Заключение

Итак, последовательно рассмотрев в ходе работы пять аргументов в пользу бытия Божия, выдвинутых Аквинатом, можно сделать некоторые выводы.

Каждое из своих доказательств Фома, завершает фразой: "И все называют это Богом". ”Но он доказывает, что разные стороны мира, или ряды эмпирических фактов, нуждаются в предельной онтологической объясняющей причине. И в каждом случае, по его мнению, вывод доказательства относится к тому, что христианские теологи называют "Богом", когда вывод рассмотрен в отношении к фактам, которые составляют отправную точку доказательства”. [17, 234]

Действительно, эти несколько путей, которыми следует Фома к логически необходимому Богу, если взглянуть на них как на все имеющие отправную точку в чувственном мире, (от движения, от степеней бытия и т.д.) – различны. Но, что касается их структуры и взаимосвязи между собой, то здесь легко находится сходство: каждое доказательство основано на утверждении какого-то эмпирического факта (поскольку одно существование /экзистенция/ может быть выведено из другого существования).

Аквинат утверждает, что невозможно продолжать причинно-следственный ряд до бесконечности. Он ссылается, к примеру, на иерархию причин, действующих здесь и теперь так же, как, например, перо или карандаш, двигаясь по бумаге, зависят здесь и сейчас от пишущего, тогда как существование пишущего зависит здесь и сейчас от наличия воздуха, и так далее. Смысл этой общей, характерной для всех доказательств особенности в том, что если нет верховной причины, которая сама не имеет причины, то нельзя и объяснить существования и деятельности любой подчинённой причины. И продвигаясь последовательно от подчинённых причин, выступающих как следствия Основной Причины, мы и можем говорить о ней, трактуемой здесь как Бог. Для Фомы вполне допустимо отождествлять это предельное сущее, к которому неизменно приводит каждый путь с Богом христианского откровения.

В том-то и оригинальность, в том-то и отличительная особенность доказательств Фомы, что его подход не похож на теодицею его предшественников – блаженного Августина ”от истины” и св. Ансельма Кентерберийского ”от идеи Бога”. Она даже противостоит их подходам. Действительно в мире есть движения, возникающие и гибнущие существа, более и менее совершенные вещи, каким-то образом упорядоченные; обнаруживаются также и взаимосвязанные действия. То есть наличествует чувственная экзистенциальная основа от которой ведутся доказательства и это – первая свойственная аргументам Фомы характерная черта.

Вторая черта имеет крепкую связь с первой. Аргументация доминиканца строится на иерархической упорядоченности пар ПРИЧИНА > СЛЕДСТВИЕ. Особо ярко эта особенность прослеживается в IV пути, но присутствует, конечно, и в остальных. Эта иерархическая соподчиненность

ПРИЧИН > СЛЕДСТВИЙ,

толкуемых как соподчиненность

ОСНОВНЫХ ПРИЧИН > ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫХ ПРИЧИН,

делает в причинном ряду невозможным уход в бесконечность, и позволяет разуму утверждать, что Бог существует.

Здесь – слова Фомы о философии – служанке теологии, находят реальное подтверждение. Пять путей по сути являются метафизическими, так как божественное сущее, утверждению которого они приводят, само находиться ”по ту сторону” (τα μετα) природы, являясь её причиной.

При сопоставлении доказательств, зачастую может возникнуть ”соблазн согласится… с тезисом о том, что существует ни пять, а одно-единственное доказательство бытия Божия, разделенное на пять частей”. [11,74] Но будет вполне точным сказать, что пять томистских путей, обладая идентичной структурой, взаимодополняют друг друга, образуют нечто целое. Для того чтобы установить: Бог существует, достаточно обратится к любому из них. ”Идя по любому из них, человеческий ум, согласно Фоме, убеждается в бытии Бога”. [21, 353] Другое дело, что каждый из них выявляет различные аспекты божественной причинности исходя при этом из своего, отличающегося от других порядка следствий.

И таким образом все пять путей, при своей независимости, дополняют друг друга. Каждое доказательство само по себе стремится утвердить себя в качестве самодостаточного, исключив другие. Но священная наука учит, что они взаимодополняют друг - друга. Богословское размышление находит самое яркое свое проявление в философских озарениях.

Если же говорить о конкретном тексте «Суммы теологии», где все доказательства впервые сформулированы, и по возможности точно поданы, то, следует сказать, что на вопрос ”Есть ли (Лат. – An Sit) Бог?”, каждое из них в равной степени даёт свой полноценный ответ. Каждый приводит к одинаково истинному выводу о том, что, как уже сказано, наличествует сущее, которое в праве именоваться Богом, что бы оно ни означало помимо этого.

Стоит, однако, точно понимать, что ”хотя Перводвигатель есть Бог, Первопричина есть Бог, Первое Необходимое есть Бог и т. д., обратное неверно: нельзя сказать, что Бог есть Перводвигатель, первопричина, или Первое Необходимое. Действительно, если бы не было ничего движущегося, ничего обусловленного и ничего причастного, Бог всё равно не перестал бы быть Богом. Всякое доказательство бытия Бога, основанное на данных чувственного опыта, предполагает бытие мира. Но никто не принуждал Бога создавать мир”. [11, 85-86]

Отвержение Фомой традиционных априорных доказательств бытия Бога, исходящих от их ”непосредственной данности” человеческому сознанию, противостояло не столько учению в традиции блаженного Августина, сколько различным еретическим движениям средневековья. В основе которых лежал мистический пантеизм с его убеждением в прямом присутствии бога в человеческой душе. И Святая Церковь умело использовала предоставленное ей братом Фомой орудие. Философия и теология знаменитого схоласта служили сильным подспорьем Церкви в борьбе с ересями. Карсавин пишет, что в подготовке доминиканских проповедников, курс которой был рассчитан на 6 – 8 лет, ”Первые два года посвящались философии, вторые два – основному богословию, церковной истории и праву. Последние два – углублённому изучению богословия, руководством для чего служила Summa Theologica Фомы Аквинского”. [16, 135]

Первый Ватиканский Собор Католической Церкви, учит о том, что существование Бога доказуемо естественным разумом. Это верно, но число людей, способных понять такое доказательство, очень невелико. ”И что толку в доказательстве этой истины, если тех, кто способен понять, соответствующие философские аргументы – меньшинство?”, – спрашивали и спрашивают некоторые. Действительно, эти, построенные чисто на онтологической метафизике доводы, не так легкодоступны для понимания, как хотелось бы.

Хочется в ответ на это привести следующими слова Жильсона: ”Чем больше мы углубляемся в историю или в философию, тем глубже теряются пять путей в «лабиринте»; если же рассматривать их в породившем их богословском контексте, они с лёгкостью раскрывают свой смысл и предназначение”. [11,89]

Крупнейшим и важнейшим философом зрелого средневековья был Фома Аквинский, который жил с 1225-го по 1274 год. Родившийся близ захолустного городка Аквино (между Римом и Неаполем), он стал преподавателем университета в Париже. Я называю его философом, но он был также богословом. Собственно говоря, в те времена особой разницы между философией и теологией не было. Совсем коротко можно сказать, что Фома Аквинский «обратил в христианство» Аристотеля, как на заре средневековья Августин «обратил в христианство» Платона.

— Тебе не кажется смешным обращение в христианство философов, живших за много веков до Христа?

— Пожалуй. Но под «обращением в христианство» двух великих греческих философов мы имеем в виду лишь толкование их взглядов таким образом, что в них перестали видеть угрозу христианскому учению. Про Фому Аквинского говорят, что он «взял быка за рога».

— Я не знала, что философия имеет отношение к бою быков.

— Фома Аквинский был в числе тех, кто попытался соединить философию Аристотеля с христианством. Принято говорить, что он создал синтез веры и знания — и сделал это, углубившись в философию Аристотеля и поймав его на слове.

— Ага, вот почему «взял быка за рога». К сожалению, я почти не спала, поэтому боюсь, тебе придется мне кое-что разжевывать.

— Согласно Фоме Аквинскому, утверждаемое разумом или философией вовсе не обязательно должно вступать в противоречие с тем, что подсказывает нам христианское откровение или вера. Весьма часто тезисы христианства и философии совпадают, поэтому можно с помощью разума прийти к тем же истинам, о которых написано в Библии.

— Как это возможно? Неужели разум подсказывает нам, что Бог сотворил мир за шесть дней? Или что Иисус был сыном Господа?

— Нет, подобные истины мы в состоянии познать лишь через веру и христианское откровение. Но Фома Аквинский считал, что существуют также «естественные богословские истины», под которыми он подразумевал истины, познаваемые как с помощью христианского откровения, так и с помощью изначально присущего нам, или «естественного», здравого смысла. Примером такой истины может служить существование Бога. Иными словами, Фома видел два пути к Господу: один — через веру и откровение, второй — с помощью разума и чувственных восприятий. В действительности более надежен из этих двух путей первый, поскольку опора только на разум нередко ведет к заблуждению. Суть же взглядов Фомы Аквинского в том, что философия, скажем, Аристотеля вовсе не обязательно должна вступать в противоречие с христианским учением.

— Значит, мы можем опираться либо на Аристотеля, либо на Библию и это будет безразлично?

— Нет-нет. Аристотель лишь частично продвинулся вперед, так как не был знаком с христианским откровением. Однако частичное продвижение вперед не означает заблуждения. К примеру, не будет неверным сказать, что Афины находятся в Европе, хотя это будет недостаточно точно. Если в книге говорится об Афинах лишь как о европейском городе, не мешает открыть учебник географии, из которого ты узнаешь более полную истину: Афины — столица Греции, небольшой страны в юго-восточной Европе. Если повезет, тебе сообщат и кое-что об Акрополе, не говоря уже о Сократе, Платоне и Аристотеле!

— Но первые сведения об Афинах тоже были правильны.

— Совершенно верно! Фома Аквинский и стремится доказать существование одной-единственной истины. Когда Аристотель указывает на некий факт, который наш разум признает истинным, факт этот не противоречит и христианскому мировоззрению. Многие истины можно постичь с помощью разума или органов чувств, и именно такие истины проповедует Аристотель, описывая жизнь растений и животных. Другие истины раскрыл нам Господь через Библию. Однако эти два вида истин нередко перекрывают друг друга. По многим вопросам Библия и здравый смысл говорят нам в точности одно и то же.

— Например, что Бог существует?

— Именно. Аристотелева философия предусматривала существование Бога (или первопричины), который запустил все природные процессы. Но Аристотель не описывает Бога сколько-нибудь подробно, так что в этом отношении нам приходится полагаться на Библию и проповеди Иисуса Христа.

— А так ли уж точно, что Бог есть?

— Разумеется, о его существовании можно спорить. Тем не менее и сегодня большинство людей сходится во мнении, что человеческий разум не может доказать отсутствие Бога. Фома пошел дальше, утверждая, что может на основе философии Аристотеля доказать существование Бога.

— Не слабо.

— По словам Фомы, с помощью разума мы можем также познать, что все вокруг нас имеет «первопричину». Иными словами, Бог открывается людям как через Священное Писание, так и через разум, почему можно говорить о существовании «теологии откровения» и «естественной теологии». Так же обстоит дело и в области морали. Библия показывает нам, какой образ жизни Бог считает правильным для нас. Но, помимо этого, Господь наделил нас совестью, позволяющей «естественным» образом различать добро и зло. Итак, есть «два пути» к высоконравственной жизни. Мы можем знать, что нельзя совершать дурные поступки в отношении ближнего, даже если не читали в Писании: «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». А все-таки вернее всего следовать закону, изложенному в Библии.

— Кажется, я разобралась. Это примерно так же, как мы узнаем о грозе — и по молнии, и по раскатам грома.

— Правильно. Даже если мы слепы, мы слышим гром. И даже если глухи, узнаём грозу по молнии. Разумеется лучше всего и слышать, и видеть. Но зрительное и слуховое впечатления не противоречат друг другу, а, напротив, служат взаимным дополнением.

— Понимаю.

— Позволь мне привести еще один пример. Предположим, ты читаешь роман… скажем, «Викторию» Кнута Гамсуна…

— Кстати, я ее читала…

— Тогда можно ли сказать, что, прочитав роман, ты узнаёшь кое-что и об его авторе?

— По крайней мере я узнаю о существовании писателя, который его сочинил.

— А еще что?

— Что у него довольно романтический взгляд на любовь.

— Итак, читая эту книгу (плод творческих усилий Гамсуна), ты получаешь некоторое представление и о характере писателя. Но ты не ожидаешь найти в ней личностные сведения об авторе. Скажем, можешь ли ты вычитать из «Виктории», в каком возрасте писатель сочинил роман, где он жил и сколько у него было детей?

— Конечно, нет.

— Зато ты можешь найти такие сведения в биографии Кнута Гамсуна. Лишь в биографии — или автобиографии — ты имеешь возможность ближе познакомиться с автором как личностью.

— Что верно, то верно.

— Подобным же образом складываются отношения между творениями Господа и Библией. Только в окружающей природе мы можем найти свидетельства существования Бога. Пожалуй, на основе наших наблюдений мы сумеем заключить, что ему нравились цветы и животные, иначе он бы их не создал. Но сведения о Господе как личности мы находим лишь в Библии… то есть в его «автобиографии».

— Хитрые ты приводишь примеры…

— Гммм…

Альберто впервые сидел в задумчивости, не отвечая.

— Это как-то связано с Хильдой? — вырвалось у Софии.

— Нам даже точно не известно, существует ли она.

— Но мы то и дело нападаем на ее следы. Открытки и шарф, зеленый бумажник, носок…

Альберто кивнул.

— Похоже, их подкидывает Хильдин отец. Но пока что мы знаем только одно: кто-то посылает нам почтовые открытки. Хорошо бы он написал несколько слов и о себе. Впрочем, ко всему этому мы еще вернемся.

— Уже двенадцать. Мне обязательно надо быть дома до окончания средневековья.

— Я завершу беседу рассказом о том, как Фома Аквинский взял на вооружение философию Аристотеля во всех областях, где она не противоречит богословию, — то есть его логику, его теорию познания и, самое главное, его натурфилософию. Ты помнишь Аристотелеву восходящую лестницу жизни, от растений и животных к человеку?

София кивнула.

— Уже Аристотель считал, что эта лестница указывает на Бога, который создал массу всего сущего. Такая схема легко совмещалась с христианской доктриной. Согласно Фоме, бытие идет по восходящей — от растений и животных к людям, от людей к ангелам и от ангелов к Богу. Человек, подобно животным, обладает телом с органами чувств, но у него есть также «рассуждающий» ум. У ангелов нет такого тела с органами чувств, а потому их разум действует незамедлительно, мгновенно. Им не нужно размышлять, как это делают люди, не нужно переходить от одного умозаключения к другому. Им известно все, что может знать человек, однако им не требуется приобретать эти знания шаг за шагом, как делаем мы. Не обладая телом, ангелы никогда не умирают. Их нельзя назвать вечными, подобно Богу, поскольку в свое время они тоже были созданы Господом; при этом у них нет тела, от которого их можно отделить, поэтому они бессмертны.

— Звучит удивительно.

— Над ангелами же восседает Бог, София. Он способен одновременно видеть и знать все на свете.

— Значит, он видит сейчас и нас.

— Возможно, он видит и нас. Но не «сейчас», ибо для Бога не существует времени, которое существует для нас. Наше «сейчас» не соответствует Божьему «сейчас». Если для нас проходит несколько недель, вовсе не обязательно столько же времени проходит и для Бога.

— Какой ужас! — воскликнула София и тут же прикрыла рот рукой. Впрочем, Альберто лишь молча смотрел на нее, и девочка продолжала: — Я получила новую открытку от Хильдиного отца. Он написал нечто подобное: дескать, если для Софии проходит неделя или две, совершенно не обязательно, что столько же времени проходит для нас. Ты сказал почти то же самое про Бога!

Лицо под коричневым капюшоном исказилось гримасой.

— Постыдился бы!

София не поняла, что имел в виду Альберто. Возможно, ничего особенного. Тем временем он продолжал:

— К сожалению, Фома Аквинский перенял у Аристотеля и его взгляд на женщин. Может быть, ты помнишь, что, по мнению Аристотеля, женщина представляет собой несовершенного мужчину, а дети наследуют лишь отцовские качества. Ведь женщина —