Роль коллективных нарраций в конструировании национальной идентичности (80
..pdf
Л.Н.Евсеева, к. филос. н.,
старший преподаватель кафедры иностранных языков ПГУ имени М.В.Ломоносова, г. Архангельск
Роль коллективных нарраций в конструировании национальной идентичности
Целью данной статьи является рассмотрение вопроса о дискурсивном ур овне производства национальной идентичности, а именно о том, какую роль играют коллективные наррации в процессе ее конструирования.
Прежде всего следует определить, что понимается под национальной идентичностью. Вслед за Ф. Бартом идентичность рассматривается нами не как свойство, а как отношение1. Отсюда следует ее открытость и подвижность. Идентичность – результат принципиально открытого процесса идентификаций, в которые индивид вовлечен в ходе социализации и социальной адаптации, и результат этот никогда не бывает окончательным, таковым он становится только со смертью индивида. Поскольку идентичность является рефлексивной категорией, «обладать» ею, как отмечает В. Малахов, могут только индивиды, группам же идентичность может быть «приписана». Говорить о «коллективной идентичности» можно только в той мере, в какой определенные индивиды разделяют друг с другом одну и ту же идентичность и в данном смысле принадлежат одному и тому же коллективу2. Итак, идентичность есть продукт социального взаимодействия. Она возникает как результат проекции индивидами на себя ожиданий и норм других.
Национальная идентичность трактуется нами как категория политическая (в отличии от этнической идентичности как культурной категории), как конструктивное образование, конституируемое на осознанной, рациональной основе в рамках гражданского прочтения нации, представляющей собой социально-политическую группу, связанную с реальными или возможным границами государства. Национальная идентичность формируется посредством обеспечения гражданского равноправия, систему образования и воспитания, национального / государственного языка, государственных символов, через культурное производство и СМИ.
В рамках данной статьи нас интересует вопрос о национальном языке как одном из факторов конституирования национальной идентичности. Мы рассматриваем национальный язык не в качестве некой эссенциальной данности, а как некий конструкт, представляющий собой результат идеологической работы с целью создания и укрепления нации. Следовательно, вопрос о национальном языке и национальной идентификации трактуется нами в рамках теории, в которой язык превращается из начальной связующей силы нации в одно из идеологических общих мест националистической риторики.
1 Барт Ф. Введение / Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий.
М., 2006. С. 24
2 Малахов В. Символическое производство идентичности и конфликт / Язык и этнический конфликт. – М.,
2001. – С. 117
Согласно Э. Хобсбауму, дискурс национализма, в том числе заметная роль, приписываемая языку, скрывает другие, более глубокие интересы, и было бы ошибкой принимать этот дискурс за некую данность. Э. Хобсбаум пишет, что национальный язык сам по себе является дискурсивной конструкцией: «Национальные языки … представляют собой противоположность тому, чем их склонна считать националистическая мифология, то есть первоосновой национальной культуры и глубочайшим истоком национального самосознания. Обычно это результат попыток построить единый образцовый язык из множества реально существующих в живой речи вариантов, которые низводятся затем до уровня диалектов»3.
Национальные языки и национальные идентичности находятся в сложном, «диалектическом» взаимодействии. В соответствии с его точкой зрения М. Сильверстейна «реальными» фактами являются только «политические процессы» и «политико-экономические конфликты», составляющие основу дискурса, посредством которого национальный / стандартный язык ведет борьбу за свое существование4. Итак, отсутствие национального языка представляет собой одно из наиболее серьезных препятствий, которое необходимо преодолеть при создании нации, и оно преодолевается посредством создания языка нации.
Общность языка привязывает индивидов к источнику, который в любой момент может быть актуализирован, который содержит в себе общее действие (курсив Э. Балибара) обмена, дискурсивного общения между этими индивидами, используя как средства разговорного языка, так и весь постоянно обновляющийся массив записанных и зафиксированных текстов. Даже если индивиды в силу социальных обстоятельств удалены друг от друга и никогда не общаются напрямую, они связаны непрерывной цепью промежуточных дискурсов. Социальные различия между индивидами выражаются и релятивизируются как различные способы говорения на национальном языке, предполагающем общий код и общую для всех норму5.
В символическом производстве национальной идентичности мы, вслед за А. Малаховым выделяем два уровня: дискурсивный и недискурсивный, грань между которыми не является четкой. В самой структуре национального дискурса присутствуют нерефлективные, допредикативные элементы. Элементы, конститутивные для национальной идентификации, могут не попадать в дискурсивную сферу, функционировать на бессознательном уровне. Примером промежуточного звена между недискурсивным и дискурсивным слоями идентичности является религия. Например, трудно четко определить, в какой мере исламские лозунги некоторых политиков в Закавказье или Средней Азии являются необходимым камуфляжем, а в какой – выражением искреннего убеждения. Но можно предположить, что за годы советской власти вследствие
3 |
Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. Спб., 1998. – С.86 |
4 |
Сильверстейн М. Уорфианство и лингвистическое воображение нации // Логос. – 2005. №4 (49) – С.108-110 |
5 |
Балибар Э. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. – М., 2004. – С.114 |
явных и неявных репрессий усилилась функция ислама как фактора мобилизации и интеграции6.
На недискурсивном уровне функционируют визуальные, аудиальные и тактильные образы, с помощью которых конструируется та или иная национальная идентичность. Национальная музыка, национальная кухня, национальная архитектура, детали одежды и внешнего облика – эти маркеры различия, в обычных условиях не играющие существенной роли в социальной коммуникации, в условиях конфликта обретают особую значимость, становятся конститутивным моментом политического действия. Именно на этих знаках принадлежности к «чужым» концентрируется энергия неприятия, причем ее интенсивность не зависит от «глубины» различия, от «действительной» культурной дистанции между вступившими в противоборство группами. Например, различие между двумя вариантами сербохорватского языка, незначительное в лингвистическом плане, превращается в ходе войны 1992 года в один из решающих факторов переживания врага – враг имеет «неправильное» произношение7. Функцию символа, вокруг которого осуществляется национальная мобилизация, могут выполнять различные знаки, к числу которых относится письмо (шрифт) как символ. Например, в Азербайджане и в Молдавии в 1991году произошел переход с кириллицы на латиницу с целью подчеркнуть отличие от славянской культуры и бывшего
СССР. Территория также играет роль символа. Таким символом является, например, Карабах для армян и азербайджанцев. Функцию символа имеют и имена. В числе первых действий новых украинских властей в первые годы независимости – особенно на Западной Украине – можно назвать переименование улиц и площадей, носящих русские имена. Поводом конфликта в Болгарии в начале 80-х годов ХХ века и причиной массового исхода турок становится попытка болгарского руководства перевести последних на болгарские имена8.
На дискурсивном уровне речь идет о наррациях. Это прежде всего повествования, обеспечивающие трансляцию определенного совместного опыта и обозначаемые как «коллективная память». Мы полностью разделяем мнение В. Малахова, что употребление термина «коллективная память» таит в себе эпистемологическую ловушку, так как его употребление допускает существование группы как корпоративной личности, обладающей самосознанием9.
Итак, понятие национальной идентичности фиксирует важный элемент того, что в социологии знания называется субъективной реальностью, социально детерминированные представления индивидов о своем «я», складывающиеся в результате соотнесения с некоторым «мы» (осуществляемого как самими индивидами, так и их окружением). Существенная роль в формировании таких представлений принадлежит не только социальной структуре (то есть
6Там же, с.120
7Там же, с.121
8Там же, с.125-126
9 Там же, с.127
субъективно существующим различиям), но и общественному сознанию (то
есть тому, как эти различия осознаются, какой им придается смысл и значение)10.
Таким образом, важным аспектом изучения национальной идентичности является исследование того, каким образом она мыслится и как изменяются представления о характере и значении того или иного «мы». Эти представления, разумеется, не автономны. По словам П. Бергера и Т. Лукмана, они «встроены в символически универсум с его теоретическими легитимациями и видоизменяются вместе с характером последних»11. П. Бергер и Т. Лукман пользуются в данном случае термином «реификация». Под реификацией понимается «восприятие человеческих феноменов в качестве вещей, то есть в нечеловеческих и, возможно, в сверхчеловеческих терминах», в результате чего «объективированный мир перестает восприниматься как человеческое предприятие, и за ним закрепляется качество нечеловеческой, дегуманизированной и инертной фактичности»12. Опасность реификации возникает каждый раз, когда мы начинаем говорить об идентичности применительно не к индивидам, а к группам (обществам, сообществам). Это люди ощущают себя кем-то, причем делают это в контексте определенной социальной структуры, определенных дискурсов и т.д. Очевидно, что с изменением этих структур и этих дискурсов начинают изменяться и типы идентичности. Как только мы начинаем приписывать идентичность коллективу, она превращается в некую природно-объективную реальность, которая обрастает мифами (вроде мифа о «национальном характере»)13.
Следовательно, термин «коллективная память», также как и термины «коллективное сознание», «коллективная воля», являются своего рода метафорами. То, какие элементы прошлого вовлекаются в культурный оборот в качестве «общего» для различных индивидов, а какие, напротив, «вытесняются», подвергаясь активному забыванию, не является само собой разумеющимся процессом. «Общее прошлое» возможно лишь благодаря специфическим усилиям по его конструированию. Решающая роль в конструировании принадлежит политическим элитам. От их позиции зависит, какой статус получит то или иное событие той или иной национальной истории. Главными средствами трансляции коллективных нарраций являются институты образования и средства массовой информации. Примером могут служить новые независимые государства, возникшие после распада СССР, установившие контроль за деятельностью СМИ и инициировавшие создание новых учебников истории14.
10 Малинова О. Две модели национальной идентичности в общественно -политических дискуссиях 1830-1840-х гг. в России и современный дискурс / Проблемы идентичности: человек и общество на пороге третьего тысячелетия. – М., 2003. С. 23
11Бергер П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. – М., 1995. – С.281
12Там же, с.146-147
13Малинова О. Две модели национальной идентичности в общественно -политических дискуссиях 1830-1840-х
гг. в России и современный дискурс / Проблемы идентичности: человек и общество на пороге третьего тысячелетия. – М., 2003. С.36 14 Малахов В. Символическое производство этничности и конфликт / Язык и этнический конфликт. – М., 2001.
– С.128
Действительно, как пишет Э. Хобсбаум, настоящим триумфом языковой эмансипации становится создание университета с преподаванием на родном языке. Следовательно, «привилегированное использование какого-либо языка в качестве единственного языка обучения и культуры в стране связано с политическими и идеологическими или, в лучшем случае, прагматическими соображениями»15.
О роли образовательных учреждений в процессе конституирования национальной идентичности говорит Д. Джозеф, отмечая, что хотя исторически (курсив Д. Джозефа) в момент первоначального создания национальный / стандартный язык действительно является собственностью националистических интеллектуалов, а не простых людей, он перестает быть таковым, как только попадает в сферу образования и через нее получает широкое распространение. В этом случае языковая идеология становится собственностью всей нации. Своим стремлением «говорить правильно» низшие социальные классы способствуют языковому конструированию своей нации16. Примером служит процесс становления Советского Союза как единого государства: в становлении советского государства именно развитие национальной школы и ее усилия по овладению всеми народами русским языком как языком межнационального общения сыграли решающую роль17.
В целом, характер и особенности российской национальной идентичности и в настоящий момент являются одной из самых идеологизированных и даже мифологизированных тем, обсуждаемых интеллектуальным сообществом России. Истоки данных размышлений относятся примерно к периоду 30-х годов XIX века, стимулом же к ним была война с Наполеоном. В среде московского дворянства, чиновничества и университетской профессуры того времени перерабатывалась на русский лад идея немецкой нации.
Для столичных русских интеллектуалов 40-60-х годов XIX века консервативная немецкая версия идеи «органического» или «тотального» государства была гораздо ближе и реальней, чем французский вариант «нации как политического сообщества», базирующегося на универсалистских по своему характеру социальных институтах – праве, экономике, прессе и других. Центральный момент подобного проекта – патерналистское «просвещенное» государство, опирающееся на централизованную бюрократию, - могло сохраниться в условиях неизбежной промышленной революции и последующих изменений, лишь будучи консолидированным на основе единой культуры, общности языка, обеспечиваемых деятельностью массовой школы и университета, которые государство было намерено поддерживать и охранять. Именно отсюда берет начало идея дозированного и осторожного народного просвещения, контролируемого церковью и подчиненного главной цели, – обеспечения лояльности по отношению к власти18.
15Хобсбаум Э. Все ли языки равны? Язык, культура и национальная идентичность // Логос. – 2005. №4 (49). – С.38
16Джозеф Д. Язык и национальная идентичность // Логос. – 2005. №4 (49) – С.27-28
17Колесников В.В. Российская школа и русская национальная идея // Социально-гуманитарные знания. 2004. №4. – С.52
18Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997 – 2002 годов. – М., 2004. – С.123
Следует признать, что в отличие от Германии, где важнейшим последствием наполеоновских войн становится рецепция многих правовых и политических достижений Французской республики и империи, в России тема указанной войны приобретает совершенно иные смысловые измерения. В качестве «Отечественной войны» она становится частью национальной мифологии – противостояния России цивилизованной Европе. Одновременно возникают мифы того же рода, например, представления о том, что Россия «всегда» играла роль «исторического щита», оборонительного рубежа, крайнего восточного бастиона, защитившего ценой огромных жертв Европу от нашествий, в частности, татаро-монгольских орд. Частично эти представления были воспроизведены и в XX веке в идеологии победы во Второй мировой, а по российскому словоупотреблению в Отечественной войне. Следовательно, война как таковая, как крайнее выражение оппозиции двух культур или цивилизаций, превратилась во внутренний фактор конституирования национальной идентичности19 русских.
Национальный язык как политический конструкт прививается всеобщим образованием, которое является основным институтом, производящим национальную принадлежность как языковое сообщество. Наряду с образовательными учреждениями также и государство, экономический обмен, семья функционируют как органы идеальной нации, опознаваемой по общему языку, который принадлежит ей как ее собственный.
Итак, формирование и поддержание социальных отношений происходит в языке, именно поэтому он осуществляет основную координацию социальных действий. Язык является основной средой определения, сохранения и передачи социального опыта и инструментом объективации субъективных значений. Язык преобразует психологические феномены в социальные факты, придает индивидуальным переживаниям интерсубъективное значение. Указанная функция языка лежит в основании конструирования национальной идентичности. Важность языка для идентичности не только в том, что язык делает субъективность понятной и более реальной для самого индивида, но и в сохранении ее стабильности. Именно стабильность позволяет заметить и зафиксировать те формы тождественности и различия, которые получают название национальной идентичности.
19 Там же, с.121