763

Алексей Александрович высоко оценил мои конструкторские успехи. «Владимир Прокофьевич, не могли ли бы вы исправить и мой фотоаппарат?» — и принес мне фотоаппарат «ФЭД-Б», с объективом 1:2. Когда-то такой аппарат был пределом моих мечтаний. В аппарате, как оказалось, был повежден шторный затвор. Аппарат я исправил.

Во время войны в Бердске был создан радиозавод, на котором изготовляли для фронта танковые приемники и передатчики. Это был очень маленький завод, и выпускаемые им радиоприборы были тоже малых размеров. Но на завод по «ленд-лизу» поступали из Америки детали для больших широковещательных приемников 6-Н-1 и Т-9. После окончания войны завод стал выпускать уже мирную продукцию для населения. Сперва это были приемники-радиолы «Рекорд», потом премники 6-Н-25, 6-Н-27. По своему радиоустройству приемники 6-Н-25 и 6-Н-27 ничем не отличались от американского приемника 6- Н-1. Все они были приемниками супергетеродинного типа второго класса. Разница была только в настройке промежуточной частоты. Приемник же Т-9 был приемником первого класса, с более мощным усилителем низкой частоты. Но главная особенность приемника Т-9 была в том, что он позволял принимать передачи на 13-метровом дапазоне, которые не глушились. Тогда уже началась «холодня война», и был возведен «железный занавес». Комплекты деталей американского приемника Т-9, вынесенные с завода, можно было иногда купить на базаре, если приехать электричкой в Бердск в воскресенье рано утром. Мне это удалось сделать со второго заезда. И я собрал радиолу с приемником Т-9. К своему тридцатилетию. По этому поводу Маша вместе с Тамарой Моисеевной устроили дома скромное застолье. Надо отметить, что сделать это в этот период было далеко не просто: в Новосибирске полки продовольственных магазинов были абсолютно пустыми. Единственно, что можно было купить в магазинах, так это консервированные крабы в банках. Но они почему-то спросом не пользовались. Пустыми были и базары.

Алексей Александрович сделал мне к дню рождения по тем временам царский подарок — подарил отремонтированный мной фотоаппарат «ФЭД». Аппарат верно служил мне не один десяток лет и хранится у меня и сейчас в исправном состоянии, как дорогая память.

Построенный мной приемник Т-9 заложил основу моего знакомства, переросшего в крепкую дружбу, с Растиславом Черкасовым. Растислав в институте работал на кафедре основ марксизмаленинизма. Он тоже увлекался радиоконструированием. Растислав прошел фронт, служил в десантных войсках. На кафедру был принят после госпиталя и окончания Высшей партийной школы. Впоследствии мы дружили семьями.

Время было трудное. Профсоюз и командование института организовали посадку картофеля в пригородных колхозных хозяйствах. Землю под посадку картофеля институту выделяли тогда в районе села Мочище. Все было хорошо организовано. Земля была вспахана и проборонена. Сообща садили, сообща ездили на прополку и окучивание, сообща убирали и вывозили. Мы картошку садили и обрабатывали одной большой семьей: и мама с Толиком, и Савёловы, и мы с Машей. Царила дружеская обстановка и взаимная помощь. В связи с посадкой картошки припоминается такой курьезный случай. В институте на кафедре физики работал лаборант Гаевский. Он был со странностями, как говорили, с приветом. Для посадки он изготовил специальный плужок с постомками из брезентовых ремней и запрег в это устройство своего отца, а сам толкал плужок сзади, держась за специальные рукоятки. Отцу было, наверное, лет 50. Через минут 20 отец уже лежал на пашне, раскинув руки. Пришлось потом коллетивно помогать этому горе-механизатору, досаживать картофель обычным способом с применением лопат.

В конце 1953 года на территории за горбольницей началось строительство завода № 80 и его жилого поселка. Строительство велось силами подразделений Министерства среднего машиностроения. В то время это ведомство снабжалось на порядок лучше, чем все остальные министерства и их организации. Нивитовские женщины, жены преподавателей и других работников разведали, что на площадке этого строительства есть так называемый «участок 10», где в маленьком магазине по утрам можно было купить сливочное масло, гидрожир, муку и еще некоторые другие продукты. Тамара Моисеевна и наша ближайшая соседка по квартире Антонина Федоровна Комарова регулярно по утрам туда ходили за продуктами, занимали там друг другу очереди. По воскресеньям к ним присоединялась и Маша.

Где-то в феврале 1954 года Алексей Иванович Иванов, после своего очередного планового похода в автомобильный магазин отмечаться в очереди, мне заявил: «Владимир Прокофьевич, готовьте деньги. В первых числах мая подойдет ваша очередь».

Приобретение автомобиля в наши планы не входило. Об этом даже разговора никакого не было, не было такого решения даже в мыслях. К тому же надо было иметь права на вождение автомобиля, но главное — иметь для такой покупки деньги. По тем временам большие, особенно для нас. Что делать?

103

Обо всем я рассказал Маше. Маша — Тамаре Моисеевне. Тамара Моисеевна отреагироала мгновенно, не задумываясь. «Тут и думать нечего. Машину надо покупать. Часть денег я у Алексея Александровича выдавлю». Я вспомнил, что как-то я видел объявление о работе кружка ДОСААФ по автоделу. Я разыскал старосту этого кружка. Им оказался студент пятого курса строительного факультета Василий Копейкин. Он мне рассказал, что в группе 20 человек, что теоретические и практические занятия они уже закончили, осталась езда с инструктором. «Запиши меня двадцать первым». «Попробую», — пообещал он.

Езду я прошел. Как сейчас помню, инструктором был пожилой шофер по фамилии Дидик. Экзамены по правилам движения и вождению я сдал без особых затруднений и получил права. Деньги на покупку машины мы с Машей тоже собрали. Помогли Савёловы и Машины коллеги по работе.

Настал день покупки. У меня, как на зло, экзамены. Маша и Тамара Моисеевна с деньгами отправились в город к открытию магазина. К 12 часам дня все свершилось. Им выкатили автомобиль, заправиленный 20 литрами бензина. Тамара Моисеевна осталась сторожить машину, сев на переднее сиденье, а Маша пошла за мной в институт.

И вот осторожно и торжественно мы покатили домой, объехав у Дома офицеров такой же «Москвич», который купил летчик, стоявший в очереди впереди меня. Его машина столкнулась с впереди идущей машиной. Водитель вовремя не среагировал на сигнал светофора.

Машину мне разрешили временно поставить в институтский гараж рядом с машиной генерала. О том, что я купил машину, было даже напечатано в институтской газете «Кадры — транспорту». И много лет после этого, когда среди студентов речь заходила по какому-то поводу обо мне, говорили: «Это тот, кто купил машину». Так что я повторил лавры чеховского героя. А первый номерной знак машины, НБ-63-15, я запомнил на всю жизнь.

Прошедший 1953 год ознаменовался еще одним важным событием из жизни нашего института. Его снова преобразовали в обычный гражданский институт путей сообщения, оставив в нем небольшую военную кафедру. Офицеров, не достигших пенсионного возраста, распределили на работу в районные военкоматы. Большинство военных преподавателей отправили на пенсию.

В связи с ликвидацией НИВИТа созрело время более подробно остановиться на трагической судьбе этого замечательного института. Как я уже писал выше, НИВИТ был создан в 1934 году в соответствии с Постановлением Совета Труда и Обороны. Прошло уже свыше 70 лет с момента принятия этого постановления, а его содержание до настоящего времени находится под грифом секретности.

Первым ректором института был Сергей Емельянович Пропастин. Институт был создан на базе одного из факультетов Томского технологического института в 1932 году и именовался Новосибирским путейско-строительным институтом инженеров железнодорожного транспорта (НоПИИТ). В 1934 году институт был преобразован в НИВИТ, в институт военных инженеров. Количество студентов при этом уменьшилось, поскольку часть студентов была признана негодными к воинской службе. Как писал в своих воспоминаниях в книге «Путевку в жизнь нам дал НИВИТ» выпускник института 1938 года А.К. Дюнин, «Коса репрессий свистела рядом». Первым был арестован Пропастин, герой Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени. Его вызвали на новое назначение и там арестовали. Пропастин был, как и К.К. Рокоссовский, освобожден перед самым началом войны, и, как говорил А.Я. Куранов, повторил судьбу генерала Серпилина. Назначенный вместо Пропастина начальником института полковник В.М. Шишковский был тоже арестован. Всего в НИВИТе накануне войны было репрессировано порядка 30 преподавателей и слушателей. Первый выпуск инженеровнивитовцев из числа поступивших в 1932 году был осуществлен в 1938 году и был малочисленным. В связи с преобразованием института в военное учебное заведение в нем на год была увеличена продолжительность учебы и доведена до 6 лет. Поэтому первый полнокровный выпуск военных инженеров был осуществлен только в 1941 году. Ввиду начавшейся войны, часть групп слушателей старших курсов завершила учебу досрочно. Из лиц, окончивших учебу, вместе с их командирами, был сформирован целый воинский эшелон, который в соответствии с предписанием на случай войны, хранившимся в запечатанном конверте у начальника института, был отправлен к месту назначения, согласно предписания. В институте сложилась атмосфера высокого патриотического подъема. Добровольцами ушли на фронт все пять сыновей генерала А.В. Котюкова, сын главного бухгалтера института Николай Федоров, и много добровольцев из числа слушателей-комсомольцев младших курсов, в их числе был и Геннадий Падерин, после войны ставший известным новосибирским писателем, ушли на фронт и многие коммунисты из числа преподавателей. Дезориентированые кинофильмом «Если завтра война», многие считали, что война будет краткосрочной и стремились успеть принять в ней участие. В институте с согласия его руководства и при его содействии работали представители приемных комиссий

104

военных училищ, которые переманивали слушателей младших курсов института и перехватывали выпускников школ, стремившихся поступить в НИВИТ. В результате ряды слушателей института сильно поредели. Практически не осталось слушателей на первом и втором курсах. Так, Николай Голубев и Александр Щукин, уже окончившие первый курс института, добровольно перешли на курсы техников по обслуживанию гвардейских минометов и вернулись назад в институт только после окончания войны. Из числа слушателей, принятых в НИВИТ в 1940 году, в институте осталось практически только две учебные группы неполного состава, и те были направлены на работу на завод Сибсельмаш, тогда комбинат № 179, где работали по 12 часов в сутки, выпуская артиллерийские снаряды. Назад в институт эти слушатели были возвращены только в марте 1942 года.

А немцы между тем стремительно наступали. Это обусловило эвакуацию в НИВИТ некоторых ведущих преподавателей из транспортных институтов Ленинграда и Днепропетровска. Из Ленинграда в НИВИТ перешли на работу академик Г.П. Передерий, профессора Урбан, Гастев, Клаус. Из Днепропетровского транспортного института перешли профессора: Лазарьян, Мищенко, Митюшин и другие.

Прошел слух о том, что эшелон с выпускниками НИВИТа был разбит немецкой авиацией. Документальное подтверждение этого мне увидеть не пришлось. Во-первых, шла война. Во-вторых, уже после войны вся информация, относящаяся к НИВИТу и его выпускникам, оказалось под грифом секретности. Но, видимо, это соответствует действительности. Подтверждением тому служит такой факт. В 1962 году НИВИТ отмечал свой тридцатилетний юбилей, а в 1982 году — пятидесятилетие. На торжества по этому случаю съезжались представители всех выпусков института. Были выпускники довоенных лет, выпускники 1947 года и более поздних лет, а вот представителей выпуска знаменательного 1941 года не было ни одного. По-видимому, уцелевшие и оставшиеся в живых выпускники НИВИТа 1941 года по законам и порядкам войны, оказались в других воинских частях и формированиях.

Считается, что в НИВИТе были воспитаны три Героя Советского Союза: Владимир Николаевич Безукладников, Юрий Иванович Дерябин и Ефим Ильич Стерин. Я пытался выяснить, на каких факультетах они учились и за какие подвиги были удостоены высокого звания. Выяснить это мне не удалось. Логика же рассуждений приводит к тому, что В.Н. Безукладников и Ю.И. Дерябин могли быть выпускниками НИВИТа 1941 года. Что же касается Ефима Ильича Стерина, 1924 года рождения, призваного в ряды Красной Армии Заельцовским РВК в 1942 году, то он мог быть в 1941 году только абитуриентом НИВИТа. Е.И. Стерин погиб в 1944 году, служа в 175 гв. саперном полку 58 гв. стрелковой дивизии.

То обстоятельство, что к началу очередного учебного 1941 года НИВИТ практически оказался без слушателей, облегчило Новосибирским областным властям решение задачи по размещению на площадях НИВИТа оборудования эвакуированного военного оптического завода. Руководство института этому решению всячески сопротивлялось. Зная цель создания НИВИТа и чтобы не допустить непоправимой ошибки, в Москву поездом выехал заместитель начальника НИВИТа генерал А.В. Котюков. В Москве А.В. Котюкову удалось добиться приема у наркомов Л.М. Кагановича и К.Е. Ворошилова. В результате из Москвы Котюков привез приказ, подписанный лично Ворошиловым, предписывающий немедленно восстановить занятия в НИВИТе и согласно которому все слушатели НИВИТа, начиная с 1941 года, считались призванными на военную службу. К сожалению, восстановить занятия в институте в 1941 и в 1942 годах не удалось, так как выселить завод из институтских производственных помещений руководству института оказалось не под силу. Однако приказ, подписанный Ворошиловым, возымел свое действие. Обком КПСС принял решение о передаче НИВИТу здания управления «Кузбассугля» на улице Советской, 20 и здания гостинницы «Центральная» на площади Ленина в центре Новосибирска. Руководство управления «Кузбассугля» доброволно передавать принадлежащее ей здание отказалось. И вот, наконец, по приказу начальника НИВИТа в ночь с воскресенья на понедельник, два взвода слушателей НИВИТа с оружием под командованием полковника Ермилина, подполковника Гвоздиковского и майора Козлова осуществили силовой захват двух зданий в центре Новосибирска: здание управления «Кузбассугля» на улице Советская, 20 и здание гостиницы «Центральная» на площади Ленина. На входах этих зданий были выставлены караулы, вооруженные винтовками. Утром в понедельник сотрудикам этих учрежений было разрешено только забрать свои личные вещи и бумаги. А уже через несколько дней в здании по улице Советская, 20 было размещено оборудование учебного корпуса института, а в помещении гостиницы — фундаментальная библиотека института, лаборатория кафедры электротехники, в подвале — склад оружия и боеприпасов. К первому ноября в зданиях был силами слушателей произведен ремонт, перевезено и размещено оборудование института и создана столовая. А еще неделю спустя таким же силовым способом была занята школа № 78, до этого занятая под госпиталь. В школе

105

была размещена казарма эксплуатационного факультета. То обстоятельство, что акция силового захвата зданий была осуществлена в условиях военного времени и жесткого тоталитарного режима, свидетельствует о том, что она была осуществлена с санкции самого высокого уровня. И действительно, в начале ноября 1943 года Сталин лично интересовался, восстановлены ли занятия в НИВИТе. Об этом в 1954 году мне рассказал П.А. Корнилов.

Как рассказывал П.А. Корнилов, где-то в начале ноября он дежурил на главном пропускном посту на входе в здание института на улице Советской, 20. Глубокой ночью зазвенел телефон на посту. По характеру звонка Корнилов сразу понял, что это звонок междугородной станции. Он снял трубку. «Кто у телефона?» — прозвучал вопрос. Корнилов ответил, как полагается по уставу. «Не кладите трубку, с Вами будет говорить товарищ Сталин». Корилов вскочил. Сталин повторил вопрос: «Кто у телефона?» и далее продолжил: «В институте идут занятия? На всех факультетах?». Корнилов ответил, что занятия идут на всех факультетах. Сталин положил трубку. Об этом разговоре на следующий день Корнилов доложил руководству иститута.

Шел 1943 год. Бои шли на территории Советского Союза, а Сталина, надо полагать, не оставляла мысль о целесообразности переустройства железнодорожных путей за западными границами СССР.

Для обеспечения этого и был необходим НИВИТ.

Когда же война была окончена, НИВИТ был ликвидирован. Однако большинство выпускников института строительных специальностей продолжали распределяться в железнодорожные войска. На нашем мостовом факультете из 24 выпускников 10 человек были направлены в железнодорожные войска. Примерно такое же соотношение было и на строительном факультете. В 1948 году произошло разрушительное землетрясение в Ашхабаде. Помнится, что 20 выпускников строительного факультета были неправлены в Ашхабад на его восстановление. Среди них были: Вадим Абичкин, Коля Верушкин, Нина Кислицина и другие. Так при советской власти на деле осуществлялся принцип дружбы народов И только выпускники эксплуатациого факультета, в основной своей массе, направлялись в распоряжение железных дорог.

Наступил 1954 год. Со дня окончания учебы прошло 5 лет. Однажды ко мне в лабораторию зашел Николай Крючков. Он учился на строителном факультете и после окончания института был направлен в железнодорожные войска. По-видимому, в тот период его устраивала военная служба. Дело в том, что до поступления в НИВИТ он закончил школу военных техников железнодорожного транспорта (ШВТ).

Кстати, о ШВТ. О том, что в стране существовали такие школы, нигде в средствах массовой информации не сообщалось. Впервые о ШВТ я прочитал только в 2006 году в книге Олега Блоцкого «Владимир Путин». Начальник В.В. Путина в бытность его работы в ГРУ, Лазарь Матвеев, тоже в свое время учился в ШВТ.

Именно потому, что до поступления в НИВИТ Крючков закончил ШВТ, он и был в 1943 году назначен помощником командира роты. Наш институт в железнодорожных войсках приравнивался к военному училищу. Поэтому, чтобы иметь продвижение по службе, его выпускникам надо было заканчивать академию. И Николай поступил в Военно-транспортную академию на мостовой факультет. На заочное отделение. Ко мне он зашел с просьбой подобрать ему выполненный студентами проект моста с пояснительной запиской для образца. Его просьбу я, по старой дружбе, выполнил. Вечером Николай заехал ко мне домой. Маша накрыла стол. Впоминая прошедшие годы, Николай коснулся вопроса ареста наших товарищей в 1946 году. И неожиданно для меня заявил, что это дело рук Льва Куршина. Рассказал, как и его, Николая, вызывали на допрос к следователю, как к следователю вызывали и других наших товарищей. И, странное дело, я ему поверил сразу, хотя Лёва был одним из моих ближейших друзей, особенно после преддипломной практики, которую мы проходили вместе. И я даже испугался. Не провоцировал ли Лев меня своими откровениями, когда мы были с ним на практике на Кавказе. Я вспомнил Лёвины рассказы об арестах 1937 года в Москве, его рассказ о том, как отравилась пирожками Н.К. Крупская накануне предстоящего съезда партии, на котором она, якобы, планировала выступить, и многое-многое другое. В том, что я не усомнился в достоверности рассказанного Николаем, по-видимому, сыграло свою роль и то предательство Левы по отношению к Ире, свидетелем которого я был лично. Кстати, об Ире. Как сложилась ее дальнейшая судьба, я не знаю. Но вот совсем недавно, находясь в ГПНТБ СО РАН по своим изобретательсим делам, я решил познакомиться с авторефератами некоторых диссертаций. Каково было мое удивление, когда в картотеке авторефератов диссертаций впереди карточки Куршина Льва Моисеевича я обнаружил карточку Куршина Александра Львовича, его сына. Диссертация тоже касалась проблем прочности. Выходит, Ира, его мать, сыну оставила фамилию Левы. В наше время это говорит о многом.

106

Лев Моисеевич Куршин

Мои воспоминания о Лёве, наверное, носят сугубо субъективный характер. Однако, при любом подходе к рассмотрению этого дела, Лев Куршин был самой яркой, самой запоминающейся личностью из всего выпуска слушателей 1949 года.

Физически крепкий, спортивного сложения. Необычайно одаренный, воспринимающий все слету. В совершенстве владевший немецким языком. У него, по-моему, склонность к легкому освоению всего нового, особенно предметов математической сущности, была заложена на генетическом уровне. Последнее находит свое подтверждение в следующем. У Льва был еще младший брат, который, говорили, был еще более способным в этом направлении. Брат, к сожалению, скоропостижно скончался из-за сердечного заболевания, не развив свои способности. Как рассказывал мне Лёва, его отец, инженер по про-

фессии, работал в Москве, в ЦАГИ. Был там обвинен в троцкизме и исключен из партии. Отец не стал дожидаться ареста, следующего, как правило, после исключения из партии, и втихую уехал из Москвы в Рубцовск, где устроился на тракторном заводе рядовым инженером. И таким образом уцелел в годы сталинских мясорубок. Потом, во время войны, был призван в армию, воевал и вернулся домой с фронта после ранения и госпиталя без ноги.

Лев прекрасно играл в шахматы, обладал способностью прогнозировать события на много шагов вперед. Так, по окончанию второго курса он ездил в Томск, где, как он рассказывал, сдавал экзамены по математическому анализу. «Зачем это тебе понадобилось?» — спрашивал я его много лет спустя. От прямого ответа Лев уклонился. Я думаю, уже тогда, после второго курса, он целенаправленно искал пути, как уйти от распределения в железнодорожные войска. Прощупывал возможности перехода на научную работу, ясно осознавая, что именно в этом случае он более полно сможет реализовать свои способности. Лёва был трудоголиком.

Итак, институт мы закончили в 1949 году. На выпускном банкете мы договорились всречаться через каждые 10 лет.

Первая такая встреча произошла в 1959 году, летом, на кафедре мостов, где в то время уже работал Г.М. Власов. Приехать смогли не все. На встрече было человек 12–13. Первым делом поехали в Заельцовский парк, на то место, где во время лагерного сбора стояли лагерные палатки. Николай Бощенко, единственный из нас, кто в это время служил в армии и был в военной форме, скомандовал построение и произвел перекличку по списку. Каждому, откликнувшемуся «Я» выдавался стакан хорошего крымского вина. Выдавался стакан вина и тому, кто откликался: «Я за него». Вино для этой церемонии в пластмассовой канистре привез из Крыма Виктор Волкоморов. Все это запечатлено на прилагаемых фотографиях. В строю слева на право стоят: О.Г. Федосеев, В.Т. Волкоморов, П.В. Бессолов, А.К. Лапутько, Л.А. Тонких, В.Н. Ненашев, Г.М. Власов, И.Л. Лифшиц, В.П. Богаенко, Г.Н. Соков, А.Н. Висягин, В.И. Баринов. Командовал парадом — Бощенко Николай.

Вино из Крыма специально для этого случая привез в канистре Виктор Волкоморов. Куршин на встрече отсутствовал, хотя в это время он был в Новосибирске. Это было не случайно. Инициаторы и организаторы этой встречи, после обсуждения, приняли решение Куршина на нее не приглашать.

Через три года в 1962 году институт отмечал свой тридцатилетний юбилей. Съехались выпускники всех лет, в том числе и довоенных выпусков. Народу приехало много. Все было организовано на высшем уровне. В заключение было общее, всеинститутское застолье в столовой института, потом застолья по курсам и факультетам. Застолье курса мостовиков и тоннельщиков происходило на квартире Арнольда

107

Николаевича Висягина. Арнольд Николаевич, или Нолик, как все его мы звали, заведовал в это время отделом строительства Новосибирского обкома КПСС. На этот раз на встречу был приглашен и Лёва Куршин с женой Таней.

И тут произошел непредвиденный инцидент. Разгоряченный выпивкой Николай Бощенко, который уже был майором, свой китель повесил на спинку стула. Лёва надел этот китель, и, повернувшись лицом ко всем, находящимся в комнате, произнес: «Как мне идет военная форма?». И мгновенно прозвучал ответ: «Подлецу всякая форма к лицу!». Это выдал Геннадий Соков. Видимо, непроизвольно. Наступила гробовая тишина. От неожиданности Куршин сжался, как сжатая пружина. «Сейчас он ему врежет», — мелькнула у ме-

ня мысль. Но Лёва взял себя в руки, молча снял китель и повесил его на спинку стула. Тут зашумели женщины, стали приглашать за стол. Обстановка разрядилась. Как выяснилось позже, Гена Соков был из Ленинграда. В 1935 году у него был арестован и расстрелян отец, партийный работник. Этим, повидимому, и объясняется его болезненная реакция на вопрос Куршина, которого все считали причастным к произведенным арестам на курсе в 1946 году. Гена — тоннельщик. После окончания института из Главтоннельметростроя, куда он был распределен, он попал в Средмаш. Работал на строительстве объекта Челябинск-40. Потом работал в Ленинграде, главным инженером ремонтно-строительного треста Ленгоржилуправления. Умер от рака.

Следующая встреча нашего курса происходила в 1972 году у нас в Академгородке. Сначала мы автобусом поехали на Бердский залив Обского моря, а потом вечером посидели в ресторане Дома ученых. Многие не смогли приехать по состоянию здоровья, а некоторые уже ушли в мир иной. Из новосибирцев уже не было Арнольда Висягина. Приехали Валентин Ненашев, Петр Бессолов. За столом рядом со мной сидела Таня Куршина. Она с грустью сказала: «Смотрю я на вас, вы все-таки часто собираетесь. А вот нас никто не приглашает, никто к нам не приезжает. Видимо, из-за меня нарушилась у Левы дружба с вашим коллективом».

«Таня, ты ни в чем не виновата. Дело в другом». И я ей рассказал суть дела. «Время было трудное и многие попали под его жернова. Но это время ушло. Многое изменилось. Но Лёве, считаю, надо объясниться».

«Я все поняла, — сказала Таня — Лёва обязательно с вами объяснится». Но этого не произошло, к сожалению.

Потом стало известно, что Лёва тяжело заболел и что дело его совсем плохо. Маша мне неоднократно напоминала, что мне следует проведать Лёву. И я это хотел и планировал это сделать, но не успел. А если быть честным — то струсил. Боялся, что мой приезд приведет к волнению и ухудшению его состояния. Потом стало известно, что Лёва умер. Надо было проводить его в последний путь. Согласился поехать со мной проводить Лёву в последний путь только один Алексей Лапутько.

И вот мы на квартире покойного. При жизни Лёвы в этой квартире я у него ни разу не был. Ко мне подошла Таня: «Он очень тебя ждал. Вот он в гробу, но вины его перед вами нет». Я промолчал, да и что я мог сказать? И тут Алексей Кузьмич говорит Тане: «Я знаю». Я вопросительно посмотрел на Алексея. Мы вышли на улицу. «Что ты знаешь?». Алексей Кузьмич замялся: «Потом расскажу». Поехали на кладбище. Бросили горсть земли в могилу. На поминки не поехали.

Прошло некоторое время. Стало известно, что не Лёва был главным виновником трагедии, свершившейся над нашими товарищами и друзьями. Нет уже этих ребят, нет и Лёвы, а чувство собственной вины, относящейся к этому делу, остается, и, видимо, останется до конца жизни.

108

И в заключение. В течение жизни мне пришлось общаться с рядом людей, относящихся к категории научных сотрудников. Среди них были люди и со степенями, и без них, и талантливые, и не очень, и только Лев Куршин, в моем понимании, со всеми его противоречивыми качествами, соответствовал ёмкому слову «ученый». И нам, его товарищам по учебе, следует признать, что нам довелось близко общаться с человеком, внесшим существенный вклад в отечественную науку. Лёва был основателем новых направлений в исследовании прочности конструкций летательных аппаратов. Был он трудоголиком и не случайно был избран членом Национального комитета СССР по теоретической и прикладной механике.

Осенью 1954 года мне дали путевку в Речкуновский санаторий. Моим партнером по комнате в санатории оказался летчик Новосибирского аэропорта Некрасов Николай. Мы подружились семьями. У Николая было два сынишки-близницы, ровестники моему Николаю, которых Николай называл «мои бандиты». Мы часто выезжали в лес.

Николай сильно выручал меня горючим, заправляя автомобиль авиационным бензином прямо от самолета. Для этого я подъезжал к нему прямо на летное поле. Бензин тогда был дешевле газированной воды, но его в продаже не было. На фотографии Некрасов с детьми у моего «Москвича».

Страна уверенно зализывала раны, нанесенные войной. Шло интенсивное строительство. Началось стороительство и объектов НИИЖТа взамен утраченных. Был заложен фундамент нового общежития для студентов вдоль улицы Дуси Ковальчук. Началась разработка кот-

лована под фундамент нового учебного корпуса. Жизнь медленно, но верно налаживалась. Однако сильно отставало продовольственное обеспечение населения. Полки продовольственных магазинов были пустыми, практически ничего нельзя было купить и на рынке. Не было ни мяса, ни молока, ни масла. Население города выживало за счет картофеля, высаживаемого коллективно на полях земель, окружающих город. Правительство страны и руководство КПСС судорожно искало пути решения продовольственного кризиса. Было принято решение направить в село 20 тысяч коммунистов для поднятия сельскохозяйственного производства. В число этих 20 тысяч попал и я. Меня рекомендовали направить в Северный район области на должность главно-

го инженера МТС. Такое решение меня не устраивало. И не потому, что мне нравилась моя работа в институте, что у меня уже сложились определенные планы на будущее. Главным моим возражением было то, что сельского хозяйства я не знал. В список рекомендуемых для отправки на село я был включен по формальным признакам — в моей анкете было записано, что я работал на Сталинградском тракторном заводе. И этого туполобым чиновникам было достаточно. Каждую неделю меня вызывали то в райком, то в горком партии. Особенную активность проявил в этом деле заведующий отделом промышленности и строительства горкома партии Виктор Васильевич Васильев. Несмотря на то, что в тот период я еще не был членом партии, он требовал от меня, чтобы я написал заявление с просьбой направить меня на работу на должность инженера в МТС. Я же сопротивлялся изо всех сил. И несмотря на мои возражения, меня все же включили в список двадцатитысячников. Для окончательного утверждения я был приглашен на расширенное заседание областного бюро КПСС. Заседание проводил второй секретарь обкома Б.И. Дерюгин. Выслушав мои возражения, он признал их обоснованными и предложил записать мою кандидатуру в резерв. А еще через неделю все тот же В.В. Васильев предложил мне возглавить Дирекцию по строительству коммунального моста через реку Обь в Новосибирске. На это предложение я дал свое согласие, не задумываясь.

Дирекция по строительству моста была создана в виде специального отдела в структуре Управления благоустройства и коммунальных предприятий Новосибирского горисполкома. Таким образом, моим прямым начальником отныне стал начальник Управления благоустройства и коммунальных предприятий горисполкома Саид Шаркизьянович.

С переходом на работу в Дирекцию по строительству моста начался новый этап моей жизни и жизни моей семьи. Этому, надеюсь, будут посвящены мои последующие воспоминания.

10 октября 2007 года.

109

110