Страхов Н.Н.. Нечто о полемике

этомъ случа преувеличиваетъ свою собственную силу и не зам чаетъ всей

своей слабсти. Въ вашемъ журнал было начато перечисленiе явленiй, пропущенныхъ нашею критикою. Вы долго еще будете ихъ перечислять. И къ

этому отд лу вы легко можете присоединить многiе другiе, наприм ръ

явленiя, искажонныя нашею критикою; явленiя, пресл дуемыя нашею критикою; явленiя, захваленныя нашею критикою и т. д. Однимъ словомъ, общiй фактъ тотъ, что наша изящная литература развивается въ настоящее

время помимо критики. Если посмотр ть хорошенько, то наша изящная

литература представляетъ богатое развитiе, лучшее развитiе, ч мъ какая бы то

ни была другая отрасль литературы. Частенько критика пробовала свист ть на

нашихъ творческихъ писателей, но это свист нье не им ло никакого влiянiя на

значенiе ихъ въ публик и на ихъ развитiе. Сила беретъ свое.

Есть и другая область, хотя не столь богатая у насъ, какъ область изящной литературы, но столь же мало доступная для влiянiя личной полемики и свиста, -- именно область науки. Труды нашихъ ученыхъ, каковы бы они ни

были, им ютъ свое настоящее значенiе только въ наук , судящей ихъ

безпристрастно и нелицем рно. Поэтому, если тотъ или другой ученый, по слабости характера, боится свиста или очень хлопочетъ о популярности, то это

еще ничего не значитъ. У него все-таки есть твердая точка опоры, есть в рное

приб жище отъ литературной бури, именно наука. Если наука его забракуетъ,

то онъ погибъ д йствительно; если же она его признáетъ, то тутъ ужь ничего

сд лать нельзя: тутъ сколько ни свисти, останешься только при своемъ свист . Говорю все это потому, что широко развившаяся личная полемика

зад ваетъ вс хъ и каждаго; она забываетъ свои настоящiя границы и часто

принимается грозить и пугать т хъ, кто отъ нея вполн безопасенъ.

И такъ во вс хъ этихъ явленiяхъ, совершающихся въ нашей литератур , я не вижу ничего, опаснаго и даже ничего дурного. Все совершается

естественнымъ порядкомъ; злоупотребленiе и насилiе бываетъ какъ и везд ; но

только нигд они такъ быстро не сглаживаются и нигд не приносятъ такъ мало вреда.

Широкое развитiе брани уронитъ брань.

Широкое развитiе неправильной и преувеличивающей свою силу полемики, уронитъ и эту неправильность и это преувеличенiе.

Чему быть, того не миновать. Чему остаться, тò останется и чему погибнуть, то погибнетъ.

_________

Въ этихъ розовыхъ мечтахъ и надеждахъ меня не смущаетъ даже одна

мрачная черта, безпрерывно встр чающаяся въ нашей полемик . Я говорю объ

упрекахъ въ недобросов стности. Какъ бы мирно ни начался у насъ споръ,

кончится онъ всегда т мъ, что противники станутъ упрекать одинъ другого въ

недобросов стности. Недобросов стность -- скверное д ло! Но едвали можно

въ этомъ случа в рить спорящимъ. Подобные упреки есть непрем нное

сл дствiе всякого плохого спора, такъ что въ нихъ можно вид ть только ясный

признакъ нашего неум нья спорить. Напротивъ, трудно представить себ

литературу бол е благородную, ч мъ наша молодая литература.

Недобросов стные писатели у насъ были; но вс знаютъ ихъ по пальцамъ; въ

настоящее же время, за р дкими и всеобще презираемыми исключенiями, въ

нашей литератур н тъ недобросов стныхъ писателей. Это намъ можно сказать громко, и этимъ мы явно можемъ гордиться. Но слишкомъ гордиться

тоже не сл дуетъ. Благородныя д ла гораздо выше однихъ благородныхъ

чувствъ. И есть, говорятъ, н что хуже, ч мъ недобросов стность. Простота, по

нашей пословиц , хуже воровства. И въ самомъ д л , хорошо ли будетъ, если

то, чтò въ жару спора называется недобросов стностью, на самомъ д л

окажется другимъ, именно не бол е, какъ разыгравшимся тупоумiемъ?

Въ нашей полемик встр чается на каждомъ шагу и маленькая ложь, и

маленькая клевета. Говорю это см ло -- ложь и клевета; ложь -- потомучто

вполн в рно можно судить только о чужой мысли, а судить о лиц

чрезвычайно трудно; клевета - потомучто дурное и неправильное мн нiе о

лиц , распространяемое въ публик , есть клевета. Между-т мъ никого въ

нашей литератур нельзя назвать лжецомъ и клеветникомъ. Все происходитъ, какъ я сказалъ, оттого, что люди не понимаютъ сами, чтò они думаютъ. Иной

воображаетъ, что говоритъ остроумн йшую колкость и никакъ не догадывается, что эта колкость есть просто ложь, или личность. Люди бранятся и принимаютъ брань за остроумiе, ложь за обнаруженiе истины, клевету чуть ли не за геройство. Все это естественно, но все это едва ли

ут шительно. А между-т мъ благородство направленiя не подвергается

никакому сомн нiю.

Скажу бол е: въ настоящую минуту наша литература почти

исключительно руководствуется благородн йшими чувствами. Посл той общей картины полемики, которую я набросалъ вамъ въ крупныхъ чертахъ, естественно является вопросъ о главныхъ пружинахъ полемики. Какiя бы плохiя формы она ни принимала, она должна же въ чемъ-нибудь корениться.

Д йствительно, и въ этомъ случа справедливо, что ничто не бываетъ безъ причины. Причина для нашей полемики есть, и притомъ она есть истинно

челов ческая причина, то-есть состоитъ въ идеяхъ, въ уб жденiяхъ.

Сл довательно сущность полемики хорошая, только форма не соотв тствуетъ этой сущности, форма -- дурная, фальшивая, безплодная.

Бываетъ у насъ брань и изъ одного удовольствiя брани, то есть изъ того, что языкъ чешется; бываетъ брань и по чисто личнымъ, индивидуальнымъ

расчетамъ; но вообще, въ огромномъ большинств случаевъ, лица служатъ

представителями идей, кружки образуются по сходству уб жденiй. Уб жденiя

-- д ло святое, а все-таки не м шаетъ понимать то, чтó самъ д лаешь и

говоришь. Недурно бы было, если бы иной, славящiйся твердостью уб жденiй, понималъ, что изъ этой твердости у него ничего хорошаго не выходитъ, а выходитъ только нетерпимость и фанатизмъ. Нетерпимость, по которой онъ готовъ забросать камнями всякаго, кто только покажется ему несогласнымъ съ

его уб жденiями; фанатизмъ, по которому онъ сл по в руетъ въ своихъ

собственныхъ идоловъ и сл по глухъ ко всякому другому голосу и всякой

другой мысли. Недурно бы было, если бы люди уб жденiй уб дились, что

однихъ уб жденiй мало, что и уб жденiе ихъ и все на св т можетъ быть

зломъ, что наприм ръ вм сто плодотворной борьбы идей, оно порождаетъ

сл поту и глухоту, при которой такая борьба невозможна, при которой только

и возможенъ свистъ и личная полемика. Тамъ, гд лица только того и ищутъ,

чтобы сд латься врагами, тамъ они и довольствуются т мъ, что смотрятъ другъ на друга враждебно, свистятъ и перебрасываются камешками.

Читая иныя полемическiя статьи, нельзя не подивиться той искренности и

прямот , съ которою въ нихъ излагаются изумительн йшiя вещи. И публика любитъ за это такiя статьи. Она любитъ ихъ искренность и прямоту, любитъ тотъ жаръ, который служитъ имъ подкладкою, который проглядываетъ изъ-за

хитрой и пестрой с ти словъ. Можетъ-быть и долго еще будутъ находиться читатели, которые съ удовольствiемъ будутъ повторять:

Они немножечко дерутъ,

За то ужь въ ротъ хм льного не берутъ

И вс съ прекраснымъ поведеньемъ!

Но в дь все-таки д ло въ д л , а не въ поведенiи. Чтó если заговорятъ

иначе? Чтó если скажутъ: намъ надо ла ваша искренность и прямота; мы сыты

по горло вашею искренностью и прямотою; да н тъ ли же у васъ еще чего-

нибудь, кром вашей искренности и прямоты?

И д йствительно, являются какiе-то злов щiе признаки, о которыхъ я съ ужасомъ помышляю и о которыхъ страшно какъ-то и говорить. Начну

издалека. Среди своей полемики н которые журналы договорились до вещи довольно опасной. Они утверждаютъ, что они презираютъ литературу.

Припомните въ самомъ д л , кто не пот шался надъ нашею современною

литературою, кто не отзывался о ней свысока? И д тская-то она, и забiяческая;

и везд въ ней хаосъ и мракъ; и отсталая она, и недозр лая и т. д. Таковъ общiй голосъ. Отзываясь такимъ образомъ, можетъ быть каждый журналъ

выгораживалъ однакоже самъ себя; но в дь это старая штука; себ -то каждый

кажется лучше, ч мъ другимъ.

И такъ можетъ-быть эти отзывы разовьются въ ясное недовольство литературы собою самою. Если такъ, то это сознанiе своихъ недостатковъ

будетъ весьма полезно, и ч мъ скор е оно совершится, т мъ лучше.

Но мн приходитъ при этомъ въ голову другая, очень странная мысль: у меня шевелится вопросъ такого рода: не презираетъ ли общество литературу? Не будемъ пугаться и разсмотримъ это предположенiе съ надлежащимъ

хладнокровiемъ. Презр нiе общества къ литератур не есть у насъ д ло новое

или безприм рное. Оглянемся назадъ и мы увидимъ наприм ръ, что во все время Пушкина оно было довольно сильно. Маленькiй кружокъ Пушкина и

его друзей съ высоком рiемъ смотр лъ на огромное большинство тогдашней

литературы. Взглядъ Пушкина былъ безъ сомн нiя вполн разд ляемъ и

н которою частью тогдашняго общества. Теперь, издали, мы совершенно ясно видимъ, что этотъ презрительный взглядъ былъ правъ, что литература его

заслуживала. Зат мъ, когда сталъ писать Б линскiй, онъ опять удивилъ нашу

литературу своею строгостью. За Б линскимъ, какъ изв стно, шла толпа

лучшихъ людей его времени и сл довательно опять была избранная часть

общества, которая презирала многихъ тогда процв тавшихъ д ятелей. Н тъ

никакого сомн нiя, что въ настоящее время наша литература мен е, ч мъ

когда-нибудь заслуживаетъ презр нiя; мы все-таки зам тно ушли впередъ, но

н которая доля презр нiя все-таки можетъ существовать. Если есть литераторы, которые презираютъ литературу, то гораздо больше должно быть

число лицъ непишущихъ, которыя разд ляютъ ихъ взглядъ.

Разгляд ть ихъ очень трудно, потомучто у насъ вообще трудно подсмотр ть отношенiе между обществомъ и литературою. Всл дствiе

монополистскаго устройства, всл дствiе исключительнаго развитiя

журналистики, наши критики и публицисты р зче ч мъ гд -нибудь

отд ляются отъ общества. Половина нашихъ д ятельныхъ литераторовъ --

срочные журнальные работники. Сл довательно литература ограничивается немногими лицами, и она далеко не составляетъ органа всего общества.

Литература еще не вошла вполн въ наши нравы; множество образованныхъ людей никогда не вздумаютъ взять пера въ руки. И по всему этому легко

можетъ быть, что вн литературы составилась или еще составляется масса

образованныхъ людей, которые ч мъ ясн е сами участвуютъ въ литератур ,

т мъ хладнокровн е и строже ее судятъ.

Признаюсь вамъ, мн было бы прiятно такъ думать. Наша литература, положимъ, прекрасная литература; но хорошо бы было, если бы общество стояло выше даже этой прекрасной литературы. Самодовольство есть вещь

весьма опасная. Я всегда съ н которымъ огорченiемъ встр чалъ признаки

самодовольства какъ въ частныхъ лицахъ, такъ и въ литератур . Прекрасно бы

было, еслибы это самодовольство исчезло въ литератур до посл дняго сл да. Писатели не будутъ такъ развиты и свободны въ своихъ движенiяхъ, но это ничего. Когда передъ ними какъ призракъ будетъ постоянно мелькать суровый

ликъ общественнаго мн нiя, они конечно не такъ легко будутъ принимать на

себя видъ его руководителей и представителей; но за то, я над юсь, они

станутъ бол е усердными и мен е небрежными служителями общества. Они не будутъ уже кокетничать съ публикою и стараться ей понравиться, какъ

малому ребенку; они перестанутъ шалить, какъ скоро зам тятъ, что публика не ребенокъ, а грозный судья, который за ними наблюдаетъ. Весьма полезны

т литераторы, которые пишутъ для особой публики; они им ютъ полное право приноровляться къ ней и писать не спроста, а такъ, чтобы угодить своей

публик . Но должны же наконецъ у насъ явиться и такiе, которые пишутъ для

публики вообще, сл довательно не прим няясь ни къ чему, а стараясь

работать возможно лучше, по м р силъ своихъ и средствъ. Должна же явиться у насъ и такая публика, которая не требуетъ, чтобы къ ней

прим нялись, а съум етъ безъ этого оц нить всякiй истинный и полезный

трудъ. Если такая публика у насъ уже есть, то т мъ лучше для насъ.

Я знаю, что опасенiе общественнаго суда вовсе не въ нравахъ нашей

литературы. Но тутъ н тъ ничего дурного и скор е зд сь видна хорошая черта

-- ув ренности въ сочувствiи другихъ. Наша литература не привыкла къ

презр нiю. Напротивъ, въ ней живо слышенъ голосъ юношеской

самоув ренности, которая не можетъ и подумать, что ее поймутъ дурно и посмотрятъ на нее косо. Такъ говорливый юноша ораторствуетъ съ

благородн йшимъ жаромъ среди большого общества. См ло касается онъ

самыхъ разнородныхъ вопросовъ, р шительно судитъ про вс хъ и обо всемъ,

и въ своемъ увлеченiи не зам чаетъ, что многiе уже стали переглядываться и

покачивать головами, слушая его юношескiя р чи. Не будетъ большой б ды,

если онъ наконецъ зам титъ, что его слушаютъ уже не съ тою благосклонностью, съ какою встр тили его первыя р чи. Благородному

юнош съ его неподд льнымъ жаромъ легко поправить д ло. И д ло отъ этого не только не проиграетъ, а напротивъ, безконечно выиграетъ. Онъ заставитъ

уважать себя вс хъ, и вс хъ прислушиваться къ своему голосу.

_________

Когда говорятъ о недостаткахъ нашей литературы, то всегда припоминаютъ, что она встр чала препятствiя въ постороннихъ для нея

обстоятельствахъ. Зам чанiе справедливое, и предметъ этотъ стоитъ полнаго

вниманiя. Д йствительно, по н которымъ обстоятельствамъ литература наша

получила не совс мъ правильное развитiе. Мы не видимъ своихъ границъ, мы

не сознаемъ хорошенько чтó мы д лаемъ; мы, какъ фантасты, готовы вообразить себя рыцарями и ежеминутно принимаемъ свое перо за

смертоносное копье... Обстоятельства можетъ-быть д йствительно повредили

нашей литератур . Но жалобы на обстоятельства им ютъ въ ней ложный тонъ,

оскорбляющiй мое ухо. Поясню д ло прим ромъ.

Вообразите купца, котораго д ла идутъ очень дурно, который всюду

находитъ неудачу. Какой жалобы всего естественн е ожидать отъ него? Если

вы спросите его самого, онъ непрем нно пожалуется на свои обстоятельства: тотъ надулъ его, тотъ не представилъ вовремя товара, тамъ случилась буря,

тамъ неурожай и проч. Весьма возможно, что обстоятельства д йствительно

виноваты въ б дствiяхъ купца; но для васъ конечно интересн е вопросъ,

д йствительно ли невиноватъ самъ купецъ. Попробуйте же спросить

постороннихъ, обратитесь къ сос дямъ, и посмотрите, чтó они скажутъ. Они

нав рное станутъ говорить, что купецъ вашъ не ум лъ прим ниться къ обстоятельствамъ и т. п.

Но этого мало. Легко можетъ быть, что вы услышите такiя р чи: куда-де

ему въ торговлю соваться! Найдутся люди посмышлен е его и побойч е!

Зач мъ же ему было давать потачку? Изв стно, д ло торговое, под ломъ ему! Такъ что изъ обстоятельствъ вывести заключенiе чрезвычайно трудно. Не

знаешь, не то извинить купца, не то бранить! Самому же купцу всего важн е сознавать, чтó произошло отъ обстоятельствъ, и чтó отъ его собственной вины.

Если купецъ самъ д йствительно не виноватъ, тогда онъ можетъ, наприм ръ, съ твердостью просить помочь ему. Онъ постоянно былъ акуратенъ; всему

виною были обстоятельства, и сл довательно ему можно дать взаймы денегъ.

Но совершенно другое д ло, если кто-нибудь приступитъ къ вамъ съ такою жалобою: я разорился не только отъ обстоятельствъ, но и отъ собственнаго

неум нья и нерасторопности; но дайте мн денегъ -- и я, клянусь, буду

впередъ акуратн е.

До св денiя одного изъ нашихъ (даровитыхъ впрочемъ) литераторовъ

достигло, что его называютъ нев ждою. Ч мъ же, вы думаете, онъ ут шился и

ч мъ защитился? Онъ отв чалъ, что были люди, которые и Гегеля, и Канта, и

Декарта называли нев ждами. По моему мн нiю, весьма слабое ут шенiе!

Конечно, весьма возможно, весьма легко можетъ случиться, что челов ка на

самомъ д л св дущаго назовутъ нев ждою. Но чтó же изъ этого сл дуетъ?

Упомянутый литераторъ въ д йствительности все-таки можетъ быть нев ждою. Такъ точно иногда дурно защищаютъ и ут шаютъ нашу

литературу. Весьма возможно, что только всл дствiе обстоятельствъ у насъ

н тъ ни Гегелей, ни Кантовъ, ни Декартовъ; но въ д йствительности можетъбыть и мы совершенно неспособны произвести ни Гегелей, ни Кантовъ, ни Декартовъ.

Главное наше зло безъ сомн нiя въ томъ, что мы живемъ въ

фантастическомъ мiр и не можемъ разгляд ть нашего д йствительнаго положенiя. Литература всегда будетъ и должна быть служительницею общихъ

идей; только въ нихъ ея сила. По самой сущности д ла, передъ общими авторитетами науки, искусства, поэзiи все должно одинаково преклоняться. И публика плоха, если она не понимаетъ ихъ и принимаетъ за нихъ что-нибудь

другое, ч мъ и забавляется; и журналы будутъ пустословiемъ, если они вздумаютъ помимо ихъ служить чему-нибудь другому. Шутитъ или легкомысленно обращаться съ авторитетомъ науки и искусства -- невозможно.

Этотъ авторитетъ есть достоянiе, прiобр тенное ц лою жизнью челов чества.

Существованiе этого авторитета есть признакъ того, что въ челов ческой жизни уже не можетъ быть хаоса и колебанiя, что она уже не можетъ

распасться на атомы. Челов ческая жизнь въ изв стной степени уже окр пла, выработалась, сложилась; она уже не просто жизнь, и никогда не можетъ быть

просто жизнью, она есть жизнь историческая. Челов чество выработало себ

почву, твердыя точки опоры, исторiю. Въ настоящее время челов ку уже

невозможно отказаться отъ исторiи, невозможно быть отд льнымъ, такъ

сказать первозданнымъ челов комъ, невозможно разорвать свою связь съ

общимъ челов ческимъ мiромъ.

И д йствительно, какъ ни хаотичны бываютъ явленiя нашего

литературнаго мiра, очевидно они не могутъ, не см ютъ отказаться отъ общаго

авторитета науки и искусства. Журналъ, хотя бы и не хот лъ беззав тно служить и исключительно подчиняться этому авторитету, никакъ однакоже не

можетъ отказаться ни отъ науки, ни отъ поэзiи. И большею частiю вся б да въ томъ и состоитъ, что такъ или иначе, но только во что бы то ни стало, нужно являться передъ публикою и тонкимъ критикомъ, и жаркимъ поборникомъ

науки. Отсюда проистекаютъ величайшiя странности. Вм сто того чтобы

говорить о томъ, чтó его д йствительно занимаетъ, писатель безсознательно берется за то, чтó ему чуждо и при томъ выказываетъ полную

самоув ренность. Мы-де и поэзiю понимаемъ, и очень тонко можемъ судить о

нашихъ поэтахъ; мы и философiю отлично знаемъ, и исторiю разум емъ не

хуже другихъ, да и въ химiи тоже маракуемъ. И вотъ всл дствiе этихъ

большихъ претензiй творятся д ла, достойныя см ха. Пишутся критики и умныя статьи, въ которыхъ поэзiя и наука извращаются самымъ

благонам реннымъ образомъ... Конечно, наук и поэзiи при этомъ нечего

бояться; но какъ не побояться за т хъ, кто съ ними неосторожно обращается?

Н. К. (1 ) Конечно такiя надежды совершенная утопiя; но нельзя же иногда не