636
.pdf
во, например, понятие «идеальный газ»). Их специфика в методологической литературе, как правило, определяется так: «Если абстрактный объект обладает по крайней мере теми свойствами, что отражены в понятии о нем, то идеализированный – только этими свойствами. Свойства идеализированного объекта даны в чистом, отмытом от всех других свойств виде»2. Она обусловлена особенностью самой процедуры идеализации: если простое абстрагирование заключается в отвлечении от некоторых свойств, то идеализация доводит некоторые свойства до логического предела, не возможного в реальности.
Свидетельством того, что абстрагирование превратилось в постоянный аспект существования когнитивной системы, в поддерживающую все ее стороны практику, является выделение среди таких абстракций идеальных объектов особого типа. Это концепты, которым не соответствуют в объективной реальности ни конкретные, ни даже отдаленные аналоги: они изначально вводятся как внутрикогнитивные феномены, выступающие в качестве средств построения теории. Эти концепты и есть конструкты.
Абстрактные объекты такого типа могут выступать, в частности, как инструменты осуществления мысленного эксперимента. Например, что собой представляет демон Максвелла? Гипотетический действующий фактор, пропускающий в одну из частей сосуда быстрые молекулы и не пропускающий медленные, в результате чего создается разница температур? Данный объект в принципе не соотносится ни с одной репрезентацией реальности, а создается конструирующей деятельностью разума исключительно в целях развертывания теории. Это общий принцип: объекты такого рода являются элементами, поддерживающими теоретическую конструкцию. Их функции и сама их сущность определяются не функцией отражения, а внутренними потребностями функционирования системы. Иными словами, они не просто возникают в развитии знания, а конструируются в полном смысле этого слова в процессе становления теоретических систем. Как раз появление таких объектов свидетельствует о том, что система стала достаточно сложной для возникновения потребности в самоподдержании и возможностей его обеспечения (хотя, конечно, системное качество состоит не только в их появлении, скорее, они служат способом его обнаружения).
В приведенном примере чисто конструктивный генезис абстрактного объекта и его исключительно операциональный статус не вызы-
2 Кудрявцев В.В. О природе идеализированных объектов // Философские науки. 1989. № 10. С. 108.
283
вают сомнений. Но это лишь самый наглядный пример. Взгляд на функционирование когнитивных систем в обратной перспективе обнаруживает, что появление элементов, обслуживающих нужды системы, принадлежностей ее конструкции, не является специфической особенностью научного знания: любая когнитивная система, в своем основном содержании отображающая объективную действительность, включает объекты, замыкающие ее как целое и обеспечивающие ее функционирование. Например, Б. Рассел говорит о таких элементах, пронизывающих ткань любого естественного языка: «Предложение не могло бы осмысленно содержать фразу The Queen of England, если бы в мире не существовало бы нечто такое, на что указывали бы слова Queen и England, но совсем не обязательно, чтобы существовало нечто соответствующее слову the или слову of»1. Такие слова не описывают внешние объекты, но выражают грамматическую организацию речи, обеспечивая функционирование языка не только как средства коммуникации, но и как резервуара знания. Именно они определяют саму возможность генерации высказываний как формы представления мысли.
Таким образом, первым является переход от конструирования когнитивных объектов к конструированию когнитивных систем, имеющих внутрисистемные связи, обеспечиваемые специальными конструктивными элементами. Это начало конструирования реальностей, которое по отношению к конструированию объектов выступает взаимосвязанным процессом: объекты обладают существованием, относительным к возникающей системе, но существование этой системы обретает определенность, когда количество образующих ее объектов и связей между ними становится для этого достаточным.
Дальнейшим направлением (вторым переходом) развития представляется универсализация конструируемой реальности, возникающая в результате возрастания числа конструируемых объектов и специфических связей между ними. Когда начинают устанавливаться аналогии, соответствия, соотношения между локальными когнитивными системами, возникающими в одной из форм познавательной деятельности, когда обнаруживается общность принципов их построения и организации, образуется некая единая реальность. Применительно к научному познанию речь идет о формировании на основе локальных теоретических миров отдельных предметных областей сначала общей теории определенной предметной области (например механики), а затем научной реальности как системы теоретической репрезентации
1 Рассел Б. Логика и онтология // Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск: Водолей, 1999. С. 172.
284
определенной сферы или уровня бытия. В научной реальности отдельные абстрактные объекты и локальные теории занимают свои места, а сущность их дополнительно отображается возникающим единством закономерностей.
Внешним маркером этого второго перехода является трансляция существенных когнитивных элементов. То, что первоначально появи-
лось в одной локальной когнитивной системе, – художественный образ, концепт, метод – начинает использоваться в других, становится их частью. В научной дисциплине утверждается принятая терминология, нормируются методы и формы представления знания, начинается цитирование; в более широком плане – формируется парадигма, выявлются аналогии и связи между закономерностями. В мифологии утверждаются пантеон, распределение в нем функций, топология и история мира, фиксируются ритуалы. В религии определяется символ веры и предусматриваются канонические тексты. Сущность во всех случаях одна и та же: когнитивные процессы выходят на уровень сквозной интерсубъективности, и локальные когнитивные реальности сливаются в универсальную реальность данной сферы.
Перспективы этого процесса отчетливо видны на материале художественной реальности. Когда локальные реальности отдельных произведений смыкаются, формируется единый для данной культуры план художественного отображения мира, который в текущей литературе обозначается как интертекст.
Считается, что понятие интертекста ввел Р. Барт, написавший: «Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на разных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры»1. Для постмодернизма характерна тенденция к расширению этого понятия вплоть до отождествления интертекста с «тканью» культуры в целом, поскольку любой культурный объект имеет семиотический характер, и, следовательно, культура в целом есть Текст. Первоначальная же трактовка этого понятия, получившая преимущественную разработку в отечественной литературе, представляет интертекст все же более узко – как литературный мир определенной культуры, комплекс ее взаимодействующих текстов, в котором взаимное цитирование, использование поэтических формул, расстановка эпиграфов, реминисценция, пародирование и т.п. выступают как процессы, связывающие этот мир
1 Барт Р. Миф сегодня // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика.
М.: Прогресс, 1989. С. 418.
285
вединое целое. Интертекст реализуется в локальных текстах, выступающих его субстанцией; вместе с тем локальный текст обладает свойством интертекстуальности, т.е. «вписанности» в процесс литературной эволюции, возможности прочтения и интерпретации в общем художественном контексте. Следовательно, интертекст выступает как универсальная реальность. По определению Н.А. Кузьминой, «интертекст – это объективно существующая информационная реальность,
являющаяся продуктом творческой деятельности человека, способная бесконечно самогенерировать по стреле времени»2. Интертекст, понимаемый таким образом, рассматривается в качестве фундаментального явления языка в его креативной функции.
Итак, конструирование реальности в познании в самом общем случае проходит через следующие этапы. Первичным является конструирование отдельных когнитивных объектов, репрезентирующих объективную реальность в необходимо трансформированном виде (например,
внауке – абстрактные предметы и идеализированные объекты, в искусстве – образы отдельных персонажей и т.п.). Эти объекты образуют локальные системы, генетически связанные с отдельными областями или процессами объективной реальности (научная теория, литературное произведение); исходные образы переосмысливаются в рамках возникающих систем, обретая контекстуальную определенность. Признаком обретения такими системами самостоятельного существования является возникновение способности к самодостраиванию (логическому, художественному), внешне маркируемое, в частности объективацией чисто конструктивных элементов. Ж.-П. Сартр пишет о моменте рождения произведения из разрозненных образов: «Когда поэт сводит воедино множество таких микрокосмов, с ним творится то же самое, что и с художником, смешивающим краски на холсте; можно было бы
подумать, что он сочиняет фразу, но это не более, чем простая видимость – он созидает объект»1. И этот созидаемый объект становится саморазвивающимся: «Дайте словам возможность свободно сочетаться
друг с другом, они создадут фразы, и каждая фраза будет включать в себя весь язык целиком и отсылать разом ко всей Вселенной»2.
2 Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. Екатеринбург: Изд-во УрГУ; Омск: ОмГУ, 1999. С. 20.
1 Сартр Ж.-П. Что такое литература? // Зарубежная эстетика и теория ли-
тературы XIX–XX вв. М.: Изд-во МГУ, 1987. С. 320.
2 Там же. С. 320.
286
Дальнейшей интенцией развития таких локальных систем становится слияние в универсальные реальности, охватывающие мир в целом и сами образующие специфический мир. Для описания этого процесса можно, как нам кажется, использовать аналогию с идеей К. Ле- ви-Стросса. В вводной части одного из лекционных курсов он констатирует: «Ни одна наука сегодня не может рассматривать изучаемые ей структуры как любое расположение каких угодно частей. Структурированным может считаться только расположение, отвечающее двум условиям: оно должно быть системой, наделенной внутренней связью, и эта связность, незаметная при наблюдении одной-единственной системы, обнаруживается при изучении ее трансформаций, благодаря которым в несхожих с виду системах выявляются общие черты»3.
К. Леви-Стросс подразумевает здесь этапы теоретической рефлексии над идеальными системами, обнаруживающей их общие черты. Но можно изложить эту идею в более объективированном ключе. Внутренние взаимосвязи когнитивных систем, создаваемых в одной сфере познания и в рамках одной исторической эпохи, обнаруживают глубинную общность на уровне принципов построения, детерминированную господствующим в данных пределах стилем мышления. Отсюда вытекает не только необходимость, но и естественный характер процесса установления внешних взаимосвязей между локальными системами – как на уровне аналогий, так и на уровне отношений следования. В результате формируется метасистема, причем становится возможной генерация локальных когнитивных систем в значительной части за счет ее внутренних средств и потребностей: например, в науке открывается новая проблемная область, обусловленная необходимостью заполнения обнаруженной при смыкании систем лакуны, а искусство реализуется в игре с предшествующим опытом культуры. Формирование глобальной метасистемы, пронизанной едиными конструктивными принципами, и можно рассматривать как наиболее высокий уровень когнитивного конструирования реальностей.
§ 6. Конструирование и деконструкция
Осознание конструирования реальностей как процесса, все время совершающегося и в философствовании, и в культурной деятельности вообще, является отправной точкой философии постмодернизма. В определенном смысле постмодернизм был и логически предельным
3 Цит. по: Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию.
СПб.: Symposium, 2006. С. 342.
287
взглядом на конструирование реальности, обращение к некоторым его
идеям позволяет увидеть границы данной категории.
Программная идея постмодернизма о необходимости деонтологизации философии и преодоления онтоцентризма базировалась прежде всего на убеждении, что никакой подлинной, абсолютной реальности, с выходом к которой можно связать универсальное философское понятие бытия, не существует. Есть лишь наши видения реальности, которые все время меняются: «Мир не содержит в себе никаких скрытых смыслов, которые могли бы открыться человеку, субъекту в процессе познания действительности. Все смыслы появляются, создаются субъектом по ходу познания»1. Сущность всякого философского исследования, по определению Ж. Делеза и Ф. Гваттари, представленному в их программной работе, состоит в том, что философские концепции конструируют реальность каждая по-своему, создавая как концепты, так и общие планы имманенции, представляющие собой некое общее пространство концептов2. Но если каждая система категорий является новым конструированием реальности, то за их совокупностью теряет смысл всякое понятие «исходной» или «объективной» реальности. «Субстанция – не более чем вторичное определение вещи, а универсальное – не более чем вторичное определение выраженного в предложении»1. Понятие бытия оказывается типичным мячом в языковых играх, приобретающим различное значение в зависимости от того, в какую игру оно включено; его содержание – это множество пересекающихся, разветвляющихся, культурно-размерных смыслов; в результате оно не имеет самостоятельной содержательной определенности. Соответственно мир предстает как множество конструируемых реальностей, относительно равнозначных; между ними существует возможность выбора по каким-либо соображениям, но это не будут соображения «объективной истины». Мы не только не можем установить существование некоего безусловного бытия, но даже на уровне конструирования не можем построить такую модель мира, которая носила бы универсальный характер. «Идея сбора судьбы бытия, единства его назначения или отправления никогда не может дать место для какой-то уверенности»2.
1Хлебникова О.В. Основные проблемы постмодернистской философии.
Омск: ОмГУПС, 2006. С. 12.
2 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1998.
1Делез Ж. Логика смысла. М.: Академия, 1995. С. 164.
2 Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992. № 4. С. 56.
288
Процесс постоянного конструирования и переконструирования бытия Ж. Деррида обозначает термином «деконструкция». Деконструкция в его описании – это не деструкция; это некий аналог работы переводчика, который «разбирает» фразу чужого языка (построенную в логике этого языка) и воссоздает ее на своем языке, находя некие аналоги конструктивным элементам и заново определяя общий конструктивный принцип. Таково непрерывное действие, совершаемое всеми, кто так или иначе обращается к бытию, хотя бы в плане неосознанного установления некоторых аксиом существования; поэтому деконструкция приобретает вид самосовершающегося, надличностного процесса. Его непрерывная трансформативность выступает альтернативой его самоидентичности. Ж. Деррида прямо оспаривает, в частности, образ, который использовали классические философы, говоря о всеобщности бытия: бытие – это «есть» как универсальная логическая связка атрибутивных предложений. Он пишет: «Одной из главных целей того, что зовется в текстах «деконструкцией», как раз и является делимитация онтологики, и в первую очередь – этого третьего лица настоящего времени изъявительного наклонения: S est P»3.
Бытие, понятое так, вовсе не является трансцендентным ориентиром философствования. Ж. Делез и Ф. Гваттари считают одной из традиций классической философии предпринимаемые сначала усилия по установлению трансцендентного, а потом – попытки все-таки к нему прорваться, борьбу с ним. Однако постмодернистская философия предпочитает действовать в плане имманентного. По мнению Л.А. Марковой, отчасти это связано с установлением в философии конца ХХ в. «спокойного атеизма» (поскольку поиски трансцендентного в классической философии всегда «подпитывались» ее взаимодействием с религией): «Ничто Хайдеггера, Творящий Дух Маритена,
... Божественный Логос русских философов начала ХХ в., вещь в себе Канта, Явленное Богом Фомы Аквинского... – такими разными понятиями философы и теологи обозначают нечто, неподвластное земной логике... В конце ХХ в. в постмодернистских философских системах формируется принципиально иная позиция их авторов в отношении обозначенной проблемы: ничего запредельного для земной логики нет, трансцендентное – это и есть сфера, где функционирует эта земная, философская логика»1. Постоянно происходящая деконструкция бытия означает, в одном из аспектов, что бытие оказывается существующим в нашем пространстве и в нашей логике, или, возможно, наше про-
3 Там же. С. 56.
1 Маркова Л.А. Философия из хаоса. М.: Канон +, 2004. С. 276.
289
странство и наша логика оказываются настолько всепроникающими, что ничто не сохраняет устойчивости перед их лицом. Бытие больше не скрывается в глубине или на недосягаемой высоте: «Все, что происходит, и все, что высказывается, происходит и высказывается на поверхности»2.
Только в постоянном процессе деконструкции осуществляется и наше собственное бытие. Не случайно Ж. Делез в «Логике смысла» интерпретирует сказки Л. Кэрролла, в которых Алиса все время переживает явные, буквальные превращения – растет, уменьшается, приобретает длинную шею или способность пройти в маленькую дверь и т.п. – да еще и все время вынуждена отвечать на вопрос «кто ты?»
В этом контексте совершенно новое значение приобретает и понятие возможного мира. Оно связывается не с иной логикой событий, закономерностями, точками раздвоения реальности и т.п., а в первую очередь с наличием иного взгляда, переживания, плана имманенции – по большому счету, с самим наличием Другого. «Другой – это и есть, прежде всего, такое существование возможного мира. И этот возможный мир обладает и в себе также и своей собственной реальностью, именно в качестве возможного мира: выражающему достаточно заговорить, ... чтобы придать реальность возможному как таковому... Другой – это возможный мир, каким он существует в выражающем его лице, каким он осуществляется в речи, придающей ему реальность»1. Если мир конструируется в наших воззрениях, то каждое воззрение – и даже сам факт появления высказывающего это воззрение – посвоему центрирует мир и переопределяет его конфигурацию. Это тоже один из моментов длящейся деконструкции бытия. Если Другой – это «выражающий» (как говорится в процитированном фрагменте), то возможный мир – это выражаемое, конструкция бытия, собранная им по-своему. Снова мы обнаруживаем в этой ситуации, что приоритета или какого-то преимущества с точки зрения правомерности этих конструкций, вообще говоря, нет: для его установления требуется как раз нечто безусловно существующее, что в логике данного рассмотрения исчезло за варьирующимися планами рассмотрения.
В постмодернистском описании конструирование новых реальностей приобретает социальный срез, вступая во взаимодействие с различными социальными процессами. Конструирование реальностей составляет самую суть познания, поскольку философские и научные
2 Делез Ж. Логика смысла. М.: Академия, 1995. С. 164.
1 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1998.
С. 27–28.
290
концепции всегда лишь частично концептуализируют хаос: каждая – своим неповторимым способом, зачерпывая его чем-то вроде решета (перекличка этого образа Ж. Делеза с традиционным образом сети категорий, накладываемых на природу, как нельзя лучше демонстрирует изменившуюся позицию). Конструирование реальностей составляет способ бытия искусства, поскольку оно всегда имеет дело с выбором возможностей. Этот процесс многократно «выводили на поверхность», в частности Х. Борхес: «Скажем, Фан владеет тайной; к нему стучится неизвестный; Фан решает его убить. Есть, видимо, несколько вероятных исходов: Фан может убить незваного гостя; гость может убить Фана; оба могут уцелеть; оба могут погибнуть, и т.д. Так вот, в книге Цюй Пэна реализуются все эти исходы, и каждый дает начало новым развилкам»2. В более классическом произведении реализуется, очевидно, каждый раз один исход, но сам процесс постепенного формирования реальности сквозь череду совершающихся выборов, по существу, тот же. Анатоль нанимает упряжку, Наташа решается на побег, Соня прячется в прихожей, через эту прихожую проходит Марья Кирилловна – действие каждый раз сворачивает в новом направлении на развилке.
Постмодернисты заметили также, что конструирование реальности в средствах массовой информации имеет принципиально иной масштаб. Во-первых, оно по определению адресовано огромному количеству людей, в результате чего коллективное поле восприятия чего-то как реального, выбор данного плана имманенции имеет силу, способную материализовать едва ли не любое представление. Во-вторых, сообщение в СМИ, вплетаясь в обычные потоки информации, оказывается при этом наблюдаемым, ощутимым, доступным во всех деталях и, таким образом, воспринимаемым тем же способом и так же отчетливо, как человек воспринимает непосредственно данные факты. Возможно, даже лучше: нам покажут представляемое событие крупным планом, в наилучшем ракурсе, с помощью операторских приемов и комментариев выделят детали, а для удобства повторят еще раз.
Ж. Бодрийяр пишет: «Техника, можно сказать, сама себе роет могилу, поскольку, совершенствуя средства синтеза, она в то же время усугубляет критерии анализа и разрешающей способности, так что полная верность, исчерпывающая точность применительно к реальному вообще становятся невозможны»1. В результате возникает эффект
2 Борхес Х.Л. Письмена бога. М.: Республика, 1992. С. 237.
1 Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 72.
291
«гиперреальности»: реальность, представленная в СМИ, оказывается в нашем ощущении «более реальной», чем события нашего повседневного бытия. Вследствие этого исчезает грань между видами реальности, и неожиданно оказывается сложным (в более радикальном варианте – вообще теряет смысл) вопрос о том, что же происходит на самом деле. «Гиперреальность представляет собой гораздо более высокую стадию, поскольку в ней стирается уже и само противоречие реального и воображаемого»2. Ж. Бодрийяр представил войну 1991 г. в Персидском заливе, с начала до конца проходившую под прицелом телекамер CNN и демонстрировавшуюся в режиме виртуальной реальности, «несостоявшейся». Телевидение лучше, чем что-либо, способно заставить нас принять нечто несуществующее за реальное. Но оборотной стороной в этом случае является невозможность до конца убедиться в том, что предъявленное нам в качестве реального действительно существует. В памфлете Ж. Бодрийяра не существует войны в Персидском заливе, в «Generation «П» В. Пелевина – депутатов и олигархов, у М. Веллера – Москвы (по мнению непрерывно ругающегося работяги, ее выдумало местное начальство, чтобы иметь возможность говорить про непопулярные меры: «Распоряжение Москвы...»3). Если нельзя опровергнуть реальность объекта, о котором сообщается, то ее нельзя и доказать. А если при этом размыто само значение понятия «реальность», разграничение становится бесперспективным. С одной стороны, никакая видимая реальность еще не является гарантированной, с другой – средства для моделирования реальности становятся все более эффективными. Например, разве не яркостью телевизионной картинки и кинообраза обусловлено обнаруженное в опросах, посвященных изучению научной осведомленности, убеждение значительной части населения в том, что первые люди на Земле появились во времена динозавров?1
Представим себе следующий мысленный опыт. Мы рассматриваем изображения животных. Картинки подобраны для нас неким биологом так, что их ряд начинается с хорошо знакомых и известных нам животных и заканчивается фантастическими, вымышленными. По ходу просмотра животные на картинках выглядят все более и более
2 Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет: КДУ, 2006. С. 151.
3 См.: Веллер М.Б. Вавилонская. СПб.: АСТ, 2006. С. 148.
1 См.: Дюрант Дж. Количественное и сравнительное изучение понимания общественностью науки // Общественные науки за рубежом. 1992. № 5–6. С. 26.
292