Страхов Н.Н.. Нечто об авторитетах

Нечто об авторитетах.

(Письмо в редакцию "Времени")

"Время", No 12, 1862

Не гнуть ни сов сти, ни помысловъ, ни шеи;

.......................

Вотъ счастье! Вотъ права!...

Пушкинъ

??

На сей разъ письмо мое будетъ кратко, хотя, милостивый государь,

различные отзывы, вызванные моимъ краткимъ письмомъ, могли бы мн дать

вполн законный поводъ поговорить о многихъ, чрезвычайно интересныхъ вещахъ, а именно:

1)О томъ, что я челов къ вредный, потомучто м шаю великому д лу, совершаемому россiйской словесностью.

2)О томъ, что я пуристъ, названiе, данное мн "Современнымъ Словомъ"

ивесьма многознаменательное и лестное для меня.

3)О томъ, что я не понимаю, кáкъ сл дуетъ поступать россiйскому писателю относительно россiйской публики, -- вопросъ таинственный и для публики весьма любопытный.

4)О томъ, что я заражонъ чрезм рнымъ самолюбiемъ, доходящимъ до

неслыханнаго притязанiя, будтобы я ум ю соблюдать въ своихъ статьяхъ логику.

И еще о многихъ другихъ подобныхъ сему предметахъ.

Признаюсь вамъ, мн очень бы хот лось поговорить обо всемъ этомъ. Хотя я все еще не отказываюсь отъ предположенiя, что "труды мои на пользу

россiйской словесности ничтожны и микроскопически-малы" (какъ я н когда

писалъ къ вамъ), хотя я нич мъ, кром моихъ писемъ къ вамъ, не изв стенъ,

не заявилъ себя никакими обширными трудами, не приобр лъ себ даже славы знатока какой-нибудь важной науки, однимъ словомъ до сихъ поръ

остаюсь личностью темною, мелкою, маловажною, т мъ не мен е для меня

весьма лестно, что мое незначительное положенiе въ литератур начинаетъ

видимо опред ляться, что моя скромная и коротенькая роль въ этой

хаотической драм получаетъ въ глазахъ другихъ все больше и больше

отчетливости и ясности. И такъ я очень бы желалъ и даже кажется им лъ бы

право поговорить о себ самомъ по поводу того, что говорятъ обо мн другiе.

Но вамъ изв стно, милостивый государь, мое пристрастiе къ точности,

связности, ц льности, изв стно мое отвращенiе отъ безпорядка, отъ всякой путаницы и недоконченности. Боясь впасть въ нелюбимые мною недостатки и

не соблюсти желаемыхъ мною достоинствъ, я отлагаю до бол е удобнаго

случая р чь о вышеприведенныхъ предметахъ. Я ихъ обдумаю, обсужу во

вс хъ отношенiяхъ, разсмотрю съ различныхъ точекъ зр нiя, взв шу каждое

мн нiе и выраженiе и тогда быть-можетъ найду форму, въ которой почту

возможнымъ представить все д ло на судъ вашъ и вашихъ читателей.

Теперь же я остановлюсь на одной только точк и займусь самымъ

опред леннымъ и ясноограниченнымъ предметомъ.

Въ прошломъ письм , какъ вы помните, я разбиралъ соображенiя

н котораго автора, стремившагося доказать пользу и необходимость общественной благотворительности. Не мало мн стоило труда вникнуть въ эти соображенiя, но я совершилъ это д ло съ свойственною мн

добросов стностью и точностью. Съ величайшимъ усердiемъ я изсл довалъ

основанiя его выводовъ и сл дствiя его началъ. Къ несчастью я нашолъ разбираемыя соображенiя неосновательными, нашолъ, что выводы въ нихъ не сходятся съ основанiями. За это, какъ и весьма естественно, авторъ жестоко

возсталъ на меня въ своей "хроник прогреса", напечатанной въ No 47 "Искры" за текущiй годъ.

Но что же оказывается изъ этой реплики? Оказывается, что вс труды мои потрачены понапрасну; оказывается, что эти основанiя и соображенiя, которыя я анализировалъ съ такою тщательностью, въ глазахъ самаго хроникера --

плевка не стоятъ. Въ самомъ д л онъ не говоритъ о нихъ ни одного слова,

онъ нич мъ и не пробуетъ защищать ихъ(??; онъ принимаетъ видъ, какъ-будто у него никогда и не было никакихъ основанiй и соображенiй. Мало того, онъ

ясно показываетъ, будто такъ и сл дуетъ, такъ и нужно -- не им ть никакихъ основанiй и соображенiй!

Вотъ, милостивый государь, странное обстоятельство, побудившее меня

взяться за перо. По м р слабыхъ силъ я желаю противод йствовать такимъ тлетворнымъ ученiямъ. Я хочу доказать, что безъ основанiй и соображенiй

обойтись невозможно, что каждый писатель долженъ необходимо им ть свои

основанiя и соображенiя, и что тотъ, кто ихъ не им етъ, ничего хорошаго

сд лать не можетъ.

Живой прим ръ пагубныхъ сл дствiй, которыя неминуемо влечетъ за собою отсутствiе соображенiй, представляетъ именно хроникеръ "Искры". Онъ думалъ поразить меня безъ помощи основанiй и соображенiй, и какъ вы

увидите, самъ поразилъ себя. Въ самомъ д л , чтó онъ д лаетъ?

Необращая никакого вниманiя на смыслъ того чтò я говорилъ въ

прошломъ письм , онъ зам тилъ въ немъ только одно, именно что я ссылаюсь на экономистовъ. Так какъ онъ не разбиралъ какъ и почему, то ему показалось,

что я ссылаюсь на вс хъ экономистовъ, именно что я вс мъ имъ безъ исключенiя приписываю отрицанiе благотворительности(??. И вотъ онъ думаетъ, что онъ поймалъ меня. Онъ выписываетъ изъ Милля первыя попавшiяся строки, изъ которыхъ было бы видно, что этотъ экономистъ допускаетъ пользу и нужду благотворительности. Выписавши эти строки и

попрежнему не приб гая ни къ единому соображенiю, хроникеръ начинаетъ

жестоко глумиться надо мною за мое будто бы нев жество. Онъ торжествуетъ,

онъ воображаетъ меня раздавленнымъ и уничтоженнымъ. И все это сд лано

безъ помощи мал йшаго соображенiя! Вся поб да одержана т мъ, что

выписано н сколько строкъ изъ книжки!

Преждевременное торжество, милостивый государь! Прискорбно вид ть,

что хроникеръ такъ легкомысленно отвергъ силу соображенiй и такъ суев рно возложилъ свои надежды на книжку!

Посмотрите на самомъ д л что отсюда выходитъ. Ссылаясь на мн нiе

строго логическихъ экономистовъ, я старался усвоить себ ихъ мысль вполн . Я старался показать нетолько что они думаютъ, но и почему они такъ

думаютъ, почему они непрем нно должны такъ думать. Такимъ образомъ я

излагалъ въ своемъ письм полную мысль, мысль съ ея основанiями, такъ что

читатель могъ самъ вид ть какъ она вытекаетъ изъ этихъ основанiй.

Сл довательно я становился въ положенiе незыблемое, непреоборимое

никакимъ манеромъ. Еслибы принимая изв стныя основанiя, ни Мальтусъ и

ни одинъ экономистъ на св т не вывелъ этой мысли, то отсюда сл довало бы

только, что ни одинъ изъ нихъ не былъ вполн посл дователенъ, ни одинъ,

выходя изъ изв стной точки, не дошолъ до конца. Такъ что еслибы хроникеръ

былъ правъ, еслибы онъ д йствительно ни въ одной книжк не могъ найти

вывода этой мысли, а нашолъ бы его только въ моемъ письм , то чело мое

ув нчалось бы только неувядаемою славою, а вовсе не омрачалось бы позоромъ, какъ этого желаетъ хроникеръ.

Но увы! милостивый государь, слава не легко дается. На это намекаетъ

старинная латинская поговорка, которая гласитъ: да погибнутъ т , которые

наше прежде насъ сказали! Мысль, которую въ первый разъ встр тилъ въ

моемъ письм мой противникъ, и которую онъ осм иваетъ съ такимъ

глумленiемъ, о которой онъ говоритъ, что ее и подозр вать нельзя, вовсе не

моя. Т мъ не мен е противнику моему отъ этого не легче. Онъ не хот лъ

д лать никакихъ соображенiй, онъ не хот лъ разобрать посл довательна ли

эта мысль, или непосл довательна; а между т мъ, чтò сл дуетъ изъ моихъ

словъ съ непоб димою очевидностiю? Если доказано, что Мальтусъ былъ

строго посл дователенъ, если онъ строго логически дошолъ до отрицанiя

благотворительности, а Милль однако же р шается ему противор чить, то чтò отсюда выходитъ? Выходитъ, милостивый государь, что Милль --

непосл дователенъ. Выходитъ, милостивый государь, что, къ величайшему ужасу хроникера, Милль, тотъ самый Милль, который былъ напечатанъ въ

"Современник ", на котораго онъ полагался какъ на каменную ст ну, не можетъ спасти его! Такова сила соображенiй! Итакъ мало надежны всякiя книжки, какъ скоро читаютъ ихъ безъ соображенiя!

Мы очевидно очутились, какъ говорится между Сциллою и Харибдою.

Скажешь Милль посл дователенъ, -- выходитъ Мальтусъ не посл дователенъ.

Скажешь Мальтусъ не ошибся, -- выходитъ Милль ошибся. Кто не ум етъ самъ плавать, тотъ лучше оставайся дома. Попробуемъ однако же двинуться

Смиренно и дерзко впередъ.

Я осм ливаюсь, милостивый государь, представить вамъ н которыя собственныя соображенiя на счетъ словъ Милля, которыя хроникеръ такъ гордо выставляетъ, и о которыхъ онъ столь смиренно молчитъ. Выписываю их

вполн :

Вотъ что (такъ начинаетъ хроникеръ) между прочимъ говоритъ о благотворительности Милль:

"Вообще сл дуетъ каждому оставлять свободу д лать все, къ чему онъ

предполагается им ющимъ достаточно способностей; но когда никакъ нельзя

предоставить челов ка самому себ , а нужна помощь другихъ, является вопросъ -- лучше ли, чтобы онъ получалъ эту помощь исключительно отъ

частныхъ лицъ, то-есть помощь не в рную и случайную, или получалъ ее, по систематическому устройству, по распоряженiю общества, чрезъ его органъ -- государственную власть."

"Независимо отъ метафизическихъ взглядовъ на сущность нравственности и общественнаго союза, каждый согласится, что люди должны помогать другъ

другу, что обязанность эта т мъ сильн е, ч мъ настоятельн е нужда, и что никому помощь не нужна такъ настоятельно, какъ умирающему съ голода.

Поэтому право на пособiе, происходящее отъ крайней б дности, одно изъ

сильн йшихъ правъ на св т ; сл довательно, при первомъ же взгляд на д ло,

мы видимъ сильн йшее основанiе устроить для людей, столь сильно

нуждающихся въ пособiи, самый в рный способъ доставки имъ пособiя, какой

только можетъ быть устроенъ общественными м рами."

Нужно отдать справедливость Джону Стуарту Миллю въ томъ отношенiи,

что онъ пишетъ чрезвычайно точно и опред ленно. Т мъ лучше для насъ и

т мъ хуже для нашего противника. Еслибы г. хроникеръ не уклонялся отъ всякихъ соображенiй, то въ приведенныхъ имъ самимъ немногихъ словахъ

Милля онъ могъ бы совершенно ясно увид ть въ чемъ состоитъ главное начало Милля и въ чемъ состоитъ другое, особенное начало, на которомъ Милль основываетъ ученiе о благотворительности. Главное его начало

состоитъ въ томъ, что нужно каждаго челов ка предоставлять самому себ . Вотъ самое общее, самое выгодное и самое плодотворное начало политической экономiи. Это то самое начало, котораго держался и Мальтусъ;

развивая его строго, Мальтусъ и дошолъ до уб жденiя, что вм шательство

однихъ людей въ судьбу другихъ, изв стное подъ именемъ благотворительности, нетолько безполезно, но даже вредно для общества.

Но Милль не дошолъ до этихъ заключенiй: онъ остановился и свернулъ въ

сторону. Чтоже ему пом шало? Въ чемъ состоитъ препятствiе логическому теченiю мысли? Очевидно въ томъ, милостивый государь, что люди могутъ

умирать при такомъ порядк вещей, когда каждый предоставляется самому

себ . Иногда -- говоритъ Милль -- никакъ нельзя предоставить челов ка

самому себ , ибо безъ посторонняго пособiя онъ можетъ умереть съ голоду. Итакъ смерть -- вотъ единственная преграда, которая остановила экономиста

на пути его размышленiй, вотъ тотъ посл днiй выводъ, который былъ безтрепетно признанъ Мальтусомъ и котораго не могъ вынести Милль. Не будучи въ силахъ признать этотъ правильный выводъ, Милль какъ-будто самъ

не можетъ отдать себ отчета, почему онъ его отвергаетъ. "Независимо отъ метафизическихъ взглядовъ -- пишетъ онъ -- каждый согласится, что никому помощь не нужна такъ настоятельно, какъ умирающему съ голода и

сл довательно крайняя б дность им етъ право на пособiе".

Не правда ли, какой странный защитникъ благотворительности! Каждый

челов къ, пропов дуетъ онъ, долженъ быть предоставленъ самому себ до

т хъ поръ, пока это возможно. А когда же это невозможно? Когда грозитъ

смерть. До т хъ поръ, пока не пришла смерть, все хорошо и безъ пособiй и

безъ благотворительности. Челов къ голоденъ, мерзнетъ, переноситъ тысячи нуждъ; все это ничего, все это побужденiя къ труду, все это могущественные двигатели, стимулы, оживляющiе экономическое движенiе. И потому не

бойтесь, предоставьте каждаго челов ка самому себ и помогайте другъ другу

только тогда, когда д ло дошло до крайней б дности, до зар зу, до голодной смерти.

Очевидно, милостивый государь, Милль непосл дователенъ; очевидно

только въ крайности, только будучи такъ-сказать припертъ къ ст н , онъ обратился къ другому, неэкономическому ученiю, которое формулируется такъ: другъ друга тяготы носите и проч.

Это ученье, какъ вы знаете, не новость; оно никогда не пропов дывало,

чтобы челов къ предоставлялъ другого челов ка самому себ ; оно никогда не разъединяло, а всегда связывало людей. И я нахожу его больше

справедливымъ. Зач мъ въ самомъ д л такъ настоятельно требовать, чтобы

челов къ былъ предоставленъ самому себ ? Какая въ томъ надобность, какая

польза? Даже какая возможность? Разв не естественно, что одинъ челов къ

принимаетъ участiе въ судьб другого? Разв это участiе непрем нно должно

быть вм шательствомъ, пом хою, препятствiемъ? Если же н тъ, то гораздо

справедлив е сказать, что люди всегда могутъ, всегда должны стараться участвовать въ жизни другихъ людей. Люди должны помогать другъ другу нетолько въ крайности, нетолько тогда, когда безъ помощи обойтись

невозможно, но всегда и во всемъ. Каждый разъ, когда одинъ челов къ

приходитъ въ прикосновенiе съ другимъ, они должны сод йствовать другъ другу, а не тянуть въ разныя стороны и не предоставлять другъ друга на

произволъ судьбы. Взаимное участiе есть истинно-челов ческое д ло

нетолько въ случа б дности, но и во время богатства, нетолько въ трудахъ, но

и въ удовольствiяхъ, нетолько въ гор и страданiяхъ, но и въ радости.

Вы видите, милостивый государь, что не сiи старыя истины служили

исходною точкою Милля; а иначе онъ не смотр лъ бы какъ на исключенiе изъ

общаго правила на т случаи, когда челов къ не предоставляетъ другого

челов ка самому себ . Не мен е многозначительна другая выписка изъ него, приведенная хроникеромъ.

"Я считаю очень полезнымъ, -- говоритъ Милль, -- чтобы законъ обезпечивалъ средства существованiя находящимся въ крайности здоровымъ

людямъ, и чтобы эти средства не завис ли отъ частной благотворительности. Вопервыхъ благотворительность всегда даетъ или слишкомъ много или

слишкомъ мало; расточаетъ щедрость въ одномъ м ст , а въ другомъ оставляетъ людей умирать съ голоду. Вовторыхъ, государство обязано же

понеобходимости содержать б днаго преступника, пока онъ сидитъ въ

тюрьм ; значитъ если оно не содержитъ невиннаго б дняка, то назначаетъ

награду за преступленiе. Наконецъ если неимущiе предоставлены частной

благотворительности, неизб жно нищенство въ обширномъ разм р ."

И зд сь я нахожу не безполезнымъ приб гнуть къ н которымъ соображенiямъ. Первый резонъ, по которому Милль предпочитаетъ свободной благотворительности благотворительность регламентированную, есть очень избитая тема. Это та самая мысль, на основанiи которой правительство не предоставляетъ частнымъ лицамъ, а беретъ на себя устройство школъ,

построенiе дорогъ и т. п., та простая и опред ленная мысль, что правительство

ум етъ все д лать гораздо лучше, ч мъ частныя лица. Трудно думать, чтобы

Милль очень кр пко держался такого начала. Если въ настоящемъ случа онъ

р шился къ нему приб гнуть, то кажется его привелъ къ этому все тотъ же страхъ, чтобы свободная благотворительность не оставила какъ-нибудь людей умирать съ голоду. Но кто же намъ поручится, что благотворительность

регламентированная непрем нно этому пом шаетъ? Кто намъ поручится, что

она непрем нно будетъ д йствовать ловч е, быстр е, проницательн е, ч мъ благотворительность свободная?

Частная благотворительность, благотворительность лицомъ къ лицу, есть

безъ всякаго сомн нiя чист йшая форма благотворительности, сл довательно

та форма, въ которой благотворительность можетъ д йствовать съ

наибольшею силою и полнотою. Вотъ аксiома столь же несомн нная какъ то,

что прямая линiя есть кратчайшiй путь между двумя точками. Если т мъ не

мен е въ д йствительности мы принуждены обходить горы, болота и

сл довательно не держаться прямой линiи; если даже такимъ образомъ мы

легче и скор е достигаемъ ц ли, то отсюда однакоже не сл дуетъ ничего противъ краткости прямой линiи. Такъ точно и регламентированная общественная благотворительность нимало не исключаетъ свободной частной,

и какъ дорога т мъ короче, ч мъ она ближе къ прямой линiи, такъ и всякая

благотворительность т мъ лучше, ч мъ она ближе къ частной благотворительности.

Чтоже касается до второго резона, то онъ какъ нельзя больше страненъ.

Трудно даже отдать себ отчетъ въ томъ, на какомъ начал онъ опирается.

Милль хочетъ, чтобы правительство кормило б дняка на томъ же основанiи, на которомъ оно кормитъ преступника. А на какомъ основанiи оно кормитъ

преступника? Если положимъ оно собирается в шать преступника или рубить

ему голову, то оно мн кажется кормитъ его на томъ же основанiи, на

которомъ заботится, чтобы веревка была кр пкая, а топоръ вострый. Ему

нуженъ живой челов къ не для того чтобы онъ жилъ, а для того чтобы

возможно было лишить его жизни. Жизнь преступника не есть ц ль, а есть

средство для совершенiя н котораго акта, который правительство почитаетъ нужнымъ совершить. Какая же тутъ связь съ какими бы то ни было политикоэкономическими соображенiями?

Заботится или незаботится правительство о своихъ б дныхъ, ни въ какомъ

случа ему нельзя поставить въ упрекъ то, что оно кормитъ своихъ преступниковъ. Подобный упрекъ просто невозможенъ. Если же иногда

д лаются изв стныя шутки насчетъ казенной квартиры, если голодные

б дняки доходятъ до зависти къ сытымъ преступникамъ, то эта горькая иронiя

им етъ другой источникъ. Съ голоду можно позавидовать собак , съ нужды и

горя можно позавидовать мертвымъ въ ихъ гробахъ; что же отсюда сл дуетъ?

Ужасно зд сь только то, что Милль серьозно говоритъ объ этомъ, то-есть

что голодные б дняки д йствительно завидуютъ сытымъ преступникамъ.

И такъ, милостивый государь, немногiя и незатруднительныя соображенья показываютъ намъ, что Милль, отступая отъ мальтусовыхъ началъ, впадаетъ

въ противор чiе съ самимъ собою, что онъ явно ищетъ другихъ, неэкономическихъ точекъ опоры и при этомъ не всегда выбираетъ удачно. Можно ли за это особенно винить Милля? Едвали, милостивый государь. Въ

настоящемъ случа могу васъ зав рить, что Милль несравненно строже и

логичн е хроникера "Искры". Милль знаетъ что онъ пишетъ. Въ начал этой

главы, изъ которой хроникеръ сд лалъ выписки, Милль прямо говоритъ, что для предмета, къ которому онъ приступаетъ, общей теорiи не существуетъ, что

вопросы зд сь не могутъ быть вполн твердо разр шены, и что онъ не

претендуетъ на такую общую теорiю и общее р шенiе, а думаетъ представить

только н которыя соображенiя.

Сл довательно если кто виноватъ, то конечно хроникеръ, который

вздумалъ выдавать эти соображенiя за положительныя р шенiя, за голосъ

самой науки. Хроникеръ не сд лалъ чести Миллю, выписавши изъ него

слаб йшiя м ста, да мало сд лалъ чести и себ . Вотъ что значитъ пагубное упорство въ отверженiи соображенiй! Когда хроникеръ выписывалъ изъ Милля, когда онъ почиталъ излишнимъ, а можетъ быть даже вреднымъ и опаснымъ, прибавить къ словамъ своего авторитета хотя единое собственное

соображенiе, онъ в роятно думалъ: не можетъ быть, чтобы такой отличный ученый, какъ Милль, признавалъ что-нибудь несогласное съ началами науки.

Какое гибельное заблужденiе! Охъ, не над йтесь, охъ, не полагайтесь ни на

кого на св т ! Все можетъ быть, везд можетъ случиться гр хъ и б да!

Продадутъ, изм нятъ тамъ, гд никакъ не ожидаешь. Тутъ одно спасенiе, одна

надежда -- самому смотр ть во вс глаза, самому вид ть дорогу, хотябы

найденную другими, и держаться кр пко на своихъ собственныхъ ногахъ. Неосторожно, весьма неосторожно поступилъ хроникеръ, положившись

на Милля; напрасно въ прошлой своей стать онъ сослался на великiя имена Смита и Мальтуса; напрасно и теперь, ища спасенiя, онъ подымаетъ тономъ выше и взываетъ уже не къ Смиту и Мальтусу, а къ Ньютону и Кеплеру. Ужели, спрашиваетъ онъ, еслибы кто нападалъ даже на Ньютона и Кеплера, то

для защиты ихъ необходимо д лать какiя-нибудь соображенiя? Увы, соображенiя необходимы, и безъ соображенiй не спасетъ его ни Ньютонъ ни

Кеплеръ. Ньютонъ, тотъ самый Ньютонъ, который по мн нiю хроникера

открылъ силу тягот нiя, написалъ также престранное толкованiе на апокалипсисъ, и Кеплеръ, тотъ самый Кеплеръ, о которомъ хроникеръ знаетъ,

что его имя можетъ быть поставлено рядомъ съ именемъ Ньютона, -- в рилъ въ астрологiю, думалъ что земной шаръ есть огромное животное, и вообще

изв стенъ въ исторiи науки своими фантастическими мн нiями. Н тъ, не знаетъ, какъ видно, хроникеръ ни Ньютона ни Кеплера, подобно тому, какъ по его собственному признанiю онъ не знаетъ Смита и Мальтуса. И если онъ

подберетъ какiя-нибудь новыя великiя имена, то не помогутъ они ему, а разв

только больше обличать его нев жество. Но этого мало. Нев жество,

милостивый государь, есть д ло простительное, -- я никогда не ставлю его въ

особую и важную вину. Гд жъ намъ, на святой Руси, щеголять познанiями? Но

есть вещь бол е нестерпимая и мен е извинительная, это незнанiе своего

нев жества. Вы видите наприм ръ изъ предъидущаго, что хроникеръ не только не знакомъ съ авторитетами, имя которыхъ онъ всуе произноситъ, но

что онъ вовсе не понимаетъ какъ сл дуетъ вообще относиться къ какому бы то

ни было авторитету. Онъ неум етъ стать въ правильное, въ свободное

отношенiе къ великому имени. Онъ или сл по поклоняется или сл по глумится.

Нельзя отъ души не пожал ть, милостивый государь, о такомъ глубокомъ

недостатк ясныхъ понятiй; вы вид ли къ какимъ б дамъ это приводитъ хроникера; чуждаясь руководства соображенiй, онъ не въ состоянiи былъ

сд лать ни одного в рнаго шагу. Но что вы скажете, если уб дитесь, что

сверхъ того хроникеръ упорно косн етъ въ своемъ заблужденiи? Что онъ не

только самъ не хочетъ сл довать соображенiямъ, но и глумится надъ т ми, кто

желаетъ имъ сл довать?

Въ самомъ д л , какъ верхъ моего неразумiя, какъ величайшее изъ моихъ

преступленiй онъ выставляетъ именно то, что я приб гнулъ къ соображенiямъ.

"Даже, говоритъ онъ обо мн , пускается въ шарамыжныя соображенiя собственнаго сочиненiя, что дескать и по началамъ науки такъ и должно быть, что политико-экономы должны отвергать всякую благотворительность." Шарамыжныя соображенiя! Какъ вамъ нравится это словцо, милостивый государь? Какъ вамъ нравится то, что несчастный хроникеръ дошолъ наконецъ до глумленiя надъ соображенiями, что онъ ставитъ имъ въ позоръ то, что они собственнаго сочиненiя, а не выписаны изъ книжки? Шарамыжныя

соображенiя! Но мн кажется, что этотъ эпитетъ вовсе нейдетъ къ соображенiямъ. Вотъ если кто не хочетъ руководствоваться собственными

соображенiями, а выписываетъ изъ книжки, то это д йствительно н что шарамыжное. Соображенiй же ругать нельзя, -- соображенiя всегда похвальны; непохвальна и достойна осужденiя только несообразительность, недостатокъ

соображенiй. Н тъ, д йствительныя соображенiя не могутъ быть

шарамыжными! Вотъ если хроникеръ, какъ мы вид ли, уклоняется отъ

настоящихъ соображенiй, если онъ, наприм ръ составляя свою хронику, питался только мыслями такого рода: нужно бранить "Время", нужно бранить "День", нужно подхвалить г. Антоновича, и проч., то это будутъ

д йствительно шарамыжныя соображенiя, ибо, милостивый государь, слово

шарамыжный, по мн нiю н которыхъ знатоковъ, в роятно происходитъ отъ

французскихъ словъ cher ami, т. е. милый другъ и сл довательно содержитъ въ

себ намекъ на н что подобное дружб , или вообще лицепрiятное и пристрастное.

Вотъ все, что я желалъ сообщить вамъ на сей разъ, милостивый государь.

Прибавлю въ заключенiе, что при вид столь печальныхъ явленiй, столь страннаго извращенiя понятiй не должно предаваться унынiю; я твердо

над юсь, что сила соображенiй, какъ д йствительная и великая сила, всегда одержитъ верхъ надъ своими противниками; что какъ бы ни было смутно и

хаотично броженiе мн нiй, вс т , которые не приб гаютъ къ этой сил , а

хотятъ д йствовать другими орудiями, погибнутъ неминуемо. Что касается до

меня, то позволяю себ зав рить васъ, что я всегда считалъ и считаю своимъ

священнымъ долгомъ ревностно и безпристрастно служить этой сил по м р слабыхъ моихъ дарованiй. По сему самому, если я возбудилъ противъ себя

неудовольствiе, если встр ченъ былъ неблагосклонными отзывами, то я

почитаю это себ за честь и за похвалу, а отнюдь не за стыдъ и за униженiе.

Если кто наприм ръ кричитъ мн , что я ему м шаю, то это меня не

смущаетъ: я не хорошему чему-нибудь м шаю, я м шаю наприм ръ злостному употребленiю великихъ именъ.