ницше3-1

Цитаты

Идёшь к женщине? Не забудь кнут.

Если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя.

Благословенны забывающие, ибо не помнят они собственных ошибок. — «По ту сторону добра и зла»

Бог умер — человек свободен.

В конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг, узнать больше, чем он уже знает. — «Ecce Homo. Как становятся сами собою» (1886)

В сущности, между религией и настоящей наукой нет ни сродства, ни дружбы, ни вражды: они на разных полюсах.

Велик тот, кто дал направление.

«Возлюби ближнего своего» — это значит прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» — И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.

Где пьёт толпа, все родники отравлены.

Наш долг это право, которое другие имеют на нас.

Героизм — это добрая воля к абсолютной самопогибели.

Господство добродетели может быть достигнуто только с помощью тех же средств, которыми вообще достигают господства, и, во всяком случае, не посредством добродетели. — «Воля к власти»

Давать каждому своё — это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.

Дорого искупается быть бессмертным: за это умираешь не раз живьём.

Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

Женщина - вторая ошибка Бога.

Жизнь есть источник радости; но в ком говорит испорченный желудок, отец печали, для того отравлены все источники.

Земля, сказал он, имеет оболочку; и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих болезней называется, например: «человек».

Кто этот человек, дерзающий в одиночку отрицать греческую сущность, которая в лице Гомера, Пиндара и Эсхила, Фидия, Перикла, Пифии и Диониса неизменно вызывает в нас чувства изумления и преклонения, как глубочайшая бездна и недостижимая вершина? — «Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм»

Мой способ возмездия состоит в том, чтобы как можно скорее послать вслед глупости что-нибудь умное: таким образом, пожалуй, можно еще догнать её.

Наши самоубийцы дискредитируют самоубийство — не наоборот.

Не ваш грех — ваше самодовольство вопиет к небу; ничтожество ваших грехов вопиет к небу!

Нужно носить в себе ещё хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду.

Падающего — подтолкни.

С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, в мрак и глубину — ко злу.

Сражающемуся с чудовищами следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище.

«Счастье найдено нами», — говорят последние люди, и моргают.

Человек — это грязный поток.

Человек есть нечто, что до́лжно превзойти.

Человечество не развивается в направлении лучшего, высшего, более сильного — в том смысле, как думают сегодня. Прогресс — это просто современная, то есть ложная, идея. Европеец наших дней по своей ценности несравненно ниже европейца Ренессанса…

Я не доверяю систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности.

Самые ошибочные умозаключения людей суть следующее: вещь существует, следовательно, она имеет право на это. — «Человеческое, слишком человеческое»

Есть два пути избавить вас от страдания: быстрая смерть и продолжительная любовь.

Познавший самого себя - собственный палач.

Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.

Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.

Я ненавижу людей, не умеющих прощать.

Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.

Стремление к величию выдает с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте.

Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.

Когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика.

Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой.

Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного — более высокая потенция сострадания.

Человек забывает свою вину, когда исповедался в ней другому, но этот последний обыкновенно не забывает её.

Весь мир верит в это; но чему только не верит весь мир! — [1]

У кого есть Зачем жить, сумеет выдержать почти любое Как

То, что не убивает нас, делает нас сильнее

По ту сторону добра и зла

Также, в книге "По ту сторону добра и зла", Ницше выдвигает учение о двух основных типах морали: "морали господ и морали рабов". Во всех развитых цивилизациях они смешаны, элементы той и другой можно обнаружить буквально в одном и том же человеке. Но различать их, считает Ницше, необходимо.

По Ницше, различные моральные оценки возникали либо среди господствующей касты, либо среди подвластных, среди рабов и зависимых. Например, когда понятие “хороший” устанавливается правящей кастой, то отличительной чертой, определяющей ранг, считаются возвышенные, гордые состояния души. Знатный человек отделяет от себя существ, являющихся противоположность ему самому, он презирает их. Такой человек чувствует себя мерилом всех ценностей, он не нуждается в чьем-либо одобрении, его мораль – это самопрославление, на первом плане стоит чувство избытка, мощи, бьющей через край.

 В этой морали (морали господ), противоположение “хороший” и ”плохой” значит то же самое, что ”знатный” и презренный”. Очевидно, что обозначение моральной ценности прилагалось сначала к людям, и только позже исходя из этого было перенесено на поступки.

Иначе обстоит дело с рабской моралью. Ницше задается вопросом, что будет, если морализовать начнут люди оскорбленные, угнетенные, страдающие, несвободные, не уверенные в самих себе и усталые? Какова будет их моральная оценка?

Раб подозрителен в отношении добродетелей сильного, он скептически относится ко всему “хорошему”, что прославляет знатный человек. С другой стороны, раб восхваляет те качества и все то, что полезно, что служит для облегчения существования страждущих, для таких же как он. Такие качества, как сострадание, сердечная теплота, терпение, добросердечность и скромность, рассматриваются как добродетели, в то же время свойства, которые обнаруживают сильные и независимые индивиды, считаются опасными, а потому "злыми".

Вот где, говорит Ницше, источник возникновения знаменитых антиподов “добрый” и “злой” – в категорию злого зачисляется все “мощное и опасное, грозное, наделенное утонченностью и силой, то, что невозможно презирать”.

Итак, в истории морали, согласно Ницше, борются друг с другом две основные этические позиции. С точки зрения высшего типа людей, они могут сосуществовать. Это возможно, если "толпа", не способная ни к чему возвышенному, будет практиковать "рабскую мораль" исключительно в своей среде.

Но она, подчеркивает Ницше, никогда не ограничится этим. Более того, по крайней мере в истории Запада, у "рабской морали" были и остаются все шансы па успех. Об этом, например, свидетельствует распространение христианства (об этом уже говорилось выше). То же воплощение рабской морали видит Ницше в демократическом и социалистическом движениях, считая их производной формой от христианской идеологии.

Ницше полагает, что идеал всеобщей, единой и абсолютной морали должен быть отброшен, так как он ведет жизнь к упадку, а человечество - к вырождению. Его место должна занять градация рангов, степеней различных типов морали. Пусть "стадо" остается приверженным своей системе ценностей, при условии, что оно лишено права навязывать ее людям "высшего типа".

Он не имеет в виду, как это иногда утверждают, полное безразличие к природе ценностей и упразднение всяких нравственных критериев. Подобное было бы самоубийственным для обычного человека. Только те, кто принадлежит к высшему типу, могут без ущерба для себя стать "по ту сторону" навязываемых обществом пониманий добра и зла, ибо эти индивиды сами являются носителями нравственного закона и не нуждаются ни в чьем попечительстве. Это единственный путь к более высокому уровню человеческого существования, к Cверхчеловеку.

Мысль об этой теории настолько глубоко захватила его, что он создал величественную дифирамбическую поэму “Так говорил Заратустра”. Он писал ее в феврале и в конце июня - начале июля 1883 г. в Рапалло и в феврале 1884 г. в Сильсе. Это было новое и захватывающее произведение; основная часть произведения должна была дать идею “Вечного возврата” (она вводится в третьей части “Заратустры”).

В уста своего известного персонажа Заратустры, Ницше вкладывает эту и другую главную идею произведения (концепцию Сверхчеловека).

Предыстория данной теории такова. Некогда Евгений Дюринг (немецкий философ и экономист) высказал мысль о том, что вся Вселенная в принципе, может иметь вид комбинации всего нескольких элементарных частиц. Следовательно, мировой процесс в данном случае был бы калейдоскопом их разумных комбинаций, число которых имеет предел. А это может означать лишь то, что после многочисленных перестроек системы, мы в результате получим Вселенную идентичную, уже имевшей место ранее. Следовательно, мировой процесс - не что иное, как циклическое повторение однажды уже бывшего.

Дюринг в дальнейшем опроверг свою гипотезу, считая, что при имеющимся размере Вселенной количество ее комбинаций уходит в бесконечность. Однако Ницше был крайне поражен этой идеей и, уже вслед за Дюрингом, стал исходить из того, что в основе бытия лежит некое определенное количество квантов силы, понимаемых не физически, а биологически. Кванты эти, находятся в постоянной борьбе друг с другом, образуя при этом отдельные сочетания. А так как число квантов постоянно, то периодически должны складываться комбинации, уже бывшие когда-то прежде:

“Все становление имеет место только в рамках вечного круговращения и   постоянного количества силы”.

Таким образом, бытие в том виде, в котором оно существует, не имеет цели и смысла, оно неумолимо вновь и вновь повторяется, никогда не переходя в небытие -неизбежный вечный круговорот и вечное возвращение.

Но, следовательно, повторяется и человек, и значит, никакой потусторонней небесной жизни в природе не существует и каждое мгновение, вечно, поскольку неизбежно возвращается.

Концепция Сверхчеловека

Книга “Так говорил Заратустра”содержит необычайно большое число полускрытых ядовитых пародий на Библию, а также лукавые выпады в адрес Шекспира, Лютера, Гомера, Гете, Вагнера и т.д., и т.п. На многие шедевры этих авторов Ницше дает пародии с одной единственной целью: показать, что человек - это еще бесформенная масса, материал, требующий талантливого ваятеля для своего облагораживания. Только так человечество превзойдет самого себя и перейдет в иное, высшее качество - появится Сверхчеловек. Ницше закончил первую часть “Заратустры” словами: “Мертвы все боги; теперь мы хотим, чтобы здравствовал сверхчеловек”.

Сверхчеловек Ницше - результат культурно-духовного совершенствования человека, тип, настолько превосходящий современного человека по своим интеллектуально-моральным качествам, что он образует как бы новый и особый биологический тип. Аргументы Сверхчеловека сводятся к осознанию необходимости того, чтобы человек возносился над прежним уровнем не ради произвола и господства над другими, а ради нового бытия, к которому нынешний человек по сути своей еще просто не готов.

Сверхчеловек - это не вождь, возвышающийся над массой людей, не фюрер. Это нравственный образ, означающий высшую степень духовного расцвета человечества, олицетворение тех новых моральных идеалов, любовь к которым Ницше стремился сделать главным нравственным устремлением человечества.

Ницше мыслил появление Сверхчеловека как долгий процесс величайших самопреодолений, как великое торжество духовной природы человека, а не индульгенцию буйствующему произволу хамов.

Ницше хочет в своей книге показать человечество, пробужденное к новой жизни прославлением своего собственного существа, добродетелями добровольного избранного меньшинства, которое очищает и обновляет свою кровь.

Заратустра является предзнаменованием Сверхчеловека; это пророк благой вести. С благодетельной и мягкой силой он предсказывает людям великое будущее в награду за великий труд;

“Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи человечества. Смотрите, я - провозвестник молнии, я - тяжелая капля из грозовой тучи; а имя той молнии - сверхчеловек”.

Последняя его воля заключается в том, что он хочет определить и направить деятельность людей: он хочет основать новые нравы, указать подчиненным их обязанности, сильным их долг и объем власти и вести все человечество к высшему будущему. Устами Заратустры Ницше порицает все нравственные устои, поддерживавшие прежнее человечество: он хочет уничтожить прежнюю мораль и установить свою.

Прежде всего, Ницше считает, что

"человек есть нечто, что должно преодолеть".

 Но это не произойдет автоматически, так сказать, в ходе естественного отбора. К этому необходимо волевое усилие и чувство направления. Однако, по Ницше, движение к Сверхчеловеку - это не конкретная естественно-историческая перспектива, а явление высшего культурного порядка:

"Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка".

 Подобные предупреждения философ делает с фанатичной настойчивостью. Сверхчеловек не сможет появиться до тех пор, пока высшие индивиды не осмелятся на переоценку всех ценностей, не разобьют старые скрижали, особенно идеалы христианства, и не создадут новых ценностей не из страха перед опасностью, а от преизбытка своей жизненной силы.

Несмотря на крайнюю расплывчатость указанного образа-понятия, Cверхчеловек олицетворяет для Ницше высшую степень развития и концентрации интеллектуальной мощи, силы характера и волеизъявления. независимости, целеустремленности, эстетического вкуса и совершенной физической конституции.

О любви к ближнему

      Вы жметесь к ближнему, и для этого есть у вас прекрасные слова. Но я говорю вам: ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе.       Вы бежите к ближнему от самих себя и хотели бы из этого сделать себе добродетель; но я насквозь вижу ваше "бескорыстие".       Ты старше, чем Я; Ты признано священным, но еще не Я: оттого жмется человек к ближнему.       Разве я советую вам любовь к ближнему? Скорее я советую вам бежать от ближнего и любить дальнего!       Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему; выше еще, чем любовь к человеку, ставлю я любовь к вещам и призракам.       Этот призрак, витающий перед тобою, брат мой, прекраснее тебя; почему же не отдаешь ты ему свою плоть и свои кости? Но ты страшишься и бежишь к своему ближнему.       Вы не выносите самих себя и недостаточно себя любите; и вот вы хотели бы соблазнить ближнего на любовь и позолотить себя его заблуждением.       Я хотел бы, чтобы все ближние и соседи их стали для вас невыносимы; тогда вы должны бы были из самих себя создать своего друга с переполненным сердцем его.       Вы приглашаете свидетеля, когда хотите хвалить себя; и когда вы склонили его хорошо думать о вас, сами вы хорошо думаете о себе.       Лжет не только тот, кто говорит вопреки своему знанию, но еще больше тот, кто говорит вопреки своему незнанию. Именно так говорите вы о себе при общении с другими и обманываете соседа насчет себя.       Так говорит глупец: "Общение с людьми портит характер, особенно когда нет его".       Один идет к ближнему, потому что он ищет себя, а другой -- потому что он хотел бы потерять себя. Ваша дурная любовь к самим себе делает для вас из одиночества тюрьму.       Дальние оплачивают вашу любовь к ближнему; и если вы соберетесь впятером, шестой должен всегда умереть.       Я не люблю ваших празднеств; слишком много лицедеев находил я там, и даже зрители вели себя часто как лицедеи.       Не о ближнем учу я вас, но о друге. Пусть друг будет для вас праздником земли и предчувствием сверхчеловека.       Я учу вас о друге и переполненном сердце его. Но надо уметь быть губкою, если хочешь быть любимым переполненными сердцами.       Я учу вас о друге, в котором мир предстоит завершенным, как чаша добра, -- о созидающем друге, всегда готовом подарить завершенный мир.       И как мир развернулся для него, так опять он свертывается вместе с ним, подобно становлению добра и зла, подобно становлению цели из случая.       Будущее и самое дальнее пусть будет причиною твоего сегодня: в своем друге ты должен любить сверхчеловека как свою причину.       Братья мои, не любовь к ближнему советую я вам -- я советую вам любовь к дальнему.       Так говорил Заратустра.

О старых и молодых бабенках

      "Отчего крадешься ты так робко в сумерках, о Заратустра? И что прячешь ты бережно под своим плащом?       Не сокровище ли, подаренное тебе? Или новорожденное дитя твое? Или теперь ты сам идешь по пути воров, ты, друг злых?" --       -- Поистине, брат мой! -- отвечал Заратустра. -- Это -- сокровище, подаренное мне: это маленькая истина, что несу я.       Но она беспокойна, как малое дитя; и если бы я не зажимал ей рта, она кричала бы во все горло.       Когда сегодня я шел один своею дорогой, в час, когда солнце садится, мне повстречалась старушка и так говорила к душе моей:       "О многом уже говорил Заратустра даже нам, женщинам, но никогда не говорил он нам о женщине".       И я возразил ей: "О женщине надо говорить только мужчинам".       "И мне также ты можешь говорить о женщине, -- сказала она, -- я достаточно стара, чтобы тотчас все позабыть".       И я внял просьбе старушки и так говорил ей:       Все в женщине -- загадка, и все в женщине имеет одну разгадку: она называется беременностью.       Мужчина для женщины средство; целью бывает всегда ребенок. Но что же женщина для мужчины?       Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки.       Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина -- для отдохновения воина; все остальное -- глупость.       Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину; в самой сладкой женщине есть еще горькое.       Лучше мужчины понимает женщина детей, но мужчина больше ребенок, чем женщина.       В настоящем мужчине сокрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины, найдите дитя в мужчине!       Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями еще не существующего мира.       Пусть луч звезды сияет в вашей любви! Пусть вашей надеждой будет: "о, если бы мне родить сверхчеловека!"       Пусть в вашей любви будет храбрость! Своею любовью должны вы наступать на того, кто внушает вам страх.       Пусть в вашей любви будет ваша честь! Вообще женщина мало понимает в чести. Но пусть будет ваша честь в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимой, и никогда не быть второй.       Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для нее цены.       Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще дурна.       Кого ненавидит женщина больше всего? -- Так говорило железо магниту: "я ненавижу тебя больше всего, потому что ты притягиваешь, но недостаточно силен, чтобы перетянуть к себе".       Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет.       "Смотри, теперь только стал мир совершенен!" -- так думает каждая женщина, когда она повинуется от всей любви.       И повиноваться должна женщина, и найти глубину к своей поверхности. Поверхность -- душа женщины, подвижная, бурливая пленка на мелкой воде.       Но душа мужчины глубока, ее бурный поток шумит в подземных пещерах; женщина чует его силу, но не понимает ее. --       Тогда возразила мне старушка: "Много любезного сказал Заратустра, и особенно для тех, кто достаточно молод для этого.       Странно, Заратустра знает мало женщин, и, однако, он прав относительно их. Не потому ли это происходит, что у женщины нет ничего невозможного?       А теперь в благодарность прими маленькую истину! Я достаточно стара для нее!       Заверни ее хорошенько и зажми ей рот: иначе она будет кричать во все горло, эта маленькая истина".       "Дай мне, женщина, твою маленькую истину!" -- сказал я. И так говорила старушка:       "Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!" --       Так говорил Заратустра.

Жизнь. Ницше.

Как бы ни менялось отношение Ницше к философии Шопенгауэра, из этой последней он заимствовал интерес к понятию воли, его преобразованию и дальнейшей универсализации. Еще более решительно и неразрывно, чем Шопенгауэр, Ницше связал волю с феноменом жизни. Ницше не только считал волю к власти определяющим стимулом деятельности и главной способностью человека, но и "внедрял" ее в "самое жизнь". "Чтобы понять, что такое "жизнь" и какой род стремления она представляет, — пишет Ф. Ницше, — эта формула должна в одинаковой мере относиться как к дереву и растению, так и к животному" ("Воля к власти". Афоризм 704). "Из-за чего деревья первобытного леса борются друг с другом?" — спрашивает Ницше и отвечает: "Из-за власти" (там же). Толкуя жизнь как "специфическую волю к аккумуляции силы", Ф. Ницше утверждает, что жизнь как таковая "стремится к максимуму чувства власти" (там же. Афоризм 689). Подобная мифологизация воли, онтологизация (т.е. "внедрение" в само бытие) нерациональной человеческой способности как нельзя более соответствуют всему духу и стилю ницшеанского философствования, которое представлено в виде броских афоризмов, парадоксальных мыслей, памфлетов и притч, личных исповеданий.