Страхов Н.Н.. Нечто о петербургской литературе

Н что о петербургской литератур

(письмо къ редактору "Времени")

"Время", No 4, 1861

"Клянуся, XIX в къ стыдиться будетъ за

эти пять л тъ!" (1836) Гоголь.

_______

Часто размышлялъ я о томъ, въ какомъ состоянiи находится въ настоящее время наша литература; но, признаюсь вамъ, чаще всего ничего не выходило изъ этихъ соображенiй. Конечно вы можете найти, что въ этомъ виноватъ я, а

не кто другой; но я вамъ зам чу, что можетъ быть виновата и сама литература, т. е. можетъ быть, литература такова, что въ ней ничего понять нельзя, что какъ ни бейся, ничего не объяснишь. Ныньче и за моремъ и у насъ очень любятъ толковать о томъ, что въ исторiи вообще много неразумнаго,

случайнаго, не поддающагося логическимъ выводамъ. Сл довательно меня нельзя еще упрекнуть въ отсутствiи научной строгости, еслибы я объявилъ,

что наша нын шняя литература неразумна, что она не бол е, какъ несчастная

случайность. Вы согласитесь по крайней м р , что можно смотр ть на нашу

литературу съ этой точки зр нiя, что за прим рами и фактическими

доказательствами д ло не станетъ. Гд у насъ центръ? Гд ясные лагери, ясная

правая и л вая сторона? На комъ покоются наши надежды?

Не правда ли, на эти вопросы трудно отв чать; скор е можно согласиться,

что все у насъ въ туман , все спутано, неопред ленно, что н тъ ничего, чтобы

оставалось неподвижнымъ и св тило ярко и постоянно. Пушкина не считаютъ народнымъ, Державина не признаютъ даже поэтомъ -- словомъ все рушится,

везд хаосъ и мракъ...

Мы живемъ въ великую эпоху. То, что д лается въ Европ , то, что

д лается у насъ, представляетъ зр лище столь великаго движенiя, что ему не удивлялся и надъ нимъ не задумывался только тотъ, кто никогда не думалъ. Я

живо помню -- шестнадцать л тъ (дальше не помню), когда все походило на

неподвижную р ку, покрытую льдомъ; ныньче, пять-шесть л тъ, все похоже

на р ку, которая вдругъ начала ломать свой ледъ и постепенно ломаетъ его и

уноситъ въ море, и станетъ наконецъ вполн живою, текучею р кою.

Передъ такимъ зр лищемъ мною овлад ваетъ робость и страхъ. О чемъ я хочу говорить? На что устремляю все свое вниманiе? О малодушiе! О дерзость! На русскую литературу!

В дь ныньче въ мод -- необыкновенная строгость. Многiе удивляются,

да какъ и не удивляться, что люди ц луются, женятся, пишутъ стихи и вообще

позволяютъ себ разныя удовольствiя, тогда какъ другiе -- страдаютъ.

Противор чiе нестерпимое, и я вполн его чувствую. Пов рьте, господинъ

редакторъ, что я вполн сознаю свою ничтожность, въ настоящемъ случа . Принимаясь писать къ вамъ, я очень хорошо понимаю, что я не приступаю къ совершенiю великаго подвига и не готовлюсь принести себя въ жертву.

Над юсь однакоже, что это не дастъ вамъ никакого права заключать, что я совершенно неспособенъ ни къ подвигамъ ни къ жертвамъ. Прошу васъ не обижать меня. Вы были бы до крайней степени несправедливы, еслибы стали

упрекать меня въ холодности къ страданiямъ челов чества, въ сухомъ

эгоизм , въ нагломъ безсердечiи за то только, что я нам реваюсь разсуждать о

русской литератур . Я знаю, что разсуждать о русской литератур почти тоже,

что писать стихи къ ней, но, если бы вы мн стали это запрещать, если бы вы

отъ меня потребовали, чтобы я об далъ со скрежетомъ зубовъ и пилъ вино не иначе, какъ пополамъ съ собственными моими слезами, то вы сами

провинились бы въ ужасномъ жестокосердiи. Вы не пов рите, какъ я люблю русскую литературу.

А впрочемъ -- знаете ли, къ чему клонится моя р чь? Я бы не сталъ васъ и

спрашиваться, я не сталъ бы и оговариваться, если бы былъ вполн уб жденъ,

что съум ю правильно разсудить о русской литератур . На такiя разсужденiя

ни у кого не нужно просить позволенiя и странное д ло! -- запретить ихъ

никто не им етъ силы. Вотъ отчего т , которые свысока смотрятъ на

литературу, непрем нно хотятъ уб дить своихъ читателей, что приверженцы литературы не только занимаются пустяками, но и совершенно ложно разсуждаютъ. Они, эти господа свысока смотрящiе -- ни за что не признаются,

что сами они им ютъ прямо въ виду неправильно разсуждать о литератур ,

хотя д ло почти до этого доходитъ. И вся б да господъ, презирающихъ

литературу, состоитъ именно въ разсужденiяхъ о литератур . Ну, презираешь -

- такъ и не разсуждай о томъ, что презираешь. А то непрем нно нужно

посудить и о Пушкин и о Лермонтов и о прочемъ, и выходитъ очень не хорошо.

И такъ я считалъ бы себя совершенно невиннымъ и безукоризненно правымъ, если бы мое разсужденiе было правильно. Долго блуждалъ я во

мрак , долго не находилъ точки опоры; но наконецъ я зам тилъ слабый лучъ,

который, едва зам тно, но все-таки, какъ мн кажется озаряетъ мрачный океанъ нашей словесности. Объ этомъ-то и хочу поговорить съ вами. Вотъ въ

чемъ д ло.

Уже издавна зам чено, что въ нашей литератур существуютъ два

направленiя, два отд льныхъ и отчасти противоположныхъ лагеря, одинъ петербургскiй и другой московскiй. Корень этого раздвоенiя, какъ вы видите,

кроется глубоко, въ т хъ историческихъ судьбахъ, по которымъ у насъ дв столицы.

Проницательный Гоголь сказалъ объ этомъ раздвоенiи н сколько меткихъ словъ. Вотъ они:

"Въ Петербург вс журналы, какъ бы учены ни были, но всегда къ концу

книжки оканчиваются картинкою модъ; московскiе р дко прилагаютъ картинки; если же приложатъ, то съ непривычки взглянувшiй можетъ

перепугаться. Московскiе журналы говорятъ о Кант , Шеллинг и проч.; въ

петербургскихъ журналахъ говорится только о публик и

благонам ренности... Въ Москв журналы идутъ на ряду съ в комъ, но

опаздываютъ книжками; въ Петербург журналы не идутъ наравн съ в комъ,

но выходятъ аккуратно, въ положенное время. Въ Москв литераторы

проживаются, въ Петербург наживаются." Это было сказано въ 1836 году.

Но не правда ли, какъ это в рно до сихъ поръ? Н сколько изм нились

формы, но сущность -- сущность осталась таже. Модныхъ картинокъ н тъ и въ

помин {Непростительная ошибка! Модныя картины до сихъ поръ прилагаются къ серьёзн йшему изъ петербургскихъ журналовъ -- къ

Отечественнымъ Запискамъ.}, но за то есть Свистокъ; для нын шняго времени

можно бы сказать: въ Петербург какъ бы ни былъ серьёзенъ журналъ, а въ

каждомъ номер непрем нно найдется "Свистокъ." Въ Москв "Свистки"

р дки, но за то, если раздастся свистъ, то держись только.

Серьёзно -- легкiя шутки Гоголя, мн кажется, указываютъ на существенныя черты, и я постараюсь развить ихъ. Во первыхъ -- московская

литература до сего дня находится въ т сн йшемъ соединенiи съ университетомъ; даже большая часть редакторовъ были тамъ профессора университета. У насъ литература независима отъ университета; былъ у насъ

редакторъ изъ профессоровъ, Сенковскiй, да за то н тъ литератора, который

бы былъ меньше похожъ на профессора, ч мъ этотъ профессоръ. У насъ

литераторы сами по себ и профессоры сами по себ . Не забудьте, что у насъ

есть еще и академiя, которая заключила въ свой составъ и Россiйскую

академiю. Собственно говоря, у насъ ученыхъ больше ч мъ въ Москв , а

между т мъ весьма справедливо зам чено, что ученые наши смотрятъ свысока на литераторовъ, а литераторы обратно на ученыхъ. Нашъ почтенный академикъ Я. Гротъ, не даромъ жалуется, что слово ученый употребляется у

насъ непочтительно (См. "Русскiй В стникъ" No 2). Разд ленiе явное. Можетъ быть, вы подумаете, что я говорю это въ упрекъ Петербургу? Ни мало. Я

просто разсказываю фактъ. Совершенно ясно, что въ Москв литература развивается сверху, у насъ снизу, что тамъ она подчинена, у насъ

самостоятельна, а самостоятельность -- великое д ло!

Пойдемъ дал е. Въ Москв родилось западничество и славянофильство;

въ Петербург повидимому ничего не родилось. Что значитъ западничество и славянофильство? Одно -- преклоненiе передъ наукою, передъ общеевропейскою мыслью; другое -- преклоненiе передъ идеаломъ русской жизни. И эта наука и этотъ идеалъ очень далеки отъ насъ; это поклоненiе есть

сл дствiе умственнаго напряженiя, идеальныхъ стремленiй. Мы, петербургцы, ничему далекому не поклонялись, мы жили всегда своимъ собственнымъ

умомъ, а не чужимъ. Вм сто западничества, на петербургской почв роскошно распустилось совершенно особенное растенiе, именно спецiализмъ знаменитаго барона Брамбеуса, скептицизмъ, передъ которымъ было равно все

на св т , и Европа и Россiя, и Гёте и Кукольникъ, и Гоголь и Поль де Кокъ.

Вм сто славянофильства -- у насъ, если не процв тали, то цв ли, какъ гнилое

болото, явленiя въ род "Маяка", "Маяка", считавшаго себя полнымъ

обладателемъ высочайшей истины и принимавшаго гнусн йшiя и

безобразн йшiя явленiя нашей д йствительности за въ очiю совершающееся воплощенiе высшихъ идеаловъ.

Повидимому перев съ явно на сторон Москвы; Москва смотритъ на все

гораздо серьёзн е и глубже, ч мъ Петербургъ. Но мысль моя другая. Я хот лъ

бы сказать н что именно въ пользу петербургской литературы. "Въ Москв ,

пишетъ Гоголь, литераторы проживаются, въ Петербург наживаются." Что

это значитъ? То, что въ Петербург больше пишутъ, и что въ Россiи больше

читаютъ, то что зд сь пишется. И въ самомъ д л , не смотря на вс

преимущества Москвы, не смотря на обилiе въ Петербург всякаго рода Брамбеусовъ большихъ и маленькихъ, петербургскiе журналы несравненно

многочисленн е и въ совокупности им ютъ гораздо больше читателей, ч мъ

московскiе. Фактъ многознаменательный. Въ литератур , какъ изв стно,

господствуетъ право сильнаго. Горе поб жденнымъ! Горе т мъ, которыхъ не

слушаютъ и не читаютъ! Петербургскiе писатели им ютъ полное право сказать, что они находятъ больше отзыва, больше симпатiи въ читателяхъ;

сл довательно, что они внутренно сильн е московскихъ, что въ нихъ больше жизни, больше сродства съ россiйскими умами.

И въ самомъ д л , им я въ виду разныя далекiя и возвышенныя ц ли, московскiе журналы обыкновенно принимаютъ чрезвычайно серьёзный видъ: они говорятъ важнымъ, наставительнымъ тономъ. Петербургскiе журналы говорятъ самымъ простымъ тономъ и обращаются съ читателями какъ съ

равными себ . Если московскiй журналъ им етъ усп хъ, то книжки его

встр чаются съ уваженiемъ, мы всегда ждемъ отъ нихъ поученiя. Книжки

петербургскихъ журналовъ встр чаются съ любовью; они намъ ровны, въ нихъ

намъ все по плечу. Недостатки московскихъ журналовъ высоком рiе и напыщенность, недостатки петербургскихъ -- дерзость и наклонность къ свисту и визгу въ самыхъ серьёзныхъ статьяхъ.

Мы чувствуемъ въ московскихъ книжкахъ что-то искусственное и напряжонное; наши петербургскiя произведенiя постоянно отличаются естественностью и непринужденностью. Петербургская литература

натуральн е, -- вотъ въ чемъ ея великая сила! Говорю это серьёзно. Зд сь, на берегахъ Невы, мы чувствуемъ себя какъ-то необыкновенно привольно; мы

вполн освоились съ цивилизацiей, привыкли къ ней, такъ что намъ не приходитъ и въ голову, что мы еще недавно были варварами, а можетъ быть и

до сихъ поръ еще варвары. Вотъ почему мы выступаемъ въ литератур

необыкновенно развязно, бойко и беззаст нчиво. А москвичи -- какъ ни сядутъ

за бумагу, такъ сейчасъ вообразятъ себя на каѳедр , да сверхъ того зададутъ

себ вопросъ -- чтоже мы такое, д йствительно ли мы европейцы, или намъ нужно еще развить свою народность, поднять ее до уровня Европы? Мудрено ли, что съ такими мыслями они чувствуютъ себя такъ неловко и пишутъ такъ тяжело и принужденно?

Н кто изъ ненужныхъ людей еще недавно зам тилъ, что постепенное

распространенiе нев жества въ русской литератур не коснулось только

Русской Бес ды и Русскаго В стника, т. е. именно двухъ главныхъ московскихъ журналовъ. Знаете ли, чтó это значитъ? Просто на просто -- что

въ город Петербург являются самостоятельныя мысли и воззр нiя. Въ

самомъ д л представьте, что челов къ, долго повторявшiй чужiя мысли и чужiя фразы, вздумаетъ наконецъ заговорить отъ себя, сказать свою

собственную мысль. Чтоже мудренаго, если въ его фраз будетъ

грамматическая ошибка, и если даже вся мысль будетъ нел постью? Не

должны ли мы все-таки обрадоваться, что челов къ заговорилъ отъ себя, а не съ чужого голоса?

А что мы, петербургскiе писатели, говоримъ уже отъ себя, въ этомъ не

можетъ быть никакого сомн нiя. Посмотрите, наприм ръ, на наши

эстетическiя разсужденiя. Мы вдругъ задаемъ себ вопросы: Что есть поэзiя?

Д йствительно ли Державинъ поэтъ? Народный ли поэтъ Пушкинъ? и т. д. Однимъ словомъ, мы какъ будто вдругъ опомнились и стараемся

д йствительно понять то, что до сихъ поръ твердили только по наслышк , какъ попугаи. То есть мы поняли наконецъ, что мы ровно ничего не

понимаемъ. Какъ хотите, а в дь это тоже самое, что сократовское я знаю

только то, что ничего не знаю. Сомн нiе, какъ вы знаете, есть первое самостоятельное движенiе мысли.

Самостоятельность можно зам тить и просл дить во многихъ явленiяхъ

петербургской литературы. Въ Петербург развилось и достигло полнаго

цв та наше природное зубоскальство, наше неудержимое пересм иванiе, основанное на томъ, что такая ужь русская натура, ничего преснаго не

любитъ! У насъ явился "Свистокъ", у насъ процв таетъ "Искра": въ Москв

издается серьёзн йший изъ вс хъ возможныхъ литературныхъ журналовъ --

Русская Бес да. Если и въ Москв что-нибудь осм иваютъ и бранятъ, то это

д лается не такъ какъ въ Петербург . Москва постоянно зам чаетъ, что то-то

и то-то не по европейски, что оно см шно и нел по для образованнаго народа;

мы же говоримъ и пишемъ, что это для насъ см шно и нел по. Мы см емся прямо отъ себя, а не на основанiи какихъ нибудь сравненiй. Если московскiе

журналы смотрятъ на нашу литературу свысока, то это д лается изъ

поклоненiя Европ или русскому идеалу. Если же мы вздумаемъ посмотр ть свысока на Пушкина и на все вообще, то тутъ причина совершенно другая: мы до этого собственнымъ умомъ дошли!

Въ Москв процв таетъ Русскiй В стникъ, журналъ по преимуществу

англiйскiй. Въ Петербург процв таетъ Современникъ, журналъ, который

многiе называтъ французскимъ. Такое мн нiе однакоже совершенно ложно; потомучто, если "Современникъ" и заимствуетъ что-нибудь отъ французовъ,

то все это подвергается такой самостоятельной переработк , что потомъ

французскаго ничего и узнать нельзя. Тамъ были наприм ръ компиляцiи и

даже простыя перифразы изъ одной изв стной исторической книги: смыслъ

выходилъ однакоже совершенно другой, ч мъ въ подлинник .

Въ Москв издается лучшiй изъ духовныхъ журналовъ Православное

обозр нiе; въ Петербург издается наихудшiй -- Домашняя Бес да; хуже

вс хъ онъ потому, что, заразившись духомъ в ка, принялся не за д ло любви и

смиренiя, а за д ло вражды и глумленiя, за полемику, за всегдашнюю страсть

петербургской литературы. И тутъ самостоятельность явно на нашей сторон !

Московская Русская Бес да есть единственный св тскiй журналъ,

им ющiй глубокое религiозное направленiе; петербургская Домашняя Бес да,

единственный вполн духовный журналъ, им ющiй св тское направленiе.

Московскiе философы никогда не были достаточно см лы для того, чтобы

философствовать вполн самостоятельно; они всегда кр пко держались или за

Гегеля, или чаще всего за Шеллинга. У насъ въ Петербург являются даже

свои, вполн самостоятельные философы; вотъ оно куда пошло!

Въ наукахъ москвичи до сихъ поръ довольствуются кой-какими частными

изсл дованiями; самое видное м сто у нихъ занимаютъ даже просто ихъ

толст йшiя диссертацiи на ученыя степени. У насъ эти диссертацiи не важны и бываютъ очень тощи; за то въ настоящее время у насъ выходитъ уже третья энциклопедiя. Мы издаемъ уже третiй энциклопедическiй словарь, то есть

словарь по вс мъ наукамъ и искусствамъ. Первый, Плюшаровскiй -- не былъ конченъ; второй, Старчевскаго вышелъ очень уже слабъ; такъ вотъ мы и

зат яли третiй, съ т мъ чтобы сд лать его хорошо и довести до конца. Москвичи только пожимаютъ плечами и никакъ не могутъ понять, какъ мы все

это д лаемъ.

То, что я сказалъ, конечно, представляетъ только легкiя черты, неполный

и очень бл дный очеркъ предмета. Но если моя мысль в рна, то современемъ

она можетъ развиться, и ее дополнятъ другiе бол е проницательные умы. Я

счелъ своимъ долгомъ указать на н которые признаки самостоятельности петербургской литературы, признаки, наполнившiе радостью мое сердце. Не

прiятно ли думать, что въ Петербург наконецъ зародится наше особенное,

нацiональное воззр нiе на мiръ, что зд сь, какъ мечталъ объ этомъ Петръ Великiй, мы поровняемся наконецъ съ Европою?

Москва отъ насъ отстанетъ, но таковъ долженъ быть естественный ходъ вещей; не даромъ же намъ нужна была новая столица; эта столица должна принести свой плодъ: въ нее положено много русскихъ силъ...

Вполн чувствую, что я сказалъ очень мало; мн сл довало бы точн е очертить содержанiе петербургской литературы, сколько возможно схватить

ея физiономiю. Но трудъ -- великiй и мн не по силамъ. Признаюсь вамъ

однакоже, что съ недавняго времени передо мною все чаще и ясн е рисуется

н который образъ, именно -- образъ -- петербургскаго литератора; но онъ все еще покрытъ для меня туманомъ, хотя я часто и прилежно вглядывался въ его черты. Если васъ ужь очень мучитъ любопытство, то я намекну вамъ на

н которыя особенности. Представьте -- полн йшее отрицанiе авторитетовъ;

слабое, даже ничтожное развитiе эстетическаго вкуса; н которое отвращенiе къ стихамъ, какъ къ чему-то очень приторному; пламенное желанiе

общественной пользы; желанiе стать во глав , на видн йшемъ и главн йшемъ

м ст въ нашемъ движенiи впередъ; очень малая начитанность; полн йшая

ув ренность въ достоинств собственной логики и въ непогр шимости

самобытныхъ, хотя весьма немногихъ собственныхъ уб жденiй;

неопред ленное, но постоянное недовольство вс мъ и вс ми; инстинктивное уклоненiе отъ общества и пребыванiе въ узкихъ кружкахъ; причисленiе себя къ

избраннымъ и весьма немногимъ; полн йшее незнанiе д йствительности;

мизантропичесiй взглядъ на людей, скорая в ра во все дурное; воззр нiе на

жизнь бол е аскетическое или стоическое, ч мъ современное...

Я чувствую, что сообщаю вамъ большею частью отрицательныя, а не

положительныя черты; но я уже сказалъ, что не уяснилъ себ образа вполн ,

что вижу его въ туман . Какъ бы то ни было, эти черты мн милы; я узнаю въ

нихъ черты юности; и въ самомъ д л легко согласиться, что петербургская литература пока представляетъ намъ даже только младенчество нашего самобытнаго развитiя. Но --

Златыя игры первыхъ л тъ

И первыхъ л тъ уроки,

Что вашу прелесть зам нитъ?

Глядя на эту юность, я предаюсь самымъ сладкимъ надеждамъ. Что за

б да, если пока все еще у насъ слабо, мелко, фальшиво; не будемъ унывать; со

временемъ мы возмужаемъ, окр пнемъ, и у насъ явятся свои самостоятельные русскiе философы, свои историки, свои политико-экономы, свои

энциклопедисты... Явятся наконецъ и вполн народные поэты, о которыхъ мы такъ вздыхаемъ и при мысли о которыхъ Пушкинъ намъ кажется только пигмеемъ... И корень всему этому, первые зачатки, первые отпрыски -- уже

есть въ Петербургской литератур .

Не считайте этого парадоксомъ, не думайте, что этимъ можно шутить;

д ло зд сь вовсе не шуточное. Если вы отвергнете мой взглядъ, то спрашиваю васъ, какимъ образомъ вы объясните петербургскую литературу? Какой смыслъ въ этихъ безчисленныхъ книгахъ, постоянно разлетающихся изъ

Петербурга во вс концы Россiи? Какое значенiе въ этихъ статьяхъ, которыя

сыплются какъ градъ, читаются съ жадностью, но не оставляютъ по себ

никакого сл да? Что хотятъ сказать наши критики и философы? Что выражаютъ наши три энциклопедiи?

Однимъ словомъ -- возьмите во вниманiе всю громадную массу печатной

бумаги, являвшейся и явившейся въ Петербург ; вообразите вс хъ читателей

этой бумаги, всю массу времени, которую они употребили на чтенiе, вс мысли и чувства, которыя чтенiе въ нихъ возбудило, -- и спросите себя -- что же все это значитъ?

Ужели все это -- мыльный пузырь, подражанiе, пустое словоизверженiе, искусство для искусства, превращенiе головъ въ книги и книгъ въ головы, -- однимъ словомъ, ужели все это одна гигантская брамбеусовщина?

Я никогда этому не пов рю!

Н. К.