ИОГП учебный год 2022-23 / Vladimirskiy-Budanov_M_F_-Obzor_istorii_russkogo_prava_2005

ДОПОЛНЕНИЯ

КПЕРВОЙ ЧАСТИ

А.СЛАВЯНСКОЕ ПРАВО

ИОТНОШЕНИЕ ЕГО К РУССКОМУ

Относительно бытия славянского (а равно и немецкого) права в начальный период истории этих народов в литературе заявлено сомнение и даже, по-видимому, полное отрицание такого предмета (проф. Дьяконов в Журнале Министерства Юстиции, 1900, 3. С. 293). Такой довольно неожиданный взгляд на дело, столь существенное, нами не мог быть предусмотрен раньше и предупрежден. Что касается до немецкого права, автор (выразивший свое сомнение знаком вопроса) первый, сколько нам известно, высказывает столь оригинальный взгляд; когда Эйхгорн, Вайтц или Бруннер писали историю права немецкого, то им не приходило на мысль, что такого предмета вовсе нет, между тем пред ними не было ни одного общенемецкого источника права, а только партикулярные. Разнообразие правовых норм (как и языка) в разных частях (племенах) одной нации ничуть не опровергает бытия общих национальных норм. Эта истина очень давняя. — Что касается до отрицания славянского права, то проф. Дьяконов имел предшественников и в этом случае не столь оригинален. Но мы полагали, что прежняя ученая литература устранила уже сомнение на этот счет; в книге мы сослались на поляка Мацеевского, могли сослаться на чешскую, хорватскую, а главное — на нашу отечественную довольно обильную литературу (см. «Наука истории русского права», проф. Загоскина и «История русского права», 1902 г. Ф. И. Леонтовича). Не имея возможности дебатировать такой большой вопрос в кратком примечании, сосредоточимся на том, что говорит проф. Дьяконов по поводу этого предмета о нашей книге. «Прежде всего, — говорит он, — каждый вправе спросить, откуда появилось общеславянское или общенемецкое право?» Откровенно признаемся, мы не совсем понимаем этот вопрос и не ожидали, что кто-нибудь предложит его. Кажется, мы расходимся в понимании самого предмета, о котором говорим. Общенемецких и общеславянских кодексов, конечно, не было. Да и как вспомнить о них, когда речь идет о древнейших временах господ-

322

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ства обычного права? Откуда появляется право вообще, мы, по мере сил, старались разъяснить в отделе о происхождении обычного права (с. 88); там мы пытаемся указать, что право не есть случайный продукт произвола отдельных лиц, а результат единства психических и физических законов человеческой природы; этим объясняется сходство многих правовых норм всех племен мира.

Этим же, конечно, объясняется ближайшее сходство норм одного народа, связанного единством происхождения, а первоначально и местожительства. Проф. Дьяконов продолжает: «Автор (т. е. я), не давая ответа на этот естественный (?) вопрос, ссылается на слова первоначальной летописи, которая удостоверяет, как это явствует из контекста, только общность языка

у славянских племен и ничего больше» (речь идет о тексте летописи: «а словенеск язык и рускый — один»). Мы утверждаем (и теперь остаемся при том же мнении), что слово «язык» употреблено здесь летописцем в смысле «нация», а это обнимает собой не только общность языка в нашем смысле слова, но и общность быта и права. Очевидно, проф. Дьяконову не пришлось проверить по летописи контекст речи, иначе он никак не мог бы сослаться на него; летопись (Ипат. лет., изд. Арх. Ком., 1871. С. 16) говорит следующее: «Словеньскому языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь: тем же и нам Руси учитель есть Павел Апостол, понеже учил есть язык словенеск и поставил есть епископа и наместника по себе Андроника словеньску языку. А словенеск язык и рускый один; от Варяг бо прозвашася Русью, а первее быша Словене…». Таков контекст. «Апостол Павел и Андроник учили славянскую нацию («язык») христианской вере, а так как русская нация тождественна со славянской, то и нашим (русским) вероучителем надо считать Ап. Павла»; таковы слова и смысл летописца. Не осложняя речь другими многими (довольно известными) примерами, приведем наиболее решающие дела: «По мнозих же временех селе суть словени по Дунаеви… от них словен розидошася по земъли и прозвашася имены своими, кде седше, на котором месте: яко пришедше седоша на реце именем Мораве и прозвашася Морава, а друзии Чесе… Такоже и теже словене пришедше седоша по Днепру и наркошася Поляне, а друзии Деревляне» (и т. д.). «И тако розидеся словенск язык». Само собой очевидно, что разошлись племена одной народности. «Се суть инии языце, иже дань дають Руси: Чудь, Весь, Меря, Мурома» и т. д. «Словеньску же языку, якоже рекохом, живущю на Дунаи, и придоша Болгаре…». «Глаголет Георгий в летописце: комуждо языку овем закон исписан есть, другым же обычаи»… Кажется, мы имеем право истолковать и в своей цитате слово «язык» в смысле нации (в первой половине цитаты); на единство «речи» славян летопи-

323

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

сец указывает только, как на признак племенного единства их (во второй половине цитаты). Нет надобности высказывать, а тем более аргументировать такую элементарную аксиому, что единство национальное содержит в себе между прочим и единство правовых норм (а не одно единство речи). Далее, проф. Дьяконов усматривает противоречие идеи единства славянского права с тем разнообразием обычаев, которое отмечает летописец (а за ним и мы) у восточных славян: «кождо свой нрав имеяху». Для обозначения разнообразия местных обычаев часто приводится другое изречение: «Что ни город, то норов; что деревня, то обычай». Пословица верная, но из нее не следует, что в огромной совокупности городов и деревень России нет никакого общерусского права. Вообще никогда не следует упускать из виду высокое достоинство живого права — единства в разнообразии. Нам бы не следовало распространяться о таких общеизвестных истинах, если бы они не забывались иногда по поводу вопросов чрезвычайной важности; кроме вопроса о славянском праве, таков вопрос о западнорусском праве (т. е. литовском), которое некоторым ученым никак не удается признать за русское и взять его за руководство при истолковании древнейших памятников общерусского права. Признавая в древнейшую эпоху единство славянского права (и не отвергая местных различий его), мы можем факты, находимые в источниках истории одного народа славянского, приписывать и другому, но само собой разумеется лишь тогда, когда у этого другого в его собственных источниках нет показаний о том же предмете.

Б. ОБ ОТНОШЕНИИ ЗЕМЕЛЬ К ПЛЕМЕНАМ

На заметку нашу проф. Сергеевич в позднейшем издании своих «Русских юридических древностей» (Т. I. С. 9), именно в примечании 1-м, возражает следующим образом: «Мы были крайне огорчены этим указанием на недостаток у нас внимания к труду почтенного ученого. Мы поспешили взять первое издание1 (нашего «Обзора») и развернуть 4-ю страницу; там напечатано: «Время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической. Племена, перечисленные в начальной летописи, суть земли-княжения (большей частью те же, какие мы находим в XI и XII вв.).

1 Мы не знаем, о каком первом издании нашем говорит проф. Сергеевич, перед появлением его книги «Русские юридические древности» было два издания нашего «Обзора»: 1886 и 1888 гг.; в 1902 г. он имел 3-е издание — 1900 г. Во всяком случае издание «Обзора» 1888 г., вероятно, было ему известно.

324

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Летописец, сказав о мифических 2 братьях…». Мы (продолжает проф. Сергеевич) были этим совершенно успокоены; мы ничего не приписали почтенному автору, чего у него не было сказано. Сличением же его двух изданий мы были даже обрадованы. Во втором (т. е. в третьем?) он высказывает

совершенно другую мысль, чем в первом, и совершенно правильную, не о земском, конечно, государстве, а о том, что границы племен и княжений не совпадают, а в первом издании сказано: «Племена суть — земли княжения». — Так говорит ныне проф. Сергеевич. Выходит, что, изменив свою собственную (неправильную) мысль на другую совершенно правильную, мы не имели мужества сознаться в этом (хотя исправление собственных заблуждений отнюдь не есть преступление). Не сознавшись, мы обвинили третье лицо, что оно ошибочно приписывает нам чужую мысль. Если бы так, то нам предстояло бы только извиниться, но произошло обстоятельство, довольно неожиданное: все сейчас приведенные слова В. И. Сергеевича изложены им в примечании; в тексте же его книги, т. е. на главном месте ее (Рус. юр. древн., изд. 1902. С. 9), стоит нечто совершенно иное; здесь уже мы не изменяли своей прежней (ошибочной) мысли на другую (совершенно правильную); мы по-прежнему (и в 1902 г.) не только разделяем мысль Соловьева, но идем дальше его, т. е. утверждаем по-старому, что границы волостей соответствуют границам племен. Затем делается ссылка на 1-е издание нашего «Обзора». Итак, чему же верить: тексту ли книги проф. Сергеевича или его же примечанию? Я полагаю, что всякий согласится, что текст книги — дело гораздо более существенное, чем примечания, в которые иной читатель может даже и не заглянуть. Во всяком случае в тексте книги проф. Сергеевича содержится прежнее утверждение, что мы держимся мысли Соловьева, несмотря на то, что в третьем издании своего «Обзора» мы (по словам проф. Сергеевича) отреклись от него; тяжело еще раз огорчать почтенного ученого, но мы уже неповинны в том. — Но обратимся к сущности дела. Можно ли было и прежде, имея в своих руках только первое издание нашего «Обзора», приписать нам мысль С. М. Соловьева о совпадении границ земель с границами племен? Действительно ли мы исправили свою прежнюю ошибочную мысль на новую в следующих изданиях? В первом и во втором издании моего «Обзора» стоит следующее: «Время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической. Племена, перечисляемые в начальной летописи, суть земли…». Нам казалось ясным, что речь идет о времени происхождения земель, а не о границах их и не об этнографическом составе населения (о чем говорится ниже). Вот слова, которые послужили поводом к недоразумению. Как известно всем, летописец перечисляет «княжения» у восточных славян, не называя их ни племенами,

325

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

ни землями; историки же, современные нам, постоянно именуют их племенами. Что же это за союзы по внутреннему характеру своему? — мы и говорим, что эти «племена» суть «земли»; а что такое земля, читатель видел уже на с. 3 нашей книги (изд. 1-е), где сказано, что эта форма высшая всех предшествовавших ей не только кровных, но и простых территориальных, что это есть (не союз родов-племен), а союз волостей и пригородов под властью старшего города. Казалось совсем излишним сказанное несколькими строками выше еще раз повторить сейчас же. Совпадают ли упомянутые княжения в своих внешних границах с племенами (кровными союзами), об этом здесь речи нет и не могло быть: для того есть специальный отдел (о составе населения). Читателю (полагали мы) нельзя было впасть в заблужденье уже потому, что в том же маленьком отделе, 10-ю строками ниже, он читал

внашей книге следующее: «Летописный рассказ о призвании варяжских князей может иметь исторический смысл только при том предположении, что это был обычный призыв князей Великим Новгородом с его владениями в северной части кривичей (где Изборск, впоследствии — Псков) и с его колониями среди веси (Белоозера) и мери (Ростов); в этих пределах разместились потом братья Рюрика и его мужи». Здесь (для другой цели и мимоходом) указан состав одной земли, довольно пестрый в племенном отношении: племя словен есть земля Новгородная, но она заключает в себе, кроме словен, часть кривичей и два чужих неславянских племени. Этот же самый пример приводит и проф. Сергеевич, возражая нам (см. с. 10 Рус. юр. древн., изд. 1902 г.). Затем, через две страницы нашей книги читатель находит следующее: «Начальная летопись в числе первобытных княжений не упоминает Волыни и Галиции (называя дулебов или волынян и бужан лишь в числе племен (курсив прежний), но относительно Волыни не может быть сомнения в ее доисторическом бытии в качестве земли (с. 7). — Такой материал имел под руками читатель; этого было достаточно для предохранения его от недоразумения, если бы взятая отдельная фраза показалась ему поче- му-либо неясной. Весь отдел о времени происхождения земель и посвящен

внашей книге (1-е изд.) доказательству того, что первобытные «княжения» суть уже территориальные союзы общин под властью старшей, а не племена в кровном смысле. Но может быть и эти требования от читателя чрезмерны? Допустив даже и это, мы остаемся вправе предъявить необходимое желание, а именно искать в книге ответ на данный вопрос там, где он именно поставлен в ней эксплицитно; в нашей же книге есть такой отдел и недалеко от спорного места (с. 10 «Обзора» изд. 1-го и с. 25 изд. 1888 г.). Там желающий мог бы прочитать: «Каждая из древнерусских земель заключала

всебе или целое племя или часть его. Племя кривичей разделилось на две само-

326

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

стоятельные (и враждебные) земли: Пслоцкую и Смоленскую, и, сверх того, значительная часть этого племени вошла в состав Новгородской земли. Племя вятичей не выработалось ни в какую самостоятельную политическую форму… поглощено Черниговскою землею; племя дреговичей поделено между Киевскою, Черниговскою и Полоцкой землями. Нечто подобное случилось и с древлянами…» (см. изд. 1888 г. С. 25). Кажется, дальше говорить не о чем. Мы не меняли своей мысли на другую, более правильную; мы принуждены были только, заметив неправильное толкование наших слов, ту же самую мысль облечь в другие выражения (хотя и прежние казались и кажутся нам ясными).

В. «ЗЕМСКОЕ ГОСУДАРСТВО»

Проф. Дьяконов (И. с. С. 298–299), следуя за проф. Сергеевичем, находит наши мнения об основах первобытного государственного союза недоказанными (мы смягчаем термины пр. Дьяконова). Спор идет не о терминах только, т. е. предмете весьма второстепенном, а о том, как зарождается государственный союз, и в чем он первоначально состоит: «Спор о терминах, — говорит он, — скрывает за собою более серьезное разногласие о характере древнерусских государств». Однако, сначала о терминах. Проф. Дьяконов соглашается с нами, «что государство называлось “землей”, и даже прибавляет, что против этого никто и не спорит». «Никто» сказано по ошибке, но пусть так, пусть не спорит проф. Дьяконов. Но затем он старается доказать, что государство иногда называлось волостью. Кто спорит об этом? — спросим мы в свою очередь: речь об этом предмете начиналась в нашей книге и в предыдущем издании ее так же, как теперь: «Для выражения тогдашнего понятия о государстве памятники первого периода употребляли несколько терминов. Так, они именовали его иногда княжением и волостию» (см. текст). Ввиду этого цитаты проф. Дьяконова из договора 1229 г. и из летописи для нас мало поучительны и, конечно, были у нас в виду. Проф. Дьяконов «вполне присоединился» к мнению проф. Сергеевича, что термины «княжение» и «волость» лучше выражают свойства древнего государства. Какие же это свойства? Изменять пределы и состав свой чуть не ежегодно; это «является-де одним из характерных признаков всякого древнего государства». Просим позволения не согласиться с этим относительно всякого древнего государства: история многих древних государств дает как раз противоположный вывод: сошлемся на древнеегипетское, китайское и древнееврейское государства; Афинская республика,

327

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

с начала истории и до конца ее, свидетельствует о постоянной цельности этой политии. Древнеримская республика изменяла свои пределы только

всмысле расширения их. Так остается цельным и зерно всякого жизнеспособного государственного союза. Но что нам до всякого государства, когда речь идет о положительных фактах истории одного из них? В своей книге мы старались подвести несомненные свидетельства, что понятие о государстве приурочивалось тогда не к отдельным «княжениям», которых было много в каждой земле; что дипломатические сношения (с Царьградом) ведутся от имени земель, а не множества княжений, бывших в каждой земле; что важнейшие основания и княжеских усобиц заключаются в интересах и соперничестве земель, что границы земель охранялись неизменно в течение многих веков, что по ясным словам современников, внутренние связи государства опирались не на княжескую власть, а на власть старшего города и его веча. Но какая польза повторять здесь все, что можно прочитать в тексте нашей книги и что было уже не один раз напечатано несколько лет тому назад? Казалось бы, надо было принять все это во внимание и опровергнуть: бесполезно для науки говорить: «присоединяюсь к мнению такого-то». — Проф. Дьяконов, взяв под свою защиту мнение проф. Сергеевича, упустил из виду, что сам проф. Сергеевич, написавший

в1867 г.: «Волость, составлявшая народное собрание, есть не что иное, как отдельное княжение», с тех пор уже не повторяет этой мысли, а, напротив, выражает взгляды, сходные с теми, которые и мы повторяем постоянно. Таким образом иссякают мало-помалу причины разногласий; дебаты о предметах, интересных для науки, должны бы прекратиться сами собой. Остаются, однако, кое-какие недоразумения более субъективного свойства. А именно в новом издании «Рус. юр. Древн.» (т. I) проф. Сергеевич два примечания посвящает снова нашему воззрению на основы первобытного русского государства-земли и, несмотря на наши совершенно определенные (и казалось бы ясные) положения, замечает, что я «все же не разъясняю», чем земское государство «отличается от государств не земских» (с. 8, прим.). Попробуем еще раз (может быть, в последний) добавить кое-что при помощи самого проф. Сергеевича. У него читаем (с. 45): «Новгородцы бо изначала и Смольняне, и Кыяне и Полочане и вся власти на думу на веча сходятся; но что же старейшии сдумають, на том же пригороди стануть». В этих немногих словах (продолжает проф. Сергеевич) вся суть древнего волостного устройства. Волости состоят из городов и пригородов. Обыкновенно в каждой волости — один город. Это главный пункт населения, по имени которого обозначается и вся волость. Остальные пункты населения находятся в зависимости от «города». Они не сами по себе существуют,

328

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

а состоят при нем. Город является таким образом центром, вокруг которого образуется окружность волости…». Так думает проф. Сергеевич. Что же думаем и пишем мы? Вот что: «Форма общества, составлявшая государства во весь первый период, есть земля, как союз волостей и пригородов под властию старшего города» («Обзор ист. Рус. Пр.». Изд. 3. С. 12). Или так (Там же. С. 18): «Сохранение внутренней целостности земель в конце XII в. засвидетельствовано летописцем в знаменитой формуле: «Изначала Новгородцы, Смоляне, Кияне, Полочане и все власти на веча сходятся, и на чем старейшие порешат, тому следуют и пригороды». Из этого места следует (продолжали мы), что и в конце XII в., по сознанию тогдашнего населения, государственное устройство состоит не в княжеских отношениях, а в земских (старших городов к пригородам), и самое понятие государства приурочивается не к княжениям, а к тем землям, которые здесь перечислены». Читатель заметит большое сходство между этими цитатами из двух авторов (разница только в терминах, ради которых мы бы не желали длить спор, и в некоторых подробностях, что будет указано ниже в своих местах). Разъясняя в прошлом издании (также по желанию проф. Сергеевича), что такое земское государство, мы писали (и теперь повторяем), что «в государстве такого типа преобладающим элементом служит территориальный: государство есть союз общин; старшая община правит другими общинами… Государства других типов могут быть союзом сословий (феодальное общество), или лиц (ордена), или родов и т. д.». Нет надобности напоминать, что изображаемый проф. Сергеевичем (и нами) строй волости отнюдь не может быть применен, например, к германским государствам V — IX вв.; что никаких старших городов и пригородов там нет, а есть король, герцоги, графы, центенарии; что в феодальную эпоху государственная власть состояла опять не в зависимости меньших общин от старшей, а в зависимости подвассалов от вассала, а вассалов от верховного сюзерена. В этом (с прибавлением вечевого управления) и состоит отличие земского государства (или волости, по терминологии проф. Сергеевича) от государства другого строя.

Г. ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ НА ЗЕМЛЮ КАК ОСНОВАНИЕ ВЛАСТИ СТАРШИХ ГОРОДОВ

НАД ТЕРРИТОРИЕЙ

Проф. Сергеевич находит иное основание для власти старших городов над пригородами и волостями, а именно говорит («Рус. юр. древн.». Т. I. С. 5. Изд. 1902): «Земля, находящаяся в пределах волости, составля-

329

М . Ф . ВЛАДИМИРСКИЙ - БУДАНОВ

ет собственность ее жителей и прежде всего жителей ее главного города. Несмотря на крайнюю бедность наших летописей по всем вопросам, касающимся поземельных отношений, мы можем, однако, привести несколько свидетельств, указывающих на связь земли с городом, — связь, объяснимую только тем, что земля, часто на очень значительном протяжении от города, составляла собственность его жителей. Так, в 1067 г. киевляне требуют от князя своего Изяслава, только что потерпевшего поражение от половцев, чтобы он еще раз выступил против них, и свое требование мотивируют тем, что «половцы рассыпались по земле» (Лавр. лет.). — Но мы и теперь нередко говорим, что неприятель вторгся в нашу землю, не выражая тем притязаний на всю землю, как нашу «собственность». Она «наша» только в смысле государственной территории. Сам проф. Сергеевич признает, что термин «земля» употребляется (по его мнению, иногда) для обозначения государства (с. 1); да и весь отдел, из которого взята приведенная цитата, трактует о «государственной территории». Но может быть здесь все дело затемняет термин «земля»? Однако, проф. Сергеевич продолжает (с. 6): «Подобные же указания сохранились от Чернигова, Владимира на Клязме и Полоцка. В 1138 г. черниговцы побуждают своего князя Всеволода к миру с Ярополком Киевским на том основании, что в случае войны «он погубит волость свою» (Лавр. лет.); в 1176 г. владимирцы изгоняют Ростиславичей за то, что они грабили «волость всю» (Ипат. лет.). А термин «волость», по мнению проф. Сергеевича, обозначает именно территорию государства («термин “власть—волость” очень хорошо обозначает юридическую природу государственной территории», с. 3). Итак, казалось бы, что дело идет не о праве собственности, а о территории. Но может быть проф. Сергеевич не признает никакого различия между государственным и частным владением не только во времена доисторические, но и в конце XII в. (а по дальнейшим словам его — и до XVI в.)? Но думать так было бы с нашей стороны большой ошибкой. Мы более его склонны к признанию в древние времена смешения частного права с публичным, но полное проявление его относим ко временам незапамятным (см. с. 527, 3-е изд. нашего «Обзора»: «Право государства, исключающее все частные права лиц, может относиться лишь к древнейшим незапамятным временам», и затем, согласно с источниками, указываем в историческое время и частные права общин, самих князей, бояр и церкви). Вообще В. И. Сергеевич не склонен до признания идей общинного землевладения и всяческого коллективизма. Итак, мы, очевидно, далеки от разгадки. Дело затрудняется еще тем, что, по словам почтенного ученого, субъект права собственности весьма растяжимый: «Земля, находящаяся в преде-

330