ. ст. т. X 1 ч. и Улож. о нак.).

Вне этого круга отношений и притязаний правоспособность, именно цивильная, ничем ныне юридически не оттеняется у нас, как и на западе для незаконнорожденных сравнительно с законнорожденными.

Средние века знали массу профессий, которые не гармонировали с тем или другим сословным положением лица. От этого остаются ныне очень незначительные следы, если самая профессия, самый промысел не рассматривается как предосудительный и гнусный. К числу таких предосудительных профессий средние века относили профессию ростовщика, содержателя публичного дома, публичной женщины, канатного плясуна, живодера, палача (сюда же шел бродяга и цыган). По отношению к этим людям, частью к их потомству, особенно по отношению к палачу, закон смягчал нередко или вовсе отменял ответственность за нанесение им обид, не признавал их достоверными свидетелями, допускал исключение из разных союзов и проч.*(55). Несомненно, что ныне, во всех случаях, где требуется от лица некоторая доля нравственного достоинства для участия в юридической деятельности, люди предосудительных профессий будут отклоняемы тем вернее, чем больше закон предоставляет свободы в оценке нравственных свойств человека суду, избирателям, надзирающим и ответственным за выбор лицам.

Прямые указания нашего закона на таких, хотя непреступных, но запятнанных, или не столько преступных, сколько запятнанных, людей не многочисленны. Объяснить себе эту скудость развития в действующем праве так называемой infamia immediata проще всего тем, что источники ее образования идут, главным образом, из той эпохи развития русского права, когда государство далеко неохотно допускало, независимо от его же видов, автономию разного рода союзов, в области коих особенно обильно образуются специфические воззрения на честь и на разные виды ее умаления, как это мы видим особенно в средневековом обществе на западе.

И так, хотя в крайне ограниченных пределах, но и наш закон допускает влияние на правоспособность явных и гласных пороков, суровых поступков, расточительности (по-видимому, независимо от особого признания расточителем в указанном выше порядке), несостоятельности (независимо от вопроса о вменимом банкротстве), когда все эти свойства и деяния не исследованы судом, не вменены виновным, а сознаются в обществе как свойства данного человека. Впрочем все последствия, на которые указывает наш гражданский кодекс, ограничиваются, в этих случаях лишением права быть опекуном (X, 256)*(56). Недостаточно определенное понятие порочности становится легче распознаваемым и шире применимым, когда закон указывает формальный его критерий, хотя все-таки без судебного собственно исследования порочности. Это мы видим в ст. 246 уст. гражд. суд., где в числе лиц неспособных быть поверенными названы, п. 12, исключенные (из службы по суду, или) из духовного ведомства за пороки, или же из среды обществ и дворянских собраний по приговорам тех сословий, к которым они принадлежат*(57). Здесь же видим запрещение быть поверенными для несостоятельных, которые признаны несостоятельными, хотя свойство их несостоятельности еще не определено, а также для лиц, которые, быв преданы суду по обвинению в преступлениях, влекущих за собою потерю всех или всех особенных прав и преимуществ, не оправданы судебным приговором (там же, ст. 246, п. 5 и п. 11).

Есть еще особый форум для оценки нравственных достоинств человека, - это суд церкви для сферы права семейного. Двоеженец рассматривается этим судом как недостойный состоять в поруганном его легкомыслием союзе и осуждается на всегдашнее безбрачие (X, 40, 41, 42). К такому же умалению правоспособности брачной влечет расторжение брака по причине прелюбодеяния для признанного прелюбодея (так для исповедания православного, уст. дух. консистор. 1883 г., ст. 253; иначе в других исповеданиях, где нередко брак воспрещается лишь для соучаствовавших в прелюбодеянии, одного с другим, а не с посторонними).

Отлученные от церкви по приговору духовного суда не могут быть поверенными и не допускаются к свидетельству (уст. гр. суд., ст. 246 п. 9 и 371 п. 6).

Общие положения о низведении гражданской правоспособности по силе судебных приговоров, infamia mediata, теснейшим образом связаны с действующей системой наказаний и входят в особую дисциплину. Мы ограничимся указанием связи этой системы наказаний с вопросами правоспособности. Лишение всех прав состояния соединяется для дворянина с потерею дворянского достоинства, для духовных лиц с извержением из духовного сана и звания, для городских обывателей и людей прочих состояний с утратой доброго имени и прав, каждому состоянию присвоенных (Улож. о нак., ст. 22). Наказание всегда постигает только осужденного, а не тех, кто с ним связан семейными узами, хотя бы последние не хотели воспользоваться правом разорвать с осужденным эти узы (там же, ст. 24). Старые семейные и на родстве основанные отношения прерываются или лишь эвентуально (для жены и детей), или решительно (в отношении родства, как основы наследования по закону); точно также прекращаются и прежние права имущественные осужденного, переходя на его наследников (ст. 25 - 28). Но и новая их правоспособность, в положении лишенного всех прав состояния, есть крайне редуцированная. Ссыльнопоселенцам предоставляется покупать и прежде перечисления их в государственные крестьяне на свое имя земли и дома в пределах той волости, к коей они приписаны, если они беспорочно вели себя в течение 3-х лет сряду (X, прил. к ст. 708, ст. 56; по изд. 900 г., см. стт. 770, 771 и указ. на уст. о ссыльн., изд. 1890 г., ст. 422, 423 и след.). Они не могут, после объявления им приговора, совершать завещаний под страхом недействительности акта (т. X, ст. 1019 п. 2).

Лишенные всех особенных прав и преимуществ ограничиваются в праве записываться в гильдию или получать свидетельства на право торговли, быть свидетелями при совершении актов, третейскими судьями, опекунами, попечителями, поверенными (ул. о наказ., ст. 43).

Низшие степени умаления правоспособности не влекут за собою умаления семейных и имуществен. прав там, где эти права не составляют сословной привилегии (ст. 50).

Лица, подвергшиеся умалению своей правоспособности, подлежат в известных случаях приписке к податным обществам, стеснены в свободе выбора местожительства, не могут производить торговли.

Ст. 55 прил. к ст. 708 X т., ч. I, по изд. 900 г. ст. 770 запрещает вообще совершать акты об имении или о займе от имени банкротов и несостоятельных должников и лишенных всех прав состояния.

Наше законодательство, до самого последнего времени, не регулировало достаточным для цивильных целей образом общедоступную известность событий и обстоятельств, видоизменяющих гражданскую правоспособность физических лиц в разных случаях, указанных, нами в этом параграфе.

Закон 26 июня 1889 г. (Собр. узакон. за этот год, N 140), под общим и неисчерпывающим содержание этого закона оглавлением "Об изменении действующих узаконений относительно обеспечения силы налагаемых на вотчинников ограничений в праве распоряжения недвижимыми имуществами", в пункте IV, сделал крайне важное нововведение в способах опубликования и удостоверения наступивших и прекратившихся случаев видоизменения право- и дее- способности физических лиц.

Вот они:

1. Опекунское установление, немедленно по получении распоряжения об учреждении опеки вследствие расточительности, безумия или сумасшествия, а также опеки или попечительства над глухонемыми или немыми, публикует в сенатских объявлениях, по какому поводу и над кем учреждается опека или попечительство, с указанием звания или чина, имени, отчества, фамилии или прозвища сего лица. Означенная публикация производится опекунским установлением и при учреждении опеки или попечительства над совершеннолетними по особу Высочайшему повелению, с указанием в публикации года и номера Собрания узаконений и распоряжений правительства, где распубликовано это Высочайшее повеление.

2. В течение трехмесячного срока со дня опубликования настоящих правил, каждое опекунское установление обязано составить алфавитный список лиц, состоящих к тому времени под указанными в предыдущей статье опекою или попечительством. Список должен содержать в себе сведения, означенные в статье 1. Эти списки припечатываются в сенатских объявлениях, в виде особых к ним приложений.

3. В течение того же срока (ст. 2) и в том же порядке (ст. 2), присутственными местами, ведающими дела о несостоятельности, составляются списки лиц, дела о несостоятельности коих находятся еще в производстве. Списки эти также припечатываются в сенатских объявлениях, в виде особых к ним приложений.

4. По прекращении указанных в статье 1 опеки и попечительства, а также по окончании дела о несостоятельности, подлежащее установление (ст. 1 - 3) производит о сем публикацию в сенатских объявлениях, с означением номера, в котором припечатано первоначальное объявление (ст. 1 - 3 настоящих правил; ст. 506 уст. суд. торг., изд. 1893 г.; п. 8 прилож. III к ст. 1400 (прим.) уст. гражд, суд. и указ. на ст. 294, 295 с разъясн. под этой статьей в § 1 по изд. Уст. гр. суд. Вл. Гордоном). В публикации об окончании дела о несостоятельности показывается, сверх того, свойство несостоятельности; в случае прекращения такого дела по мировой сделке (ст. 625 и 638 уст. суд. торг., св. зак. т. XI ч. 2 изд. 1893 г.), о сем означается в публикации.

5. Публикации, установленные статьями 1 - 4, производятся бесплатно.

6. Старшие нотариусы и установления крепостных дел прежнего устройства, а также все нотариусы обязаны вести алфавитный указатель лицам, которые объявлены несостоятельными или над которыми учреждены указанные в статье 1 опеки и попечительства, руководствуясь при этом означенными в статьях 1 и 4 публикациями. В этот указатель вносятся: 1) звание или чин, имя, отчество, фамилия или прозвище неправоспособного лица; 2) повод ограничения правоспособности;

3) наименование установления, коим произведена публикация;

4) год и номер сенатских объявлений, где помещена публикация (ст. 1 - 3 настоящих правил; ст. 506 уст. суд. торг., изд. 1893 г.; п. 8 прилож. III к ст. 1400 прим. уст. гражд. суд.), а также год и номер "Собрания узаконений и распоряжений правительства", где распубликовано Высочайшее повеление об учреждении опеки или попечительства над совершеннолетним и 5) год и номер сенатских объявлений, где припечатана публикация о прекращении опеки или попечительства или об окончании дела о несостоятельности с указанием свойства несостоятельности (см. Полож. о Нот. ч. ст. 26 п. 6).

7. Нотариус, до вступления в отправление должности, обязан заготовить установленный статьею 6 указатель за прежнее время. Нотариус может получить из нотариального архива указатель своего предшественника, но должен сверить оный с указателем нотариального архива (там же, ст. 27 прим.).

8. Означенные в статье 6 указатели предъявляются желающим, для обозрения, и из оных выдаются справки всем желающим (там же, ст. 123 пр.).

§ 20

Принадлежность к известному племени и исповеданию как основание видоизменения правоспособности лица. - Русские инородцы. - Евреи; их особые институты и правообщение с другими народностями. - Денежные обороты, обмен движимостей; ученые степени. - Еврейский вопрос в России. - Внутренняя организация еврейской общины. - Эманципационное движение в русском законодательстве. - Черта оседлости и льготы для отдельных лиц. - Закон 3 мая 1882 г. - Частные вопросы об уравнении прав и их решения.

Мы видели выше (см. введение), что в отдаленные от современного правосознания эпохи принадлежность лица к племенному союзу решала для него весь вопрос не только о его правах, но и о нормах юридических, действию которых он подчиняется. Это система племенных или личных прав, которую мы находим на заре истории права у западных народов и которой обильные следы удерживаются и ныне еще у нас. Племенные группы, инородцы, как их отрицательно обозначает наш свод, совершенно отличны от иностранцев, иноземцев, где основа разобщения с нами есть политическая. Инородцами закон наш обозначает русских же подданных, но для коих определяющие их юридический быт и их правоспособность нормы, в составе целого племени, суть особые, племенные, а не общерусские. Эти инородцы, обитающие русскую территорию, группируются в законе так: 1) сибирские инородцы; 2) самоеды Архангельской губернии; 3) кочевые инородцы Ставропольской губ.; 4) калмыки, кочующие в Астраханской и Ставропольской губ.; 5) киргизы Внутренней орды; 6) инородцы областей Акмолинской, Семипалат. и друг.; 7) инородческое население Закаспийской области (т. IX изд. 99 г., кн. 1, разд. V, гл. 1-я); 8) евреи (там же, гл. 2-я). Состояние инородца есть своего рода status, но дающий для всех, вместе взятых, крайне мало общих признаков, кроме внутренней племенной связи и особых основ юридического быта для каждой группы отдельно.

Некоторые из этих племенных групп, особенно инородцы Восточной Сибири, находятся на той ступени цивилизации, которая исключает не только возможность, но и потребность общения не только в праве, но и в других областях нравственной жизни*(58). Не только на этих ступенях социального развития, но и на значительно высших, каковую представляют калмыки, не может быть речи о полном применении той системы цивильных правоотношений, которую можно назвать общею для русского государства. Экономический строй жизни, старая социальная организация открывают так еще мало простора цивильной деятельности отдельного человека, что введение разом начал общей личной правоспособности и общих институтов гражданского права, также как и устранение старых основ быта, было бы делом чистого произвола. Поэтому наше законодательство везде указывает обязательность применения особых прав, обработанных, напр., в своде степн. законов кочев. инородцев Восточной Сибири, также древних особых калмыцких постановлений, самоедских обычаев и прочее, в юридической практике этих племен.

Для некоторых инородцев, в особенности для киргизов и калмыков, законодательство открывает постепенно возможность постоянного и правильного общения с местным русским населением на началах общего права. Образец новых начал управления и суда мы указали выше для Туркестанского края. Обычные основы инородческого быта не нарушаются при этих нововведениях, а лишь приводятся в известность и в согласование с общими целями государственного порядка и развития гражданственности. Наиболее любопытные стороны этого быта представляют давно исчезнувшие на европейской почве союзные формы родового строя. В них нельзя различить установлений такого характера, который соответствовал бы вполне понятиями. какой-либо развитой юридической системы, где отношения гражданские обособились от иных. В этих инородческих союзных формах особенно любопытны крайне развитое строение союза семейного и родового и порядок одновременного и преемственного соучастия членов союза в обладании имущественном, где было бы неправильно видеть только отступления от общих прав, а не совершенно своеобразные установления, понятные только в связи с другими чертами их быта, в особенности с малым развитием личности и расчлененных договорно-обязательственных отношений*(59).

Массы нашего инородческого населения представляют собою вместе и иноверцев, притом, исповедания нехристианского. Так как на институтах нашего брачного права удерживается в очень значительной степени исповедный характер, то для православных и католиков нет с этим населением общения брачного, а для лютеран не существует jus connubii с иноверцами - язычниками (X, 85, также Уст. иностр. исповед. изд. 1896 г., стт. 328 и 329, где указаны границы безъисповедного построения союза брачного по отношению к магометанам в смысле единоженства).

Для тех институтов, которые не носят характера местных или племенных, а составляют право общее, каковы заем, наем личный и вещный, мы имеем указанные выше видоизменения дееспособности инородцев, составляющие некоторое подобие приниженной дееспособности малолетних, на что было указано нами выше.

На ряду с инородцами наше законодательство ставит, как было выше показано, и евреев. Вопрос о племенных институтах для евреев есть совсем особый, интерес которого не ограничивается государством русским и который вместе с этим не есть вопрос только племенной, а точно также и главным образом исповедный. В отличие от других инородцев, населяющих Россию, основание для обособления правоспособности евреев у нас, как и повсюду, лежит вовсе не в их неумелости пользоваться с выгодой для себя общей гражданской правоспособностью. Быт еврейского племени далеко не представляет собою низшую, предшествующую в историческом смысле, стадию развития тех же социальных и экономических форм, которую в свое время прошли мы и которая есть еще длящаяся для многих русских инородцев.

Для евреев характерна совсем не эта отсталость других инородцев, а некоторая исключительность всех основ их культуры, делающая неприложимыми к их быту те измерения, коими мы определяем высокий или низкий уровень культуры у других народов. В этом быте есть черты, постоянно обособляющие евреев от других, притом от любых иных народностей. Их культурная жизнь давно уже сложилась не по типу общих донациональных племенных форм быта, которые уступают в известных условиях другим, высшим формам общения в праве. У евреев с поразительной силой сопротивления удерживаются, с одной стороны, совершенно исключительные основы их племенного быта, совсем недоступные для инородных элементов, с другой, и на ряду с этой исключительностью, они широко развивают общение, правда, весьма одностороннее, со всем культурным миром, независимо от степеней культуры, от различия народностей и исповеданий. Обе стороны дела, т. е. и особое право еврейское, и история общения евреев с другими народами в сфере права, представляют чрезвычайный интерес и необъятные трудности для изучения.

Что касается именно особого права евреев, то доступ к нему возможен только при основательном познании языка, истории и в особенности религии этого народа. Едва ли возможны сомнения в том, что крайне тесная связь юридических институтов с основами верований составляет главнейшее условие относительно малой изменчивости всего народного быта евреев; с другой стороны, в этой связи права с религией лежит главнейшее условие безразлично-отрицательного отношения их к другим народам. Их закон есть для них богоданный и с ним они проходят и даль веков, и царства земные к той заветной цели спасения, которая предоставлена для верующей мысли тысячелетия тому назад. Из институтов еврейского права для цивилиста важны установления союза семейного и тесно связанные с ним права интестатного наследования. Правильное разумение этих институтов едва ли, однако, доступно непосвященному во всю область специальных сведений по еврейскому праву. Некоторым пособием для ознакомления с этими институтами может для русского читателя служить сборник проф. Б. И. Малышева, составляющий особое приложение к его курсу (не конченному, как и это приложение, коего мы имеем пока 1-й том).

Для институтов права общего, которое обнимает и евреев, надлежит иметь в виду следующие данные.

Современное русское законодательство в отношении к евреям не представляет собою ничего оконченного и ничего оригинального. Почти всякий закон носит характер меры временной. Это одна сторона дела. Другая его сторона в том, что русское законодательство проходит теперь по отношению к еврейскому вопросу те стадии, которые в свое время проходили народы и государства Запада.

Эта история общения с евреями представляет для цивилистики, конечно, свои светлые стороны, ибо с культурной историей евреев несомненно связаны успехи общения народов и разработка многих сторон современной цивильной системы. Но это одна сторона дела, притом скорее фацит сношений с ними, чем история этих сношений. Самый же процесс этого общения представляет настоящие картины ужаса. Для подтверждения нет нужды обходить всех территорий, ибо на каждой совершается приблизительно одно и то же.

Первые сведения о появлении евреев среди новых народов относятся к IV в. Уже в ту пору они видны в больших массах на Рейне. Из VI века есть уже сведения об ожесточенном гонении на них в Риме. На любой территории, где они оседают, от них требуют, чтоб они купили себе за деньги право существования от власть имеющих. Такой ценой территориальный властитель предоставляет им временную оседлость. Упорно держась всюду и во всем, начиная с самых обыденных признаков и привычек, с одежды, пищи, распределения трудов и праздничных дней, особо от местного населения, как люди совсем другого мира, как чужие для туземцев, евреи ищут, часто не разбирая средств, скопить в своих руках денежные ресурсы, ценою которых они приобретают временное покровительство сильных, вооружая вместе с тем против себя народные массы.

Преследование евреев обыкновенно ожесточается в эпохи возбуждения религиозных чувств (крестовые походы) и в годины народных бедствий (чума полов. XIV века). Все знакомые и в наше время обвинения евреев в истязании христианских младенцев для извлечения крови, необходимой будто бы для религиозных обрядов, в отравлении колодцев, зарождались именно в этих условиях смущенного событиями и ожиданиями настроения народных масс.

Известно, что это возбуждение временами переходило в настоящее изуверство, когда евреев жгли массами, если они не сжигали себя сами, громко исповедуя свою веру, или навсегда изгоняли из страны, лишая их всякого покровительства закона.

Каким же правом жили евреи, пока им предоставляемо было хотя такое прекарное существование среди чужих им людей?

Внутри, между собой, в составе своего союза - это было еврейское право, как система своего рода племенных или личных норм. А вне? Было ли это общее территориальное право? Отнюдь нет, ибо, начать с того, что общего права долгое время не было вовсе в средневековом обществе, а были особые права отдельных союзов, местных, сословных, исповедных и т. д.; и там, где вместе с развитием центральной власти образовывались элементы общего права для известной территории, такое право мало касалось евреев. Само римское право, несмотря на универсальный характер его институтов, в процессе рецепции получило, как мы видели, вначале, некоторую исповедную окраску, и если от короля до простого горожанина глоссаторы охотно признавали всех римскими гражданами, то это, однако, не мешало им выключать из круга граждан евреев, греков, сарацинов и проч. Какое же право сообщалось евреям? Это не была какая-либо система, а это был ряд привилегий, которые территориальный господин давал евреям как своей челяди, как данникам, как оброчной статье (servi camerae imperialis). Они получали обыкновенно за эту дань право жительствовать в отведенных для них кварталах. Иногда в этих кварталах или улицах им предоставлялось приобретать землю на праве собственности, отнюдь, однако, не выходя за эти тесные пределы, ибо в средние века землевладение носило далеко не один только характер частно-правного обладания. Землевладение сельское допускалось для евреев лишь под условием обработки земли их же руками, при том без сообщения им каких-либо связанных с землевладением вотчинных или публичных прав. Для евреев пришлых ограничения удерживались и тогда, когда для издавна осевшихся эти ограничения более или менее сглаживались. Во многих немецких партикулярных законодательствах эти и подобные ограничения удерживались даже в текущем столетии.

Раньше других в Пруссии (с 1812 г.), затем в Австрии (в 60-х годах), наконец, в Германской империи право свободно приобретать земельные участки предоставлено всякому подданному независимо от исповедных различий. Явным образом обособление права частного от публичного, разложение старых союзных форм, распространение на всех подданных общих обязанностей в отношении к союзу государственному, сознавшему в эту пору свое действительное господство над каждым отдельным человеком, кто бы он ни был, широко раскрыло в области права пути общения для всех людей, без различия племени, религии, социального положения и прочее.

Время господства этого нового порядка вещей еще, однако, очень непродолжительно, чтобы дать основание заключить, в какой мере на самом деле особности племенные и исповедные сгладятся и уступят действию этого призыва всех людей к правообщению на условиях полного равенства. Самый этот призыв составляет продукт изменений юридического сознания европейских народов. Евреи признаны, наряду с другими, к полному правообщению (это пассивная сторона дела). Но преобразуется ли и в еврейской общине правосознание в том же направлении от особого к общему (активная сторона), - это именно и покажет будущее...

Главнейший вид юридического обмена, который практиковали евреи в средние века, составлял мелкий торг и денежные обороты. В то время когда операции процентного денежного займа были запрещены каноническим и светским законом для христиан, евреям не только дозволялись эти операции, но долгое время размер дозволенного роста для займа у евреев, силой особых привилегий, был крайне высок. Лишь после XVI в. начинается уравнительное движение законодательства в этом вопросе для заемных сделок христиан и евреев, и в наше время законы о росте отменены одинаково для всех и все одинаково подлежат ответственности за ростовщические проделки, направленные на эксплуатацию нужды, неопытности, легковерия, по имперскому, напр., закону 24 мая 1880 года (о чем подробно позже, в учении об обязательствах).

Особого рода привилегия, крайне распространенная в средние века, заключалась для евреев в том, что проданные и заложенные им движимости, хотя бы они были отняты силой или украдены, не подлежали возврату по иску собственника, иначе как под условием уплаты долга или цены, за которую вещь была куплена. Одна из старейших привилегий этого рода для евреев города Шпейера, от XI в., требовала от ответчика еврея только присяжного (по еврейскому закону, juramentum secundum legem suam) показания цены вещи. Это правило, в значительно измененном виде, стало впоследствии общим для добросовестного приобретения движимостей в различных условиях (о чем позже, в системе вещн. прав), совершенно независимо от племенных и исповедных свойств заинтересованных.

К этим главнейшим пунктам различия, а затем постепенного уравнения правоспособности евреев в сфере гражданских правоотношений (о праве брачном мы не говорим, так как этот вопрос разрешается заменой исповедного брака безъисповедным, о чем было говорено выше и подробнее будет указано в праве семейном), присоединился вопрос о праве евреев приобретать ученые степени, не по любым наукам*(60), a по юриспруденции в особенности. Затруднение возникало в виду де особого свойства предметов познания для доктора обоих прав (juris utriusque d-r, т. е. juris civilis и сапоniсi), а также докторской присяги. Натурально, весь вопрос в том, какие требования будут поставлены для доктора по каноническому праву. Если здесь нужна не наука только, а также и вера, то сами евреи, конечно, откажутся искать такой ученой степени. И наоборот, от кого бы ни исходили заслуги чисто научного характера для области правоведения, канонического или светского, никакое ученое собрание, конечно, не откажет их признать, раз дело идет только о науке. Несомненно, что последняя точка зрения становится вместе с временем господствующею.

Вопрос о правоспособности этих инородцев в России представится нам в более простом виде, когда мы уяснили себе, хотя в некоторой степени, его перипетии на Западе.

Собственно в той части русского государства, в центре России, где выросло, стало могучим национальное русское сознание н определился существующий государственный строй, вопрос о евреях долгое время сливался с вопросом о положении инородцев и иноверцев вообще. Поэтому совершенно справедливо замечание И. Е. Андреевского в его юношеском еще труде. "О правах иностранцев в России. С.-Петербург 1854 г.": "в древнейшее время в нашем отечестве допускались к поселению и жительству в городах лица всякой нации и вероисповедания, а потому и евреи" (стр. 125). Еще к вел. кн. Владимиру приходили "жидове хозарстии" и т.д. (см. указан. книгу). Со времени Мономаха в восточной Руси евреев было мало (стр. 126). Опасность исповедная, влияние еврейской пропаганды, ересь жидовствующих, устранялась, как и всякая подобного рода угроза исповедной чистоте, тем же обычным в ту пору орудием "очищения" - огнем, какое мы видим и на Западе в соответствующее время.

Не только в старой России, но и в Империи "еврейский вопрос" трактуется без особых затруднений, когда этот вопрос беспокоит государство, власть светскую. И так, еще в первой половине XVIII в., закон предписывает "жидов высылать, которые на Украине и в других городах империи российской поселились, и впредь ни под какими образы в Россию не впускать, а золота им с собою из России не вывозить и менять золотые их деньги на медные" (П. С. 3. N 5063). Так в указе 1727 года. Тоже и позже, при Елизавете. Указы позднейшие только подробнее определяют, какие именно монеты золотые на какие медные надлежит разменивать при выезде евреев (NN 8673, 8869 и мног. друг.). Речь явно идет о евреях иностранцах, приходивших за рубеж из местностей, в ту пору еще не воссоединенных с центром. Подробные указания медных пятаков, полушек и проч., коими велено было рассчитывать приезжих за их червонцы, золотые ефимки и проч., свидетельствуют, быть может, об ухищрениях старых исполнителей закона обходить его вовсе под предлогом недостаточной определительности.

Во всеоружии власти является закон светский, когда опасность от иноверцев грозит чистоте русской церкви. Еретикам угрожает смерть (см., напр., П. С. 3. N 1103)*(61). Басурманы теряют право владеть населенными (православными) имениями, если не хотят принять Св. крещения (N 2778). Мы имеем случай совращения из христианства именно в еврейство, которое подвергает и совратителя и совращенного тяжкому наказанию. Еврей Борох совратил в иудейство капитан-лейтенанта Возницына, который и был обрезан. Жена Возницына сделала донос на мужа. Капитан-лейтенант Возницын был, приговорен, вместе с Борохом, к смертной казни чрез сожжение. Г-жа Возницына за донос била награждена сотнею душ крестьян с землею и принадлежностью (там же, N 8612, 8725).

Совершенно в ином виде представляется тот же еврейский вопрос для западной окраины России, долгое время развивавшейся особо от ее естественного центра.

До самого последнего времени судьба Литовского государства, и тем более литовских евреев, была до крайности недостаточно освещена и в польской и в русской исторической и юридической литературе. По отношению к евреям Литвы, за исключением "Исторического исследования о правах литовско-русских евреев" Ф. И. Леонтовича, ни один из трудов предшествующих и последующих писателей не стоит, по мнению профессора С. А. Бершадского, на высоте задачи. Лишь в 1883 году появилась вполне солидная разработка этого предмета, в смысле обилия материала, до тех пор скрытого в архивах, и тщательности его изучения, в известной монографии профессора С. А. Бершадского "Литовские евреи" 1388 - 1569 г. Петербург 1883 г. Мы можем пожалеть только, что работа обнимает главным образом два века (от конца XIV до XVI в., и лишь в главе первой пределы времени взяты шире). Но и этого довольно, чтобы ответить на интересующий нас вопрос.

Что же находим мы в этой двухвековой истории литовского еврейства для освещения их юридического положения в Литве?

Буквальное повторение тех же явлений, коими знаменуется история евреев в любом государстве Запада в эпоху слабого развития государственной власти, в условиях феодального режима.

Это, прежде всего, совершенно изолированное положение еврейской общины среди чуждой ее интересов местной жизни. Земские господа гарантируют посредством привилегий евреям неприкосновенность жизни, имущества, чести и все тех же промыслов, какие нормально предоставляли им земские владыки на Западе. Есть буквальные повторения тех самых льгот для еврейского торга и денежного обмена, какие известны из XI века на Западе. Конечно, и тут все эти льготные письма покупаются еврейскими общинами не одною только дорогою ценой денег, но и еще более тяжкими последствиями неуверенности положения евреев среди эксплуатируемого ими и главным образом чрез них, не всегда в их только пользу, низшего населения.

Мы не имеем интереса описывать на новых местах, среди других людей, все тех же знакомых из сделанного выше очерка сменяющихся явлений: то этих привилегий, то этого бесправия, которое переживали евреи в Литве, тем более, что все эти картины мастерски изображены пером названного выше историка.

По-видимому, в очень мало изменившемся порядке средневекового быта "еврейский вопрос" принят русским государством в составе универсального преемства западнорусской окраины, как одна из самых трудных для разрешения проблем государственной мудрости.

Сто лет назад, говорит профессор Бершадский, литовские евреи перешли в русское подданство, сто лет существует в России "еврейский вопрос".

Это - вопрос, с одной стороны, о внутреннем строе еврейской общины. На него в разное время русское законодательство отвечало различно, сперва противодействуя кагальной организации (при Екатерине), затем, и поныне, признавая ее.

С другой стороны, вопрос о евреях, со времени присоединения западного края и частью южных окраин, есть вопрос общей гражданской правоспособности этих инородцев.

Долгое время эта сторона дела не представлялась вовсе настоятельною для разрешения, ибо не для одних евреев, а совершенно также и для коренного русского населения вопрос об общей гражданской правоспособности составлял лишь благое вожделение, казалось, не скоро еще имевшее перейти в действительность. В настоящее время общая гражданская правоспособность составляет, как было видно выше, достояние всех русских подданных, частью и иностранцев. В каком же виде представляется нам вопрос о правоспособности евреев в действующем ныне русском законодательстве?

Из многих законодательных актов последнего времени возможно заключить с полным основанием, что современное положение дел рассматривается самим законодателем как переходное, временное, т. е. имеющее силу впредь до общего пересмотра законодательства о евреях. Мы не можем прямо утверждать, что вопрос о равноправности и для евреев есть уже утвердительно решенный в принципе; но нет никаких сомнений, что мы не удаляемся от разрешения вопроса в этом смысле, а приближаемся к нему.

Чтоб ориентироваться в действующем праве надо различать: А, ясным образом выражающееся в массе законов стремление не нарушать насильственно, по крайней мере в общем, старых основ обособленного еврейского быта;

В, с другой стороны, вполне определенно обозначившуюся задачу законодателя выводить отдельные лица и некоторые группы из их устаревшей исповедно-племенной организации и ставить их в непосредственную, прямую связь с государством; наконец.

С, меры, направленные против расширения равноправности, так сказать, фактическим путем, в обход закона, при наличности, удерживающей еще силу старой союзной организации. К законодательным мерам 1-й группы, А, следует отнести, прежде всего, кагалъную организацию евреев, весьма развитую (о чем здесь мы не будем говорить в особенности), внутри которой закон допускает обязательные денежные сборы (коробочный), предназначаемые для общественных потребностей евреев (см. для современного положения законы о состоян., т. IX, изд. 99 г. Прилож. к ст. 816). С этой особой общественной организацией тесно связан чисто исповедный характер институтов брачного права у евреев и отдельный порядок ведения метрических записей (тт. IX, ст. 913 - 921, и XI, уст. иностр. исвовед., с измен. по изд. 1896 г.). Обособленная сфера брачного права, семьи, семейных властей и обязанностей, связанных с этим отношений родственных, по наследованию, по интересам общественным, делают жизнь массы еврейского населения замкнутой и только внешним образом прикасающейся к иноплеменному и иноверческому для них обществу христиан.

Эти главные черты, определяющие положение евреев в составе русского населения, дают результаты очень тяжелые не для общины еврейской, конечно, а для отдельно взятых членов этого племенного союза. Не всегда возможно назвать правоспособность евреев приниженною, но она всегда является условленною этой связью еврея с его племенем и исповеданием; она никогда не становится вполне свободной и равной с другими в смысле общего гражданского права.

Русский еврей не может стать ныне, в теперешних условиях, вполне свободным и равноправным, в смысле общего права, иначе как разорвав навсегда связь с союзом, к которому он принадлежит, а это достигается лишь переходом в одно из христианских исповеданий. До тех же пор пока эта связь не нарушена, правоспособность еврея будет составлять ту или другую степень приближения к общей гражданской правоспособности, а не всю полноту ее.

Руководящий, для определения юридического положения евреев, принцип нашего законодательства состоит в том, что евреи, русские подданные, подлежат общим законам во всех тех случаях, в коих не постановлено особых о них правил (IX, 767).

Однако, для евреев, русских подданных вообще, пока не возникло особого основания для изъятия, существует так называемая черта оседлости, которою и ограничивается их право свободно выбирать себе место жительства. Эта черта оседлости определяется крайне разнообразными и разновременными положениями устава о паспортах и беглых (т. XIV). Здесь, прежде всего, удерживается для них свобода жительства и переселения в пределах губернии Царства Польского, в северо- и юго-западном крае, в Бессарабии и Курляндии, в Шклове (Лифляндской губ.), с некоторыми изъятиями для отдельных городов (Киев) и с особыми правилами для других городов (Николаев, Севастополь) и областей (Войско-Донское)*(62).

Это одна сторона дела.

Другую сторону дела, В, составляет эманципационное движение русского законодательства по еврейскому вопросу. В связи с этим идут попытки евреев выйти из стесненных условий правоспособности, в обход закона, сохраняя связь с еврейской общиной, против чего направлена другая серия законов С, о которой мы будем говорить здесь же.

Эманципационное движение на западе совершилось ныне абстрактным провозглашением равноправности гражданской для всех, независимо от различий исповедных. Таким образом, по мере того, как развивался свободный обмен интересов в области ремесел, искусств, промышленности, торговли, знаний, для населений западных территорий, государства западные уничтожали старые рамки обособленной правоспособности разных групп населения и заменили их нормами общего права. Нельзя утверждать, чтобы вместе с формальным признанием в принципе равноправности христианских и еврейских подданных, в западных государствах исчезли признаки разобщения в правосознании этих различных групп населения. Обе продолжают еще в некоторой степени обнаруживаться и принимают по временам угрожающий характер, но при сильно развитых и хорошо дисциплинированных органах государственной власти опасность столкновений предупреждается и устраняется без большого труда.

При совершенно иных размерах задачи, в других исторических условиях, русская законодательная власть идет к цели сближения правоспособности христиан и евреев другим путем, т. е. она расширясь на евреев в той или другой степени общую правоспособность, по исследовании признаков надежности такого сближения для отдельных лиц или для отдельных групп, так сказать causa cognita, a не абстрактно, не для всех и каждого.

Опять и здесь, в этом методе действия, мы видим для еврейского населения то же, что можно наблюдать в истории русского права для других государственных состояний. И для других состояний повышение гражданской правоспособности развивалось сперва для отдельных лиц и групп, а затем было расширено на целые классы лиц.

Этот метод применяется в одинаковой мере к евреям иностранным, идущим в Россию с западной и восточной границы, и к евреям русским подданным.

Евреям-иностранцам, недопускаемым вообще ко вступлению в русское подданство (положение комит. министр. 29 июля 1824 г.), предоставляется право пребывания, на более или менее льготных условиях, в России наравне с другими иностранцами, лишь по особому каждый раз усмотрению. В черте оседлости евреи-иностранцы допускаются лишь в ряде указанных законом специальных случаев (раввины, медики, учредители фабрик, мастера; последние с допущением присяги на подданство чрез 5 лет пребывания. См. уст. о пасп., ст. 289 290 и след.; для евреев, приходящих с востока, см. там же ст. 12, л. VI).

Евреям-подданным дозволено селиться вне черты оседлости:.

a) если они принадлежат, в продолжении указанных законом сроков, к купечеству 1-й гильдии и неопорочены судом, при чем им предоставляется иметь прислугу и приказчиков, тоже неопороченных судом, в определенном числе;

b) этими же льготами пользуются, в той или другой мере, кончившие курс высших учебн. заведений, учащиеся фармацевты, фельдшера, бабки, также практиканты по этим отраслям медицины, магистры и доктора разных университетских факультетов (там же, ст. 12, п. I и II) подробности опускаем.

Временное пребывание дозволяется вне черты оседлости на очень различных основаниях и обыкновенно на короткие сроки или для достижения известной цели (обучение), или для упражнения мастерства, указанных в законе промыслов, с отдельными многочисленными руководящими правилами для столицы, для других городов, для времени ярмарок и проч. (там же, ст. 157 и след.)*(63).

Наряду с этими расширяющимися рамками общения, в законодательстве, особенно с начала 60-х годов, ясно обнаруживается стремление расширить пределы общей гражданской правоспособности на евреев без всяких особых условий и исследований в каждом отдельном случае. В составе действующего Свода мы имеем статьи 779 и 780, каждую с двумя примечан., т. IX, которые дозволяют евреям, в черте общей их оседлости, равно как и везде, где дозволено им постоянное пребывание, приобретать недвижимую собственность всякого рода, кроме имений населенных. Этот в высшей степени важный успех русского законодательства в направлении к равноправности был, очевидно, компрометирован какими-то обстоятельствами, которые нам трудно разъяснить, и мы видим в последующих законодательных актах обратный ход, правда, не во всем объеме действия льготного закона, но все же в значительных его пределах. Закон 3-го мая 1882 года, в виде временной меры, до общего пересмотра, в установленном порядке, законов о евреях, воспрещает евреям впредь вновь селиться вне городов и местечек, с допущением в сем отношении исключения только относительно существовавших до 82 года еврейских колоний, занимающихся земледелием. Этим же законом приостановлено временно совершение купчих крепостей и закладных на имя евреев, засвидетельствование арендных договоров на недвижимые имущества, доверенностей на управление и распоряжение таковыми (т. IX, там же). Закон этот имеет применение лишь в губерниях постоянной оседлости евреев*(64). Натурально закону этому обратной силы не присвоено, и успевшее образоваться еврейское землевладение не устраняется, так что евреев нельзя назвать неправоспособными владеть недвижимостями в этих краях, и сила закона направлена лишь против дальнейшего расширения наличного еврейского землевладения посредством указанных в положении 3-го мая способов (там же, см. еще ст. 781 и следующ.).

Крайне важен для правообщения вопрос о черте оседлости и о землевладении, о свободе обмена и приобретении недвижимостей вообще. Но рядом с этим высокую степень важности имеет для этой же цели право брачное и договорное вообще.

На вопросах брачного права и семейного союза вообще испытуется очень тяжело метода повышения правоспособности индивидуальной, для каждого особо, causa cognita, какой следует наш законодатель. Брак есть у вас, и не для одних евреев, институт не чисто цивильный, а цивильно-религиозный. Таким образом, недопущение евреев к браку с христианами и обратно не составляет для той или другой стороны редукции ее прав, а есть последствие характера института и у тех и у других. Но, затем, возможно, что семья, уже образовавшаяся, подвергается влияниям разных исповеданий. Для этих случаев наш закон определяет, что последующее обращение одного из супругов в православие не ведет к расторжению брака ipso jure, a лишь эвентуально, если того потребует другой супруг (X ч. 1 ст. 81). Итак, брак продолжается между евреем и православным.

Но сообщает ли свободный от ограничения чертой оседлости супруг это право другому подобно тому, как супруг высшего состояния сообщает право состояния другой стороне, если она по состоянию ниже, или, по крайней мере, не отнимает прав высшего состояния? На сей раз эта аналогия не имеет места. Супруг православный не будет определять своей повышенной правоспособностью умаленную правоспособность другого. Даже прямо наоборот. Законодатель, опасаясь, по-видимому, таких браков, как средства найти новый путь к нарушению черты оседлости, стало быть действия in fraudem legis, определяет, что ни муж, ни жена, вследствие такого брака, не приобретают права выбора постоянного жительства вне черты оседлости. Таким образом и на новокрещенного христианина, если его прежний брак с евреем не расторгнут, распространяется, в виду ст. 103 т. X, ч. L, закон о черте оседлости (ст. 81 там же in fine).

Для регулирования положения детей в браках, коих исповедная природа изменяется переходом родителей в христианство, закон установляет: а) на случай принятия обоими супругами св. крещения, совершение сего таинства и над малолетними детьми их, не имеющими более семи лет от роду; b) если же принимает христианство один отец и одна мать, то в 1-м случае крещению подвергаются сыновья, в последнем дочери (IX, 777).

Любопытен вопрос об усыновлении. Если евреи имеют все права русских граждан, то, натурально, они могут и усыновлять, опять, однако, только для той цели, какая дается усыновлением; а посему усыновление евреем имеет место только в отношении к единоверцам, и при этом, по разъяснению правительствующего сената, усыновление евреями, пользующимися свободой местожительства, действительно только по отношению к тем единоверцам, которые сами имеют право проживать повсюду в империи (т. IX ст. 769, 772).

Закон 12 марта 1891 года о детях узаконенных и усыновленных рассчитан, что касается узаконений, только на христианских подданных империи и к евреям и иноверцам вообще не имеет применения (ср. разд. III); что касается усыновлений, то усыновление лиц христианского исповедания нехристианами и сих последних лицами христианского исповедания воспрещается (разд. IV, п. 4), а также лицам раскольничьих и иных сект запрещено усыновлять православных (там же, прим.). Совершенно так, как по вопросу о действии перехода одного из супругов-евреев в христианство на права другого селиться вне черты оседлости возникли сомнения, которые разрешены были не в пользу освобождения от черты оседлости, также и по вопросу об усыновлении в практике возникали сомнения о сообщении усыновителем-евреем, имеющим свободу выбора места жительства, этого права усыновленному еврею для которого обязательна черта оседлости. На этот вопрос мы находим ответ в собрании узаконений за 1889 г. N 298, и этот ответ отрицательный.

В связи с довольно тесным прикосновением вопросов права и интересов исповедных в старом нашем законодательстве находилось воспрещение христианам вступать с евреями в договор найма для постоянных домашних услуг, очевидно, в целях предотвращения соблазна близкого общения с иноверцами. Женщины - христианки, нанимаемые евреями хозяевами для приготовления пищи и белья служителям из христиан, также для фабричных работ, должны были иметь отдельные помещения. Существовали также некоторые ограничения для найма мастером подмастерьев из христиан (ст. 2209 - 2211 стар. изд. X т., ч. I; уст. о пред. и прес. преступл. установляет подобные меры и для некоторых сектантов, а скопцам воспрещено принимать к себе в семью чужих детей под каким бы то ни было видом). Высочайшее повеление 28 апреля 87 года отменило стеснительные для найма евреями христиан меры, свидетельствовавшие скорее о слабости органов юстиции, чем о действительных опасностях для интересов христианского исповедания, и заменило их простым воспрещением нанимателю-еврею препятствовать нанятым христианам чествовать праздники и выполнять религиозные обязанности, под страхом денежного взыскания, по приговору мирового судьи, не свыше 50 рублей (Уст. о наказ. налаг. мир. суд. ст. 42, а также т. XIV Уст. о пред. и прес. преступ. ст. 88; Уст. о промышл. ст. 364, 382 и друг.). Вопрос о силе договора поставлен врозь от вопроса о преступных действиях, право гражданское от полицейского и уголовного закона, и с этим вместе тотчас явилась возможность отменить стеснительную старую меру предупреждения - пресечения преступлений и расширить действие общей нормы договорного права на круг лиц, не связанных ни племенем, ни исповеданием.

После этой важной нормы, идущей путем расширения правоспособности на всех граждан, надлежит отметить другую меру последнего времени, хотя и не прямо из области права частного, направленную, "впредь до издания особого по сему предмету закона", против допущения лиц нехристианских исповеданий в число частных поверенных при уездных съездах, иначе как с разрешения министров внутренних дел и юстиции по представлениям председателей съездов (собр. узак. за 90 г. N 398). Для принятия в число присяжных и частных поверенных вообще подлежащими судебными установлениями и советом присяжных поверенных нехристиан требуется, тоже до издания особого закона по этому предмету, представление председателей судов и советов прис. повер. министру юстиции, от разрешения коего и зависит вступление не-христианина в состав поверенных (собр. узак. 90 г. NN 127 и 1031, ныне Общ. учр. суд. уст. 92 г. ст. 380 прим. и 407 прим.).

Мы этим заключаем наше обозрение условий, видоизменяющих гражданскую правоспособность отдельных лиц. Несомненно, многие детали остаются в стороне и подлежат изучению в ближайших практических целях по подлинным источникам.

§ 21

Имя и местожительство лица. - Неодинаковый юридический смысл принадлежности лицу имени. - Метода именного обозначения лиц в Риме и в новое время. - Наши легальные нормы. - Двоякое значение имени. - Преобладание полицейского или юридического момента. - Иск.

Во всех перипетиях того движения, которое мы называем цивильным обменом, во всех актах этой драмы, лицо, каким бы оно ни было, отдельным ли правоспособным человеком, или союзом лиц и установлением, фигурирует ныне нормально с особым, связанным так или иначе с его индивидуальностью именем, прозванием, фирмой. Господствующий тип конкретного гражданского правоотношения в современном быту есть именной. Не только в вопросах правоотношений семейных, кто отец, сын, супруг, наследственных, от кого идет, кому поступает наследственная масса, но и в обыденных сделках найма, купли, особенно недвижимостей, займа, залога, лица, вступающие в гражданскую сделку, должны быть поименно известными. Явления безъименного обмена, при помощи предъявительных бумаг, билетов, марок, если и исключают известность именную соучастников, то только до той минуты, пока операция совершается бесспорно. При первой потребности в содействии суда необходимость именной известности сторон, их местожительства выступает в этих безъименных операциях тотчас же на первый план, как и в именных сделках в правоотношениях.

Однако, учение об имени лица, как существенном элементе его известности и осуществимости правоотношений и притязаний гражданских до последнего времени недостаточно обращало на себя внимание цивилистов и остается еще, особенно у нас, крайне мало разработанным в деталях важных особенно для лиц и правоотношений гражданского типа.

Какой юридический смысл имеет имя лица для его правосостояния, для его дееспособности в гражданском обмене? Составляет ли имя простой признак человека, как и всякая другая примета, отличающая его от других? Есть ли это только средство для цели отличия одного от другого, или имя, индивидуальное определение лица, физического в юридического, условным способом именного его обозначения составляет непременный элемент гражданской личности, без которого самое существование личности, ее особность, ее цивильные функции или совершенно невозможны, или крайне затруднены? Наконец, не составляет ли этот непременный элемент известности лица в его цивильных функций его права? И если так, то какая природа и какое содержание этого права? Составляет ли притязание лица на имя, коим его обозначают в гражданском быту, его гражданское право, которое он может защищать такими же юридическими средствами, каким он защищает другие свои права, свою честь, личную неприкосновенность, имущество, или это право иной формации, иного юридического состава? Каким методом мы обособляем одно лицо от другого, присваивая ему имя? Одинаковы ли приемы такого обособления для отдельных людей и для союзов, для граждански правоспособных установлений?

Очевидно, весь этот ряд вопросов относится к любым категориям лиц, и нам придется не раз, в различной связи, касаться этого вопроса. Но так как и в составе союзов и независимо от этого правоспособный человек одинаково отличается от других в современном гражданском быту именным его обозначением, то мы рассмотрим вперед вопрос о гражданском имени, принадлежащем отдельным людям.

С обладанием известным именем для лица может соединяться более или менее непосредственный интерес имущественный, иногда прямо денежный. Мы наблюдаем это свойство известного имени как ресурса обогащения, как экономического достояния в особенности в вопросах торговли и промышленности. Связанное с известным изобретением или с известной отраслью торговли, промышленности, имя может представлять собою настоящее богатство для его обладателя. Им условливается успех промышленного предприятия, оно обеспечивает своему обладателю обширную клиентелу*(65). Тоже может давать одно имя литератору, композитору, исполнителю сценическому, музыкальному. Задача ограждения имущественного интереса, который связан с обладанием или пользованием именем в этом смысле промышленной, торговой, артистической ценности или экономического блага составляет в праве специально разработанную область институтов права авторского, торгового, промышленного. В этом специфическом применении имя автора, творца, предпринимателя, торговца, артиста не связано прямо с тем учением, которое мы имеем здесь рассмотреть, и где имя составляет принадлежность лица не только в связи, но и совершенно независимо от специфических интересов того или другого рода для его носителя.

Задачу изучения нашего составляет имя как средство индивидуального обозначения лица, когда лицо является в любой роли, активной или пассивной, в общем обмене гражданских правоотношений, начиная с его рождения, через все перипетии этого обмена, до прекращения его цивильной личности.

В способе обозначать индивидуума для этой цели мы видим разные методы. Известность лица может быть достигаема через присвоения ему, чисто индивидуального имени, прозвища, на которое отзывается именно это лицо. Этот способ, однако, уже в латинской практике не удовлетворял потребностям обозначения лица именно в обмене цивильном. Уже в Риме для этой цели издавна служили более сложные методы именного обозначения лиц указанием прозвища всей группы лиц (семьи, рода), к которой принадлежит данный субъект, - это nomen gentilitium, вместе с этим особого обозначения именно этого, данного члена группы, рrаеnomen. К этим двум обозначениям, из коих нередко уже указание одного признака семейного имени или фамилии было достаточно, чтоб выделить и характеризовать в общем цивильном смысле данного человека, у мужчин, для избежания смешения одного с другим, присоединялось еще третье - cognomen лица. Этим способом выделялась ветвь известного рода или семьи, которую нередко надлежало обособить преимущественно в родах знатных людей, которые продолжительное время и в большой группе лиц пользовались общим родовым именем. В простом классе ограничивались двумя обозначениями, которые показаны выше.

В новое время можно повсюду встретить признаки той же смены методов обозначения лица именем, то индивидуальным, особым для каждого прозвищем, то двойственным, из коих одно имя составляет принадлежность группы лиц, другое известного индивидуума этой группы.

Вместе с обособлением и развитием гражданских правоотношений и гражданского обмена, в интересах его постоянства и известности, право лица именовать себя так или иначе, свободно признавать своей принадлежностью то или другое имя, уступает соображениям объективным, требованиям порядка, необходимости. С этим вместе, сохраняя по отношению к имени, к выбору его известную свободу, лицо, раз сделав такой выбор, теряет право менять свое имя по усмотрению и не только пользуется этим именем, когда это отвечает его интересам, но не в праве ни присваивать себе чужого имени, ни скрывать свое имя, когда известность его необходима в интересах его противника, рискуя иначе поставить себя или в положение еще более тяжелое, чем при объявлении своего имени, или прямо подвергнуть себя ответственности с характером карательным.

Вот в этих пределах сочетания элемента свободы и порядка проходит в различных землях запада исторический постоянный процесс юридической обработки именного обозначения лица.

Долгое время во Франции эти сочетания своего, личного имени (латинское praenomen, даваемое при крещении обыкновенно новорожденному, но иногда в взрослому, при его переходе из одного исповедания в другое) и наименование группы, к которой принадлежит лицо (это семейное достояние, nom de famille, обыкновенно наследственное в известной группе лиц), определялись обычаями и носили часто на себе все черты своего локального, профессионального происхождения. Для знати это имя осложнялось еще присоединением наименования его сеньории, его вотчины.

В половине 16 века, очевидно, в пору обособившегося и расширившегося гражданского обмена, положительный закон, ordonnance Henri II (1555 г., дан в Amboise) обязательность употребления неизменного имени (fixite du nom) была санкционирована угрозой штрафа в 1000 ливров и наказания за подлог.

Ученая обработка вопроса видна у французов тоже весьма рано, уже во второй половине XVI в.*(66).

С этими элементами строения имени для гражданских целей Франция пришла к современному положению дела, которого мы здесь не будем рассматривать отдельно для этой страны, ибо те же основы этой практики, которые определились во Франции, видны и в нашей действующей системе, с незначительными уклонениями в подробностях.

Натурально, в тех кругах, где личность отдельного человека еще слабо выделилась из союзного быта, где личный гражданский обмен мало развит, там и ныне господствуют обычные нормы и применение легальных требований встречается главным образом в случаях преступных покушений к обманам или подлогам.

В разных немецких территориях прямое вмешательство легального авторитета в эту область частного права с угрозой наказаний и денежных штрафов, особенно в Пруссии, мы находим лишь в истекшем столетии. Но и в теперешней практике общие легальные нормы далеко еще не вытеснили обычных локальных способов пользоваться теми или другими именами. Таким образом в некоторых частях рейнских провинций замужние женщины продолжают именоваться девичьими фамилиями*(67); в Вестфалии к имени приобретателя имения присоединяют название приобретенного имения, независимо от норм легальных*(68). Чрезвычайно, натурально, для юридической конструкции этого явления существенно, насколько лицо в своей гражданской жизни обязано держаться раз принятого им личного именования и насколько оно в этом отношении свободно.

Немецкая цивилистическая литература*(69) этого вопроса и практика немецких судов допускает, без вредных для силы акта последствий, собственноручное подписание не только частного документа, но и нотариального постоянно употребительным для этого лица именем, хотя бы это было свободно-выбранное или вымышленное имя, совсем не подлинное для него, его псевдоним*(70). Немецкий новый кодекс допускает это, натурально, не в целях обмана, не только в частных, но и в нотариальных актах (код. 96 г. ст. 126). Даже завещание собственноручно подписанное может носить не подлинное имя завещателя, а то, которое он обычно употребляет в деловых своих подписях*(71).

Только там, где юридическая сделка имеет публично достоверный характер и совершается с соучастием публичного органа (напр. занесение в Вотчинную книгу), требуется употребление обязательного для лица, а не свободно им употребляемого в жизни имени. Нельзя, натурально, искать или отвечать на суде, прикрываясь псевдонимом.

И так, тут, в сфере гражданского права, в употреблении имени легко различить два течения, одно свободное, отражающее как бы старое обычное право, и другое, стесняющее эту свободу, фиксированное силой закона. Но это стеснение для чисто частных операций ограничено довольно узкими пределами в общежитии.

Употребление псевдонима не мешает реквизиту постоянства и известности именного обозначения лица (fixite).

Но, натурально, не здесь центр тяжести рассматриваемого учения. В дальнейшем мы остановимся на юридических нормах, практикуемых современными законодательствами, особенно у нас, в применении именно к обязательному именному обозначению лица.

Для этой цели служит один раз навсегда избранное лицом, упражняющим отцовскую власть по отношению к новорожденному, имя, praenomen, с которым данное лицо, в отличие от других членов той же семьи, начинает и с которым оно оканчивает свое особое в гражданском быту личное существование. Не всегда именно родной отец дает это наименование, ибо есть случаи, где родной отец или уже не существует, или неизвестен. Для внебрачных детей это будет мать, крестный отец, offieier de l'etat civil, духовное лицо, выполняющее требу. Этот в ближайший момент к рождению образующийся признак отдельного гражданского существования человека обыкновенно остается неизменным на всю жизнь, Если praenomen меняется, то разве при перемене исповедания, если в обряде наименования исповедный момент имел определяющее значение. И так, записанное в метрике раввином при обрезании младенца мужского пола или при наречении младенца женского пола имя (т. IX ст. 913, 770, 771) будет при переходе этого лица в христианское исповедание заменено именем, которое ему дадут при крещении (772, 777, уст. ин. исп. прил. к ст. 7 ст. 6).

Наиболее общий способ обозначения лица именем, для громадного большинства христианского населения империи, связан с таинством крещения, обязательно совершаемым над новорожденным в краткий после рождения срок, согласно правилам исповедания, с занесением крестного имени, со времени введения метрик, в узаконенную формуляром графу первой части метрических книг*(72).

Этот общий и весьма существенный момент обособления лица через присвоение ему имени представляет собою в теперешнем порядке нормально достаточную неподвижность (fixite), чтобы служить средством для поименной индивидуализации*(73) всего состава населения.

Но этот момент, взятый отдельно, совершенно недостаточен, для той цели, которой должно служить обозначение лица именем. Это обозначение лица его именем достигает только тогда цели, когда оно поставлено в связь с именем отца, от коего происходит данное лицо, и отличительным для этой семьи общим для всех ее членов семейным наименованием, фамилией или прозвищем.

Наши метрические записи для обозначения родившихся в браке младенцев предполагают известность имени отца (и матери) и его фамилии (см. формуляр в прилож. к ст. 861 т. IX).

Если по отношению к личному имени младенца нельзя говорить о праве его быть названным тем или другим именем (по святцам, или как во Франции и в Германии, по усмотрению отца)*(74), ибо одним этим обозначением он ничего не приобретает и ничего не теряет в гражданском смысле*(75), то для обозначения связи лица с известным отцом и с известной семьей лицо может иметь действительно притязание, которого нельзя произвольно у него оспаривать*(76).

Однако, обозначение лица не только его личным именем, но рядом с этим отчеством и фамилией не ограничивается теми случаями, где данное лицо может иметь притязание на связь с известным отцом и известной семьей. Эти три именные признака рассматриваются как необходимые и вне сферы цивильных интересов лица; и там, где их не дано силой вещей (рождение внебрачное, или дитя есть подкидыш), закон требует их не в цивильных интересах их носителя, а в целях точного и удобного способа индивидуализировать данное лицо, отличить его от других (см. напр. т. X ч. I ст. 140 и примеч.).

И так, сочетание трех указанных признаков может служить выражением определенного status, семейного, сословного и проч. положения лица и быть неразрывно связано с чисто цивильными притязаниями индивидуума; но оно может для отдельного человека служить исключительно средством его индивидуального, отличительного от других людей именования, совершенно так, как служит псевдоним, свободно избранный человеком для постоянного пользования, или как условное наименование союза, предприятия, анонимного товарищества.

В первом случае в юридическом строении гражданского имени лица элементом практически преобладающим будет цивильный, могущий стать предметом спора, предъявленного носителю известного имени со стороны заинтересованного, который не допускает ни признаков принадлежности данного лица к такому то союзу семейному, родственному, ни вытекающих из этой принадлежности консеквенций. Во втором, наоборот, преобладающий момент конструкций; будет не этот субъективный интерес, не это личное притязание носить это, а не иное имя, а общая необходимость, социальная цель различения одного человека от другого.

И так, одного общего принципа для определения юридической природы имени нельзя найти в различных случаях его применения. С присвоением лицу достаточно индивидуализирующих его именных признаков, имени, отчества, фамилии, будет, в известных условиях, нераздельно соединяться его личный цивильный интерес. Это цивильно-полицейский институт с преобладанием цивильного элемента. Здесь раз принадлежащий лицу его status, особенно status familiae, остается его достоянием навсегда.

В другом случае общая основа есть тоже цивильно-полицейская, но с несомненным преобладанием в именном обозначении лица последнего, не субъективного для носителя, а объективного, для общего правопорядка, момента.

Если в первом случае status лица, связанный с признаками, выраженными в его имени, есть обыкновенно неизменный, то во втором, наоборот, он очень легко может подлежать изменению. Семейный status внебрачно-рожденного может, вместо его индивидуального обозначения в целях главным образом полицейских, подняться, улучшиться, исправиться и начать функционировать не для легчайшего только ведения и различения данного субъекта от других, как в союзах и установлениях, как в псевдонимах, прозвищах, даже в кличках, а в его гражданских интересах, в целях подъема его гражданского состояния.

Последнее может иметь место, когда внебрачно-рожденный узаконяется, или одиноко-поставленный, сирый, бедный, усыновляется, вводится в постоянное общение семьи, приобщается кругу лиц граждански более или менее солидарных друг с другом.

Счастливое сочетание условий, где незаконнорожденный, подкидыш, не помнящий родства достигает этой цели его наименования крестным именем, невымышленным, а подлинным отчеством, не произвольной фамилией встречаются несомненно после закона 12 марта 91 года много чаще, чем это было ранее. Но там, где этого сочетания не наступит и где закон все же требует такого полного обозначения лица, не только именем, но отчеством и фамилией и приписки к сословию до совершеннолетия без всякой при этом личной цели, для одного лишь счета*(77), в таком исключительно-полицейском смысле процедуры есть некоторое внутреннее противоречие, которое не может не давать себя чувствовать.

Наша действующая система отличается в этом отношении крайне невыгодно от западных, от французской и особенно от современной немецкой. Мы выше видели в учении об ограничении правоспособности незаконнорожденных, что закон французский допускает связь незаконнорожденного с матерью и известное притязание к ее наследству. Немецкий кодекс идет еще далее, расширяя эту связь и на родню со стороны матери. Таким образом, людей носящих до совершеннолетия все признаки личности, человеческое имя и проч. "для одного лишь счета" несомненно, окажется в этих землях меньше, чем у нас.

При свойственном современной эпохе развитом сознании личности нельзя, без внутреннего противоречия, предъявлять человеку требования носить внешние признаки личного существования исключительно ради порядка. Западные кодексы, насколько возможно, мало разрывают связь этих требований с интересом самого субъекта носить определенное гражданское имя. Наш закон несравненно исключительнее и строже преследует одну идею порядка и в этом отношении, как и в некоторых других. Эго объясняется, тем, что источники западных кодексов несравненно обильнее наших. Там наряду с правосознанием легальным шло свободное развитие обычного и естественного правосознания. Дети не знают отца, ибо родились вне брака, а отчество легко и удобно распознается лишь в строении семьи легальной. Материнство ясно без всяких легальных презумций, по признакам естественной связи. Его признание все шире развивается там, где правосознание не исчерпывается одним легальным источником. Так дело стоит в указанных западных кодексах. Иначе у нас, где все еще с отсутствием закона связано и отсутствие права, без всякой поправки или восполнения из других источников правосознания. Отсюда для связи законной все законные консеквенции; для незаконных не просто консеквенции только внезаконные, но черпаемые из других источников права, а прямое бесправие. Таково было, таковым и поднесь остается положение незаконнорожденных, не узаконенных, не усыновленных. За ними не числится, пока они станут на свои ноги, собственно никакого status, они sine caput, их положение разве на волос отлично от рабского, ибо все же, хотя только для счета, но и они лица, тоже с именем, с отчеством (казенный крестный отец) и даже не без фамилии или прозвания по назначению их воспитателей (см. особенно ст. 140, а также 160 т. X ч. 1). Злая ирония закона, в котором трудно не угадать все еще не замолкшего отзвука негодующей статьи 280 гл. X Уложения 1649 г. (см. выше стр. 367)*(78)!

Натурально, там где имя, отчество и фамилия выполняют их подлинную функцию служить одновременно целям порядка и интересам их носителей, в сфере отношений легальных, наш, закон не отстает от западных образцов с развитии деталей.

В этих пределах имя лица есть не только его право, но нечто большее всякого отдельно-взятого гражданского притязания, всякого отдельного права в субъективно цивильном смысле. Это не только знамение права, но в тоже время знамение личности, с коим связано не отдельное притязание лица, а вся его личная позиция. С вопросом об имени, в этих пределах, связан вопрос о правах состояния, controversia de statu. Чем глубже идет в данной системе различение правоспособности по различию состояния своего и чужого в смысле политическом, исповедном, сословном, семейном, тем шире влияние вопроса de statu на всю сумму частных прав, могущих принадлежать отдельному лицу.

Связанный с именем крестным или данным при обрезании, с отчеством и фамилией лица вопрос de statu этого лица есть преюдициальный не только для всякого отдельного частного права, но и для целого ряда иных прав, каково напр. ограниченное чертой оседлости или свободное право человека выбирать себе место жительства.

Всякий раз, где речь идет об основной линии определяющей тот или другой status лица, знамением его служит изменение или в имени лица, или в той или другой составной части сложного способа индивидуализации людей.

Муж сообщает жене своей права и преимущества соединенные с его состоянием и проч. (т. X ч. 1 ст. 100). Жена именуется по званию мужа (101). Передача фамилии (дворянской) лицу, не связанному с передающим нисходящим родством. не допускается иначе как с Высочайшего соизволения (т. IX прил. к ст. 79 п. 13). Переданная таким образом фамилия сообщается жене и старшему в роде (там же, п. 10). Получивший на свое имя купеческое свидетельство принимает наименование купца вместе с членами семейства, внесенными в свидетельство (там же, ст. 534, 537). Дети, кроме незаконнорожденных (т. X ч. 1 ст. 136, 140), приобретают или в силу рождения, или чрез последующее узаконение и усыновление не только фамилию, но и права состояния отца. Узаконенным присваиваются все права законных детей, от брака рожденных (там же, ст. 144-1 п. 3). При этом когда при узаконении меняется отчество или фамилия узаконяемого, то в определении суда об узаконении должно быть означено под каким именем, отчеством и фамилией значился узаконяемый в метрической книге о рождениях (Уст. Гр. Суд. ст. 1460 примеч.). Несколько иначе для усыновляемых. Усыновитель передает свою фамилию усыновляемому, если усыновляемый не пользуется большими правами состояния. Фамилии потомственных дворян передаются лишь с Высочайшего соизволения. Но здесь и незамужние женщины могут, с согласия родителей, передать свою фамилию усыновленному (ст. 152). Усыновлением определяется status farailiae усыновленного, особенно если он не имел такового до усыновления, но не указывается одновременно и уравнение его сословной правоспособности с привилегированным усыновителем (153 и след.).

Спор против законности рождения введен не только для родственников отца, но и для него самого в самые тесные рамки (Уст. Гр. Суд. ст. 1348 и след.).

Наоборот, для защиты своего status familiae, своего имени и связанного с ним гражданского состояния вообще закон ставит во всех отношениях, в смысле круга лиц, способов доказывания, сроков, самые льготные условия.

Что это за иск? составляет ли защита на суде имени лица, законности рождения, прав состояния такое же исковое притязание, каким является защита всякого другого частного права, принадлежащего лицу?

Нет. Хотя это есть иск, который частное лицо предъявляет от своего имени гражданскому суду для восстановления его прав, но этим путем имеет быть восстановлено не только отдельное, обособленное притязание этого лица с чисто приватным характером. Это иск, направленный на защиту интереса высшего порядка, с коим связана целая совокупность прав, все положение лица, весь status его, и не только его лично, но и его семьи, его потомства, всего его рода. Решение поставленного в нем вопроса может иметь характер и силу преюдициального, предваряющего, открывающего путь для целого ряда других частных исковых притязаний.

Посему совершенно понятно, что наш закон ставит этот иск о восстановлении имени, утраченного быть может по простой ошибке, прав законности рождения и прав состояния вообще не в одну категорию с другими частными гражданскими притязаниями за уряд, а совершенно особо. Этот иск и поставлен и квалифицирован отлично от других гражданских исков. Вопрос о моем праве здесь несомненно есть, но он неразрывно связан с общей задачей ограждения незыблемости главной основы цивильного обмена, известности и постоянства его личных центров. Наш законодатель правильно трактует этот вопрос на одной линии с обособлением вещей, недвижимостей, поземельных участков, разграниченных, однако, один от другого не специальной или полюбовной межой, а межою генерального межевания. Совершенно так, как межи генерального межевания и права связанные с ними не могут быть уничтожены давностью владения (т. X ч. I ст. 563), также не подлежит действию давности и иск о праве состояния, когда оно утрачено не преступлением, а последствием каких-либо обстоятельств, напр., ошибочным показанием по ревизии в другом звании, и тому подобными случаями (т. IX изд. 99 г. ст. 13).

Этого мало, права эти личные, но в тоже время связанные с интересами поколений, должны быть отнесены к категории прав неразрывно связанных с лицом, неотчуждаемых, в известном смысле заповедных, как заповедны дворянские недвижимости, на кои тоже налагается этот характер внеоборотности специальным актом законодательной власти и которого снять с них тоже не в силах никакая давность (там же ст. 564).

Развитая французская система защиты прав любого типа и для защиты этого основного в известных отношениях права носить известное имя и пользоваться связанными с ним правами состояния дает конструкцию не петиторную только, которая может в известных условиях быть очень затрудненной и сложной, но и впереди еще и поссессорную. В виду этого Code civil определяет на случай отсутствия актов гражданского состояния в artt. 320 и 321: а defaut de ce titre, la possession constante de l'etat d'enfant legitime suffit (при отсутствии указанных в предшествующей, 319 статье, удостоверений признается достаточным постоянное фактическое у данного лица обладание правосостоянием законнорожденного). Признаками этого фактического обладания положением законнорожденного служат, по art. 321, главным образом, ношение имени отца, коему лицо считает себя принадлежащим, соответственное сему воспитание и положение в семье и в обществе.

Неразвитость владельческих способов ограждения этого права может, особенно при массовом характере явлений неизвестности семейных положений лиц, вызывать серьезные опасения не частного только, а общественного характера. Иллюстрацией этого явления может служить знаменитый процесс смоленских шляхтичей еще из XVIII в., публикованный в Описании документов и дел, хранящихся в архиве Св. Прав. Синода т. VI N 308/156*(79).

На ряду с вопросом о личных именованиях некоторые цивилисты разрабатывают и вопрос о связанных с фамилиями приставках, свидетельствующих о принадлежности этой семьи к высшему сословию, а также о правах лиц на почетные титулы. Там, где такие особые принадлежности составляют лишь модификацию общего именного обозначения лиц, их легко связать с общими цивильными учениями. У нас, однако, эти права на титулы и гербы связаны с далеко еще не отжившим расчленением населения на сословия и несомненно могут исчерпывающим образом быть рассмотрены лишь в связи с учением об отдельных состояниях лиц, их особых правах по состояниям, а не общих гражданских (см. т. IX, кн. I, 1 отд. 3-е, особенно ст. 54 и прилож. к ней прим. 2-е, также ст. 69 прилож. к ней и 79 и прилож. правила о порядке передачи дворянами фамилий, гербов и титулов). Они подлежат и особой компетенции (см. сейчас сделанные указания на статьи 54 и 69 т. IX).

Точно также и детальное изложение о способах приобретения и потери семейных состояний, особенно личных прав супругов и детей рожденных в браке, найдет себе место в учениях связанных с этими институтами в особой части системы.

§ 22

Имя и местожительство лица (продолжение). - Местожительство в системе права частного - Признаки. - Способ установления. - Domicilium necessarium. - Двойное местожительство. - Точка зрения юридическая и политическая. - Изменение и прекращение.

Местожительства. Местожительство, по замечанию Виндшейда*(80), не связано исключительно с правом частным, в смысле принятого нами состава институтов этой системы. Домицил лица имеет решающее значение для публично-правных отношений лица (domicile politique), для вопросов его повинностей и податей, для применения процессуальных норм. И это еще не исчерпывает юридического интереса определения местожительства лица, ибо и за пределами данной государственной или провинциальной территории, в вопросах применения норм по началам права международного, также как местных статутов, и опять не только в круге институтов цивильных, но на ряду с ним и уголовных, установление местожительства лица имеет решающее значение.

В тех исторических условиях развития права, где между институтами права публичного и частного трудно провести точную границу, натурально, на принципах, определяющих местожительство лица, лишь в ограниченной степени обнаруживаются начала свободы, свойственные главным образом правоотношениям частного права, и преобладают начала необходимости, определяющие собою публично-правные отношения.

В этом общем смысле, для правоотношений разного типа, мы не будем здесь касаться вопроса о местожительстве и ограничимся, насколько возможно, интересами права частного в сжатой его разработке. Известно, что это обособление права частного от тесного соприкосновения с публичным, в последнее время в особенности с союзными формами разного типа (племенного, исповедного, сословного), происходило почти еще на наших глазах и во многих отношениях и ныне не может быть рассматриваемо как завершившееся (см. учение о видоизменении правоспособности людей под действием различных условий, особенно условий общественных).

Как позиция, близко условленная по своим признакам данными фактического характера, местожительство у римлян определялось как такое отношение отдельного лица к вопросу, где это лицо находится, на которое ответом служит место, где оно устроило свой очаг, свое домашнее обзаведение и дела, с тем чтоб не оставлять его, пока к этому нет особого повода; в силу чего лицо почитает себя отсутствующим, если отбыло из этого места, и вернувшимся обратно, когда перестало быть на чужбине*(81).

И так, для отдельного человека это будет его оседлость, место к которому нормально приурочивается его личное пребывание и его деловые сношения*(82). Немецкий кодекс 96 г. в этом смысле оттеняет для понятия оседлости (Niederlassung) признак ее постоянства (fixite y французов), который в русском понятии оседлости сказывается сам собой, в противоположность непостоянству пребыванья, собственно кочеванью. Пребывание временное не будет оседлостью.

Дернбург справедливо ставит местожительство лица в связь с подсудностью его в смысле спорной и добровольной юрисдикции. Это не есть непременное, но совершенно нормальное отношение вопроса о местожительстве к цели постоянных деловых сношений лица в сфере его гражданских правоотношений.

По мере обособления цивильной жизни лица от постоянного и непременного соотношения с его принадлежностью к тому или другому определяющему его гражданскую личность союзу*(83), местожительство установляется, по крайней мере для лиц цивильно вполне независимых и совершеннолетних, нормально свободным их личным выбором.

А. Конститутивные моменты этого свободного выбора обнаруживаются, подобно тем же моментам для владения (possessio), совокупной наличностью следующих признаков.

Чтоб было местожительство у лица ему необходимо не просто только избрать, но фактически обосновать свою оседлость на данном месте. Лицо может на короткое время связать свое пребывание с определенным местом, не решаясь еще окончательно сосредоточить в нем свою деловую жизнь. Цель может быть разведка для себя и своих условий постоянного пребывания в этом месте, как у наших ходоков, предшествующих переселению целых групп на новые места. Точно также недостаточно, чтобы лицо поселилось в данном месте для каких-либо преходящих, срочных целей, для лечения, обучения, хотя бы в этих и подобных видах в данном месте нанято было помещение, устроено домашнее обзаведение. Натурально перечислить исчерпывающим образом все признаки, которые в отрицательном или положительном смысле обнаруживают намерение лица избрать данное место для постоянной своей оседлости, нет возможности. В проблеме фактического характера критерием могут служить обычные в данных условиях понимания деловых сношениях и общепринятые в цивильном обмене нормы.

И так, в близком соответствии с элементами положения владельческого и вопрос о местожительстве представляет собою, с одной стороны, момент внутренний, намерение, волю избрать известное средоточие своих деловых сношений, и засим, соответственные сему внешние данные осуществленной на деле постоянной деловой связи с избранным местом.

В. Мы рассмотрели таким образом вопрос о местожительстве лица в условиях свободы выбора его данным субъектом, domicilium voluntarium. Фиксировать в этих условиях домицил возможно только с помощью фактических данных, указанных нами выше в пункте А.

Но возможно также, что для определения местожительства служат не эти фактические данные, а прямые руководящие указания легальных норм.

Если для свободного выбора местожительства существенно предположение ничем не стесненной и не ограниченной правоспособности данного субъекта, то действие легальных норм наступает там, где есть налицо те или другие основания, независящие от усмотрения субъекта, коими, однако, также постоянно и надежно установляется его местожительство, как и свободным его выбором. В общем смысле это будет domicilium necessarium этого лица.

В этих случаях обязательного домицила главные пункты, на коих следует остановить внимание в каждом данном законодательстве, определяются не исключительно цивильными, а вместе политическими, полицейскими, финансовыми и иными интересами и задачами, которые отражаются частью на ограничениях правоспособности известного круга лиц (см. выше особенно черта оседлости для евреев), частью только более или менее регулируют для лица выбор им его местожительства соображениями интересов его же службы, или надзора и подчинения его власти семейной, опекунской и т. п.

Наш Устав гражданского судопроизводства дает возможность расчленить основы оседлости, избираемой свободно лицом, или в той или другой мере обязательной для него. Ст. 204 говорит: постоянное местожительство полагается там, где кто (domicilium voluntarium) по своим занятиям, промыслам, или по своему имуществу, или (domicilium necessarium) по службе военной или гражданской, имеет свою оседлость и домашнее обзаведение. Это расчленение, однако, не есть исчерпывающее, и мы имеем еще ряд положений, в коих рассмотрим в особенности именно главные основания обязательного местожительства. Отметим здесь только, что на теперешних основах, коими определяется местожительство лица, видны признаки а) или свободного выбора лицом местожительства и в его же интересах, соответственно его гражданскому состоянию, указанные обязательные для него нормы, или b) такие определения, которые не зависят от его гражданского состояния, а определяются его принадлежностью к тому или другому союзу.

Здесь, таким образом, в действующей нашей системе сталкиваются, как и в актах гражданского состояния, начала цивильные общие*(84), с теми особенными, которые условленны принадлежностью лица к тому или другому союзу.

Цивильный критерий для определения местожительства есть несомненно новый, который становится преобладающим по мере обособления чисто цивильных институтов от соприкосновения с другими. Но он и сейчас еще не есть исключительный для гражданских правоотношений, ибо с них не вполне снят признак исповедный, сословный и пр. Посему и для вопросов права гражданского могут иметь, наряду с общими гражданскими основами для определения местожительства, некоторые особые, на коих лежит и ныне признак необходимости, подчинения в той или другой мере лица союзу, к которому лицо принадлежит. В силу этого наряду с указанной статьей 204 Уст. гр. судопр. и дальнейшими определениями закона гражданского о месте жительства, нам необходимо иметь по отдельным вопросам (особенно, напр., об опеке) еще другого рода определения местожительства, составляющие остаток старины. Такие определения нам указывает законы о состояниях, Уст. о предупрежд. и пресеч. преступл. (т. IX ст. 212 прим.), старый устав о паспортах и беглых, ныне, в некоторых своих частях уступивший Положению о видах на жительство*(85).

Мы указываем на эти особые определения о местожительстве, ибо и они составляют в нашем праве тоже своего рода domicilium necessarium, по историческому своему происхождению, однако, совершенно отличный от тех случаев того же обязательного местожительства, которое ныне, при совершенно уже обособившейся сфере гражданских правоотношений, цивилисты ставят как исключение из общего правила свободы выбора местожительства для отдельных случаев цивильной зависимости одного лица от другого или ограничений в праве выбора местожительства в связи с иными поводами умаления гражданской правоспособности лица.

Эти особые определения местожительства, связанные с принадлежностью лица к той или другой группе населения, касаются обыкновенно лишь отдельных интересов данного лица. а не всей совокупности его гражданских правоотношений, средоточие которой будет в теперешнем праве все же определяться общими нормами для его местожительства, а не особыми, племенными, сословными или исповедными.

С. Для целей гражданского обмена вовсе нет непременной надобности, чтобы определившееся так или иначе (свободно или обязательно) средоточие делового обмена лица составляло вместе и постоянную личную его резиденцию, его местонахождение тут же. Эта наличность в домициле и самого хозяина, субъекта данной сферы гражданских правоотношений, может иметь совершенно второстепенное значение, лишь бы средоточие деловой его жизни не оставляло никаких сомнений.

Этого мало. Наряду с вопросом о домициле, в смысле средоточия цивильных правоотношений, издавна в практике возникал вопрос о необходимости для отдельного лица только одного местожительства, или о допустимости одновременной не одного такого средоточия дел, а двух и даже многих.

По общим соображениям казалось бы, что в этой сфере свободы, которой осуществление и должна представлять собою система институтов цивильных, нет никакой надобности привязывать всю сферу гражданского обмена непременно к одному центру. Это было бы не только стеснением свободы, но одновременно совершенно ненужным, даже вредным ограничением предприимчивости и широты развития цивильного обмена. Натурально при этом двойственность и множественность домицилей не должна служить способом уклонения от решения вопроса, где лицо, в смысле - ни тут, ни там. Наоборот, надо, чтобы, допуская множественность домицилей, право, особенно процессуальные нормы извлекали из этого удобство не для одного только должника, эвентуального ответчика, а в свою очередь и для верителя, respective истца, в смысле выбора им места взыскания и тут и там.

Латинская система в связи с широким развитием свободы в области гражданского обмена допускала, как известно, возможность одновременную для одного лица не только двух, но даже нескольких домицилей*(86). Французская система долгое время держалась в данном вопросе латинской традиции, и только в эпоху составления Code'a практики настойчиво требовали, в целях надежности обмена (fixite), ограничить в применении к цивильному праву свободу выбора домициля одним только средоточием всей цивильной сферы сношений данного лица. В результате явился art. 102 С. с, который принимает за домициль француза то "lieu ou il a son prineipal etablissement". A так как двух etablissements, которые были бы каждое одинаково principal быть не может, то domicile может быть только unique. Если лицо заводит новое etablissement principal, то, значит, оно оставило прежний domicile и перенесло его в новое средоточие своих дел. Это не мешает французам иметь свою резиденцию одновременно в другом месте, но это не будет в юридическом смысле его второй domicile.

Новый немецкий кодекс 96 г. остался на почве латинской традиции и в art. 70-м абз. 2 допустил не только два, но несколько одновременных домицилей для одного лица.

Наш действующий Устав Гражд. Судопр. не оставляет сомнения, что лицо может одновременно иметь "оседлость и обзаведение в разных местах" (ст. 205), чем и определяется возможность одновременно двойственного и даже множественного местожительства (ст. 204) для вопросов подсудности (кн. 2-я, разд. I, глава первая, оглавление).

D. Вопрос об обязательном местожительстве разрешается нашим законодательством для сферы правоотношений гражданских в следующих главных случаях.

a) Супруги обязаны жить вместе. Посему... 2, при переселении, при поступлении на службу, или при иной перемене постоянного местожительства мужа жена должна следовать за ним (т. X ч. 1 ст. 103). Особые правила о следовании супругов друг за другом при ссылке по суду, переселении, удалении по приговорам обществ или административным порядком изложены в Уст. о ссыльных (104).

b) Дети, недостигшие совершеннолетия и не отданные в учебные заведения, предполагаются жительствующими с их родителями (т. X ст. 173 и 264). В отношении к детям узаконенным и усыновленным надлежит, натурально, принимать те же критерии для определения их местожительства, как и для детей законных или родных усыновителя (ст. 144-1 п. 3 и 156-1). Для детей лиц, осужденных к ссылке разного рода или удалению из обществ, определение местожительства дает Уст. о ссыльных, смотря по их отношению к матери, кормящей грудью, с которой детей не разлучают, смотря, сверх того, по нахождению малолетнего в школе или нет, по возрасту (выше, ниже 14) и отношению к другому, не осужденному родителю, весьма различно (Уст. о ссыльн., ст. 403 и след.).

Ограничения в праве свободно определять свое местожительство, связанные с действующей карательной системой, частью ясны из сделанных выше указаний на ограничения правоспособности в разных случаях умаления чести, частью входят в особую дисциплину уголовного права.

c) Для детей незаконнорожденных нормы местожительства их также недостаточно разработаны действующим законодательством, как и вся их цивильная позиция.

Вместо этой частно-правной стороны дела, вообще очень скудной, наше законодательство обильно разрабатывает ряд других вопросов, которые в старину имели определяющее значение как для всей правоспособности лица, так в особенности для определения его местожительства, - это вопросы о вступлении лица в тот или другой союз, в то или другое сословие, исповедание, об увольнении из обществ, несших в прежних бытовых условиях больше тяжестей, чем пользовавшихся правами, о добровольном переселении (т. IX изд. 99 г. кн. 1 разд. IX), о перечислении жителей Империи в губернии Царства Польского или в В. К. Финляндское. Вместе с этими вопросами разрешалось посредственно для массы лиц и определение их местожительства и норм, общих или местных, коими надлежит руководиться в подобных случаях и по вопросу о местожительстве*(87).

Введение чисто цивильных процессуальных начал в жизнь застало проблему о местожительстве в составе гражданского кодекса в таком виде, в каком долгое время она оставаться не может без вреда для интересов скорого и надежного цивильного обмена.

E. В чем собственно заключается интерес юридической известности местожительства лица для гражданских его правоотношений?

На это мы ответим следующими указаниями. С определенностью местожительства для лица связаны: а) надежность его деловых сношений, b) решение весьма нередко трудностей процессуальной проблемы подсудности, с) упражнение отдельных прав, частью союзных, частью личных, имеющих характер местных норм или правоотношений; d) оглашение актов относящихся к данному лицу; е) сосредоточение всех расчетов в одном или нескольких центрах, коими определяется местожительство лица*(88).

F. Что касается вопроса об изменении и прекращении прежнего местожительства, то он разрешается, аналогично владельческой позиции, различно, смотря по способам, коими домицил констатировался. И так, если это добровольный выбор лица, то прекращается прежний домицил переменой намерения или фактических условий его осуществления в смысле обратном прежнему, т. е. переводом средоточия оседлости и обзаведении в другое место не для умножения домицилей, а для замены, при чем эта замена может быть произведена или добровольно или обязательно, в разных случаях ограничения или стеснения права и дееспособности. С другой стороны для случаев обязательного домициля прекращается прежний домицил или прекращением зависимости одного лица от другого (для жены прекращением брака), достижением совершеннолетия, устранением обстоятельств (особенно отбывания наказаний), коими условливался прежний домицил, или, обязательной заменой старого местожительства новым.

Наконец, домицил лица прекращается его безвестным отсутствием или прекращением старой связи с определенным местожительством бегством, состоянием бродяжества или запамятованием родства. В этих последних случаях, очень развитых в старые годы, наступали частью карательные последствия, частью обязательная приписка к тому или другому обществу (Уст. о паспортах ст. 317 и след.).

Рассмотренные нами здесь вопросы о наименовании и местожительстве имеют интерес не для одного только вида лиц, так называемых физических, а в равной мере и для союзов и установлений, для лиц юридических, к учению о коих мы и переходим.