Розанов В.В.. К истории одного книгопродавческого разорения

В.В. Розанов К истории одного книгопродавческого разорения

Литературный фонд благодетельствует писателям, выдавая копеечные пенсии и рублевые пособия. И посмотрите на величие его председателей и разных членов, "покровительствующих" литературе... Олимпийцы-благодетели. Выхлопатывают больным даровые ванны на Кавказе и проч. и проч. Благодеяниям нет конца, и чванству нет конца. Но было бы несравненно лучше, если бы, вместо этих своих благодетельных подачек "даром", он защитил расхищаемые права авторов. Вот здесь нас несколько человек, и мы все обобраны... И ничего не сделаешь. Все дело так формально обставлено, что приходится только покориться. Мы все работали, писали по несколько лет: пришел "друг прогресса", издатель Пирожков, сел, как на подушку, на эти наши многолетние труды, и вот теперь вытащите-ка их. Литературный фонд, будь он деятельным другом писательской бедноты, своим авторитетом, влиянием, влиянием нравственным, а не только юридическим, мог бы предупредить подобное обирание литераторов, людей ручного и ежедневного труда, умственных пролетариев в полном смысле.

Так говорил очень молодой литератор, и я был удивлен. Никогда подобного мне не приходило в голову. Но в самом деле: чем выдавать от себя пособия, сравнительно копеечные, даром без отдачи, не лучше ли бы было Литературному фонду стать стражем около писательской работы, не допуская никого изымать ее в свою пользу, отнимать чужие литературные труды на безукоризненных юридических основаниях, но при которых: "была книга моя", а стала книга "собственностью Свечина и Карбасникова", которому Пирожков в сто раз больше должен, чем мне, и обеспечил права их, этих книгоиздателей-коммерсантов-товарищей (по однородности дела) в сто раз устойчивее и солиднее, нежели наши авторские права.

Разорение, конечно, как и смерть, подобно ей: "в душе нашей, в жизни и в смерти, Бог волен". Винить за разорение, т.е. за несчастие, невозможно человека, хотя бы сам и был вовлечен в часть убытков от него. "Все падают, и я падаю". Остается только перекреститься и вздохнуть. Так и было с рядом писателей, книги которых издал г. Пирожков, заключив с ними договоры, - но не уплачивая по этим договорам деньги в сроки, со ссылкою, что "теперь трудное время для книги, - покупают только политические брошюры, - а вот два-три года пройдет, дело пойдет лучше, сбыт именно моих изданий совершенно обеспечен их солидностью, и тогда вы получите все по договору". Все ждали; и, повторяю, когда разнеслась весть о банкротстве, раздалось только "ах", но без укора книгоиздателю.

"В жизни, в смерти Бог волен". Оторвалась вывеска, когда вы шли по улице, - и ударила в голову. Тут "Бог волен". Совсем иное дело, если, став под вывескою, вы отрывали ее сами руками. Тут не "Бог волен", а ваша глупость: и когда вы ею разоряете других, тут есть причина для морального негодования.

Когда вышла моя книга "Около церковных стен", то, показывая две горы ее, М.В. Пирожков говорил:

- Вот видите. Не идет. Лежит.

Как автор, я не мог не конфузиться. "Значит, скучно написал. Неинтересно, не нужно читателю и России". Я опускал голову, а ласковый взгляд М.В. Пирожкова договаривал:

-Как же я буду вам платить по договору, когда сам от продажи ничего или очень мало получаю.

"Подождите"... Это вытекало само собою из дела.

Но вот, сам я думаю, причина разорения, которую невольные "соучастники" его не могут не контролировать. Молодой автор, выразивший неудовольствие на Литературный фонд, кончил смехом.

-Я только что начал писать, пишу года три-четыре, и статьи мои,

философско-публицистического содержания, собранные в книгу, не обещали разойтись более чем в 1200 экземпляров; самое большее - 3000 экземпляров. Пирожков купил право на 3000. Между тем напечатал 7000. Когда же они разойдутся??!

- До чего глупо! - оживился я. - Вам, собственно, ничего: книга такого "текущего" содержания, как ваша, едва ли бы дождалась 2-го издания. Истекли дни, и истек интерес. Так что хоть бы он 100 000 экземпляров печатал - автору все равно, и даже чести больше. Но ведь он заплатил за бумагу, а вы, автор, думаете...

-Не может разойтись более 1200 экземпляров!

-Значит, он употребил бумаги, без пользы себе и вам, ровно на 5800 экземпляров лишних, т.е. утроенно больше, чем, например, авторский гонорар. Как глупо! Ну, вот и понятно разорение. Он напечатал горы книг, которые не могут продаться иначе, как в пятьдесят лет.

Тем не менее это сообщение молодого писателя, как не опертое на личное доказательство, осталось в голове моей в той смутной форме, как остается все не вполне доказанное, неочевидное. "Может быть, субъективное мнение". Но не так давно, недели 2-3 назад, председатель Конкурсного учреждения по делам несостоятельного должника М.В. Пирожкова любезно согласился дать мне справку о числе еще не распроданных моих книг, что мне было важно знать в целях соображения, через какое приблизительно время сочинения мои освободятся, и я могу приступить к переизданию их, уже в свою пользу.

Председатель конкурса абсолютно не заинтересован в том, "идут" книги или "не идут"...

Ивот, передвигая торговые книги и еще не раскрыв их, он сказал, к большому авторскому утешению, что "Около церковных стен" идет (распространяется) хорошо, "Легенда об инквизиторе" даже очень хорошо, а "Ослабнувший фетиш" идет отлично. Я был удивлен. О

последней брошюре я предполагал, что она совсем остановилась, как утратившая животрепещущий интерес, которому отвечала года три назад.

Ямысленно потирал руки. "Что же Пирожков жаловался, что горы книг лежат и не распродаются".

Председатель конкурса, г. Спешнев, раскрыл книги, - их было несколько, - и стал говорить мне цифры имеющихся моих книг у конкурса в складе, у г. Карбасникова, которому наши книги поступили в уплату ему долга г. Пирожкова, и г. Свечину, на таком же основании. Некоторые мои книги оказались лежащими целиком у Карбасникова, некоторые у Свечина, и лишь издания П.П. Перцова моих книг распределились у всех трех, но уже в крошечных числах экземпляров, допускающих теперь же переиздание.

Яположительно радовался. "Честь" автора возрастала. Особым мотивом моим навести эту справку было уведомление моего издателя "Итальянских впечатлений", что книга "Легенда об инквизиторе" нигде не находится, и, следовательно, она распродана и свободна к переизданию. На обложке "Итальянских впечатлений" она и помечена "распроданною". В складе конкурса ее действительно не оказалось, и я уже готов был подумать, что огромное издание Пирожкова в числе 5000 экземпляров распродано в два года вполне. "Наконец-то я преуспевающий писатель", - подумал я.

-Подождите, подождите, - остановил меня г. Спешнев. - Есть! У Свечина. Вот... 7400 экземпляров.

Душа моя покрылась трауром. 7400 - это во всю мою жизнь не продастся, и, значит, я навсегда лишен возможности переиздать самую ходкую и, следовательно, самую доходную свою книгу. Прав г. Ф., бранивший Литературный фонд. Что же это такое?

Ясообщил, что мне передал г. Ф. о напечатании Пирожковым его книги вместо обусловленных 3000 экземпляров в 7000 экземпляров.

-Сколько же по договору с вами он должен был напечатать?

-5000. А налицо 7400. Очевидно, напечатанная 2 года назад сумма экземпляров была 10 000. Понятно, что он разорился не только на бумагу, но и на уплату типографии за печатание, брошюровку и проч. такого несуразно огромного количества экземпляров. Источник разорения Пирожкова, совершенно глупый, становился вполне ясен. Он жадничал на "через 10 лет", и подрывал себя на ближайшие годы, которых не вынес, и впал в банкротство, не пожав "будущей" жатвы.

Все это было при присутствовавшем тут же г. Карбасникове, в магазины и книгоиздательство которого поступили в таком неизмеримом количестве напечатанные нами книги, гг. Мережковского, Философова, меня, Исакова и многих, многих других. Г. Карбасников шумно удивлялся деятельности Пирожкова, уверяя, что никогда это никем не делается и что это есть определенный проступок. Проступок это или не проступок - не говорю столь явно, но что это явная глупость - это очевидно. Но так ли достоверно утверждение г. Карбасникова, что "этого никогда не бывает", и не здесь ли лежит одна из распространенных причин книгоиздательских "крахов"?

Вот что еще я имею сказать "вслед книгопродавческому и книгоиздательскому съезду".