1. «Мир – это моё представление».

Мир - это мир человека, таков, в сущности, исходный пункт философии Шопенгауэра. Он говорит: «Мир есть мое представление»: вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлексивно-абстрактного сознания, и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что «он не знает, ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует лишь как представление, т.е. исключительно по отношению к другому, представляющему, каковым является сам человек.... Итак, нет истины более несомненной... менее нуждающейся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т. е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего - короче говоря, представлением...» 

Что никто из нас не в силах выскочить из себя, чтобы увидеть вещи сами по себе, что всё наиболее очевидное – в сознании, находится внутри него самого, - эта истина была знакома и древней, и новой философии – от Декарта до Беркли; что существование и воспринимаемость взаимообратимы – философская основа Веданты.

Мир есть представление. А у представления есть две существенные, необходимые и неотделимые друг от друга цели – субъект и объект. Субъект представления есть тот, кто всё познаёт, сам не познанный никем. «Субъект – опора мира, всеобщее условие, любым феноменом, любым объектом подразумеваемый: в самом деле, всё существует не иначе, как в функции субъекта». Объект представления как познанное обусловлен априорными формами пространства и времени, в силу чего и есть множественность. Субъект, «напротив, вне времени и пространства, он целостен и индивидуален в каждом существе, способном иметь представления. Чтобы сконструировать мир из миллиона представлений, достаточно одного субъекта. Но с исчезновением субъекта нет мира как представления. «Субъект и объект, следовательно, неотделимы: каждая из двух половинок осмысленна только посредством другой, то есть каждая существует рядом с другой, с ней же вместе исчезает». Ошибка материализма, полагает немецкий философ, в редукции субъекта к материи. Напротив, идеализм, например, фихтеанского толка, сводя объект к субъекту, делает ошибку – крен в противоположную сторону. Тем не менее, идеализм, освободившийся от абсурдности «университетской философии», неопровержим. Истина в том, что экзистенция абсолютная и сама в себе объективная немыслима. Всё, что объективно, всегда имеет свою экзистенцию в субъекте, а значит, явленность и представление обусловлены субъектом. Другими словами, мир, как он предстаёт в своей непосредственности и понимаемый как реальность в себе, есть совокупность представлений, обусловленных априорными формами сознания, каковыми являются, по Шопенгауэру, время, пространство и казуальность. Мы можем познавать названные формы представления, «не познавая самого объекта, а исходя из одного субъекта»: то есть мы можем помыслить и время, и пространство, и причинность, отделив их от какого бы ни было предметно-событийного наполнения.

О мире как воле. Первое размышление: объективация воли

Во второй книге электричество и гравитация описаны как фундаментальные силы «воли». Знание — это нечто изобретенное служить «воле» и представлено оно как в людях, так и в животных. Фундаментальная природа вселенной и всё в ней видится как эта воля. Шопенгауэр представляет пессимистическую картину, в которой не исполненные желания являются болезненными, а удовольствия — это просто ощущения, испытанные в определённый момент, когда боль уходит. Так или иначе, большинство желаний никогда не исполняются, а те, которые исполняются, немедленно замещаются не исполненными.

Шопенгауэр предполагал в этой книге установить чисто описательную часть о человеческом этическом поведении, в котором он выделил два типа: утверждение и отрицание воли. Согласно Шопенгауэру Воля (великая Воля, которая есть вещь в себе, а не индивидуальные воли людей и животных, которые являются феноменами Воли) конфликтует с эгоизмом, которым наделен каждый человек или животное. Сострадание возникает из трансцендентности этого эгоизма (проникновение иллюзорного восприятия личности, благодаря которому можно сопереживать другому) и может служить ключом к возможности выхода за пределы желания и воли. Шопенгауэр категорически отвергал существование «свободы воли» в общепринятом смысле, и только предвещал, что воля может быть выпущена или отвергнута, но не может быть изменена, а является корнем цепи причинности детерминизма. Его похвала аскетизму привела к высоким размышлениям о буддизме, веданте, о некоторых монашеских орденах и аскетической практике католицизма. Он выражал презрение протестантизму, иудаизму и исламу, которые описывал как оптимистические, лишенные метафизики и жестокие к животным. По словам Шопенгауэра, глубокая истина заключается в том, что в случаях чрезмерного утверждения Воли (когда один человек выказывает свою волю не только для собственного исполнения, но для не надлежащего господства над другими), он не понимает, что на самом деле не является идентичным тому человеку, которому вредит, то есть в этом случае Воля постоянно вредит самой себе, а справедливость торжествует, когда преступление совершено, так как метафизический индивид является одновременно и жертвой и палачом. Шопенгауэр подробно рассматривает самоубийство, отмечая, что оно не разрушает Волю или какую-либо её часть, поскольку смерть является лишь концом одного конкретного явления Воли, которое впоследствии перестраивается. Аскетизм, конечный итог ослабления Воли, может ослабить индивидуальную волю, что является, по мнению Шопенгауэра, гораздо более значительным, чем насильственное самоубийство, которое по сути, в некотором смысле, утверждение воли. В окончательном выводе о том, как можно вести сносную жизнь не ликвидируя желание, поскольку это приводит к скуке, Шопенгауэр предлагает стать сторонним наблюдателем собственной воли и постоянно понимать, что большинство желаний останутся невыполнимыми.

В конце четвёртой книги Шопенгауэр прилагает подробное обсуждение достоинств и недостатков философии Канта. Здесь он утверждает, что величайшей ошибкой Канта был отказ различения между восприятием, интуитивным знанием и концептуальным, дискурсивным знанием. Главным же вкладом Канта по его мнению, было различение между феноменом и вещью в себе.

/////

Взгляните на организацию животных, и вы увидите, говорит Шопенгауэр, что она всегда соответствует их образу жизни. На первый взгляд, правда, кажется, что их образ жизни, их привычки зависят от их организации. В самом деле, в хронологическом порядке, организация предшествует образу жизни. Кажется, будто птица потому летает, что имеет крылья, что бык бодается, потому что имеет рога. Но осмысленное наблюдение доказывает обратное. Мы видим у многих животных проявление желания воспользоваться органами, которых они еще не имеют. Молодые козлы и быки машут головой ещё прежде, чем у них вырастают рога. Молодой кабан набрасывается на врага частью морды, где позже будут ещё не выросшие у него клыки, а не употребляет для этой цели уже существующих у него зубов. Итак, утверждает Шопенгауэр, воля есть организационное начало, центр, из которого исходит творческое развитие всего мира. Плотоядные, которые хотят растерзывать, жить добычей и кровью, обладают страшными зубами и когтями, могучими мускулами, зоркими глазами (орёл, кондор). Те животные, которые, напротив, по инстинкту, не желают борьбы, а хотят искать спасения в бегстве, имеют вместо этих орудий, стройные и проворные ноги, тонкий слух (олень, дикая коза, газель). Болотная птица, желающая питаться пресмыкающимися, обладает особенно развитыми ногами, шеей, клювом (аист, пеликан). Сова, желающая видеть в темноте, имеет огромный зрачок, мягкий и. шелковистый пух, чтобы не разбудить спящих животных, которых она хочет сделать своей добычей. Дикобраз, еж, черепаха покрываются броней, потому что не хотят бежать. Сепия скрывается при помощи темноватой жидкости; тихоход (ай), чтобы скрыться от взора неприятеля, принимает вид древесного ствола, покрытого мохом. Вообще, а в пустыне в частности, животное придаёт себе окраску, которая бы менее всего отличала его от окружающей среды, потому что оно хочет избежать преследования охотника. Во всех этих случаях, утверждает Шопенгауэр, главным двигателем является воля, или, правильнее, воля к жизни.

Когда всех этих средств недостаточно, воля дает себе еще более действенную охрану, охрану, наиболее действенную из всех – разум, который в человеке замещает все другие средства обороны. Разум есть орудие тем более совершенное, что он может скрывать волю под ложной внешностью, тогда как у животного намерение всегда очевидно и всегда отличается определённым характером.

Шопенгауэр полагает, что воля играет ту же, хотя и не столь очевидную роль, и в растительном мире. Там также все представляет стремление, желание, бессознательное вожделение. Верхушка дерева, желающая света, стремится постоянно расти в вертикальном направлении, если только не находит его в ином. Корень, желающий влажности, находит ее часто путем самых длинных обходов. Семя, брошенное в землю для произрастания, всегда пустит стебель вверх, а корень вниз, какое бы мы ни дали ему положение. Грибы творят поразительные вещи, настоящие чудеса: образуют щели в стенах и трещины в камнях, чтобы только достигнуть света. Съедобный клубень Пармантье, произрастая в погребе, неизменно направляет свой ствол к свету. Ползучие растения ищут опоры и делают видимые усилия, чтобы её достигнуть и к ней прислониться. Итак, подытоживает Шопенгауэр, здесь, как и в животном мире, все сводится к воле, к той элементарной воле, которая называется возбудимостью. Между возбудимостью и способностью определяться сознательными мотивами нет существенной разницы, ибо мотив точно так же вызывает возбуждение, которое заставляет волю действовать. Растение ищет солнца вследствие возбуждения, животное точно так же. Только животное, одаренное зачатками понимания, знает, какое действие на его тело окажет солнце.

По мнению Шопенгауэра, рассматриваемая в своих проявлениях, воля отличается той особенностью, что ее труднее всего признать на обеих оконечностях творения, т. е. с одной стороны в человеке, с другой в минеральном царстве. Каждое растение, каждое животное отличается своим определенным характером, так что мы заранее знаем, как нам держаться относительно него. Имея дело с собакой, кошкой, лисицей, мы наперед знаем, что собака будет верной, кошка фальшивой, лисица хитрой. Мы с достоверностью предвидим, что кактус будет желать сухой почвы, незабудка – почвы влажной. Мы знаем, в какое время то или иное растение пускает листки, когда оно цветет и дает плоды. Но в человеке и в минерале, на вершине и в основании творения, характер покрыт таинственностью. Мы, отмечает Шопенгауэр в «Мире как воле и представлении», не можем его открыть путем прямого наблюдения, и чтобы его познать, мы должны употребить продолжительный опыт. Исследование это особенно трудно в случае с человеком, который умеет скрывать свой характер, представлять в ложном свете направление своей воли. Тем не менее, и в человеке есть ясно выраженные черты, наклонности, направления, и в минеральном царстве тоже существуют постоянные наклонности. Магнитная стрелка неизменно направляется к северу. Тело падает всегда в вертикальном направлении, и мы называем это законом тяготения. Жидкая материя повинуется тому же закону, стекая по наклонной плоскости. Одно вещество правильно расширяется под влиянием теплоты и сжимается под влиянием холода, другое кристаллизируется под влиянием других веществ, с которыми оно находится в соприкосновении. Преимущественно в химии можно наблюдать эти постоянные воли, эти симпатии и антипатии, проявляющиеся поразительным образом. Возражают, замечает Шопенгауэр, что это значит одушевлять природу, но если природа произвела человека, то разве она создала его не посвоему образу? Поэтому-то наш язык инстинктивно и сохранил в целом ряде характерных выражении ту истину, что воля лежит в основании всех вещей. Мы говорим: вода кипит (форма активная); огонь не хочет гореть; скрученная верёвка стремится раскрутиться; углерод жаден к кислороду. Это вовсе не образы, метафоры. Это – выражения, которые нужно понимать буквально.

Итак то, что элеаты называют παί πάν, Спиноза – субстанцией, Шеллинг – абсолютным, Шопенгауэр называет волей. Но, подобно пантеистам, он отрицает, что это начало личное. Для него воля есть только сила, создающая определенные существа, живущие в пространстве и времени. Воля есть те, что, ещё не быв, стремится к существованию, становится бытием, объективируется в индивидуальных существованиях. Воля сама по себе не подчинена законам пространства и времени, и не может быть познана. Но проявления её находятся во времени и пространстве, которые вместе образуют principium individuationis. По крайней мере, интеллект воспринимает эти явления, как находящиеся друг подле друга и следующие одно за другим.

Шопенгауэр утверждает, что последовательность феноменов всеобщей воли во времени происходит по неизменным законам и сообразно тем неизменным типам, которые Платон назвал Идеями. Эти Идеи или постоянные формы, в которых объективируется мировая воля в одном и том же роде, образуют постепенную лестницу от самого элементарного существа до существа самого совершенного. Они независимы от времени и пространства, вечны и неизменны, как сама воля, тогда как индивидуумы становятся, но никогда не бывают (т. е. не существуют вечно и неизменно). Низшие идеи или элементарные ступени проявления воли – это тяжесть, непроницаемость, твердость, жидкость, эластичность, электричество, магнетизм, химическое сродство. Высшие ступени проявляются в мире органическом, и серия их заканчивается в человеке. Каждая ступень волевого феномена борется с другой из-за материи, пространства и времени. Отсюда, по Шопенгауэру, и возникает та борьба за существование, которая характеризует природу. Каждый организм представляет Идею, копией которой он является, но только после вычета количества силы, потраченной на то, чтобы осилить низшие Идеи, оспаривавшие у него материю и жизнь. Смотря по тому, насколько организму удается подчинить силы природы, составляющие низшие ступени жизни, он представляет более или менее совершенное выражение той Идеи, которую он отражает и более или менее приближается к тому, что в роде называется красотой.

НИЦШЕ «ВОЛЯ К ВЛАСТИ»

Понимание Ницше феномена воли стараниями различных интерпретаторов и идеологов легло в основу немецкого фашизма с его идеей захвата власти над «неполноценными» расами. Однако «воля к власти» в изложении самого Ницше имеет мало общего с упомянутым политическим режимом.

Свое начало идея воли к власти как общемирового закона берет в тексте «Так говорил Заратустра», где само описание Заратустры дается автором через понятие воли к власти. Но что же имеет в виду Ницше под этими интригующими словами?

Воля для Ницше – это принцип, который структурирует всю идейное содержание его философии. По Ницше, воля к власти есть неотъемлемая часть всех жизненных явлений, которую нельзя втиснуть в рамки философской категории, поскольку она шире всякой категории.

• В работе «Воля к власти» идея Ницше подвергается искажению, так как вместо «воли к власти» читателю подсовывают «волю властвовать, господствовать», а это большая разница. И вот почему. В прижизненных работах Ницше не было и не могло быть такой откровенной фашистской направленности, звучащей как однозначный призыв к захватническим действиям, призыв к реализации воли сильного доминировать над слабым. Ницше трактовал волю к власти как волю к мощи, силе, жизнеутверждающему началу. Недаром некоторые переводчики вместо двусмысленной «воли к власти» употребляли «волю к мощи», а это уже совсем другое дело.

В работе «Европейский нигилизм» другой великий немецкий философ Хайдеггер писал, что воля к власти не тождественна стремлению захватить политическую власть.

Воля к власти согласно Ницше – это постоянное утверждение жизни и реализация творческого потенциала. Поэтому она противостоит другой воле, ограниченной существующим и не способной это существующее преобразовывать, что приводит эту волю к самоотрицанию. «Воля есть созидательница», – говорит Ницше устами Заратустры.

Сама жизнь для Ницше – это безостановочный процесс столкновения множества индивидуальных воль, которые хотят стать еще сильнее, то есть получить больше власти. Волю нельзя постичь через логику, как жизненно стихийное явление она не поддается рациональному объяснению, выходит за пределы познавательных возможностей человека.

Ошибочно трактовать противостояние воль как банальную борьбу за выживание, желание подчинять, доминировать. По Ницше, «борьба идет за преобладание, за рост и расширение, за мощь воли к власти, которая и есть воля к жизни».

Роль главного атрибута «воли к власти» Ницше отводит свободе, снова говоря устами Заратустры: «Воля освобождает: таково истинное учение о воле и свободе». Однако речь идет о такой свободе, которая не мешает процессу развертывания самой жизни. Жизнь и есть единственная цель воли. И волей этой обладает уже сверхчеловек. Именно сверхчеловека называет Ницше «наивысочайшим самоосуществлением воли».