Учебный год 22-23 / Второй семестр

воспроизведено в реформированных общих положениях об уступке требования. В связи с этим сложно понять, зачем при наличии данной общей нормы комментируемая статья в рамках реформы норм главы о факторинге 2018 г. оставлена в силе.

Статья 829. Последующая уступка денежного требования

Вкомментируемой статье предложено дифференцированное решение вопроса о допустимости последующей уступки денежного требования, переданного финансовому агенту по договору факторинга. Законодатель установил разные общие правила насчет допустимости последующей уступки в зависимости от цели, ради которой денежное требование передается финансовому агенту.

Вситуации, когда денежное требование уступается фактору в рамках купли-продажи (безвозвратная модель факторинга), последующая уступка денежного требования по общему правилу допускается. Корректность такого подхода сомнений не вызывает, ибо финансовый агент должен иметь свободу распоряжения своим имуществом. Данное правило сформулировано явным образом диспозитивно, т.е. договором факторинга может быть запрещена последующая уступка, даже если требование было передано с целью его приобретения фактором.

Законодатель установил диспозитивный запрет уступки денежных требований, полученных фактором с целью обеспечения его прав в отношении клиента или в рамках инкассо-модели факторинга. И это кажется абсолютно логично, поскольку такого рода договоры предполагают фидуциарную уступку: в большинстве случаев данное диспозитивное правило угадывает наиболее вероятное намерение сторон.

Норма носит диспозитивный характер, и в договоре может быть предусмотрена допустимость уступки. В последнем случае последующая уступка будет законна. Впрочем, если договор такого условия не содержит, но в дальнейшем клиент дает предварительное согласие на уступку, а фактор ее совершает, логично также исходить из законности уступки. Поскольку запрет распоряжения уступленным требованием в контексте обеспечительного и инкассофакторинга установлен непосредственно законом, цессия, противоречащая такому запрету, должна считаться

ничтожной в силу п. 2 ст. 168 ГК РФ, поскольку она нарушает не только требования закона, но и права и охраняемые законом интересы третьих лиц, а именно клиента. Тот же вывод следует и из правила п. 1 ст. 174.1 ГК РФ, согласно которому «сделка, совершенная с нарушением запрета или ограничения распоряжения имуществом, вытекающих из закона, в частности из законодательства о несостоятельности (банкротстве), ничтожна в той части, в какой она предусматривает распоряжение таким имуществом (статья 180)». При этом если цессионарий был недобросовестен (т.е. знал о незаконности такой уступки), следует признавать ничтожным весь договор, на основании которого осуществлялась последующая уступка, наряду с самой цессией.

Может встать вопрос о том, насколько такое решение логично в ситуации, когда цессионарий добросовестен и не знает, что цедент (фактор) не вправе производить уступку. Ничтожность в данной случае кажется неприемлемой. Справедливости ради следует заметить, что в подобной ситуации добросовестный цессионарий, как правило, не появится. Никто не приобретет требование в рамках последующей уступки, не изучив всю цепочку предшествующих цессий. Если он не запросил или не изучил договор факторинга либо изучил, но не был в курсе комментируемой нормы, назвать цессионария субъективно добросовестным и проявившим достаточную степень осмотрительности, чтобы заслужить защиту, никак невозможно.

Тем не менее в некоторых ситуациях фигура добросовестного приобретателя требования может появиться. Правило о запрете последующей уступки сформулировано диспозитивно. Фактор в такой ситуации может ввести цессионария в заблуждение по поводу наличия согласия клиента или наступления условия, в силу которого последующая уступка становится возможной. Еще один возможный вариант: в договоре факторинга может быть изначально разрешена уступка, но впоследствии стороны могут подписать соглашение об изменении договора и исключить данное согласие, но фактор скроет от цессионария это дополнительное соглашение.

Возможны два альтернативных решения данной ситуации в контексте появления фигуры добросовестного цессионария, имевшего основания полагать, что совершаемая уступка

легальна.

Первое: признавать ничтожным распорядительный эффект договора, на основании которого осуществляется последующая уступка, но оставлять в силе сам договор, дабы цессионарий мог иметь возможность предъявить к фактору-цеденту договорные иски об ответственности за нарушение договорного обязательства передать соответствующее требование. Такое решение представляется вполне возможным и не противоречащим п. 1 ст. 174.1 ГК РФ.

Второе: отказаться от признания недействительным не только договора, на основании которого осуществляется последующая уступка, но и самой уступки как распорядительного волеизъявления. Такое решение потребует телеологической редукции комментируемой нормы о запрете последующей уступки с урезанием возможности ее применения к ситуациям, когда цессионарий добросовестен.

Пока в судебной практике невозможно обнаружить унифицированное решение этой коллизии.

Наконец, следует отметить, что ничтожная последующая цессия, совершенная в нарушение установленного в комментируемом пункте запрета в пользу недобросовестного цессионария, должна быть конвалидирована, если будет получено последующее согласие клиента на переход требования к третьему лицу. Впрочем, многое здесь требует прояснения. Например, в какой момент требование будет считаться перешедшим в имущественную массу цессионария и выбывшим из имущественной массы фактора? Можно ли предположить, что последующее одобрение повлечет ретроспективный распорядительный эффект (ведь изначально требование не переходило в силу ничтожности распорядительной сделки)? Или требование перейдет только в момент такого одобрения? Последнее кажется на первый взгляд более корректным.

В рамках обеспечительного факторинга при осуществлении фактором легальной последующей уступки полученные им денежные средства могут быть зачтены к долгу клиента по возврату займа по той же логике, по которой в рамках обеспечительного факторинга работает предусмотренный в

п. 2 ст. 831 ГК РФ механизм засчитывания при получении фактором денег от должника по уступленному ему требованию. Взыскание долга с должника или перепродажа требования являются альтернативными средствами извлечь реальные деньги из принадлежащего фактору требования. По общему правилу в силу требований п. 2 ст. 831 ГК РФ и комментируемой нормы ему доступен лишь первый вариант, но представляется, что договор может допускать и второй.

Последующая продажа требования прекращает обеспечительные отношения. Полученное от перепродажи требования идет в счет заемного долга клиента, а в случае недостаточности полученной от третьего лица суммы для покрытия оставшегося долга клиента по процентам, телу заемного долга и штрафным санкциям фактор имеет право требовать от клиента погашения этой, теперь уже не обеспеченной задолженности. Если полученная фактором сумма превышает размер его денежных требований к клиенту, фактор должен вернуть клиенту избыток.

Если фактор продал требование, было бы справедливо, чтобы долг клиента считался погашенным на цену такой перепродажи, пусть цена фактически и не получена фактором, ибо риск выбора партнера в данной ситуации должен нести фактор. Также было бы логично, чтобы клиент мог апеллировать к неразумности цены, по которой фактор произвел отчуждение требования, и требовать признания своего долга погашенным с учетом не цены фактической продажи, а рыночной цены. Это следует из того, что у фактора в силу природы обеспечительной уступки имеется фидуциарное обязательство перед клиентом стремиться максимально выгодно и разумно распорядиться полученным им в качестве обеспечения требованием. В связи с этим договор может предусматривать тот или иной механизм, который определит приемлемый минимум, ниже которого цена последующей уступки опуститься не может. Или стороны могут согласовать оценщика или аудитора, которому они доверяют оценку требования на случай возникновения спора об адекватности цены последующей уступки. Наконец, стороны могут предусмотреть, что требование должно продаваться фактором на частном открытом аукционе на той или иной площадке с обеспечением для самого клиента доступа к участию в аукционе.

Поскольку денежное требование изначально передавалось финансовому агенту по договору факторинга, законодатель посчитал необходимым все соглашения о последующих уступках также подчинить правилам ГК РФ о договоре факторинга. Данная норма выглядит странно. Это может означать, например, что в соглашениях о последующих уступках, помимо договоренностей о цессии, должны присутствовать какие-либо из дополнительных компонентов, упомянутых в п. 1 ст. 824 ГК РФ. Не вызывает сомнений тот факт, что в подавляющем большинстве случаев стороны не станут включать такие условия в соглашения о последующих уступках. Впрочем, эту проблему можно было бы решить, предположив, что в комментируемой норме речь идет о применении содержательных правил о факторинге, а не квалифицирующих признаков факторинга, закрепленных в п. 1 ст. 824 ГК РФ. Но даже при такой оговорке сложно понять, зачем весь последующий оборот денежных требований подчинять правилам о факторинге только на том основании, что первая уступка в цепочке уступок была совершена в рамках модели безвозвратного факторинга.

Очевидно, что в этой норме российский законодатель воспроизвел с рядом упрощений положение ст. 11 Оттавской конвенции 1988 г., цель которого, видимо, в том, чтобы сделать денежные требования, приобретенные фактором, более ликвидными за счет подчинения их дальнейшей переуступки либеральному режиму уступки, закрепленному в Конвенции. Но целесообразность такого решения в контексте современного российского права сомнительна, ибо ныне действующие общие правила о цессии достаточно либеральны и, по сути, ничем не отличаются от действующих правил об уступке при факторинге.

Статья 830. Исполнение денежного требования должником финансовому агенту

Уведомление должника не является условием перехода денежного требования к финансовому агенту: требование перейдет к фактору и в ситуации, когда должник не был уведомлен о переходе права. Но такое уведомление необходимо прежде всего цессионарию (фактору) для того, чтобы исключить платеж в пользу клиента. До того как должник получил уведомление о переходе права, он вправе погашать долг путем платежа в пользу клиента, такой платеж в адрес клиента погасит долг должника перед

фактором, и последнему придется требовать перечисления ему данной суммы уже от самого клиента по правилам о неосновательном обогащении.

Кроме того, уведомление должника имеет важное значение для ограничения для должника возможностей выдвигать против фактора возражения, основанные на отношениях должника с клиентом, а также предъявлять к зачету свои однородные требования к клиенту.

Итак, уведомление должно быть письменным. Вопрос о том, является ли уведомление о переходе права сделкой или является сделкоподобным извещением, является дискуссионным в нашем праве. Соответственно, нет ясности в вопросе о том, применимы ли к такому уведомлению правила о форме сделки, включая норму п. 1 ст. 162 ГК РФ, согласно которой при нарушении требования письменной формы сделки сама сделка действительна, но стороны при возникновении спора не вправе ссылаться на свидетельские показания в подтверждение факта совершения и содержания спорной сделки.

Должник, получивший надлежащее уведомление о переходе права от клиента и заплативший в пользу фактора, защищен на случай выявления недействительности уступки. Если его платеж осуществлен, а впоследствии выяснилось, что переход права недействителен, должник будет считаться заплатившим третьему лицу, правомочие которого на получение исполнения ему подтвердил кредитор.

Комментируемая статья, как и общая норма п. 1 ст. 385 ГК РФ, говорит о том, что должника могут уведомить как изначальный кредитор (клиент), так и цессионарий (фактор). При этом как в силу ст. 390 ГК РФ, так и в силу п. 2 комментируемой статьи должник, получив уведомление от цессионария (фактора), может рассчитывать на то, что к уведомлению будут приложены доказательства перехода права. Если таковые приложены, уведомление является надлежащим, и должник обязан платить фактору. Если нет, должник вправе воздержаться от платежа и запросить подтверждения. В случае неполучения таких подтверждений в разумный срок должник может освободиться от долга путем платежа в адрес клиента, несмотря на то что требование в действительности перешло к фактору.

Следует обратить внимание на то, что общая норма ст. 385 ГК РФ говорит об уведомлении о переходе права, в то время как ст. 412 ГК РФ о зачете при уступке, а также комментируемая норма говорят об уведомлении об уступке. Имеется ли здесь какая-то разница? Из смысла ст. 385 ГК РФ следует, что должник уведомляется о состоявшемся переходе права. Если договор, на основании которого происходит уступка, откладывал момент перехода права (например, предусматривал обязательство цедента оформить переход требования посредством подписания отдельной распорядительной сделки или ставил автоматический переход права в зависимость от наступления отлагательного условия или срока), должник должен уведомляться не о факте подписании договора, а после того, как распорядительный эффект реально сработал и право перешло.

В то же время в комментируемом пункте (а равно в ст. 412 ГК РФ) законодатель говорит о необходимости направления уведомления об уступке требования, а не о переходе права. Является ли это отличие случайным? Как представляется, да. Данному отличию нельзя придавать серьезного значения. Иначе получается абсурдная ситуация: клиент может уведомить должника только лишь о факте заключения договора факторинга, предполагающего отложенный переход права при наступлении неких условий, которые должник никак не контролирует (например, условия перечисления клиенту соответствующего финансирования под данную уступку), и получится, что должник не имеет ни малейшего представления о том, когда у него сменился кредитор, и сменился ли он.

Но в том же п. 21 Постановления Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 г. No 54 содержится одно важное уточнение. Согласно ему, если должник получает уведомление о заключении договора, предполагающего переход прав в будущем, «должник не вправе в дальнейшем ссылаться на отсутствие уведомления, если из содержания представленного сообщения он с очевидностью мог определить момент перехода права». По сути, ВС РФ допускает приравнивание уведомления об уступке к уведомлению о переходе права, если из текста уведомления должник мог легко и без каких-либо усилий со своей стороны определить момент перехода права. Если, например, должник получает уведомление о заключении договора факторинга и из текста уведомления следует, что

по данному договору право перейдет в будущем в строго определенную дату, по смыслу данного разъяснения, должник должен отслеживать по календарю момент срабатывания распорядительного эффекта и не может платить цеденту после того, как должен был произойти переход права. То же касается и тех ситуаций, когда переход требования поставлен под условие, наступление которого может быть без каких-либо затруднений определено должником. Наконец, если заключен договор факторинга, предполагающий уступку некоего будущего права (например, требований по оплате товаров, поставка которых будет в дальнейшем согласовываться между клиентом и его должником в рамках реализации программы рамочного договора поставки), и должник после заключения рамочного договора получает от клиента единое уведомление с указанием на то, что все требования по оплате отгружаемых в будущем по рамочному договору поставки товаров по мере поставки соответствующих партий и возникновения долгов по их оплате переходят фактору, у должника не возникает проблем с определением того, что после поставки ему товаров требования по их оплате в силу ст. 388.1 ГК РФ принадлежат уже не поставщику (клиенту), а цессионарию (фактору).

Вместе с тем, когда из полученного должником уведомления следует, что существующее или будущее право перейдет в будущем, но должник без значительных усилий не способен определить момент смены кредитора, такое уведомление не имеет силы для должника, и он может спокойно погасить долг своему изначальному кредитору.

Остается только отметить, что в случае, когда предварительно сделанное уведомление о переходе права в будущем (уведомление о совершении сделки цессии с отложенным распорядительным эффектом) в соответствии с указанными выше критериями позволяет должнику определить момент перехода права и, соответственно, может связать его, но в силу тех или иных причин право не перешло, а должник не был об этом предупрежден, добросовестная уплата им денег фактору, который в действительности кредитором не стал, является риском клиента.

Момент уведомления о переходе права имеет значение и для отсечения возможностей должника заявлять против требования цессионария возражения, основанные на

отношениях должника с цедентом в силу ст. 386 ГК РФ: должник может противопоставить новому кредитору лишь те возражения, основания для которых возникли к моменту получения уведомления о переходе права.

Следует обратить внимание на то, что п. 1 ст. 9 Оттавской конвенции 1988 г. идет еще и дальше и вовсе не ограничивает право должника выдвигать против фактора любые возражения, которые должник мог бы выдвинуть против требования клиента (своего изначального кредитора). Российский закон в этом плане чуть сильнее защищает цессионария. Иные международные источники унификации частного права также не связывают право должника на выдвижение возражений с моментом уведомления о смене кредитора: должник вправе выдвигать против кредитора возражения независимо от того, что основания для них возникли после получения им уведомления об уступке.

С учетом того, что переход права не зависит от уведомления должника, клиент и фактор теоретически могут на свой страх и риск договориться о том, что уступка требования будет носить скрытый характер, и должник о такой уступке и переходе прав уведомляться не будет, а получаемые от должника платежи клиент будет обязан перечислять фактору, выступая в качестве своего рода комиссионера по сбору задолженности. Но следует учитывать соответствующие риски.

Во-первых, это риск впадения клиента в банкротство после получения платежей от должника, но до перечисления их фактору. Если деньги от должника поступили на обычный банковский счет клиента, при банкротстве последнего они попадут в его конкурсную массу, и фактор окажется обычным конкурсным кредитором на данную сумму. Проблему теоретически мог бы снять вариант открытия клиентом номинального счета, в рамках которого бенефициаром будет являться фактор, и указания должника на необходимость перечисления денег на данный номинальный счет. Это позволит отделить такие деньги от иных денежных средств клиента и предотвратить затягивание их в конкурсную массу клиента.

Во-вторых, это риски появления правовых оснований для возражений должника и заявления зачета должником. Предъявление уведомления исключает для должника