Тихомиров Л.А.. Рабочие и государство

Л.А. Тихомиров

Рабочие и государство

I

ВXIX веке перед странами новейшей культуры неожиданно для них выдвинулся так называемый рабочий вопрос, быстро превратившийся в общее пугало. Об руку с ним неизменно шли революции, потрясавшие государства, потрясавшие тысячелетние основы человеческого общежития. Миллионы рабочих проникались убеждением в том, что перед ними стоит или смерть, или полный переворот государственности и общественности. Они сами отождествляли свое дело с социалистической революцией, и такой же взгляд на рабочее движение охватывал другие классы. В результате получалась страшная взаимная ненависть и ожесточенная борьба с такими эпизодами, как выжигание родного Парижа коммунарами и "кровавая неделя" их беспощадного истребления "версальцами". Восстание, усмирение, террор справа и слева - вот что встает в воображении среднего "образованного человека"при мысли о рабочем движении.

Встранах, раньше нашего вступивших в это тяжкое испытание, теоретическая мысль и практика уже давно стали различать внутренний устроительный смысл этих разрушительных движений. Но к нам в Россию рабочий вопрос вторгся в самых архаически-революционных проявлениях. По меньшей развитости, у нас уверовали в социальную революцию с таким же фанатическим жаром, скаким средневековые крестьяне ждали обещанного Мюнцером наступления Царства Божия.

Врезультате наши "союзы союзов" интеллигенции, организующие "всеобщие забастовки", наши рабочие, серьезно верящие, что им назавтра предстоит "взять в свои руки средства производства страны", наши революционеры, практикой "экспроприации"; сливающие себя с подонками общества, наше невообразимое "ограбное" движение, эта причудливая смесь первобытной сословности с "передовым" анархизмом, - все это создает движение, способное, конечно, нагонять ужас даже на наших европейских соседей, а в русском патриоте порождать тяжкую мысль о наступающем разложении великого государства, созданного тысячелетним подвигом русской нации. Но чем страшнее и опаснее этот взрыв безгосударственности, тем более необходимо для нас подняться на высоту понимания, способного уяснить не только "бессмыслицу" нашего состояния (что видеть нетрудно), но и тот "смысл", которым по своим внутренним тенденциям разрешается рабочее движение в его историческом развитии.

Этот внутренний смысл, все более уясняющийся за столетний период, может давать руководство практическим запросам русской государственности в умиротворении и устроении расшатанной страны;может точно также освещать для самих рабочих разумный путь достижения их интересов.

II

Рабочий вопрос в самом широком смысле, то есть вопрос о положении трудящихся, конечно, стар как мир. О труде, его возможном обеспечении, его возможной выгодности человек должен был думать стех пор,какначалесть и пить.

В этом всемирно-историческом "вопросе о труде" есть одна сторона, которая нечто освещает и в современном "рабочем вопросе", а именно тот факт, что задача добывания необходимых материальных средств всегда разрешалась не иначе,какв связи ссоциальной организацией.

На этом факте Марксом и Энгельсом воздвигнута их теория, ложная лишь в том отношении, что переставляет место основных факторов жизни, утверждая, будто бы социальные и политические отношения надстраиваются на фундаменте экономических. История и социология, рассматриваемые беспристрастно, показывают совершенно обратное соотношение. Но самый факт теснейшей связи труда с социальной и политической организацией трудящихся не подлежит никакому оспариванию.

Первобытные общества, воскрешаемые перед нами исследованиями Моргана, картины патриархального и родового быта, рисуемые библейскими повествованиями, родная история каждого современного народа - швейцарцев, русских, китайцев - совершенно одинаково говорят нам, что отношения трудовые регулируются отношениями социальными, в свою очередь регулируемыми отношениями политическими, так что без введения каждого трудового слоя в социальные рамки невозможно снискание "хлеба насущного".

Поэтому забота о регулировании трудовых отношений на почве социальной, с общим обо всех попечением государства составляет черту европейских государств первого тысячелетия их существования. Средневековые цехи и корпорации преследовали цель общей гармонии интересов, охраняя и потребителей, и все классы производителей. Тогда совершенно отрицалась мысль, некоторое время господствовавшая в XIX веке, будто бы экономические отношения устраиваются наилучшим образом свободной конкуренцией. Напротив, в те времена старались не допустить конкуренцию к обездоливанию трудящихся и потребителей. Правила корпоративные и стремления государственные вели к тому, чтобы обеспечить и рабочему известный минимум средств,и не допустить полного разрыва между рабочей силой и орудиями труда. Это достигалось не отрицанием собственности и не стремлением к уравнению ее между всеми, а тем, что трудящийся вводился с прочными и ясными правами в общую организацию производства, получая, таким образом, если не обладание орудиями труда, то обеспеченное право пользования ими. Такой организацией не допускалась безграничная конкуренция, в которой слабый обрекается на погибель или порабощение.

Дух государственности был таков, что закон иногда прямо предписывал хозяину давать рабочим "достаточную плату" (Англия, закон Елизаветы), и мировые судьи до XIX века имели обязанность следить за действительным исполнением этого.

Под давлением волнений ткачей в 1773 году парламент, рассказывают известные Сидней и Беатриса Уэбб ("История рабочего движения в Англии"), принял предложение об установлении законодательным путем размера заработной платы, уполномочив судей определить размеры заработной платы, и настоять на соблюдении хозяевами таксы. При этом "один важный человек сказал ткачам, по словам одного из них, что правящий класс составил законы, а мы, народ, должны приставить им ноги". И вот временное соединение рабочих, возникшее с целью побудить правительство издать закон, превратилось в постоянный союз для наблюдения за его исполнением. "Союз" являлся представительством (перед мировыми судьями) как хозяев, так и рабочих, причем на основании показаний его периодически вырабатывался сложный тариф сдельной заработной платы.

Конечно, каждая система регуляции трудовых отношений годится не для всяких условий, а только для своего времени, как система Моисея создавалась именно для его народа и времени, как китайцы создавали свои земельные законы именно для себя и для своих условий и т. д. Но во всех этих системах было одно общее качество: памятование того, что трудовые отношения требуют внутренней организации и согласования со строем социальным и что обязанность общественной власти требует попечительного отношения ко всему, слишком слабому для мирного отстаивания своих интересов.

Это и в государстве не есть что-либо "отсталое", но вечное требование самого смысла его. Власть государственная, получившая в свое ведение общественную силу принуждения, взявшая, как выражается Коркунов, "монополию насилия", изъемлемого из права частных лиц и групп, по самому смыслу своему принимает на себя обязанность не допускать таких положений, когда социально слабому нет другого выхода,какпускать в ход меры физического насилия.

Каковы были последствия прежней системы, на это отвечает вся история Европы. Именно эта система создала европейскую цивилизацию, развила в изумительной степени промышленность и торговлю и подготовила средства для господства Европы над земным шаром. В то же время внутри страны развивалось твердое доверие народа к государственной власти, внимательной к его нуждам. "Господствующей чертой промышленной политики XVI века (в Англии) была установка административных органов, которые должны были играть относительно промышленности ту же роль, какую раньше исполняли ремесленные цехи"; "Парламент этой эпохи находил совершенно правильным, что притесняемые рабочие обращаются к законодательной власти для защиты их заработка от урезки конкурирующими капиталистами". В свою очередь, это "укрепляло у рабочего люда всеобщую некогда веру в справедливость и хорошую политику, обеспечивающие соответственным законодательством "приличное существование" всем лицам, занятым в промышленности" (С. Уэбб. История рабочего движения в Англии. С. 3536).

С различными вариациями таковы были повсюду рамки, в которых совершался труд в историческом обществе. Человек всегда трудился, принадлежа к какой-нибудь общине или корпорации, вообще к некоторой социальной организации, которая помогала его труду и улучшала его быт и обстановку. Он оставался членом общества, которое разными путями его поддерживало, и облагораживало его жизнь. Со своей стороны, государство не только охраняло право личности, но и поддерживало социальный строй. Возникши, как завершение социального строя,государство помнило,что он составляет основание его самого,заложилось о поддержании его силв здоровом состоянии.

Но вот насталкрутой перелом.

III

В конце XVIII и начале XIX века по стечению ряда обстоятельств, подрывавших прежний строй и прежние сословия, в Западной Европе произошла попытка нового построения государства на началах индивидуалистических, игнорируя социальный строй. Исходя из представления, что государство образуют лишь отдельные граждане, а не какие-либо их группы, возникла идея строя общегражданского. Теория первоначально заходила столь далеко, что признавала "сообщества" как бы явлением антигосударственным, вредным и прямо их воспрещала. Так, рабочие общества во Франции и Англии были запрещены в конце XVIII века, в остальных государствах эта тенденция повторялась по мере их присоединения кновому типу государственного построения.

По самому духу своему это "буржуазное" государство отказывалось от задачи попечительной и ограничивалось поддержанием свободных правовых норм, практически сводя свою деятельность чуть не к одним полицейским обязанностям, причем "полиция" понималась далеко не в том широком смысле, какой ей дало впоследствии развивавшееся полицейское право. Влияние граждан в государстве обеспечивалось представительством, но без всякого внимания к их социальному положению. А между тем, по справедливому замечанию Адольфа Пренса, в действительности "в политике нет просто человека, а есть торговцы, промышленники, рабочие,

земледельцы, художники" (De l'esprit du gouvernement democratique. 1905). Для всех них важно представительство "интересов", а не отвлеченного права. Но вытекающего отсюда группового представительства новое государство не допускало иначе, как путем образования соответственных партий, а это путь для социального представительства почти невозможный. Политические партии очень быстро вырабатывают свои интересы, под давлением которых народные представители постоянно забрасывают интересы своих избирателей. Впрочем, государство общегражданского строя даже и по теории освобождает представителей от обязанности соображаться стребованиями избирателей.

А между тем в то время как государство отрешалось от связи с социальным строем, в последнем происходил целый переворот. В промышленности начался громадный приток наемных рабочих в центры производства. Это было время захвата Европой всемирных рынков, небывалого развития торговли, уменьшения значения внутреннего сельского хозяйства с громадным спросом рабочих рук на фабрики и заводы. Ежегодно растущие массы рабочих, "граждан" нового государства, находили в центрах промышленного производства жизнь, хотя дающую заработки, но лишенную всякого внутреннего устройства. Они проживали в состоянии сбродной толпы, ничем внутренне между собой не связанные, брошенные на произвол неограниченной конкуренции, спроса и предложения труда и разнообразнейших колебаний производства. Никакие учреждения не регулировали этой жизни, не обеспечивали на черный день, не помогали ни увеличению заработка, ни разумному сбережению, ни выгоднейшему употреблению средств. Этот режим неограниченной свободы для немногих давал простор действия, вел к обогащению. Для всей же массы он оказывался режимом голодовок, разгула, кабака, тюрьмы, а в конце концов - как идеал, нелегко достижимый - указывалтолько богадельню.

В течение жизни одного поколения, говорят С. и Б. Уэбб, обрисовывая этот момент для Англии, средневековая политика покровительства со стороны Палаты общин сменилась политикой "административного нигилизма". Закон и правительство отказались вмешиваться в отношения нанимателей и рабочих. Рабочие, сначала не верили такому перевороту, осыпали правительство жалобами, обращались и к королю. Но ничего из этого не выходило. Что было им делать? Государство отказывалось помогать. Являлась мысль стать самим на его место.

"Когда им отказывали в законодательном содействии, рабочие во многих случаях брали дело в собственные руки и стремились при помощи постановлений своих рабочих союзов сохранить то, что когда-то предписывалось законом". Такначинается развитие рабочего движения.

IV

Одновременно с этим явилось и учение социалистическое - не в смысле отвлеченной утопии, как бывало раньше, а в смысле практических попыток изменения существующего строя жизни. Здесь не место обрисовывать революцию социализма (об этом см. мою брошюру "Социализм в государственном и общественном отношении". М., 1907) и должно лишь напомнить, что его доктрины быстро перешли от организации изолированных, как бы сектантских общин к созданию партий, имеющих целью изменить строй целых современных государств и обществ. В социализме образовалось могущественное социально-политическое движение с резким революционным характером.

Эти два движения, рабочее и социалистическое, одновременно начавшиеся, неоднократно шедшие рука об руку и отождествлявшие себя, для многих и теперь представляются одним и тем же движением. Это, однако, весьма ошибочная точка зрения. Между этими двумя движениями

есть лишь та идейно родственная черта, что оба они выражали протест общественности против той новой формы государственности, которая отрекалась от обязательной связи с социальным строем и кипящими в нем запросами классовых интересов. Но дальнейшее сходство прекращается. По происхождению они вышли из разных источников, по содержанию своему имеют совершенно различные тенденции и по внутренней логике развития должны приходить к различным результатам. Конечно, это глубокое различие не сознается очень часто и самими рабочими. Что касается социалистов - вся их тактика основана на отождествлении своих стремлений со стремлениями рабочих и на постоянном внушении рабочим, будто бы каждый "пролетарий" есть ipso facto (самим фактом) социалист, а "рабочая партия" есть непременно "партия социалистическая". Это в действительности совершенно неверно, и виднейший представитель немецкой социал-демократии Э. Бернштейн, анализируя "пролетарскую" идею, должен был сознаться, что "то, что мы (то есть социалисты) называем пролетарским мировоззрением, для пролетариев является вначале идеологией... Реальный рабочий нуждается в известном напряжении абстрагирующей мысли, чтобы освоиться с образом мысли тех пролетариев, которых предполагает теория... потому что это мировоззрение не вытекает непосредственно из условий его жизни (Реалистический и идеологический момент в социализме. 1898.).

Другими словами, "пролетарий" становится социалистом вследствие воздействия пропаганды, точно так же как магометанин под действием пропаганды может перейти в еврейство или буддизм. Но в социализме нет ничего специфически рабочего.

То движение, которое выходит из среды самих рабочих, то мировоззрение, которое вытекает непосредственно из условий их жизни, создают вовсе не социалистический строй, а организацию данного класса. То движение, которое создало социалистические партии, вышло, напротив, из среды революционной интеллигенции и имеет в виду не организацию рабочего класса для сожительства с другими классами, а создание из рабочих армии для общего переворота всего существующего строя.

Чисто рабочее движение везде, где оно проявлялось сколько-нибудь самостоятельно, выражалось в формах профессиональной организации, имея стремление к улучшению положения данного класса. Социалистические партии, имея только революционные цели, в лучшем случае терпели это движение, стараясь им воспользоваться. Улучшения быта рабочих они никогда не желали, потому что оно лишь ослабляет революционное настроение. В. Кулеман совершенно правильно упрекал когда-то германскую государственную власть в непонимании такого соотношения социалистического и рабочего движения и говорил: "Профессиональное движение есть смертельный влаг социал-демократии. Только полнейшим непониманием окружающих социально-политических отношений можно объяснить тот факт, что чиновники, обязанные законом бороться против социал-демократии, не употребили всех средств для поддержания профессиональных союзов" (Профессиональное движение).

Само собой разумеется, что этот упрек справедлив лишь в отношении тех случаев, когда государство относится враждебно к действительному профессиональному движению, а не к тем подделкам его, которые организуют социалистические партии вовсе не для преследования профессиональных целей,а для толкания рабочихксоциальному перевороту.

V

Для конкретного пояснения действительного отношения государства, рабочих и социализма в этой трагедии, наполняющей тревогой весь культурный мир, лучше всего служит ход рабочего движения в Англии, где этот сложный процесс, ранее начавшись, успел себя выяснить более, чем в других странах.

В ту эпоху, когда государство отреклось от идеи попечения о благоустройстве социальных слоев, сословий, классов, рабочие, брошенные на произвол судьбы и собственных своих сил, еще в конце XVIII века проявили революционное настроение. Сами по себе рабочие были недовольны лишь безучастием государства. Но в это же время явилась социалистическая доктрина, которая указала им принципиальное отрицание государства. Ее выдвинул Роберт Оуэн, родоначальник новейшего социализма.

Его учение практически очень сходится с учением Карла Маркса, создавшего позднее "социальную демократию". Оуэн в 1833 году составил план национальных учреждений, которые бы соединили все рабочие промыслы с тем, чтобы фабрики перешли в руки "национальных компаний" и частная конкуренция была совсем уничтожена. Все отрасли промыслов должны были при этом явиться союзами всех рабочих данного промысла.

Этот план, составлявший попытку полного социалистического переворота, предполагалось осуществить в самом ближайшем будущем, и к национальному рабочему союзу, для того организованному,в 1834 году примкнуло не меньше 500 000 человек рабочих.

Каков смысл этого движения в отношении государства? Государство отказалось от исполнения социальных обязанностей. С этого момента оно становилось как бы не нужным, бесполезным для людей, все жизненные интересы которых связаны с их социальным положением. С другой стороны, не представлялось возможности урегулировать эти интересы без какой-либо высшей власти, охватывающей своим воздействием всю страну. В этот момент социализм подсказывает рабочим, что государство можно заменить их собственным классом, организованным во всей совокупности и взявшим власть, теперь принадлежащую государству. Рабочие поддались влиянию этой идеи, и вот движение рабочее сливается с социалистическим, и на целые двадцать лет Англия становится ареной хронического восстания, проявляющегося то в мелочных

В отношении континента пришлось бы войти в очень сложную работу для того, чтобы разграничить тенденции рабочего классового движения и тенденции социалистические, которые постоянно старались войти в рабочий класс и имели на это тем более удобств, что - по ошибочности действий буржуазного государства - социалисты по большей части являлись первыми глашатаями организации рабочих.

Небесполезно лишь указать, что для главной страны рабочего движения и социальнодемократического движения, то есть для Германии, силы социальной демократии обычно крайне преувеличиваются. Общественное мнение невольно поддается социально-демократической рекламе, кричащей всем и всюду, будто бы социально-демократическая партия есть душа и командующая сила рабочего класса. Однако политическая статистика показывает, что между рабочим движением и социально-демократической партией далеко не прямое отношение. На выборах в рейхстаг социалистическая партия получает за последнее время 3 200 000 голосов, между тем как число всех организованных рабочих, при самом широком подсчете, определяется для 1906 года в 2 300 000, в том числе считая 500 000 рабочих не только не социалистов, но и враждебных им (как, например, христианские союзы, гиршевские). Рабочими "своими", находящимися "под ее управлением", социально-демократическая партия обычно называет "свободные союзы",число членов которых составляет 1 800 000 человек.

Но даже и с таким счетом видно, что огромнейшее число голосов на выборах социалисты (в чем сознаются и сами) получают не от рабочих, а от самой разнообразной "оппозиции". Что касается числа лиц, несомненно принадлежащих к партии, то есть платящих котизацию, то оно довольно давно не превышает 400 000. При последних выборах в рейхстаг число лиц, вносящих правильную котизацию в социал-демократическую партию, снова определялось в 400 000 (см., например, корреспонденцию "Revue Bleu", 1907, № 3). Эта цифра как бы застыла, в то время как рост рабочих организаций огромен и капиталы собственно на рабочие нужды представляют цифры поразительные. Так, например, один только союз рабочих металлического производства по смете на 1906 год имел дохода в 7 877 000 марок (Э. Бернштейн. Германские рабочие союзы. - Русские ведомости,1907,№ 84).

Таким образом, если бы даже счесть все эти 400 000 человек за рабочих (что, конечно, неверно), то все же окажется, что партия располагает из 2 300 000 организованных рабочих всего только 400 000 человек, готовых пожертвовать ей хоть обязательную котизацию. Этот факт тем важнее, что организация немецких рабочих начата социалистами еще со времен Лассаля. Достаточно вдуматься в эти цифры, чтобы понять отсутствие в Германии особенного страха перед социалдемократией, которая не раз назначала сроки переворота и никогда не осмеливалась начать в действительности хоть малейшее восстание.

Несомненно, что в Германии рабочее движение и социально-демократическое движение представляют точно так же два различных течения, отождествляемые только в рекламе партии, которая пользуется этим для придания себе кажущегося значения.

VII

Слияние рабочего движения с социалистическим, поскольку оно происходило, было всегда случайным,обусловленным даже не столько социалистической пропагандой,сколько уклонением государства от его естественной роли.

Где бы мы ни рассматривали промышленных рабочих, они сами по себе, во всем, что думали или делали самостоятельно, не проявляли ни отрицания государства, ни даже законности смысла существования других классов. Их собственные действия показывали одно желание: не быть эксплуатируемыми, нищими, бесправными. Они, как одинаково формулировалось в Англии рабочими XVI века и рабочими союзами XIX века, хотели иметь "приличное существование". Желание вполне законное. У промышленных рабочих классовая идея выдвигалась только в смысле самозащиты,а не в смысле захвата команды над всеми другими классами.

Социалистическая идея, напротив, во всех ее доктринах содержала отрицание государства и классов. Социализм в идейном отношении есть главнее всего непонимание государственности, каковое непонимание обострено главным образом ложным направлением буржуазной государственности. Государство "общегражданского строя" фактически превращалось в захват государства господствующим (сильнейшим) классом капиталистов. Не умея отличить злоупотребления от существа явления, социализм пришел к мысли построить общество без государства.

В те моменты, когда государство забывает свою "надклассовую" обязанность, рабочие и поддаются пропаганде социалистов. Но когда деятельность государства принимает нормальное направление,связь рабочего движения ссоциалистическим начинаетнарушаться или совершенно порывается.

Таков, конечно, и будет исторический исход этой коллизии, ибо государство в конце концов возвращается кисполнению обязанностей.

Государство, в противность мнению социализма, по своему смыслу и практике есть внеклассовое учреждение, организация общей власти над всеми классами, над всеми национальными слоями. По смыслу своему (и по исторической практике) государство не создает общества и не порабощает его, а только регулирует действие тех разнообразных сил, которые в нем возникают