Ушинский К.Д.. Внутреннее устройство североамериканских школ

родителей и воспитателей; но педагогические наказания не наказания в собственном смысле этого слова. Это не более как вспомогательные средства, без которых иногда не может обойтись воспитатель при достижении своей цели. Телесные наказания за невнимание могут быть прилагаемы только тогда, когда все другие средства к возбуждению внимания оказались напрасными и невнимание, делаясь упорным, начинает переходить в лень. Наказание здесь полагается как прямое противодействие тому наслаждению, которое испытывает воспитанник, подчиняясь лени.

Вообще можно сказать о телесных наказаниях, что они должны исчезнуть при усовершенствовании воспитания домашнего и общественного, но до тех пор всегда будут встречаться случаи, произведенные по большей части несовершенством самого воспитания, в которых оказывается необходимость прибегать к телесным наказаниям. Распространение здравых педагогических понятий между родителями, обдуманное устройство учебных. и воспитательных заведений, улучшения в методах преподавания и образование опытных, владеющих собой педагогов - единственные средства для постепенного изгнания телесных наказаний.

Во многих школах Америки так же, как и в школах Англии, школьная дисциплина сильно поддерживается самими мальчиками, которые являются сами судьями своих товарищей на основании положительных школьных законов, и судьями иногда слишком строгими. В Гертфордской школе (в Коннектикуте) класс начинается молитвой, а потом монитор читает вслух составленный им журнал всех происшествий прошедшего дня, и в случае виновности того или другого ученика товарищи сами назначают ему наказание. Учитель, впрочем, сохраняет право veto.

Система школьных наград также в последнее время подверглась нареканиям, и не без причины. Против наград можно сказать почти то же самое, что и против телесных наказаний: поощряя к занятиям, они портят характер. Но награды, как и наказания, необходимы в школах при нынешнем их состоянии. Раздача денежных наград, бывшая прежде в американских школах, везде уничтожилась, но раздача различных знаков отличия, которые в такой моде во французских учебных заведениях, кое-где еще осталась. Г. Сильестрём признает, что вознаграждения за хорошие успехи и поведение прямо противоречат цели воспитания, которое должно внушить бескорыстную любовь к науке и добру. Но мы и в этом случае опять не можем вполне согласиться с шведским педагогом. Спрашивается еще, возможна ли такая любовь в мальчике 10 или 11 лет? Самые предметы, изучаемые в этом возрасте, способны ли внушить такую любовь? Имея дело с детьми, мы имеем дело с маленькими людьми, а не с идеями. Пусть мальчик учится вначале отчасти из-за награды: поучится больше, вырастет и полюбит науку.

Дисциплина в американских школах, говоря вообще, довольно строга, но ранняя независимость, которую получают дети, их высокое понятие о самих себе и о своих правах, имея хорошие стороны, имеют и дурные.

В североамериканских школах встречаются довольно часто примеры, в которых иногда играют роль пистолет и нож, поступившие в Северной Америке в число детских игрушек.

Шведский путешественник, к сожалению, весьма мало говорит о предметах преподавания в первоначальных школах, тогда как сравнение этих предметов с предметами первоначальных школ в других государствах могло бы повести к весьма

любопытным выводам.

Во многих американских школах преподаются некоторые из естественных наук: натуральная философия (физика), химия, минералогия, физиология и некоторые технические предметы, особенно те, которые могут иметь значение для той местности, где находится школа. Но во всех этих отраслях естественных наук изучается весьма немногое; главная задача этого учения - пробудить интерес и внимание учащихся к тому или другому предмету естественных наук.

Такова, по нашему мнению, и должна быть цель преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, но, к несчастью, большая часть учебников этого предмета для средних учебных заведений вовсе не соответствует цели такого преподавания. Они показывают детям естественные науки с самой сухой их стороны, со стороны бесконечных делений и подразделений, отмеченных тяжелыми и бессмысленными латинскими терминами, знакомят детей не с природой, всегда проникнутой одной мыслью, но с тем масштабом, который создали люди для измерения природы и размещения всей бесконечности ее явлений по отдельным клеточкам, - с подробным объявлением книги, содержание которой остается неизвестным. Такие учебники как будто хотят приготовить из детей хранителей музеумов, а не дать им верный, сознательный взгляд на природу.

Вот почему, говоря о пользе или бесполезности преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, необходимо сначала знать прежде, каково будет преподавание. Трудно спорить против той совершенно логической мысли, что прежде всего должно познакомить читателя с окружающим его миром и с предметами, которые он беспрестанно встречает в жизни и во многих других науках. Можно ли, например, изучать географию так, чтобы это изучение было совершенно сознательно и, следовательно, плодовито, не имея хотя общих понятий о предметах естественных наук? Кроме того, если большинством педагогов признано, что законы существования количеств и величин развивают ум человека, то почему же законы самого существа вещей менее развивают, чем отвлеченные законы форм? Самая история развития человеческого разума показывает нам, что пытливость человека сначала обратилась на сущность вещей, а потом уже на отвлеченную идею формы и числа. Пифагорейская школа была уже второй ступенью в развитии идей. Если мы взглянем на самые наклонности детского возраста, то увидим, что предметы естественных наук начинают занимать детский ум прежде всего. Да и самый логический ход развития ведет нас к тому, чтобы начинать с конкретных явлений и потом уже переходить к отвлеченностям, с которыми имеет дело математика.

Мы убеждены, что рано или поздно педагогика, имеющая своим предметом развитие индивида, подчинится законам развития человечества, и тогда естественные науки займут первое по времени место в курсе учения; но дозрели ли они в настоящее время до той высокой детской простоты, чтобы занять это место, по праву им принадлежащее? - это еще вопрос. Что касается до нас, то мы думаем, что пора этой зрелости уже наступает: люди, подобные Гумбольдту и Шлейдену, возводят естественные науки на ту высокую ступень, на которой они делаются доступными ребенку. Один недостаток учебников, удовлетворяющих современным требованиям естественных наук и в то же время не выходящих из пределов детского курса, может помешать введению этого предмета в низшие и средние учебные заведения, но это недостаток поправимый, который можно и должно преодолеть скорее, чем отказаться от единственно рационального хода учения.

Всякий правильный метод учения от известного для мальчика должен переходить к неизвестному, а не наоборот. Предметы естественных наук уже наполовину знакомы ребенку, если он на них посмотрел; заставьте его смотреть внимательнее, вводите его вопросами в существенные подробности предмета, и вам останется только сказать несколько слов, выразить одну мысль, уже шевелящуюся в голове ученика, и вы дадите прочное основание его знаниям о предмете и подымете мышление воспитанника на одну ступень выше. При такой методе учения возбуждается та самостоятельная работа головы учащегося, которая составляет единственно прочное основание всякого плодовитого учения. Нам кажется, что трудно найти какой-нибудь другой предмет преподавания, более естественных наук способный развивать умственные способности и укреплять их силу в ребенке. Логика природы проще, очевиднее и сильнее логики классических языков, употребляемых до сих пор для цели развития.

Но чтобы достичь этой цели преподавания естественных наук в низших и средних учебных заведениях, должно прежде всего отбросить всякую претензию на полноту изложения необозримого количества предметов естествоведения и, выбрав несколько предметов, излагать их подробно с опытами, потому что каждый опыт есть лучшее упражнение для человеческой логики, и природа непогрешительнее даже Кизеветтера. Она немедленно покажет ошибку или неполноту, и несколько физических или химических опытов более разовьют в воспитаннике правильность силлогизма и остроту наблюдения, чем сотни упражнений, написаных по логическим категориям. А занимательность предмета! А наглядность его! Какие все драгоценные достоинства для первоначального обучения, имеющего в виду прежде всего развитие рассудка! Взглянув на предмет, ученик уже знает многое и идет от известного к неизвестному, совершенно противоположно нынешней методе учения.

Какой неестественный путь! Начинают с отвлеченных грамматических правил языка, который мало известен или даже совершенно неизвестен ученику, как это бывает при изучении языков иностранных; начинают с истории человечества, племен и народов, говорят о государствах, их территориях, войнах, общественном устройстве, великих людях, для оценки которых был нужен суд потомства, - словом, о множестве таких предметов, изучив которые ученик все-таки не в состоянии представить их правильно в своем воображении, не заключавшем в себе предварительно ничего похожего на эти образы. Всему поневоле дается ложный свет: Александр Великий представлялся драчуном и кутилой, греки - беспокойным народом, Сократ и Платон - болтунами и т.д. Согласитесь, что невозможно дать детям истинное понятие обо всех этих предметах. А к чему же давать ложное?

Но мы слишком отвлеклись от нашего предмета и спешим воротиться к нему. История в американских школах мало обращает на себя внимания. Американцы - народ новый, и их история заключает несколько великих эпох, изучая которые ученик знакомится и с конституцией штатов, подробности которой скоро делаются ему известны из газет и на митингах. Географии посвящается гораздо более внимания, и это очень понятно в таком народе, торговая деятельность которого обняла все страны земного шара.

Здесь опять мы не можем удержаться, чтобы не сделать отступления и не оглянуться на самих себя.

Парадоксом покажется с первого взгляда, если мы скажем, что из всех наук география пользуется в нашем отечестве самым меньшим почетом, но это не

парадокс. Сравните число деятелей по русской истории с числом деятелей по русской географии. Оставьте в покое полузабытые публикой имена плеяды путешественников екатерининского времени (это только материалы для географии) и скажите имя хоть одного русского географа, не такое, какое можно бы поставить рядом с именем Карамзина, но хоть рядом с второстепенными и даже третьестепенными деятелями на поприще русской истории. В астрономии, математике, физике, химии, медицине мы можем указать несколько знаменитых русских ученых, или приобревших европейскую известность, или познакомивших нас с европейской наукой. Ничего подобного мы не видим на поприще географии. Что касается собственно до русской географии, то мы не имеем по этому предмету ни одного сносного учебника и даже ни одного сколько-нибудь замечательного путешествия по России. Немногое, что и есть, принадлежит иностранцам. Что касается до всеобщей географии, то здесь еще хуже: не только нет у нас ни одного оригинального произведения по этому предмету, но даже географические учебники наши ниже посредственности. Мало этого: добросовестные, всему миру уже известные труды Рона, Беркгауза, гениальные творения Мальтебрюна и Риттера до сих пор не нашли себе у нас переводчиков или, лучше, популяризаторов*. Чем объяснить такое равнодушие к науке, знакомящей нас с нашим земным жилищем?

______________________

* Первый том сочинения Риттера вышел недавно. Это такое сочинение, самое чтение которого требует подготовления, но географические учебники, по которым мы учились, не могли дать его. Для нас полезна была бы география Азии, составленная по Риттеру и имеющая в виду большинство читателей, а не ученых, которым доступен и оригинал.

______________________

Что же касается до важности этого предмета в числе других предметов первого образования, то мы ставим его выше истории. Почему знакомство с призрачными обликами древней Ассирии и Вавилонии занимательнее и полезнее знакомства с нынешней Персией и Индией? Почему знакомство с финикийскими колониями предпочитается знакомству с колониями Англии? Почему удельные усобицы должны быть известнее, нежели течение Волги или наши азиатские границы? Все это вопросы, о которых стоит подумать и которыми мы когда-нибудь займемся в подробности, а теперь скажем только, что вполне разделяем убеждение североамериканцев, поместивших географию и в те учебные заведения, где не преподается еще история.

К чтению и письму и первым правилам арифметики преподавание географии придается в Северо-Американских Штатах как существенная отрасль первоначального образования, и в этом мы узнаем практический, ясный, здравый смысл американцев, не скованный схоластическими оковами, тяготеющими все еще над европейскими учебными заведениями. "Изучение географии, - говорит шведский педагог, - преследуется в американских школах с особенной ревностью, и меня изумляли познания воспитанников не только относительно географических условий обширной области Америки, но даже такой отдаленной страны, как мое отечество".

Орфографическое письмо и арифметика также доведены до совершенства.

Но первое место между предметами преподавания занимает английский язык, куда относятся: чтение, декламация, грамматика и сочинения. Понятно, что если во всякой стране изучение отечественного языка есть предмет первой важности, то тем более

важен он в Америке, где самое политическое устройство страны значительно содействует развитию красноречия. "Я был удивлен, - говорит Сильестрём, - легкостью, с которой ученики 12 и 13 лет излагают письменно свои мысли о заданных им предметах".

В доказательство того, в какой высокой степени обладание отечественным языком приобретается в американских школах, г. Сильестрём приводит журнал, издаваемый женщинами, занимающимися работой в мануфактурном городе Ловеле. Большая часть североамериканских писателей основаниями своих литературных успехов обязана народным школам.

Для школьного чтения и декламации Америка имеет множество превосходных книг, приноровленных к различным возрастам. Из этих книг воспитанник приобретает большой запас полезных сведений, хотя эти сведения и не заключены в формы учебника. Искусство хорошего чтения во многих школах доведено до совершенства. Иногда воспитанники читают поодиночке, иногда все вдруг, и в этом последнем случае, по замечанию шведского педагога, нельзя не удивляться стройности чтения: слышится, как будто читает один голос.

Важность книг для школьного чтения видна сама собой с первого раза. Выучив ребенка читать, надо сделать это новое приобретение плодовитым и самое чтение занимательным. Хрестоматии выбранных мест из лучших писателей для этого не годятся. Особенных же книг для школьного детского чтения мы имеем весьма мало, тогда как их должно быть множество. Возраст ребенка, его развитие, сословие, к которому он уже принадлежит, и, следовательно, понятия, которые есть уже в его голове, - все это такие условия, с которыми должна сообразоваться книга для детского чтения. Были, правда, у нас попытки переводов и переделок с немецкого языка детских книг (например, "Der Kinderfreund, von Willmsen"), но на практике эти книги оказываются вовсе бесполезными: скучны, монотонны, поверхностны, сбивают тысячи предметов в несколько страниц, утомительны и непонятны для детей. Эта претензия соединить обозрение целого мира на какой-нибудь сотне страниц не годится для нас. Всякая общность всегда бесцветна, если она не глубока (а глубоко философской она быть и не может в детской книге), выраженная же детским языком, она делается пошлостью. Таковы все эти определения четырех углов комнаты, скамей, столов, окон и тому подобных предметов, с которыми мальчик знаком очень хорошо и необходимости определения которых он не может понять. Далее следует определение вещей природы, всегда неверное, потому что оно не основано на науке и не может быть выражено философски; далее разделение животных на классы, скучные и ложные описания мира и т.д.

По нашему мнению, детская книга должна представлять описание немногих предметов, но описание конкретное, яркое, подробное, кидающееся в глаза. Предметы эти прежде всего должны быть занимательны для ребенка и такого рода, чтобы можно было сделать их понятными для него, не прибегая отнюдь к ложным объяснениям, которые часто даются под предлогом необходимости сделать предмет доступным для детского ума. Верные образы, а не отвлеченные понятия и сухие нравоучения должны запечатлеваться в детской душе: это семена, из которых сама молодая почва выгонит растения.

Мы сказали уже выше, что религиозное образование в Северной Америке предоставляется самим религиозным общинам, к которым принадлежат воспитанники. Мы объяснили также, какая причина заставила американцев

исключить преподавание религиозной догмы из числа школьных предметов, но считаем своей обязанностью предохранить от ошибки читателя, который может заключить из этого факта о равнодушии американцев в деле религии. Такое заключение было бы в высшей степени несправедливо. Природные американцы, коренные янки, составляют в этом отношении совершенную противоположность с народонаселением, постоянно наплывающим из Германии. Они с ужасом отзываются о безрелигиозности новых полудиких пришельцев и имеют на это право, потому что религия уважается американцами не только несравненно более, чем в Германии, где заведование народных школ пасторами, из которых многие изменили своему призванию, подорвало религиозные убеждения народа в самом корне, но даже более, чем в Англии. Мы не будем говорить здесь о церковных и воскресных школах американцев, но скажем только, что за исключением католиков, объявляющих свои притязания на отдельные училища, все американские религиозные секты согласились не преподавать в школах никаких религиозных догматов, могущих подать повод к неудовольствиям между родителями и воспитанниками, принадлежащими к различным религиозным сектам. Но тем не менее американцы удержали в школах общее христианское направление. Во многих народных школах, особенно в Новой Англии, остался прежний обычай чтения Библии. Школьные молитвы сохранились везде, где только могли удержаться, не подав повода к спорам сект. Вообще же преподавание наук в североамериканских школах, по уверению г. Сильестрёма, глубоко проникнуто духом христианства. Догматическое же преподавание религии лежит на обязанности самих родителей в достаточных семействах и на обязанности воскресных школ для детей бедного класса. Должно, однако же, заметить, что даже и эти школы находятся в руках светских лиц. В этом отношении Северная Америка составляет крайнюю противоположность с протестантской Германией.

Впервые опубликовано: "Журнал для воспитания" (1858, № 11).

Ушинский Константин Дмитриевич (1824-1870) - педагог, основоположник научной педагогики в России.