Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

сами изредка, но посещали европейские консульства. Другие же вели себя по отношению к ним высокомерно.

Что же касается турок, то суть их политики состояла в «умалении престижа шарифов» среди населения вилайета, в сужении их автономных прав и сферы административной деятельности. Ярким представителем таких действий турок, указывается в цитируемом нами донесении консульства, «являлся правивший Хиджазом Осман-паша».

Во времена деятельности в Хиджазе Ахмеда Ратиба-паши, «проявлявшего выдающиеся даже для нравов дореформенной турецкой администрации бесстыдство, алчность и забвение порученных ему интересов государства, престиж турецкой власти … пошел на убыль». За два месяца до провозглашения в Турции конституции шариф мог даже позволить себе выдвигать Константинополю условия, и … добиваться полного удовлетворения своих требований», грозя туркам — в противном случае — восстанием населения и неповиновением султану.

Получив власть в свои руки, младотурки приступили к изменению такого положения дел. Вели себя, вместе с тем, «крайне осторожно и осмотрительно». Арестовав хиджазского валия Ахмеда Ратиба-пашу, «они не проявили вначале никаких враждебных намерений по отношению к шарифу». Но, выиграв время и «стянув войска», стали, мало-помалу, с прибытием в Хиджаз нового валия, «действовать более решительно». Благодаря этому, подчеркивается в депеше консульства, «им удалось избежать серьезных волнений среди арабов», которых мог бы поднять против них шариф ‘Али-па- ша, если бы уловил хоть какой-то признак намерений турок относительно его смены. Войск, достаточных для подавления мятежа у турок в Хиджазе в то время не было.

Первым делом новый генерал-губернатор «пошатнул опоры шарифа» — потребовал от его доверенных лиц «возврата наворованного» и лишил их приобретенных у шарифа привилегий. «От страха перед ответственностью за все им содеянное», за все допущенные им злоупотребления шариф ‘Али держался от нового валия Казима-па- ши подальше. «Под предлогом болезни» оставался все время, до самой его смены на посту шарифа Мекки, в Та’ифе.

«Помимо уменьшения жалования шарифу и сведения до минимума сборов в его пользу с верблюдов, вовлеченных в перевозку паломников, младотурки всеми своими действиями и поступками старались показать, что прежнего значения шарифу Мекки они не придают». Так, если новый генерал-губернатор прибыл в Джидду на специальном судне, то новый шариф (Хусейн) — «на простом палом-

ническом пароходике». «Никакой официальной встречи со стороны турецких чиновников ему оказано не было». Те же «немногие из них, кто ожидал его высадки на дебаркадер [плавучую пристань] были в штатском», без мундиров. Военные музыканты, игравшие там по случаю прибытия шарифа, вслед за его кортежем не проследовали.

Во всех своих выступлениях перед местным населением и шейхами бедуинских племен, новый шариф неизменно подчеркивал «свою преданность турецкому правительству, всячески восхвалял новый режим в Константинополе и требовал от арабов беспрекословного подчинения турецким властям». Шейхи кочевых племен, обращавшиеся к шарифу как к своему государю и владыке, «выслушивали всего его заявления о покорности туркам с явным смущением».

С учетом неспокойной ситуации, складывавшейся в Хиджазе, русские дипломаты регулярно информировали МИД России о располагавшейся там «военной силе турок».

Из донесения С. Тухолки (01.09.1901), например, следует, что в 1901 г. в Хиджазе «насчитывалось приблизительно от 5 тысяч до 6 тысяч турецких солдат», в том числе «2 батальона (табора), числом до 600 человек», — в Джидде. «Крепостца в этом приморском городке» имела «6 орудий новых образцов, из которых четыре — крепостных, и два — полевых». В Мекке и в Та’ифе, да еще в нескольких «мелких фортах» было расквартировано «12 батальонов пехоты (3 000–3 500 чел.)». Кроме этого, в Мекке и Та’ифе располагались «до 400 кавалеристов и порядка 22 пушек». В Медине стояло «4 батальона (приблизительно 1 000 человек)».

В прямом подчинении у Мекканского шарифа находился «иррегулярный отряд бедуинов на верблюдах (биша), численностью примерно в 600 человек», и личная стража — «до 80 человек» (231).

Положение военнослужащих было крайне тяжелым. «Солдат, оканчивавших службу, на родину не возвращали». Продовольствия

ибоеприпасов не хватало. Происходили задержки с выплатой жалований. «Человек 250 из состава гарнизона в Джидде, числом до 800 душ, — докладывал С. Тухолка (08.10.1901), — вот уж два года как отслужили свой срок. Жалования не получали уже с год». 30 сентября человек 40 этих солдат, «с ружьями в руках, вышли из казарм

изаняли мечеть на базаре, заявив, что не уйдут оттуда, доколе им не заплатят жалование и не отправят на родину. …В то же самое время в Мекке до 500 человек тамошнего гарнизона овладели одним из двух отделений Большой мечети … и предъявили те же требования». Такие бунты здесь — не в первой.

По словам каймакама Джидды, говорится в донесении С. Тухолки (08.10.1901), всех солдат, отслуживших свой срок, в Хиджазе насчитывается до 1800 человек, и для их отправки требуется до 20 000 турецких лир. Откуда взять деньги — неизвестно. …И чем все это закончится, он не знает» (232).

Положительно отзывались русские дипломаты о генерал-губер- наторе Хиджаза Османе-паше. Секретарь консульства А. Дмитриев, к примеру, характеризовал его, как «опытного администратора, как человека честного и энергичного, единственного из турок, о ком с уважением вспоминали арабы» (233).

Донесения русских дипломатов свидетельствую, что англичане пристально наблюдали за деятельностью Российской империи в зоне Персидского залива, и на действия русского правительства в этом районе мира реагировали незамедлительно.

«…Где-то в конце января 1900 г., — сообщал фон Циммерман (07.03.1900), — в Джидду прибыл коммерческий советник английского посольства в Константинополе г-н Викли — для изучения условий здешней английской торговли; намерен посетить и некоторые другие порты Аравии». Находясь в Джидде, г-н Викли встречался с приезжавшим сюда хиджазским генерал-губернатором Ахмедом Ратибом-па- шой, и «будто бы обсуждал с ним проект постройки железной дороги из Суэца в Кувейт». Надо сказать, замечает консул, что «Кувейт — самый оживленный порт северо-восточной части Аравийского берега. Торговые сношения Кувейта с внешним миром ширятся и растут с каждым днем. …На этот порт и раньше указывали инженеры, как на лучшую конечную точку железной дороги, имеющей целью соединить Средиземное море с Персидским заливом, выходящим в Индийский океан. По словам здешнего английского консула, г-на Дэви, «проект сей г-н Викли хотел бы обсудить — при посредничестве хиджазского генерал-губернатора — и с шарифом Мекки, и с эмиром Неджда».

Обращает на себя внимание, отмечал фон Циммерман, что известие о проекте сооружения железной дороги между Суэцом и Кувейтом совпало по времени с сообщением в английской прессе о проекте постройки русским правительством железнодорожной линии из Джульфы в Бендер-Аббас» (234).

Интересный материал содержится в донесениях русских дипломатов и о торговле края.

Рассказывая о торговле и торговцах Джидды, М. Э Никольский писал, что «вся оптовая торговля» в городе находилась «в руках англичан и … индусов, владевших в Джидде большой земельной

Джидды, время от времени, заходили сюда хоть на несколько часов» (238).

«С учетом … посещения Джидды иностранными военными судами, — говорится в письме временного управляющего Морским министерством графу Владимиру Николаевичу Ламздорфу (13.08.1901), — Его Величеству Великому князю генерал-адми- ралу угодно было приказать посылать, по временам, военные суда наши — по пути в Тихий океан и обратно — на короткий срок в Джидду. …В текущем году командиру транспорта “Енисей” предложено на пути из Порт-Саида зайти в Джидду … для демонстрации нашего флага …» (239).

Распоряжение насчет «демонстрации русского флага» в Джидде отдано и командиру крейсера 2-го ранга «Новик», сообщал в другом письме (02.10.1902) графу В. Н. Ламздорфу временного управляющий Морским министерством. «Крейсеру “Новик”, — писал он, — поручено — на пути из Суэца в Джибути — посетить порт Джидда» (240).

24 декабря, докладывал (03.01.1903) В. фон Циммерман, крейсер 2-го ранга «Новик» прибыл на рейд Джидды. 25 декабря, утром, «крейсер салютовал берегу, а затем, 11 выстрелами, — местному морскому начальнику. На первый салют было отвечено с берега, а на второй — с турецкого стационера». На следующий день командир крейсера капитан 2-го ранга Николай Оттович фон Эссен нанес протокольный визит «местным властям в лице здешнего каймакама Али Юмни-бея (окружного начальника Джидды и поверенного гене- рал-губернатора), который в тот же день посетил крейсер, в парадной форме, с ответным визитом».

Русский крейсер, отмечал В. фон Циммерман, «его вооружение и электрические боевые прожектора, освещавшие Джидду по ночам, произвели сильное впечатление на местное население. Равным образом командир и офицеры “Новика” оставили по себе самые приятные воспоминания у местных властей» (241). Крейсер покинул Джидду 28 декабря 1902 г.

Легкий миноносный крейсер 2-го ранга «Новик», «скоростью хода 25 узлов», был первым в мире многоцелевым крейсером, способным осуществлять постановку минных заграждений в открытом море. Его вооружение состояло из шести 120-миллиметровых, шести 47-миллиметровых и двух 37-миллиметровых орудий. Крейсер имел бронированную палубу и рубку, с толщиной брони 30 и 51 миллиметр соответственно. Экипаж насчитывал 12 офицеров и 316 матросов и кондукторов.

Представляется обоснованным кратко изложить в нашем обзоре и содержавшиеся в депешах сотрудников российского консульства в Джидде сведения, посвященные первым актам младотурок в Хиджазе.

Когда новости о событиях, происшедших в Константинополе, поступили в Мекку и Та’иф, говорится в донесении управляющего консульством коллежского секретаря Д. Беляева (15.08.1908), «где расквартированы главные военные силы турок в Хиджазе, началось образование младотурецких офицерских комитетов, … не замедливших приступить к активной деятельности».

8 августа, информировал Д. Беляев, «была получена почта из Константинополя и телеграмма от мекканского комитета с приказом арестовать валия». Вечером того же дня «15 солдат с несколькими офицерами во главе окружили дом, где жил валий. Обезоружили кавасов и арестовали его самого. Опечатали все находившиеся в доме документы, текущую переписку и драгоценности».

Официально управление Джиддой находится в руках каймакама, извещал посла в Константинополе Д. Беляев, но «одновременно с ним существует и комитет, сформированный из военных и жителей города, под председательством одного местного купца». Комитет «уже отменил незаконный дополнительный сбор с верблюдов», перевозящих паломников из Джидды в Мекку. «Сбор этот, доходивший во время хаджжа до 5–6 меджидов [меджидие], поступал в пользу шарифа и валия. По правилам же, должны взыскиваться лишь 6 пиастров с верблюда, дабы содержать на эти деньги специальную стражу по охране пути. Теперь взимаются только эти законные 6 пиастров». Командир мекканского гарнизона, бригадный генерал, «без колебаний встал на сторону младотурецкого комитета» (242).

«После ареста бывшего хиджазского валия Ахмеда Ратиба-па- ши, — докладывал Д. Беляев (23.09.1908), — в течение почти целого месяца … функции турецкой власти выполняли шариф, временно заменивший валия в делах гражданского управления Мекканским санджаком, и младотурецкие комитеты».

Справедливости ради следует сказать, что «в городе сохраняется образцовый порядок». И это, несмотря на то, что в течение нескольких дней караванное сообщение с Меккой, вследствие «волнений бедуинов», было прервано, и «в Джидде скопилось около 7–8 тысяч яванских паломников»

Бедуины в наступившие лихие времена обнаглели донельзя. «Стали даже уводить по ночам груженые самбуки [парусники] из пор-

та. Угнали из одного каравана, прямо из-под ворот Джидды, сто верблюдов». Население города «организовало милицию; жители спешно обзавелись оружием; учреждены ночные дозоры». Впервые за много лет «ни одна самбука после заката солнца в море не выходила».

Обстановка накалилась настолько, что «каймакам Джидды официально обратился к консулам с пожеланием, повременить с возбуждением дел об освобождении беглых рабов, дабы не раздражать их собственников, бедуинов».

13 сентября, на пароходе «Ангора», в Джидду прибыл новый гене- рал-губернатор и командующий войсками Казим-паша. Встречали его торжественно; город иллюминировали, дома разукрасили флагами. Впечатление новый генерал-губернатор «производит самое лучшее. Человек он — бодрый, энергичный и решительный; сторонник младотурецкого движения». Лет 16, как говорят, тайно состоял членом одного из комитетов. «Во время последней войны находился в числе тех, кто сражался у Плевны. Будучи взятым в плен, провел около года в Серпухове. В разговоре со мной сам вспоминал об этом. …Тепло говорил о России и памятном ему до сих пор русском гостеприимстве. … Держится просто». Тирадами ничего не значащих любезностей не рассыпается. С делами Хиджаза знаком, так как до назначения валием отвечал за постройку Хиджазской железной дороги. Хорошо изучил систему управления краем его предшественником. В курсе злоупотреблений шарифа. Лестно о новом генерал-губернаторе отзываются и французский консул Бертран, и английский консул Монахен (243).

С первого же дня Казим-паша энергично принялся за дело. По его словам, после Ратиба-паши в том, что касается деятельности администрации и управления краем, «не осталась ничего хоть в сколь- ко-нибудь сносном состоянии. Нет нужного числа ни чиновников, ни офицеров, ни солдат». У тех же солдат, которые несут службу в Хиджазе, «нет ни одежды, ни амуниции, ни запасов провианта, ни даже сносной питьевой воды».

Сразу же и решительно Казим-паша высказался за улучшение санитарного состояния Джидды, за немедленное открытие в городе больницы. Пожертвовав на ее обустройство 15 фунтов, побудил тем самым «местное купечество и агентов пароходных компаний» собрать на это благородное дело достаточно солидную сумму денег.

Пароход «Ангора», информировал Д. Беляев, на котором прибыл в Джидду Казим-паша, через два дня ушел обратно в Константинополь, «увозя с собой выслуживших срок солдат, а также бывшего валия Ахмеда Ратиба-пашу. Все время до приезда Казима-паши он

содержался под строгим арестом. Отправлен был на пароходе в сопровождении 10 конвойных, 1 офицера и 1 доктора». Посадка его на пароход производилась «в глубокую полночь». По словам карантинного инспектора, присутствовавшего при этом, Ахмед Ратиб-паша по пути к судну «пугливо озирался на дула ружей сидевших рядом с ним в лодке конвойных, жаловался на судьбу и просил передать иностранным консулам его прощальный привет».

Пробыв в Джидде пять дней, «Казим-паша спешно выехал в Мекку». Повстречался в пути с перекрывшими дорогу бедуинами. Выслушал их жалобы, и сразу же принял кое-какие решения. Бедуины остались довольны, и сообщение Джидды с Меккой было восстановлено (243*).

Никаких «крутых мер против шарифа», сообщал Д. Беляев (04.11.1908),- Казим-паша сразу же по приезду в Мекку не принимал. Напротив, делал вид, что «относится с полным доверием к уверениям последнего об искреннем желании служить новому режиму» (младотуркам). Шариф, тем не менее, «под предлогом болезни, Та’ифа не покидал, и на приглашение валия приехать к нему в Мекку, сделать этого пока не решился». Более того, предпринял даже, как говорят, меры к тому, чтобы «в случае попытки его арестовать — бежать из Хиджаза»

иукрыться в неподвластной Турции части Аравийского полуострова.

Стеми силами, которыми располагает ныне Казим-паша, делится своими соображениями Д. Беляев, «с десятью тысячами солдат в Мекке, Та’ифе и Джидде», не имеющими к тому же достаточного количества оружия и боеприпасов, «открыто выступить против шарифа» он не рискнет (244).

Из донесения Д. Беляева от 04.05.1908 г. следует, что мушир (маршал) ‘Ариф-паша, «чрезвычайный султанов посланец, считавшийся в местных осведомленных кругах возможным преемником хиджазского валия Ахмеда Ратиба-паши, 25 апреля (1908 г.) скоропостижно скончался». Ахмед-паша, как стало известно консульству, чтобы «склонить его и Казима-пашу на свою сторону давал им взятку», по 3 500 лир каждому, но оба маршала «отказались от этих денег, и внесли их в мекканское казначейство». После этого ‘Ариф-па- ша, «испив поднесенный ему стакан воды, внезапно тяжело захворал

иумер». По словам брата жены покойного и доктора ‘Арифа-паши, мушир, дескать, выпил стакан «скверной застоявшейся воды из … колодца, после чего заболел тифозной горячкой и умер, прохворав 17 дней». Показание это Д. Беляев считал неправдивым; полагал, что лицам, дававшим его, люди Ратиба-паши «хорошо заплатили» (244*).

После многолетнего пребывания в Джидде В. В. фон Циммермана было решено перевести в Алеппо. В телеграмме товарищу министра иностранных дел от 11 декабря 1908 г. он писал: «За 32 года честной службы и 9 лет мученичества в Джидде, сопряженного с опасностью для жизни, меня назначают в новую, такую же трущобу, Алеппо, и даже простым консулом. Чем я заслужил такую тяжкую обиду …, за что меня губят?!» В конце обращения просит командировать его генеральным консулом в Бейрут (245).

Воктябре-ноябре 1908 г. Департамент личного состава и хозяйственных дел МИД России положительно отреагировал на инициативу дирекции «Добровольного флота» направить в Джидду, на время паломничества, своим агентом, отставного капитана 1-го ранга г-на Шидловского (246).

Вдонесении от 19.07.1908 г. в Первый департамент МИД коллежский секретарь Д. Беляев сообщал, что в предстоящий сезон хаджжа 1908–1909 г г. «наплыв в Джидду паломников из России может составить 20–25 тыс. человек». Участие в перевозке паломников намерены принять РОПиТ, “Добровольный флот” и “Северный флот”, суда которых занимались доставкой пилигримов и в хаджж истекшего сезона 1907–1908 г г. «С точки зрения интересов российской навигации, — отмечал Д. Беляев, — представляется в высшей степени желательным, чтобы вся перевозка паломников-мусульман из России совершалась исключительно на российских пароходах».

«Существенным недостатком» русских пароходных компаний он называл «неимение в Джидде» преданных интересам этих компаний агентов, «заинтересованных лишь выгодами своих обществ, а не каки- ми-либо побочными спекуляциями». Постановку агентуры РОПиТ «с главным агентом в портах Хиджаза, господином Рини, состоявшим в то же время директором “Хедивской морской компании”», Д. Беляев считал, мягко говоря, странной. Что касается “Добровольного флота”, «доверившего свою агентуру в минувшем году статскому советнику Циммерману», то Д. Беляев полагал, «абсолютно невозможным обременять консульство агентскими обязанностями», притом как раз тогда, когда график работы консульства — максимально плотный, то есть во время паломничества (такого же мнения придерживался, кстати, и посол Российской империи в Константинополе).

Было бы «крайне желательно, — писал Д. Беляев, — чтобы “Добровольный флот” и “Северное общество” присылали сюда на время хаджжа своих агентов, деятельных, опытных и добросовестных». Что касается “Северного общества”, то таким агентом мог бы

быть «ревизор Общества Александр Наццолини, посещавший Джидду и Ямбо [Йанбу] в прошлый хаджж с пароходом “Григорий Мерк”

иуспевший отлично познакомиться с местными условиями и постановкой дела». «Добровольный флот» мог бы подыскать агента на время хаджжа «среди служащих своего агентства в Константинополе».

Русские пароходы, занимающиеся перевозкой паломников, указывал Д. Беляев, «должны иметь на борту дипломированных врачей (из расчета по одному врачу на 1 тысячу паломников)»; притом «молодых и энергичных, с госпитальной и санитарной практикой», а также «надлежащее количество фельдшеров и санитаров».

Существенным аспектом деятельности пароходных компаний Д. Беляев считал «постановку билетного дела»; чтобы «обратные билеты имели отличительные признаки»; чтобы на них «проставлялась цена», дабы не допустить «взимания излишек в пользу продавцов билетов». Важно, подчеркивал Д. Беляев, чтобы «паломники запасались обратными билетами». Это избавило бы их от ситуации, когда, потратив все деньги или будучи ограбленными, они не в состоянии были бы вернуться домой и принуждены были бы нищенствовать (246*)

В«Отчете о хадже 1908–1909 г г.», подготовленном коллежским секретарем Д. Беляевым, управлявшим консульством в Джидде после отъезда В. фон Циммермана (до 2 февраля 1909 г.), содержатся следующие сведения. «В паломнический сезон 1908–1909 г г. перевозкой хаджей из портов Черного моря занимались исключительно русские пароходные общества — суда “Добровольного флота”, “Русского Общества Пароходства и Торговли”

и“Северного Общества”». Из Джидды в русские порты «не ушло ни одного иностранного парохода с паломниками-мусульманами из России». Движение их водным путем из России в Святые земли ислама в Аравии проходило через «три порта: основная масса — через Одессу; часть — через Севастополь, и очень малая часть — через Батум [Батуми]». Из Одессы было отправлено «около 7 тысяч человек, из Севастополя меньше 2 тысяч, и из Батума около тысячи. …Снабженными билетами в оба конца оказались всего около 2 тысяч человек (800 чел. — на пароходах “Добровольного флота”; свыше тысячи — на пароходах РОПиТ и более 200 — на пароходах “Северного Общества”). Состояние русских паломнических пароходов, замечает Д. Беляев, «равно как и приспособленность их для хаджей, — неизмеримо выше, чем на пароходах других наций, что вызывало справедливое восхищение иностранцев и турецких властей, посещавших эти пароходы. …Продовольствованы были паломники не просто недурно,