
- •II. Русск. Литературн. Язык нового типа (середина 17 – начало 19 в.)
- •III. Срля («от Пушкина до наших дней»)
- •3. Комедия а.С. Грибоедова «Горе от ума» как произведение, отражающее устную разговорную речь первой четверти XIX века.
- •4. Язык «Слова о полку Игореве»: взаимопроникновение восточнославянских разговорных, народно-поэтических и книжно-славянских стихий.
- •5. Культурно-языковая ситуация петровской эпохи и возникновение русского литературного языка нового типа.
- •6. Предмет и задачи курса «История русского литературного языка». Связь курса с другими лингвистическими дисциплинами. Периодизация истории русского литературного языка.
- •II. Русск. Литературн. Язык нового типа (середина 17 – начало 19 в.)
- •III. Срля («от Пушкина до наших дней»)
- •7. Языковая политика Петра I как отражение преобразований в области культуры. Петровская реформа азбуки и создание гражданского шрифта.
- •8. Литературный язык древнерусской народности (Киевская Русь, конец X – н. XIV в.).
- •9. Формирование нового литературного языка как процесс европеизации в петровскую эпоху. Проблема иноязычных заимствований. Лексиконы и грамматики.
- •10. Ослабление позиций церковно-книжного типа русского литературного языка во второй половине XVII в. Сочинения протопопа Аввакума. Сатирические повести.
- •11.Стилистическое учение м.В. Ломоносова и суть теории трех стилей («штилей»).
- •12. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв. Второе южнославянское влияние. Приказный / деловой язык.
- •13. Сближение и смешение книжного синтаксиса с синтаксисом живой устной речи в стихотворном языке а.С. Пушкина.
- •14. Деловой язык XVII в. – основа национального русского литературного языка. Жанры деловой письменности: статейная, приказная, эпистолярная. Кодифицирующая роль «Уложения» 1649 к. XVIII – XX вв.
- •15. Языковая практика в.К. Тредиаковского как отражение назревших языковых проблем эпохи (30-50-е гг. XVIII в.).
- •16. Развитие жанров письменности и стилей русского литературного языка Московской Руси XIV-XVI вв. Языковые особенности челобитных. Деятельность Ивана Пересветова. Переписка Ивана Грозного.
- •17. Взгляды а.С. Пушкина на литературный язык и его развитие.
- •18. Роль старославянского языка в истории русского литературного языка.
- •19. Споры о «старом и новом слоге российского языка» в конце XVIII – начале XIX века. «Архаисты» и «новаторы».
- •20. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв.
- •21. Роль м.В. Ломоносова в становлении русской научной терминологии и русского научного стиля.
- •22. Литературный язык н. XVIII в. Процесс заимствования из новых европейских (европских) языков и обновление лексики. Проблема перевода.
- •23. Языковая программа н.М. Карамзина. Принципы преобразования русского литературного языка.
- •24. Н.М. Карамзин. Принципы преобразования литературного языка. Преобразования в синтаксисе художественного повествования.
- •25. Словари и грамматики XVII в.
- •26. Синтез языковых традиций в творчестве а.С. Пушкина и стабилизация русского литературного языка. Пушкин и его значение в истории русского литературного языка.
- •27. Работы м.В. Ломоносова по риторике и грамматике и их значение в истории русского литературного языка.
- •28. Язык литературы и публицистики второй половины XVIII в.: разрушение рамок теории «трех штилей».
- •29 Язык г.Р. Державина: смешение просторечия и высокой книжности.
- •30. Развитие литературного языка в XVII веке. Сближение литературного языка с разговорной речью и языком фольклора. Влияние латинского языка. Польское влияние, заимствования через польский язык.
- •31. Эволюция языковых взглядов а.С. Пушкина. Приемы и принципы пушкинского употребления церковнославянизмов.
- •32. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв. Второе южнославянское влияние.
- •33. Языковая программа а.С. Шишкова («Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», «Рассуждение о красноречии Священного Писания»). Критика «нового слога».
- •34. Язык петровской эпохи. Расширение словарного состава русского языка. Реформа графики Петром Первым.
- •35. Церковный раскол в истории русского литературного языка второй половины XVII века. Языковые взгляды протопопа Аввакума на «русской природной язык».
- •36. Н.М. Карамзин. Принципы преобразования литературного языка. Его отношение к церковнославянизмам и архаизмам. Новые слова. Отношение Карамзина к бытовому просторечию.
- •37. Языковая ситуация Древней Руси: концепции литературного двуязычия и сложного состава древнерусского литературного языка.
- •38. Просторечие как основа языка басен и.А. Крылова.
- •39. Вопрос о происхождении русского литературного языка. Современное состояние данной проблемы. Периодизация истории русского литературного языка.
- •II. Русск. Литературн. Язык нового типа (середина 17 – начало 19 в.)
- •III. Срля («от Пушкина до наших дней»)
- •40. Проблема синтеза национально-языковой культуры в языке а.С. Пушкина. Просторечие и «простонародный» язык в языке Пушкина.
- •41. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв.
- •42. Литературно-языковая деятельность а.Н. Радищева.
- •43. Язык «Слова о полку Игореве».
- •44. Понятие языковой нормы. Норма как исторически изменчивая категория. Специфика языковой нормы.
- •Признаки языковой нормы и некоторые аспекты ее изучения
- •Языковая норма как социально-историческая категория
- •Норма литературного языка. Общая характеристика
- •Норма литературного языка как историческая категория
- •45. А.С. Пушкин и его значение в истории русского литературного языка. Своеобразие пушкинской позиции в сфере синтаксиса.
- •46. Традиции русской и советской лексикографии. Толковые словари.
- •47. Второе южнославянское влияние: «плетение словес», риторическая техника Епифания Премудрого.
- •48. Язык лермонтовской прозы. Значение м.Ю. Лермонтова в истории русского литературного языка.
Признаки языковой нормы и некоторые аспекты ее изучения
Как следует из принятого определения, норма является одновременно и собственно языковой и социально-исторической категорией. Объективная сторона нормы воплощена в функционировании языка, тогда как ее «субъективная» сторона связана с принятием и осознанием нормы коллективом, говорящим на данном языке [67; 90].
Изучение нормы имеет различные аспекты, большинство из которых намечено весьма бегло. Не имея возможности остановиться на всех этих аспектах, укажем на некоторые существенные признаки языковой нормы, имеющие принципиальное значение и для характеристики норм литературного языка.
К числу наиболее общих признаков языковой нормы можно отнести относительную устойчивость и избирательност ь, а также обязательность и «правильност ь» нормативных реализаций.
Эти признаки — уже сами по себе достаточно разнородные — обнаруживают различное отношение к внутренней организации языка и «внешним» факторам, обусловливающим его функционирование. Если устойчивость относится преимущественно (хотя и не исключительно) к свойству самих языковых реализаций, то их обязательность и правильность лишь в самой общей форме предопределяется языковой структурой, а ведущим моментом служит здесь более или менее сознательная оценка тех или иных<559> реализаций обществом. Что касается избирательности нормы, проявляющейся и по отношению к структурным потенциям языка и по отношению к их разнообразным реализациям в узусе, то и она определенным образом связана с влиянием общества на язык, ибо, по замечанию М. М. Гухман, в «факте отбора выступает историческая и социальная обусловленность общенародной нормы» [27, ч. 1, 13]. Таким образом, большинство признаков языковой нормы имеет двойную детерминированность, т. е. определяется как языковыми, так и внеязыковыми (по преимуществу социально-историческими) факторами.
Норма как собственно языковой феномен
Рассматривая норму как некоторую совокупность реализаций, следует отметить, что ее изучение должно тем самым основываться на установлении соотношения структуры языка с ее нормативными реализациями, принятыми в определенный исторический момент и для определенного языкового коллектива. Структура языка полностью предопределяет реализацию лишь тогда, когда отсутствует возможность выбора между знаками. В этом случае к норме относится определение материальной формы знака, в чем проявляется наиболее существенная, реализующая сторона норм ы. При наличии выбора между знаками не только конкретная форма их реализации, но и выбор одного, а не другого знака относится к нормативному плану языка, в чем проявляется вторая — селективная сторона нормы (ср. также [3; 22; 39; 64]).
Другим существенным аспектом изучения нормы является характеристика самих нормативных реализаций, которые, в свою очередь, можно рассматривать в двух планах. Во-первых, с точки зрения степени их устойчивости; при этом рассматриваются как константные, так и вариантные реализации, входящие в норму, и определяется допустимый для изучаемого языка на определенных участках реализации его структуры диапазон варьирования (см. далее, стр. 569, 584). Во-вторых, можно рассматривать эти реализации с точки зрения их относительной продуктивности и их отбора и распределения по разным сферам использования языка.
В настоящий момент важность изучения категории вариантности для определения характера норм является широко признанной (см., например: [4; 30; 35; 36; 41; 65; 95] и т. д.), хотя исследование инвариантности на материале различных языков, в сущности, еще только начинается.
Э. Косериу, уточняя предложенное им понятие нормы и приписывая ей наряду с реализующей и регулирующую функцию по отношению к различным вариантным и изофункциональным средствам, выделяет два основных типа вариантов, между которыми норма поддерживает известное равновесие: с одной стороны —<560> это «внутреннее равновесие между комбинаторными и дистрибутивными вариантами и между различными системными изофункциональными средствами, а с другой — внешнее (социальное и территориальное) равновесие между различными реализациями, допускаемыми системой...» [39, 174].
Высказанная Э. Косериу мысль о специфической нагрузке явлений нормы была поддержана и другими лингвистами (см., например, [45, 207; 46, 32—33]). Согласно этой мысли даже разного рода вариантные элементы, входящие в норму, могут считаться тождественными далеко не во всех отношениях. Весьма часто они обладают дифференциальными признаками вторичного порядка — стилистическими, территориальными, социальными. Эти признаки также образуют своеобразные ряды «противопоставлений», хотя и иного рода и менее регулярные, чем те, из которых складывается фундаментальная структура языка [17] .
Для каждого языка норма является достаточно сложным явлением, позволяющим выделить в ее пределах различные типы норм. Наиболее общими для различных языковых идиомов следует, видимо, считать типы норм, соотнесенные с разными уровнями языковой системы. При этом основой характеристики норм во всех случаях должна быть оценка соотношения структурной организации каждого из уровней языка и характера ее реализации. В этой связи также заслуживает внимания идея Э. Косериу, отметившего, что соотношение «системного» (т. е. несущего функциональные разграничения, структурного) и «нормативного» планов весьма различно для разных ярусов языка. С точки зрения Косериу, «в фонетическом преобладает система, в смысловом — и особенно грамматическом — норма» [39, 238].
В фонетике к нормативному плану можно отнести, согласно точке зрения, представленной еще у Н. С. Трубецкого [73] и позднее развитой Ж. Фурке [89], следующие моменты: а) характер реализации фонем, связанный с определением релевантных акустических признаков; б) определение границ, в которых тот или иной признак является релевантным или нейтрализуется (ср.: Rades — Rates , но: Rat — Rad [ rat ]); в) характер реализации тех или иных противопоставлений в зависимости от их позиции в слове и их окружения (ср., например: Dach — Tasse , но: leiden — leiten с точки зрения интенсивности придыхания смычных в начале и середине слова); г) отграничение нормативных вариантов от случайных колебаний и т. д.
Применительно к словообразованию понятие нормы рассматривалось вслед за Э. Косериу Н. Д. Арутюновой [3]. Разграничение «системного» и нормативного планов проводится ею по следующему принципу: общее значение словообразовательной модели<561> (например, значение исполнителя действия, орудия действия и т. п.) относится к системной функции словообразовательной модели, а все конкретные лексические значения, которыми обладают производные, образованные по этой модели, принадлежат к плану нормы. На нормативном уровне происходит сужение, конкретизация семантики словообразовательной модели, в чем также проявляется несовпадение структурного и нормативного планов (ср. выше стр. 556).
Любопытные, хотя и спорные соображения о принципах разграничения плана нормы и структуры в лексике — по отношению к значению, — высказал Ю. С. Степанов. К структуре он относит значение слова как совокупность определенных дифференциальных признаков, а к норме — значение как указание на денотат [69,71—72] [18] .Следует сравнить в этой связи замечание А. А. Леонтьева и Л. А. Новикова, которые считают, что «лексическая (семантическая) норма в широком смысле этого слова и есть реализация дифференциального потенциала соответствующей структуры» [47, 108].
Согласно общему определению нормы и выделенным выше ее признакам, при рассмотрении норм на разных уровнях языка должно учитываться кроме того соотношение константных и вариантных реализаций, а также степень и характер дифференциаций, существующих для вариантных реализаций у каждого из аспектов языка. Обстоятельное рассмотрение данного комплекса вопросов пока затруднительно в связи с тем, что конкретный языковой материал изучен в намеченных направлениях еще очень мало. Обычно отмечается в общей форме специфика лексической нормы по сравнению хотя бы с орфографическими и морфологическими нормами. Эта специфика связана с тем, что инвентарь лексем весьма широк, а их вариантность остается при всех условиях довольно значительной. При этом преобладают варианты и синонимы, дифференцированные в функционально-стилистическом, социальном, территориальном или хронологическом планах. Таким образом, типы дифференциаций в лексической норме весьма разнообразны, а сама лексическая норма должна рассматриваться в этой связи как некая сложная совокупность разнообразных лексических слоев. Для сравнения заметим, что, например, для орфографии, где инвентарь графем, напротив, весьма ограничен, допустимая вариантность графем и орфограмм сравнительно незначительна [19] , а дифференциация имеющихся вариантов — слабая.<562>