Выпуск 6

тазий, «путеводителем путешествующего японца» или пробой пера в новых жанрах?

Сравнивая путевые дневники с классическими дневни­ ками, исследователь О. Егоров замечает, что они являются «пограничным» жанром, «включающим наряду с элементами классического дневника свойства других литературных жан­ ров — путевого очерка, литературного портрета, хроники жиз­ ни и других»5. Путевой жанр предусматривает не только ко­ нец путешествия, но и его основные этапы: места остановок, набор достопримечательностей, нередко запланированные встречи с компетентными людьми. Планируемый маршрут в данном случае служил заменителем сюжета. Он придавал описанию законченную форму. К тому же важно авторство путевых заметок, по словам Анны Зализняк — «дневник пи­ сателя мало чем отличается от “записных книжек” (жанра специфично писательского), поэтому «любая запись в дневни­ ке — потенциальный “пред-текст” материал, из которого по­

том делается “текст” 6.

Ёсано Акико, поэтесса, писательница, лидер феминисти­ ческого Движения в Японии, оставила знаменитые сборники танка «Спутанные волосы» (Мидарэгами, 1901 г.), «Малень­ кий веер» (Саоги, 1904 г.), антивоенное стихотворение в сти­ ле синтайси «Не отдавай, любимый, жизнь свою!» (Кими си ни тамау кото накарэ, 1904 г.), книги «Весенняя распутица» (СюндэйсЮу 1912 г.), «Отлета к осени» (Нацу ёри аки э, 1914 г.). Дневники июня-сентября 1912 г. «Из Парижа» явились в её творчестве знаменательной вехой — после 1912 г. поэтесса с головой уходит в просветительскую и политическую деятель­ ность.

Изначально японские авторы сознают, что их путевые дневники будут предметом обозрения всей читающей пу­ блики, то есть о частном назначении этих дневников речи не идёт. В 1911 г., до отъезда Тэккана из Японии, супруги Ёса­ но договорились с газетой «Асахи симбун» о том, что каждый день в Европе будет ими описан и полученные заметки будут отосланы в Токио. Подобная корреспондентская работа б ы л и -

5 Егоров О. Г. Русский литературный дневник XIX века: История и теория жанра. М.: Флинта; Наука, 2003. С. 117.

6 Зализняк А. Дневник: к определению жанра // НЛО. 2010. Nq 106. http://magazines.russ.ru/nlo/2010/106/zal4-pr.html.

лась в сборник путевых заметок «Из Парижа». Начал дневник Тэккан, прибывший в Париж в конце 1911 г., а через полгода к нему присоединилась Акико, не вынесшая долгой разлуки в мужем. Японцы в 1912 г. могли читать впечатления путеше­ ствующей пары через несколько дней после того, как поэты отсылали заметки в редакцию.

Для Ёсано Акико путевые дневники становятся способом собрать свои впечатления об увиденном точно так же, как об этом рассуждает Ю. М. Лотман: «...и в целом ряде других слу­ чаев мы имеем передачу сообщения от “Я” к “Я”. Это все слу­ чаи, когда человек обращается к самому себе, в частности, те дневниковые записи, которые делаются не с целью запо­ минания определенных сведений, а имеют целью, например, уяснение внутреннего состояния пишущего, уяснение, кото­ рого без записи не происходит»7. Например, так описывает­ ся путь Акико в части дневников «До Парижа» (май — июнь 1912 г.8):

«Состав, вышедший в среду из Владивостока, состо­ ял из одного грузового вагона, вагона-ресторана и трех пассажирских вагонов. Вагон, куда села я, был самым последним, крайнее купе на двоих оказалось узким не более двух метров шириной. Попутчиков не было. Два стеклянных окна... На все это, освещенное желтоватым отсветом фонарей, смотрела я в неописуемом страхе и тоске.

Наконец не выдержала и обеими руками закрыла лицо»9.

Необходимо представить себе состояние поэтессы, оста­ вившей в Токио семерых детей, не вполне ясно представляв­

7Aomjvtawiö. Автокоммуникадия: “Я” и “Другой” как адресаты (Одвух мо­ делях коммуникации в системе культуры) // Лотман Ю. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2000. С. 159-165.

8Эта часть дневников не высылалась сразу же в Токио, поэтому не имеет датировки, в отличие от дневников Тэккана. Через Маньчжурию и Сибирь Акико проехала в период с 9 по 16 мая 1912 г.

9Ёсано Тэккан, Ёсано Акико. Пари ёри (Из Парижа) / / Ёсано Тэккан, Ёса­ но Акико. Тэккан Акико дзэнсю (Полное собрание сочинений Ёсано Тэккана и Акико). Токио: Бэнсэй сюппан, 2001-2011. Т. 20. С. 93. Далее цитаты из работ Ёсано Акико приводятся по этому изданию с указанием страниц.

шей трудности пути по неизвестной стране. Давящее про­ странство вагона (самый последний вагон, узкий) в чужом

городе, чужой стране, отстуствие попутчиков — всё это ото­ бражается на страницах «Из Парижа». Такие лирические от­ ступления в дневнике— яркое проявление обращения к самой себе. В дальнейшем в стихотворениях, вошедших в сборник «От лета к осени», проступает это чувство, излагаемое уже тра­ диционным метром:

Разрывавшаяся между детьми и любовью к мужу, поэтес­ са выбрала любовь. Ступив на борт корабля, она вновь стала думать о тяжести предстоящего пути. Имя же и дальнейшая судьба русской девушки, описанной в пятистишии, остались неизвестными. Но стихи, задуманные вне страниц дневника, вошли в сборник пятистиший.

Далее Акико своим собственным, «женским», взглядом оценивает калейдоскопически сменяющиеся картины Маньчжурии и Сибири за окном поезда:

«...B 2 часа пополудни прибыли в Харбин.

Японцы, встречавшие меня на платформе, оказались офицерами, нарочно приехавшими меня встретить. Господин Сайто сжимал в руке только что прибывшую телеграмму. В ней господин Хирано Банри11 интересо­ вался, понравились мне или нет сибирские пейзажи. Постояла на месте расстрела графа Ито, послушала рас­ сказы очевидцев-офицеров. Послала в Далянь ответную телеграмму: “Этот поезд ради меня жжет поминальную свечу”. До следующей границы будем ехать, видимо, не на каменном угле, а на древесине. На всех станциях на

10 Ёсано Акико. От лета к осени. С. 80.

11Хирано Банри — японский поэт, член группы «Мёдзё», друг и ученик супругов Ёсано. В то время находился в г. Далянь Дальний).

меня с опаской посматривали монгольские овчарки с жуткими мордами, брутальные казаки и измученные китайцы.

Вечером проезжали место, где посреди блестевшего золотом сухого тростника над прудом гнездилось бес­ счетное множество водоплавающих птиц. Иногда пока­ зывались березовые рощицы...»12

Поэтесса видит в окружающем то, что ей хочется видеть. Как характеризует творчество Ёсано Акико исследовательни­ ца Деннитца Габракова, «природа в её работах впитывает всё на своём пути»13.Внутреннее «я» автора дневников постепенно перестаёт отделять чужое, иное пространство от собственных переживаний. Например, в русских видах ей чудится родная Япония:

«Паровоз несся вдоль горной речки. Мы мчались куда-то на запад, по кругу, совсем как на подъезде кХаконэ. Выпал снег»14.

То же самое субъективное желание видеть приятное серд­ цу в фантастической для неё картине замёрзшего в начале мая озера Байкал:

«На четвертый день сказали, что вот-вот должно по­ казаться озеро Байкал, все приготовились насладиться прекрасным видом из окон. Однако только в два часа дня мы смогли увидеть вдалеке поверхность этого озе­ ра. Кромка берега была все еще покрыта ломким льдом. Синевшая вдалеке линия озерных вод говорила о том, что там, далеко, лед растаял. Кое-где белели нераста­ явшие глыбы льда, на другой стороне побережья были видны голубоватые горы. В узких межгорных участках бросались в глаза дома с островерхими крышами. Мили

12 Ёсано Акико. Из Парижа. С. 93.

13 Gabrakova D. “Subterranean Fires” and the “Weeds” of Asian Modernity in Lu Xun, Yosano Akiko, and Oba Minako / / The International Fiction Review. 2007. V. 34. No. 1 2. P. 129. http://journals.hil.unb.ca/index.php/IFR/issue/ view/448.

14 Ёсано Акико. Из Парижа. C. 94.

две-три тянулся пейзаж с застывшими волнами льда. Покрытое льдом озеро сверкало, словно зеркало, и, ви­ димо, вдалеке было много рыбы, так как было много и лодок, с которых люди рыбачили. Пока смотрела я на эту прибрежную картину, уже не вызывавшую интереса,

вспомнились виды Окицу на токайдоском тракте»15.

Между тем внимание Акико больше приковывают образы русских женщин, что отражается в дневнике. Сначала непри­ ятное впечатление от первого контакта с русской:

«После обеда в мое купе вошла попутчица. Простая, безобразная русская женщина в накинутом на плечи платке из грубой ткани...»16

Но, оказывается, русские женщины разные. Новая попут­ чица представительница высшего сословия и вызывает сим­ патию и характерные для Акико ассоциации:

«...Когда же проснулась, долго лежала в постели, пе­ ревела взгляд и в зеркале перед собой увидела спутницу с верхней полки. Оказалось, она не спит. На голове белая косынка, благородные черты лица, красавица, сжима­ ющая в руках белокурого младенца. Пронеслось в голо­ ве — явление богоматери»17.

Картины пути по Транссибирской железной дороге пред­ стают читателю в следующих пятистишиях сборника «От лета к осени» уже переработанными, в своем роде «нафантазиро­ ванными»:

15 Там же. Окицу — небольшая станция в префектуре Сидзуока, располо­ женная на старом тракте Токайдо, соединяющем Токио и Осака.

16 Там же.

17 Там же.

18 Ёсано Акико. От лета к осени. С. 80.

Мельком увиденные женские фигуры — босоногой де­ вушки, юной каторжанки среди других, обреченных на этап в Сибирь, — отчетливо запечатлелись в памяти япон­ ской поэтессы в мае 1912 г., когда Акико смотрела из окна поезда. Женская фигура на фоне русской деревни ассоции­ ровалась в стихах Акико с холодом, бедностью и одиноче­ ством. Возможно, цепкий женский взгляд выхватывал из окружающего пейзажа понятные и объяснимые собствен­ ному сердцу картины. Известно, что в начале 1910-х гг. се­ мья Ёсано жила в такой бедности, что временами доходила до отчаяния.

Память о России, её пейзажах и образах русских женщин будет всплывать и в других путевых дневниках, в частности в позднем дневнике «Путешествия по Маньчжурии и Мон­ голии» (Маммо юки, 1928 г.) и связанном с ним тематиче­ ски сборником танка «Песни Маньчжурии» (Манею но ута, 1928—1929 г.). Летом 1928 г. чета Ёсано была приглашена Южно-Маньчжурской железной дорогой осмотреть достопри­ мечательности и «восславить» прогресс японской предприни­ мательской активности в Северо-Восточном Китае20. К тому времени жизнь в Японии и России критически изменилась, а сама поэтесса всё продолжала искать ту самую утопическую Россию, которую она в принципе не увидела во время своего краткого вояжа в 1912 г. Русская нота оказывается особенно сильной в части «Пять дней в Харбине»:

«Такую грусть несли в себе эти огромные дома, не_ которые вообще пустовали. Мы осмотрели парк, ранее

19Там же, 20 Наиболее подробный анализ этих дневников дается в монографии и

переводе путевых заметок по Маньчжурии и Монголии, сделанном Дж. Фо­ гелем: Yosano Akiko. Travels in Manchuria and Mongolia: A Feminist Poet from Japan Encounters Prewar China / Transi. Joshua A. Fogel. New York: Columbia University Press, 2001.

управлявшийся русскими. Вокруг парка аллея из зелё­ ных, свежих вязов, обильно раскидывавших семена под каждым деревом. Я смогла сполна насладиться впечат­ лением от этих разбросанных под деревьями плодов, которые китайские поэты называли юсэн они мне

так нравились21. На скамьях в парке двумя-тремя груп_ пами сидели юноши и девушки, но всё выказывало за­ пустение и распад... Фурусава-сан объяснил, что, когда генерал Дмитрий Хорват имел административные и фи­ нансовые права управления железной дорогой, каждый вечер этот парк был наполнен офицерами и их жёнами, игралась живая музыка, по приказу генерала разлива­ лось шампанское•••»22

Чувствительная к изменениям в отношениях между людь­ ми, в этих дневниках поэтесса утаивает собственное отноше­ ние к происходящему. О этом говорит Дональд Ричи, обсуж­ дая особенности «Путешествий по Маньчжурии и Монголии»: «Деятелям японской культуры приходилось сдерживать себя, сочиняя в приглушённом стиле, наполненном безопасной ста­ ромодностью типа сочинений про ивы, склонённые над реч­ ной водой»23.

Миямото Юрико, лидер демократической литературы 1930-1950-хгг., прожила несколько лет в Москве (1927-1930), близко сошлась с некоторыми видными деятелями искусства того времени, в частности с Максимом Горьким. Она также известна путевыми дневниками, ставшими переломными в ее творчестве. В 1927 и 1930 гг. она два раза пересекла Советскую Россию на поезде — из Владивостока до Москвы и наоборот. Из России Юрико вернулась окрылённая идеями социализма, что ощутимо в её путевых заметках «Пересекая новую Сибирь» (Атарасики Сибэриа о ёкогири 1930 г.):

21 ÿuqiân — букв, «плоды вяза», ассоциировавшиеся с идеально кру­ глым предметом, похожим на монеты.

22 Ёсано Акико. Путешествие по Маньчжурии и Монголии. Указ. изд. Т. 26. С. 113.

23 Richie D. Japanese Literature Reviewed. New York: IGG Muse, 2003. P. 273.

«Те русские женщины, которых видела из окна поез­ да, были бойкими и крепкими, но, простите, среди них было много и бесформенных, просто свиноподобных. Чеховских, пушкинских женщин среди них не наблюда­ лось»25.

Итогом этого дневника являются критические слова пи­ сательницы: «Россия интересуется только заводами, совсем не занимается частной собственностью, вот и едет в третьем классе голодный пролетариат»26•

Характерной жанровой особенностью японских дневни­ ков, по мнению В. Н. Горегляда, были «всякого рода чередова­ ния: стихов и прозы, длинных и коротких фраз, сентенций и анекдотов, рассуждений и намеков, эмоциональных состоя­ ний, доброго и порочного и т. д. » 27. В дневниках Нового вре­ мени одним из средств выявления гармонии также остаётся игра автора с разными литературными формами: пятисти­ шиями танка либо с трёхстишиями хайку либо с рассуждениями о характере стиха танка — «карош, либо с детскими песнями и даже графическими экспериментами. Таким обра­ зом, «воспринимающий субъект подводился к “самостоятель­ ному открытию” посредством неожиданного, пресекающего одно направленное единообразие»28.

Подобными путевыми заметками об островах Хоккайдо и Сахалине известен Китахара Хакусю, поэт-символист, автор антологий танка «Цвета павлонии» (Кири но хана, 1913 г.), стихов в свободном стиле «Врата ереси» (Дзясю мои, 1911 г.), переводов цикла «Сказки матушки Гусыни» (Мазаа Гуусу) и цикла детских стихов «Стрекозиные глаза» (Томбо но мэдама, 1919 г.). Хакусю любил путешествововать в частно­ сти известен его «пропагандистский» полёт с острова Кюсю в Осаку на одном из первых самолётов по приглашению га­ зеты «Осака майнити симбун» в 1928 г. Он, как и супруги Ёсано, совершил поездку в Маньчжурию по приглашению

25 Хаяси Фумико. Сибэриа но таби (Путешествие по Сибири) / / Хаяси Фумико. Гэта дэ аруйта Пари (По Парижу в деревянных сандалиях. Собрание путевых дневников Хаяси Фумико). Токио: Иванами бунко, 2012. С. 76.

26 Там же. С. 75-76.

27 Горегляд В. Н. Указ. соч. С. 314.

28 Там же.

Южно-Маньчжурской железной дороги в 1929 г. Но за год до той китайской поездки поэт совершает вояж в совершенно экзотическое для японцев того времени место — на Карафуто (остров Сахалин), южная часть которого в то время перешла к Японии. По окончании поездки Хакусю опубликует в журнале «Дзёсэш («Женщина», конец 1925 г. — начало 1927 г.) путевой дневник «Фурэпп-Торипт 29• Анализ многих произведений по­ эта конца двадцатых годов показывает связь этого путевого дневника с другими работами автора.

В ав1усте 1928 г. поэт вместе с японской туристической группой отправляется из Иокогамы на Хоккайдо, из г. Вакка­ най на судне переплывает пролив Лаперуза, восхищаясь Татар­ ским проливом (яп. Даттан), прибывает в г. Маока (нынешний г. Холмск), Хонто (г. Невельск), Тоёхара (г. Южно-Сахалинск), Одомари (г. Корсаков), Сикука (г. Поронайск). Путешественни­ ки пересекают остров, знакомятся с живущими там русскими и айну. Кульминацией путешествия стало посещение острова Тюлений, который вызвал почти экстатический восторг поэта, любителя всего экстраординарного.

Путешествие на остров Тюлений описывается в стихотво­ рении «Охотское море в пасмурный день» (Кумориби но Охоцуку кай)уорганично вошедшее в путевой дневник таким об­ разом:

Бесцветное, прокопченное небо, Только светел диск солнца, Нет блеска, лишь призрак света,

Темень мелкой волны в море Охотском.

Теней нет, в вентиляционной трубе Бултыхаются паруса снасти, Оглядываюсь, всматриваюсь...

Поднимается приливная волна из тюленей.

29 Китахара Хакусю. Фурэпп-Торипп. Токио: Иванами бунко, 2007. В пояснениях к путевым заметкам даётся: «Фурэпп-Торипт игра слов: «фурэпт — красная смородина (red current), торипт — черная смородина (black current) — C. 399. Сам поэт помещает перед текстом дневника: «Ягода фурэпп_ красная, торипп— чёрная. Обе ягоды _ с вьющегося кустарника, произрастающего в тундре Карафуто. Их собирают и готовят вино, так на­ зываемое “вино Карафуто” (Там же. С. 8).