Страхов Н.Н.. Ясная Поляна, журнал педагогический, издаваемый гр. Л.Н. Толстым. Январь. 1862

придать смыслъ ихъ созерцанію, слушанію, запоминанію, и тогда вся эта

д ятельность оживится и усилится сама собою.

Между т мъ н мецкіе педагоги сл дуютъ обратной метод : они

восходятъ отъ низшаго къ высшему и дошли въ этомъ искусств до нел пости,

именно не только не пользуются неизб жнымъ пробужденіемъ высшихъ способностей у своихъ питомцевъ, но даже останавливаютъ это пробужденіе и

умышленно удерживаютъ д тей на низшихъ степеняхъ душевной

д ятельности. Они полагаютъ, что такъ нужно для большей прочности и

основательности д ла! Понятно однакоже, что такой противоестественный

процессъ приводитъ д тей въ недоум ніе и только мучитъ ихъ, заставляя терять время и силы.

Для большей ясности приведемъ зд сь н которые образчики этихъ

любопытныхъ пріемовъ. Вотъ одинъ отрывокъ изъ т хъ, которые разбираются

въ "Ясной Полян ". Онъ взятъ изъ книги. г. Перевлесскаго: Предметные уроки

по метод Песталоцци.

Учителю желательно, чтобы ученики перечислили свойства стекла; между прочимъ онъ желаетъ внушить имъ, что стекло прозрачно. Но онъ не говоритъ имъ этого прямо, а начинаетъ съ другого конца и ведетъ съ ними такую

бес ду:

Преподаватель. Кром этого куска (Учитель, изволите вид ть, принесъ въ

классъ кусокъ стекла и держитъ его передъ учениками съ тою ц лью, чтобы

они смотр ли и щупали этотъ кусокъ. Полезное упражненіе!), гд вы еще

видите стекло въ класс ?

Ученики. Въ окнахъ (въ дверяхъ -- если они со стеклами). Преподаватель Посмотрите въ окно и скажите, что вы тамъ видите? Ученики. Садъ.

Преподаватель (затворяетъ ставни). Ну, теперь что вы видите? Ученики. Теперь ничего не видимъ.

Преподаватель. Отчего же вы ничего не видите?

Ученики. Оттого, что м шаютъ ставни.

Преподаватель. Какую разницу вы зам чаете между ставнями и стекломъ?

Ученики. Сквозь стекло можно вид ть, а сквозь ставни н тъ.

Посл такихъ удивительныхъ приготовленій учитель, наконецъ, объявляетъ, что это свойство стекла называется прозрачностью и

торжественно пишетъ это слово на доск .

Намъ кажется, что невольно долженъ призадуматься всякій св жій

челов къ, прочитавши подобныя вещи. Разв это похоже на челов ческій

разговоръ? Разв есть тутъ д йствительный челов ческій смыслъ?

Если принять этотъ разговоръ буквально, если не предполагать, что у преподавателя при этомъ есть задняя мысль, и что сами учегики догадываются

объ этой мысли, то можно положительно сказать, что никогда челов ческое мышленіе не ходитъ такими путями, да едва ли ходитъ и какое-нибудь низшее,

наприм ръ собачье мышленіе. Въ самомъ д л , очевидно, въ приведенномъ

разговор ц ли для мышленія не полагается и направленія для него не

указывается. Между т мъ никогда мышленіе не д лаетъ ни шагу, не

опред ляя себ ц ли и направленія. Не знаемъ, какъ у собакъ, но у людей это составляетъ существенную принадлежность того, что называется мыслью.

Въ разговор совершенно явно предполагается, что ученики не знаютъ,

чего хочетъ учитель. Каждый вопросъ его есть новый шагъ неизв стно куда.

Ибо если бы только ученики догадались, къ чему идетъ д ло, то для чего бы

было заставлять ихъ смотр ть въ окна, затворять ставни и т. п.? Если бы они

догадались, чего хочется учителю, они сейчасъ бы р шили вопросъ.

Но предположимъ, что ученики нисколько не догадываются, что они настолько тупы, какъ этого желаетъ учитель. Ужели можно подумать, что его разговоръ выведеть ихъ изъ тупости и дастъ движеніе ихъ мысли?

Невозможное д ло. Собственно говоря, если бы у нихъ не было задней мысли

объ ум учителя, о трудности ученья и т. п., то они должны бы прійти отъ

д йствій учителя въ совершенное изумленіе и счесть его пом шаннымъ.

Зач мъ онъ принесъ кусокъ стекла, будто мы никогда стекла не видали?

Зач мъ онъ спрашиваетъ, гд еще стекло, точно мы не ум емъ узнать стекла?

Зач мъ заставляетъ гляд ть въ окно? Зач мъ затворяетъ ставни и т. п. Если

бы, говоримъ, д ти не знали, что это ученье, а не простое д ло, то при этомъ необычайномъ закрытіи ставень они должны бы были прійти въ ужасъ, раскричаться и расплакаться со страху.

Любопытства ради приведемъ еще одинъ прим ръ. Въ декабрьской

книжк "Журнала мин. нар. просв." (1862) есть сл дующій образчикъ

разговора учителя съ д тьми:

Учитель. Знаете, что такое вода? Видали воду? Ученики. Видали, знаемъ.

Учитель. Что же такое вода?

Н которые говорятъ -- вода, другіе -- лужа. Учитель. Вода похожа на камень, на дерево?

Ученики. Н тъ.

Учитель. Ч мъ же вода не камень? Ученики. Она льется.

Учитель. Какіе еще предметы могутъ, какъ и вода, литься. Ученики. Вино, масло.

Учитель. Молоко можно лить? Ученики. Можно.

Учитель. А кашу наприм ръ, хл бъ также можно?

Ученики. Н тъ. Учитель. Отчего же? Ученики. Каша густая. Учитель. А молоко? Ученики. Жидко.

Посл подобныхъ плодотворныхъ упражненій учитель, наконецъ, объявляетъ, что есть предметы тверды и есть предметы жидкіе, и что вода есть жидкость.

Читатель видитъ, что зд сь тотъ же духъ, та же метода, какъ въ

предыдущемъ отрывк . Точно также не видно, къ чему идетъ д ло и точно также предлагаются мальчикамъ вопросы, которые, если бы принимались за правду, серьезно, должны бы были повергать учениковъ въ неминуемое

изумленіе, наприм ръ: видали ли они воду? Можно ли лить молоко? Можно

ли лить хл бъ? Недостаетъ только одного: какъ тотъ учитель принесъ съ собою кусокъ стекла, такъ и этому нужно бы принести въ классъ стаканъ воды

идавать ученикамъ щупать, смотр ть и, пожалуй, пить эту воду. А если бы онъ потрудился еще захватить и хл бъ и камень, то ужь куда было бы хорошо

идля д тей полезно.

Въ приведенномъ разговор бросается въ глаза еще одно обстоятельство. Учитель задаетъ ученикамъ вопросы, представляющіе самую высокую степень

отвлеченія, наприм ръ: что такое вода? ч мъ вода не камень? Сл довательно,

онъ предполагаеть въ д тяхъ уже готовую способность къ подобной отвлеченности. И однакоже, какъ видно, онъ только шутитъ я собственно думаетъ остановиться на очень низменной степени отвлеченія. На вопросъ: что

такое вода? онъ добивается отв та: вода есть жидкость; на вопросъ -- ч мъ

вода не камень? удовлетворяется отв томъ, что вода льется, а камень не

льется. Разв это отв ты? Разв то, что вода принадлежитъ къ жидкимъ

т ламъ, разр шаетъ вопросъ: что такое вода? Разв между камнемъ и водою только и есть различія, что вода льется, а камень не льется?

Конечно, д ти едва ли найдутъ бол е глубокіе отв ты; но зач мъ же

притворяться, что эти отв ты вызваны у нихъ созерцаніемъ хл ба, молока и т. п., тогда какъ они собственно возбуждены уже существующими у нихъ нормами отвлеченія? Кто понимаетъ вопросъ: что такое вода? тотъ, очевидно,

обладаетъ такими формами мысли, такими объемами отв та, которыхъ не пополнить собою положеніе: вода есть жидкость. Но учитель считаетъ

нужнымъ прикидываться, что д ти не ищутъ и неспособны искать понятія о

вод , а что будто бы они идутъ небывалымъ и невозможнымъ путемъ постепеннаго отвлеченія, будто, сравнивая воду, камень, молоко, они будутъ

весьма счастливы, достигши св д нія, что вода жидка какъ молоко, а не тверда какъ камень.

Такова и вся эта педагогика; она руководитъ и развиваетъ только повидимому, а въ сущности пользуется готовыми нормами и уже

развившимися пріемами д тской мысли; она играетъ уже на натянутыхъ и настроенныхъ струнахъ, тогда какъ воображаетъ, что сама ихъ натягиваетъ и настраиваетъ.

Читатель видитъ, что мы касаемся зд сь весьма важныхъ вопросовъ,

полное развитіе которыхъ повело бы васъ очень далеко. Чтобы еще н сколько познакомить читателей съ этимъ низменнымъ пониманіемъ души и мысли, до

котораго дошли н мцы въ своей премудрости, которое обнаруживается и во

многихъ другихъ случаяхъ и направленіяхъ и им етъ р шительное господство

въ теоретической педагогик , мы приведемъ зд сь еще одинъ отрывокъ,

случайно вамъ попавшійся и по нашему мн нію весьма многозначительный. Есть у насъ педагогическій журналъ "Учитель", по наружности русскій,

по внутренности -- н мецкій; онъ издается гг. Паульсономъ и Весселемъ. Въ прошломъ году въ немъ начата (съ No 10) "Практическая логика", излагаемая

по книг : "Практическая наука мышленія, разработанная Дреслеромъ по

Венеке". Изъ этой-то логики, какъ изъ логики, принадлежащей прямо школ "Новыхъ Психологовъ", мы выпишемъ одинъ параграфъ.

Сужденія невполн правильныя (несовершенныя).

"Въ разсмотр нныхъ нами до сихъ поръ сужденіяхъ сказуемыми были

такія понятія, которыя или вполн и совершенно принадлежали подлежащимъ, или же вовсе имъ не принадлежали (такія сужденія, очевидно, признаются этою логикою правильными: пусть такъ).

Но кром этихъ отношеній между подлежащимъ и сказуемымъ бываютъ

еще и другія (бываютъ, т. е. опред ляются по законами мышленія, что-ли?).

Часто случается, что сказуемое не принадлежитъ вполн подлежащему, но

им етъ съ нимъ только н что общее и на этомъ основаніи приписывается ему,

зам няя собою другое, им ющее къ подлежащему бол е близкое отношеніе." Удивительно! Неужели это бываетъ? На томъ основаніи, что одно

сказуемое им етъ только н что общее съ подлежащимъ, это сказуемое

зам няетъ собою другое сказуемое, им ющее къ подлежащему бол е близкое

отношеніе. Да кто же такъ глупо мыслитъ? В дь, по вс мъ основаніямъ,

второе сказуемое должно зам нять собою первое. Въ самомъ д л , это должны быть неправильныя сужденія! Читатель сейчасъ увидитъ въ чемъ загадка.

"Возьмемъ для прим ра сл дующія фразы: м сяцъ св титъ, м сяцъ

улыбается; день начинается, день просыпается; п ніе птицъ прекращается,

п ніе птицъ замираетъ; юность богата радостями, юность есть весна жизни;

ут шеніе успокоиваетъ, ут шеніе есть ц лебный бальзамъ?" и пр.

Читатель догадывается, что эти сужденія не даромъ поставлены попарно;

но едва ли онъ догадается, что въ каждой пар первое считается правильнымъ,

а второе неправильнымъ. Между т мъ, это такъ. Въ самомъ д л , слушайте дальше:

"Но можетъ ли м сяцъ улыбаться, есть ли на самомъ д л юность весна,

ут шеніе бальзамъ?" и т. д.

Намъ кажется, недоум вающій читатель на подобные вопросы г.

Дреслера, излагающаго логику по Бенеке, былъ бы весьма склоненъ отв чать

сл дующимъ образомъ: или вы сами совершенно глупы, или меня считаете

глупцомъ, какого еще св тъ не производилъ. Кто же думаетъ ув рять васъ или

кого бы то ни было, что м сяцъ, д йствительно, улыбается, а ут шеніе есть не что иное какъ бальзамъ? Вы, какъ видно, не понимаете самой простой

челов ческой р чи. Когда говорятся подобныя вещи, то само собою

разум ется, что д ло не въ буквальномъ смысл . Только тотъ, кто изъ-за словъ

не видитъ мысли, можетъ вообразитъ зд сь какую-нибудь неточность.

"Съ другой стороны, пишетъ Дреслеръ, улыбка не им етъ ли чего общаго

съ м сяцемъ, весна съ молодостью? Ужели ц лебный бальзамъ р шительно

противоположенъ ут шенію?"

Опять какіе-то дикіе вопросы. Разв тотъ, кто скажетъ: м сяцъ улыбается,

думаетъ сколько-нибудь утверждать, что между м сяцемъ и улыбкою есть

что-то общее? Разв тогъ, кто назоветъ ут шеніе бальзамомъ, им етъ въ

мысли отрицать между ними всякое различіе? По той логик , которую мы разбираемъ, это выходитъ такъ.

"Веселость,-- говоритъ она -- которая проявляется въ улыбк ,

д йствительно, идетъ м сяцу (т. е. небесному т лу, спутнику земли? Нимало

не идетъ!); ему нельзя только приписать изм неній въ лиц , которыми

необходимо сопровождается улыбка (удивительно! Ужь скор е же, наоборотъ,

я пов рю, что у м сяца вышли эти "изм ненія въ лиц ", ч мъ тому, что онъ

развеселился). Радость, творчество и возрастаніе, которыя зам тны въ весн ,

обнаруживаются и въ юности (неужели т самыя?); ей нельзя приписать

только того признака весны, что она есть трехм сячное время года,

сл дующее за зимою (напротивъ: какъ весна есть время года, такъ и юность есть время жизни). Уменьшеніе боли, доставляемое бальзамомъ, свойственно

также и ут шенію (д ло идетъ совс мъ не о "боли"); ему (ут шенію) нельзя

приписать только д йствія на т ло и вещественности, зам чаемыхъ въ

бальзам (напротивъ: успокоеніе души хорошо д йствуетъ и на т ло)".

Вс эти до изумительности нел пыя разсужденія, какъ нельзя лучше,

показываютъ, что логика, о которой идетъ р чь, вовсе не понимаетъ переносныхъ или образныхъ выраженій; не мудрено поэтому, что она считаетъ

ихъ неправильными, несовершенными. Между т мъ, каждому

неперемудрившему челов ку совершенно понятно, что эти выраженія могутъ

быть такъ правильны, точны и в рны, могутъ такъ ясно и отчетливо изображать мысль, какъ только можно этого пожелать. Они законны и

правильны, потому что для челов ческой души слова всегда служать не

прямымъ выраженіемъ, а только оболочкою мысли; не мудрено, что н мецъ,

принявшій эту оболочку за самую суть, за самую душу, перепуталъ д ло и ничего въ немъ не понимаетъ. Посмотрите, къ какимъ заключеніямъ онъ приходитъ!

"Очевидно, что въ приведенныхъ нами сужденіяхъ сказуемыми служатъ

такія понятія, которыя не вполн идуть къ подлежащимъ, потому что только

часть ихъ признаковъ, а отнюдь не вс заключаются въ подлежащихъ

(наприм ръ, веселость заключается въ м сяц , а изм ненія лица не

заключаются). Съ эстетической точки зр нія подобныя сужденія ц нятся по

большей части гораздо выше вс хъ другихъ сужденій, потому что они

возбуждаютъ бол е мыслей (странной неправильныя сужденія возбуждаютъ

бол е мыслей, ч мъ правильныя!) и нер дко могутъ приводить въ пріятное расположеніе духа. Но нельзя сказать о нихъ того же, если разсматривать ихъ

съ логической точки зр нія (а можно ихъ тамъ разсматривать? Можно ихъ

разсматривать съ такой будто бы логической точки зр нія, какъ ваша?). Логика стремится вовсе не къ тому, чтобы доставлять пріятное настроеніе

духа, но къ тому, чтобы вести его къ истин ; а въ этомъ отношеніи разсматриваемыя нами сужденія приносятъ такъ мало пользы, что должны

быть поставлены ниже вс хъ другихъ".

До чего, подумаешь, доводитъ любовь къ истин ! О какихъ сужденіяхъ

говоритъ авторъ? Онъ см шиваетъ выраженіе съ самою мыслью и, очевидно, говоритъ объ образныхъ выраженіяхъ, какъ объ особаго рода сужденіяхъ. Но

разв есть зд сь смыслъ? Разв можно сказать: сужденія, выраженныя

образно, не такъ в рны, какъ сужденія, выраженныя, по возможности, безъ

образовъ? В рны они или не в рны -- в дь это зависитъ отъ самыхъ сужденій,

а не оттого, какъ они выражены. Настоящая же мысль, содержащаяся во вс хъ приведенныхъ толкованіяхъ, будетъ такая: образныя выраженія, если принять

ихъ не за образныя, а за настоящія, нев рны. Глубокое логическое правило!

Предметъ любопытный. Нужно им ть очень странное понятіе о мышленіи

для того, чтобы вид ть въ образныхъ выраженіяхъ не подобіе мысли, а

напротивъ опасность и вредъ. Кто боится, что мышленіе см шаетъ себя съ своею формою, что образное выраженіе можетъ быть принято буквально, тотъ, очевидно, ставитъ мышленіе очень низко, тотъ не видитъ еще въ мышленіи той существенной его силы, при которой оно далеко отъ подобныхъ

опасностей. Какое понятіе им етъ о мышленіи логика новыхъ психологовъ,

мы всего лучше можемъ узнать изъ т хъ положительныхъ требованій, которыя

она д лаетъ относительно правильности сужденій. Вотъ эти требованія: "Сказуемыя въ сужденіяхъ должны принадлежать къ тому же классу

представленій, къ которому принадлежатъ и подлежащія, т. е. для подлежащаго, заимствуемаго изъ чувственнаго міра, и сказуемое нужно заимствовать изъ того же міра; для подлежащаго, взятаго изъ духовнаго міра, и сказуемое нужно брать изъ духовнаго же міра.

"Поэтому улыбку строго нельзя приписать м сяцу, такъ какъ она

составляетъ собою явленіе, проистекающее изъ души, а м сяцъ есть предметъ вещественный; точно также не гармонируютъ другъ съ другомъ "бальзамъ" и

"ут шеніе", потому что бальзамъ есть н что матеріальное, а ут шеніе н что духовное.

"Дал е, въ области предметовъ чувственныхъ видимое, т. е.

воспринимаемое чувствомъ зр нія, должно быть и опред ляемо сказуемымъ

изъ круга предметовъ, воспринимаемыхъ чувствомъ зр нія, слышимое -- слышимымъ и т. д.; въ области предметовъ духовныхъ подлежащее,

заимствуемое изъ круга представленій, должно и опред ляться сказуемымъ изъ круга представленій, желаніе -- сказуемымъ изъ міра желаній и т. д.

"Соблюденіе всего этого необходимо, если только им ть ц лью истинныя

познанія въ собственномъ смысл этого слова".

Итакъ, вотъ каковы должны быть правильныя сужденія. Существуютъ, какъ видите, различные міры: прежде всего міръ вещественный и міръ

духовный, потомъ міръ вещественный подразд ляется на міръ видимый, міръ слышимый и т. д.; міръ духовный состоитъ изъ міра представленій, міра

желаній и т. д. Такъ какъ это уже р шено и покончено (судя по всему прежде,

ч мъ начинается мышленіе), то правильное мышленіе ни въ какомъ случа не должно перескакивать изъ одного міра въ другой; между этими мірами

(любопытно бы знать, сколько ихъ вс хъ-то?) существуютъ непроницаемыя

перегородки, и сл довательно -- показать видъ, что есть н что, въ чемъ одинъ изъ нихъ сливается съ другимъ, значитъ произнести самую страшную ложь.

Такъ выходитъ по логик г. Дреслера, разработавшаго Бенеке; но не такъ

это бываетъ въ д йствительности. Въ д йствительности мышленіе есть не что иное, какъ то, что г. Дреслеръ считаетъ совершенною ложью; въ

д йствительности оно соединяетъ вс міры въ одинъ міръ, составляетъ связь и центръ всего своего содержанія. Тотъ не мыслить. кто слышимое только слышитъ, видимое только видитъ, представляемое только представляетъ,

желаемое только желаетъ и проч. Въ такой форм едва-ли мы можемъ

воображать себ даже душевную жизнь животныхъ. Мыслить же -- значитъ соединять, связывать, значитъ становиться на неподвижную центральную

точку и озарять съ этой точки однимъ и т мъ же св томъ весь горизонтъ

душевной области. По Дреслеру и Бенеке мысль есть какое-то пустое м сто, наполняемое разнородными предметами -- одними изъ области слуха, другими

изъ области зр нія, третьими изъ міра желаній и проч. Между т мъ мысль

никогда такъ не образуется, никогда не составляется механически: она им етъ

въ самой себ источникъ, изъ котораго развивается. Повторимъ наше прежнее выраженіе: мысль движется не снизу вверхъ, а сверху внизъ, не отъ окружности къ центру, а отъ центра къ окружности.

Это доказывается и образными выраженіями. Положимъ, поэтъ говоритъ:

зв зды улыбаются. Думаетъ ли онъ при этомъ см шать міръ мертвыхъ

предметовъ съ міромъ живыхъ? Думаетъ ли онъ приписать зв здамъ улыбку,

или въ улыбк вид ть объясненіе сіянія зв здъ? Подобныя предположенія

уничтожаются самою своею нел постью. Очевидно, д ло идетъ не объ

отношеніи между зв здный я улыбками и даже вовсе не о зв здахъ и улыбкахъ; очевидно, мысль поэта содержится и родилась совершенно въ

другой сфер . Изъ этой сферы она выходитъ и соединяетъ въ одинъ образъ

сіяніе зв здъ и улыбку. Такимъ образомъ, мысль не составляется, не слагается,

не происходитъ изъ соединенія зв здъ и улыбки, а напротивъ уже

существующая, уже готовая, она, зная, что она д лаетъ, соединяетъ въ одно

выраженіе зв зды и улыбку.

Итакъ, существуетъ внутренній процессъ мысли, совершающійся по своимъ самобытнымъ законамъ. Отъ этого процесса, которому свойственна

полн йшая сосредоточенность, зависитъ то единство, безъ котораго невозможно никакое познаніе. Поэтому мысли не складываются изъ частей

(он не им ли бы единства) и не вносятся въ душу извн (он были бы ч мъто ей чуждымъ), а рождаются и развиваются собственными силами души.

На какіе бы различные міры мы ни разд ляли существующее, міръ мысли,

очевидно, будетъ стоять вн этихъ міровъ, будетъ служить имъ средоточіемъ

или, какъ обыкновенно говорятъ, будетъ обнимать собою вс эти міры.

На этихъ немногихъ зам чаніяхъ мы пока остановимся. О низменномъ пониманіи души и мысли, противъ котораго мы говорили, можно сказать еще

многое; оно обнаруживается очень обыкновенно и часто тамъ, гд его трудно было бы ожидать.