2. Восстание на Дону под предводительством Кондратия Булавина в 1707-1708 гг.

Но прошел год с небольшим — и новый мятеж потряс Россию. Теперь на Дону восстали голутвенные казаки во главе с Кондратием Булавиным. Спровоцировала это восстание экспедиция князя Юрия Долгорукого. Долгорукий явился на Дон, чтобы, презрев старинное правило, отыски­вать беглых помещичьих крестьян и возвращать их владельцам. Попутно для устрашения он жег казачьи станицы, принимавшие беглых. 9 октября 1707 г. люди Булавина напали на отряд Долгорукого в Шульгинском го­родке и почти весь отряд перебили. Домовитым казакам не нравилось на­рушение вольностей Дона, кроме того поимка новопришлых лишала их дешевых рабочих рук, но в то же время они боялись царской мести. Воль­ный Дон теперь, не то что ранее, был зажат между царскими крепостями— Воронежем и Азовом с Таганрогом, где было в достатке царских войск. Отряд домовитых казаков и солдат из Азова, усиленный калмыцкой кон­ницей, разбил булавинцев, и те ушли в Запорожскую Сечь. Оттуда на Дон и в ближние к нему пределы приходили булавинские прелестные письма: «Нам до черни дела нет, нам дело до бояр и которые неправды делают». Также Булавин призывал бить воевод, прибыльщиков и иноземцев. Вес­ной 1708 г. булавинцы вернулись на Дон, встали в Пристанском городке, куда стекались казаки, желавшие поддержать восставших. Против Кон­дратия Булавина выступил атаман войска донского Лукьян Максимов, но это стоило ему жизни. Домовитые казаки перешли на сторону повстанцев,

казнили Максимова, и казачий круг провозгласил верховным атаманом Булавина. Кондратий послал дна казачьих отряда поднимать Поволжье, а сам двинулся на Азов. Но взять Азов ему не удалось, что подорвало авто­ритет нового донского предводителя. Начались раздоры. Булавин вернул­ся на Дон в столицу казаков Черкасск, к которому уже подходили царские войска. Часть казаков составила заговор, желая выдать Булавина прави­тельству и тем заслужить себе прощение. Вскоре Булавин погиб. Одни го­ворили, что атамана убили в перестрелке, другие утверждали, что Кондра­тий сам застрелился, когда дом, где он находился, окружили заговорщи­ки. Домовитые казаки схватили видных сподвижников Булавина и яви­лись с ними к царским воеводам с повинной. Булавинцев казнили и пло­ты с их телами спустили вниз по Дону для устрашения.

3. Башкирское восстание 1705—1711 гг.

Одновременно с астраханским и булавинским восстаниями прогремел еще один бунт. С 1705 по 1711 г. воевали с русскими властями и населени­ем башкиры. Поводом к бунту явились бесчинства царских прибыльши-ков, посланных собирать налоги и людей для службы в иррегулярной кон­нице. Башкиры восстали и принялись избивать русских: начальников и простых людей. Многие русские деревни были преданы огню, имущество крестьян захвачено, а люди проданы в рабство или убиты. Башкирская знать, возглавившая восстание, обратилась за помощью к Крымскому ханству и Турции, но реальной помощи оттуда не поступило. В 1711 г. рос­сийская армия подавила башкирский бунт.

Дополнительный материал. Народные толки о Петре.

(Фрагмент сочинения Д.Мережсковского «Петр и Лшкеей»)

«Тучи закрыли просвет; небо и Нева потемнели. Маленькая кучка людей, на плоском, едва черневшем плоту, казалась одинокой и потерянной.

Когда все умолкли, сделалось так тихо, что слышно было сонное журчание струй под бревнами и с другого конца плота явственно по воде доносившаяся все одна и та же, унылая песня Иванушки:

Древян гроб сосновен Ради меня строен. Буду в нем лежати, Трубна гласа ждати.

— А что, соколики, — начала Киликея, — а что, правда ли, слыхала я давеча, здесь же, в Петербурге, на Обжорном рынке: государя-де ныне на Руси нет, а ко­ торый и есть государь — и тот не прямой, природы не русской и не царской кро­ ви, а либо немец, немцев сын, либо швед обменный?

Заспорили, кто Петр.

— Я, батюшки, знаю, все про государя доподлинно знаю, — подхватила Вита­ лия. — Слыхала я о том на Керженце от старицы, бродящей нищей, да крылошан- ки Вознесенского монастыря в Москве о том же сказывали точно: как-де был царь благочестивый Петр Алексеевич за морем в немцах и ходил по немецким зем­лям, и был ii Стекольном царстне¹, а в немецкой земле Стекольное царство держит девица, и та девица, над государем ругаючись, ставила его на горячую сковороду, а потом в бочку с гвоздями заковала да в море пустила.

• Нет, не в бочку, — поправил кто-то, — а в столп закладен.

• Ну, в столп ли, в бочку ли, только пропал без вести — ни слуху, ни духу. А на место его явился оттуда же, из-за моря, другой. И в те поры никто его не познал. А как скоро на Москву наехал, — и псе стал творить не по-русски: у патриарха бла­ гословения не принял; к мощам московских чудотворцев не пошел, потому-де знал — сила Господня не допустит его, окаянного, до места свята; и гробам преж­ них благочестивых царей не поклонился, для того что они ему чужи и весьма не­ навистны.

Никого из царского рода, ни царицы, ни царевича, ни царевен не видел, боясь, что они обличат его. Народу в день новолетия не показался, чая себе обличения, и во всем по-расстригиному поступает: святых постов не содержит, в церковь не хо­дит, в бане каждую субботу не моется, живет с погаными немцами заедино, и ны­не на Московском государстве немец стал велик человек: самый ледащий (пропа­щий) немец теперь выше боярина и самого патриарха. Да он же с немками всена­родно пляшет; пьет вино не во славу Божию, а некако нелепо и безобразно, как пропойцы кабацкие, валяясь и глумясь во пьянстве: своих же пьяниц одного свя­тейшим патриархом², иных же митрополитами и архиереями называет, а себя са­мого — протодиаконом, всякую срамоту со священными глаголами смешивая, ве­легласно вопия на потеху своим немецким людям, паче же на поругание всей свя­тыни христианской...

Вдруг одна из слушательниц, доселе безмолвная баба Олена Ефимова, с очень простым, добрым лицом, заступилась за царя.

— Мы как и сказать незнаем, — проговорила она тихо, точно про себя, — а толь­ ко молим: обрати, Господи, царя на нашу христианскую веру!

Но раздались негодующие голоса:

• Какой он царь? Измотался весь. Ходит без памяти.

• Мироед! Весь мир переел...

• Царя трижды хотели убить, — покачал головой старец Корнилий, — да не убь­ ют: ходят за ним бесы и его берегут.

• Батюшки родимые! — всплеснула руками Киликея-кликушка, как будто по­ раженная внезапно мыслью, — ведь все, все к одному выходит: царь-то Петр и есть...

Она не кончила, на губах замерло страшное слово.

— А ты как думала? — посмотрел на нее острыми, точно сверлящими глазками старец Корнилий. — Он самый и есть... антихрист».

¹ Стекольное царство в документах петровского времени, которые зафиксировали народ­ ные слухи о царе, еще встречается название страны «Стекхольм». Очевидно, это переиначен­ ный на народный манер Стокгольм, столица Швеции.

В народе ходила еще одна версия о «надменности» паря Петра. Один монах рассказывал: «Царь Алексей Михайлович говорил своей жене, царице (Наталье Нарышкиной): «Ежели сына не родишь, то учиню тебе некоторое озлобление...» И она, государыня, родила дщерь, а Лефорт сына, и за помянутым страхом, втайне от цари разменялись — и тот Лефортов сын ныне царствует!»

² Люди вспоминают «Вссньянейший собор». В шутку в компании ближайших друзей Петр создал «Всепьянейший собор». Все входившие в пего получили «должности». Учитель Петра дьяк Никита Зотов стал «патриархом Кукуйским» В сане князь-папы и «всепьянейшего пат­ риарха» ВЕ)1стуиал он в шутовских процессиях в одежде патриарха и даже посылал москвичам шугливые послания, юмор которых, в прочем, последние не оценивали. На заседаниях «Все- ньянейшего собора» царская компания веселилась и гуляла сверх всякой меры. Вино лилось рекой. Члены «собора» разъезжали по столице, входили в дома купцов, бояр, требовали уго­ щений и заставляли хозяев присоединяться к их веселью.