Повседневность индустриального города

зом, городская среда охватывает все степени сложности экономической культуры и, скорее всего, продуцирует новые, а экономический дилетантизм – это норма индустриальной культуры, появление дополнительных уровней может показывать степень развития городской культуры в целом.

Экономическая культура обладает определенной стилистикой. Кроме уровней специализации можно выделить гендерные, производственные и тому подобные стили. Индустриальная культура исторически складывалась как культура с мужским, доминирующим поведением. Соответственно, маскулинный стиль создал базу экономической культуры. Эмансипация женщин стала первым шагом к возможности появления иного стиля поведения, но этого было недостаточно. Несмотря на последующее развитие женской самостоятельности в обществе, возникновение феминизма, женский стиль экономического поведения распространен и признан только в сфере экономического потребления. Здесь часто присутствует эмоциональный подход к принятию решений, более того, он вполне допускается всеми участниками отношений. Мужчина также может его применить, не рискуя при этом быть обвиненным в неподобающем поведении. На остальных уровнях экономической культуры, в частности при освоении экономических знаний, а особенно при управлении экономическими объектами, требуется выполнять действия, имеющие «мужские» характеристики и оцениваемые всеми участниками как легитимные. Данный стиль поведения состоит из совокупности внешнего вида, системы жестов, определенных оборотов речи, показываемых психологических реакций, соответствующих окружающих предметов. Он привязан к мужским нормам отношений, что определяет и способы решения конфликтов.

Экономическая действительность города полистилична в проявлениях повседневной культуры, личного пространства. Одновременно она может быть очень моностильна в рамках производственной культуры, особенно когда речь идет о корпоративной культуре производственных отношений. Некоторые

71

стили – это продукт сегодняшней ситуации, некоторые – наследие советской действительности или приспособленческие варианты. Некоторые стилистические решения тяготеют к традиционной культуре и даже к архаике. В рамках производственных отношений доминирует патерналистский стиль.

Экономическая культура задает систему символов, значимых и для других форм культуры. Городской образ жизни задается экономическим состоянием и требует от человека все время предъявлять свой экономический статус. Символика разнообразна, но прежде всего она связана с деньгами. Наличие либо отсутствие денег, как и их количество, в рамках города может быть определено без исследования кошелька его владельца. Место и вид жилья, марка машины, посещаемые места отдыха (кафе и рестораны, маршруты отпуска) дают понимание размеров заработка. Эти элементы детерминированы и статусом человека, требующим от него поддерживать уважение окружающих. Место жительства и качество дома говорят об уровне дохода его владельца, но выбор местности определяется и символическим значением этой территории в городе. Причем если в традиционной культуре на городских территориях благословенные и табуированные места были статичны, то экономический компонент городской культуры позволяет создавать престижные районы сугубо по соглашению будущих жильцов.

Вообще, обращение к традиционным ритуалам, мифологическим практикам, очищенным от их глубинных смыслов, но сохранивших форму, делает их использование в профессиональных руках очень эффективными. Способность людей анализировать и исследовать окружающую действительность, привитая системой образования, часто отбрасывается при возвращении к ритуальным либо архаическим действиям, приобретающим под воздействием современных технологий необычайно привлекательный вид для городского человека. Значимые жизненные события требуют их нестандартного, небанального освещения. И символика, например, рекламы, использующая образы прошлых культур, воспринимается городским жителем

72

как очень современная. Аналогичным образом кино, являясь атрибутом городской жизни, непрерывно и успешно эксплуатирует темы ушедших культурных эпох.

Символика, апеллирующая к деньгам, ярко проявляется в городе в виде рекламы, плакатов, оформления витрин различных заведений. Она видна в слоганах, призывающих потратить или обещающих сэкономить. Ее можно увидеть в названии фирм и оформлении зданий. Она видна и в режиме существования города, в чередовании людских потоков утром и вечером, постоянной городской активности в любое время суток, огромной индустрии развлечений. Только эта активность меняет свою окраску. С экономической точки зрения, такое постоянное использование ресурсов должно иметь смысл, т.е. окупаться. Город, днем и ночью продающий товары, тратящий ресурсы, перевозящий людей, развлекающий их, получает за это деньги. Кстати, городская жизнь, как квинтэссенция индустриальной культуры, создает представление, что за деньги можно купить практически все, и изменяет систему моральных норм, которая конструируется индивидуально.

Такая расстановка акцентов вызывает экономическую аномию. Она может проявляться либо в отчуждении от экономической культуры, либо в искаженном ее освоении. Человек может остаться на нижнем уровне освоения культуры, ограничивая себя преимущественно натуральным хозяйством.

Поведение может быть иррациональным по содержанию, но из-за определенных культурных норм оно будет оформлено в рациональном виде. Наиболее часто встречаются такие девиантные формы поведения, как преступность, отказ от работы, использование незаконных способов заработка. Экономические потрясения потенцируют увеличение девиантности. При этом городская среда с ее ресурсами создает условия для усложнения известных форм девиантного поведения: например, организованная преступность имеет разветвленную структуру и высокую эффективность66. Аномия может маскироваться под привычные

66Девиантность и социальный контроль в России (XIX–XX вв.): тенденции

исоциологическое осмысление. – СПб.: Алетейя, 2000. – С. 132–185.

73

элементы социализации. Например, представая в виде новых «престижных» учебных дисциплин, специальностей или даже рабочих мест, создаваемых искусственно и не востребованных рынком. При распространении таких социальных практик homo economicus приобретает новые черты, не описываемые прежде в рамках этой экономической модели. Развитие городской индустриальной культуры такого типа создает культурные разрывы, которые нужно изучать отдельно.

О.В. Лысенко

РЕАЛИЗАЦИЯ ВЫСОКОЙ МИССИИ: ПОВСЕДНЕВНЫЕ ПРАКТИКИ УЧИТЕЛЯ

В социологии устоялась традиция если не противопоставлять, то, по крайней мере, разделять понятия «идеология» и «повседневность». Даже исходя из общепринятых трактовок этих понятий очевидно, что первое следует считать более или менее продуктом рефлексии, тогда как второе связано со спонтанным поведением. Данная работа посвящена рассмотрению соотношений двух этих реальностей. И раскрыть ее хотелось бы на примере весьма специфической социальной группы – учительства городских средних школ.

В отличие от многих других, эта группа обладает рядом преимуществ для подобного анализа. Во-первых, ее идеология достаточно хорошо отображена в многочисленных трудах научного и квазинаучного содержания. По большему счету, все, что сегодня объединяется под общим названием «педагогика», должно быть отнесено скорее к идеологическим конструктам, нежели к науке. Данный тезис, возможно, нуждается в более подробном обосновании, но мы уклонимся сейчас от этого ввиду недостатка места. Укажем только на такие черты идеологии, содержащиеся в педагогических трудах, как отсутствие собственного метода исследования, ориентация на практическое внедрение, личностная эмоциональная окраска декларируемых по-

74

ложений. Во-вторых, деятельность учителей в рамках образовательного института весьма рутинизирована. Эта рутина поддается как наблюдению, так и анализу. Наконец, учительская деятельность осуществляется публично, что провоцирует педагога на постоянное повторение деклараций о целях своей деятельности как внутри педагогического коллектива, так и перед другими участниками института.

В качестве источника изучения идеологических установок современного учительства нами взят один из недавно изданных трудов по педагогике, принадлежащий известному пермскому деятелю образования Л.И. Лурье под названием «Педагогическая деятельность в пространстве эстетического опыта»67. Смеем утверждать, что этот труд в полной мере отражает сложный комплекс эмоциональных переживаний и нормативных установок значительной части педагогического сообщества. На это указывают такие факты, как многочисленные регалии автора (доктор педагогических наук, заслуженный учитель РФ, лауреат премии Президента РФ и т.д.), должности (директор престижной школы, профессор кафедры педагогики и т.п.). Кроме того, на наш взгляд, данная работа настолько конъюнктурна, что содержит большинство идеологических клише, имеющих хождение в педагогическом сообществе. Впрочем, если читатель выскажет сомнение в репрезентативности данного текста, мы готовы провести подобный анализ любого другого, удовлетворяющего заявленным критериям.

Анализ педагогической повседневности строится на ряде проведенных исследований субкультуры учителей методами формализованного опроса, нестандартизированного интервью и включенного наблюдения. Набор источников позволяет надеяться на хорошую репрезентативность исследования. Некоторые данные этих исследований уже нашли отражение в научных публикациях автора.

67 Лурье Л.И. Педагогическая деятельность в пространстве эстетического опыта: в 3 ч. / Перм. гос. пед. ун-т. – Пермь, 2008.

75

Идеология учительства может быть выражена в нескольких тезисах. Первый: учитель является исключительным посредником между миром Идеального и Истинного (науки,

культуры, морали, образования, государства) и миром Профанного и Случайного (детства, семьи, улицы, повседневности). «Призвание педагога приобретает особый смысл… Энергетика педагогического творчества служит источником прекрасного в образовании, потому что стремится обнаружить затаенные смыслы человеческого бытия. Это требует… утверждения этических и эстетических идеалов в восприятии жизни»68. Таким образом, учитель есть посланник культуры и порядка в мире темных, низменных страстей и хаоса. Он выводит за руку блуждающих в темноте к свету. Довольно сложны отношения учителя с государством: по факту являясь проводником государственного интереса, учитель обижен на государство за недооцененность его исключительной роли, что постоянно сквозит в анализируемом тексте.

Второе: будучи Посланником, учитель должен стать существом идеальным, непогрешимым. Человеческие слабости учителя – это случайное, изживаемое, в то время как его суть и миссия – велики. «Учитель призван соединять общие законы мироздания (!)… и предсказание будущих событий… с искусством воспринимать веяния эпохи, житейские ситуации»69. При этом он не занимается «низкими» вещами, такими, например, как деньги: «Современный учитель обязан быть бескорыстен, великодушен, добр»70. «Он делится не лишним, он готов пожертвовать последним»71.

Наконец, третье. Позиция педагога по отношению ко

всем остальным участникам образования – ученикам, родителям, чиновникам – изначально превосходна. Например,

свобода ученика – декларируема, но «по образу и подобию учи-

68Лурье Л.И. Педагогическая деятельность в пространстве эстетического опыта: в 3 ч. / Перм. гос. пед. ун-т. – Пермь, 2008. – Ч. 2. – С. 22.

69Там же. – Ч. 1. – С. 9.

70Там же. – Ч. 2. – С. 63.

71Там же. – Ч. 1. – С. 5.

76

теля», так как «Учитель должен стать властителем дум своих учеников»72, а «Духовная самореализация педагога… присутствует… как страстное стремление… к утверждению высших ценностей, идеалов, гуманистического начала». Родители, равно как и все остальное общество, не способны оценить величие педагогической задачи, поскольку «невычисляемая» духовная миссия педагога плохо улавливается обществом, а «потребность в культуре размыта»73. А власть чиновников означает «преступное равнодушие к человеку»74. Вывод – «если ни государство, ни общество не могут сформулировать заказ на образование, то ничто не мешает школе начать самой это делать»75.

Таким образом, мы видим перед собой весьма специфическую социальную группу, обладающую завышенной самооценкой, присвоившую себе монопольное право на трансляцию истины и/или культуры и заранее отрицающую право кого бы то ни было оценивать и контролировать себя. Такова идеология учительства.

Но в какой мере эта идеология реализуется в повседневных практиках? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить механизм складывания повседневных институциональных практик, представленный А. Щюцем. По мнению этого автора, продолжающего традицию символического интеракционизма, социальные институты существуют прерывисто, возобновляясь каждый раз, когда индивиды возвращаются к исполнению своих социальных ролей. Каждое такое возобновление означает достижение нового консенсуса между участниками института. А поскольку жизненный опыт участников меняется, то институциональные нормы

ипрактики меняются под воздействием изменяющихся требований

иожиданий со стороныразличных сторон.

72Лурье Л.И. Педагогическая деятельность в пространстве эстетического опыта: в 3 частях / Перм. гос. пед. ун-т. – Пермь, 2008. – Ч. 2. – С. 55.

73Там же. – Ч. 2. – С. 13–14.

74Там же. – Ч. 2. – С. 19.

75Там же. – Ч. 2. – С. 17.

77

Применительно к школе это означает, что каждое новое поколение учеников вынуждает педагогический коллектив устанавливать новые конвенциональные рамки поведения в рамках школы. Сколь ни было бы сильно стремление учителя воплотить свои идеалы в жизнь, он вынужден останавливаться на возможном. В результате декларируемые нормы «сносит»

ккомпромиссной практике.

Вреальном поведении норма быть Посредником между Истиной и повседневностью выражается в особой манере учителя позиционировать себя относительно Мира Высоких Идей. В некоторых случаях это нарочито сниженно-панибратское отношение к материалу и персонажам рассказа («царь Николашка»),

вдругих – напротив, злоупотребление заведомо непонятными ученикам терминами, в третьих – высказывание мысли о том, что «на отлично мой предмет не может знать никто из учеников».

Вто же время, как наставник, учитель пользуется моделью семейных отношений, чтобы утвердить свой авторитет. Особенно это заметно в языковом поведении. Желая похвалить ученика, педагог чаще всего переходит на язык семейно-материнский, обращаясь на «ты», по имени, используя уменьшительноласкательные суффиксы. Напротив, выражая неудовольствие, учитель иногда переходит на «вы», обращается по фамилии, тем самым осуществляя акт символического изгнания за пределы «семьи». Впрочем, такие «наказания» действуют отнюдь не на всех. Неподдающиеся воздействию ученики заведомо классифицируются как «двоечники», обреченные на жизненный неуспех.

Норма непогрешимости учителя реализуется, прежде всего,

врезком разделении фронта и кулис учительских презентаций. Учительские посиделки-«корпоративы», учительская комната, личная жизнь, вредные привычки должны оставаться неведомыми ученикам. Именно поэтому в школе возникает особый стиль одежды учителей, подчеркнуто обезличенный, без намека на сексуальность и оригинальность. На вербальном уровне преобладает нормативный язык, практически лишенный сленговых выражений и эмоциональной окраски. В целом можно сказать, что стремление к некоему идеалу вырождается.

78

Норма превосходства позиции педагога также находит свою демонстрацию в повседневных практиках. Превосходство дает право на поучение, замечания по любому поводу, вмешательство в частную жизнь. Любопытны результаты анализа записей, сделанных учителями в школьных дневниках. Более двух третей из них – ругательного и повелительного характера, и только около 7 % – положительного (похвала или поздравления). Большинство записей можно отнести к воспитательным – чаще всего в них речь идет о поведении, а не об образовательном процессе. Аналогично и на родительском собрании педагоги либо «обучают» родителей, либо рассказывают о «недочетах» в воспитании детей. Разумеется, такие способы презентации учительской миссии вызывают со стороны семьи глухое недовольство.

Особо стоит отметить суждения педагогов относительно желаемого или, напротив, пугающего будущего учеников. Такие призывы и предостережения лучше всего показывают ценностные установки учителя, реализуемые в повседневном поведении. Так, в качестве негативного примера учеников могут пугать профессией дворника, сантехника, иногда – тюрьмой или обучением в ПТУ. Такого рода предостережения соотносятся и с более изысканными «страшилками», как, например, «остаться серой массой». Видимо, дворник и есть типичный представителя этой категории людей. Положительные варианты будущего гораздо беднее – вуз либо, в более изощренном варианте, «интересный человек». Ни материального богатства, ни карьеры учителя своим ученикам не предлагают, что, видимо, полностью соответствует реалиям жизни самого учителя.

Подведем итоги. Получается, что в первом приближении повседневность современного учителя выстраивается под влиянием идеологических норм, принятых в профессиональном сообществе. Эти исходные установки осваиваются либо в вузе, либо в коллективе в первые годы работы. Возможно, стойкое нежелание идти работать в школу у выпускников вузов вызвано не только материальными проблемами, но и неприятием такого рода идеологии.

79

На следующем этапе формирования повседневных практик следует процедура корректировки идеологем под влиянием повседневности (консенсуса). На символическом уровне предпринимается попытка демонстрации идеалов, на поведенческом (рутинном) – отступление в пользу прагматики (например, сохранения дисциплины, минимизации усилий, заработка). Процесс снижения идеала вызывает необходимость в особого рода игре, суть которой – умение облечь любого рода поступки, вызванные прагматикой, в символические одежды идеологем, или, согласно классификации игр Роже Кайуа, мимикрии76.

Наконец, в случае полного провала попыток навязать собственную идеологию другим участникам института последняя приобретает иную функцию: компенсаторно-утешительную («зато мы самые духовные и культурные»), функцию устрашения («если будете так себя вести – будем читать мораль»), функцию дистанцирования от «пошлого» мира (что порождает многочисленные симулякры«культурности» дляпосвященных).

Скорее всего, аналогично складывается взаимодействие между идеологией иповседневностью ив иныхсоциальныхгруппах.

Н.В. Шушкова

ПОЛИТИКА В ПРОСТРАНСТВЕ ГОРОДСКОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Исследования политического поведения в современной России показывают значительное дистанцирование среднего гражданина от политики. Респонденты заявляют, что они «в политике не участвуют», т.е. не идентифицируют свое политическое по содержанию поведение в качестве такового. Термины, относящиеся к сфере политики: «выборы», «голосование», «кандидат в мэры, депутаты», «политическая партия» и т.д., – во-первых, служат маркерами далеких, не имеющих прямого отношения к частной жизни человека событий; во-вторых, не имеют однозначного понимания граж-

76 Кайуа Р. Игры и люди. Статьи и эссе по социологии культуры. – М.: ОГИ. Антропология, 2007.

80