Том 4. Восток в Новое время. Кн.2.-1

и, в силу этого, адекватных этим понятиям образцов поведения и, соответственно, описывающих их терминов. Но само это истолкование должно было тем не менее отталкиваться от традиции национальной культуры, ради того чтобы в ней найти необходимые аналоги заимствовавшихся в западном мире ценностных установок.

Движение в этом направлении было, по сути дела, одинаково даже в столь цивилизационно различных социумах, как общества Китая и Османской империи. В обеих странах «образованный класс» начинал осмыслять идею «демократии» в терминах народ-хозяин или власть народа, воплощением которой должен был стать «парламент» — совет избранников этого народа. Местная интеллигенция трансформировала понятие «общество» в человеческое единство, предполагающее, что некая аморфная людская масса обладает независимой от ее правителей волей и суверенной способностью к совершению основывающихся на «велении сердца и разума» поступков. И однако же это единство отнюдь не обязательно должно было конструировать себя на основе полного совпадения присущих всем его элементам целеположенных устремлений. В воззрениях тех, кто заимствовал европейские идеи и европейские понятия, вновь возникавшее единство сохраняло тем не менее внутреннее разнообразие своих частей, становившихся в итоге, хотя пока еще в теории, партиями. В свою очередь, народ переставал быть совокупностью бунтовщиков и мятежников, требовавших восстановления попиравшейся властью справедливости, и постепенно становился общностью граждан, объединенных одной родиной. Для интеллигенции обеих стран смысл идеи гражданства состоял отныне в том, насколько прочными узами житель страны связан с нею. Однако степень этой прочности зависела от того, в какой мере сама страна перестает быть «уделом» правителя, трансформируясь в место хозяйствования ее обитателей. Наконец, «государство» — европейское Etat или State — обретало контуры состояния взаимоотношений между его гражданами и властью. Неудовлетворенность характером этих отношений давала право народу-хозяину совершать оправдываемую его суверенной волей (а вовсе не требовавшим постоянного контроля бунтарским началом) «революцию» — Revolution — переворот, — но ради восстановления всеобщего блага и справедливости.

Казалось бы, в культуру стран Востока окончательно входили понятия, несшие в себе современное содержание. Однако если обратиться к интерпретации

314

понятия «переворот», то станет очевидным, что это понятие возникало из традиции почти всех религиозно-политических систем традиционного общества, в которых неизменно присутствовала идея устранения неправедного или неспособного исполнять свои обязанности правителя. Равным образом движение по пути модернизации и реформирования социума и государства все так же обрамлялось отсылкой к традиции, ею становилось толкование «революции» как восстановление, реставрация (японское Мэйдзи) возможности продолжения пути к желанному общественному благоденствию, и вовсе не обязательно с помощью методов насилия и кровопролития. Стремление оформить процесс приближения к современности с помощью терминов, заимствовавшихся из Корана или текстов древних дальневосточных мыслителей, позволяло придать оттенок необходимой законности вызванному Западом процессу модернизации. Одновременно обращение к традиции актуализировало и радикализировало саму эту традицию, превращая ее в неисчерпаемый источник возможных методов легитимации практики западничества или почвенничества.

Положение об обоснованном суверенной волей народа перевороте в качестве способа коррекции ошибок на пути движения к всеобщему благоденствию и обусловило необходимость выдвижения «образованным классом» Востока социальной идеи в качестве второго элемента его воззрений. Это было естественно. Конструирование национального единства требовало активных действий, способствующих просвещению народа, понимавшихся как широкий комплекс мер, включающих и реформирование социальных условий бытия этого народа. В силу этого социальная идея, вновь выражавшаяся с помощью неологизмов, изобретавшихся или почерпнутых из традиционных текстов, представала как сотрудничество, содружество, солидарность всех составлявших восточное общество страт, слоев и общественных групп. Внутреннее содержание этой идеи лишь условно и приблизительно соотносилось с европейским понятием «социализм». Однако вплоть до времени Первой мировой войны и революционных изменений в России социальная идея на Востоке оставалась тем элементом взглядов местного «образованного класса», который не имел сколько-нибудь самостоятельного значения вне связи с идеей национального возрождения. Это относилось даже к тем политическим формированиям национальной интеллигенции Востока, которые уже в конце XIX — начале XX в. устанавливали тесные контакты с европейским социалистическим движением, отвергая вместе с тем казавшиеся им «крайними» воззрения тех его фракций, которые выступали в качестве последовательных сторонников всеобъемлющего социального переворота.

Социальная идея провозглашалась этими формированиями как способ созидания национальной государственности, решения задачи национального возрождения, немыслимого в ситуации разжигания противостояния между классами, но, напротив, возможного в условиях социальной солидарности и

содружества. Партии национального дела— армянские Гнчак и Дашнакцутюн, еврейский По-алей- Цион, переносивший свою деятельность в начале XX в. на территорию Палестины, наконец, «социалистически» ориентированные группы в египетской Национальной партии, Индийском национальном конгрессе и Гоминьдане — были тому не единственными, но, быть может, наиболее яркими примерами. Вместе с тем если в идеологических построениях этих политических формиро-

315

ваний и присутствовали элементы апелляции к этатизму (впрочем, они содержались в идеологии любой политической организации Востока того времени), то они также ни в коей мере не соотносились с идеей европейского социализма, а вытекали из особенностей политического развития афроазиатского региона той эпохи. Речь шла о противостоянии европейскому экономическому проникновению или его ограничении, что полностью отвечало линии государственного реформирования восточных стран. В свою очередь, в армянском или еврейско-палестинском случаях эти этатистские элементы были не чем иным, как призывом и практикой создания способного сплотить национальное сообщество государства.

Воззрения «образованного класса» содержали, кроме того, и третий — циви-лизационный — элемент. Он так же, как и социальная идея, был инструментом реализации главной задачи— национального возрождения. Однако провозглашение народа суверенным означало, что он обладает жизнеспособной и равноценной западной цивилизационной матрицей, на основе которой развивается его жизнедеятельность. Если на Западе такой матрицей было греко-римское прошлое Европы, то на Востоке, естественно, ею становилось наследие местной культуры, истолковывавшееся, подобно Европе, как источник великого гуманистического вдохновения. Для мира Ближнего и Среднего Востока это наследие ассоциировалось с цивилизацией ислама. Для мира Индии, Индокитая, Китая и Японии оно было связано с традиционными религиями и философскими системами — индуизмом, буддизмом, синтоизмом и конфуцианством. Это наследие было необходимо очистить от искажений прошлых веков, которые в эпоху европейской экспансии квалифицировались как время застоя и упадка. Наиболее яркие поборники религиозного реформаторства в огромной мере расширяли сферу деятельности восточного «образованного класса», становясь вместе с представителями его светского крыла активными участниками формирования нового политического процесса на территории своих стран. Обновленное религиозное вероучение должно было стать едва ли не наиболее фундаментальным выражением конструировавшегося интеллигенцией и основанного на великом наследии национального духа.

Втех странах Востока, где процесс национального возрождения осуществлялся в светских формах, первоначально имевших мало видимых точек соприкосновения с деятельностью религиозных реформаторов, он тем не менее имел тенденцию к внутренней трансформации в сторону осознания религии в качестве одной из матриц национальной жизни. Подтверждением тому может служить Сирия в ее исторических границах, где выдвижение светской национальной идеи, призванной объединить и религиозное мусульманское большинство, и христианские меньшинства, инициировалось выходцами из местных христианских общин. Однако эта национальная идея включала в себя признание исламского наследия в качестве основополагающей ценности жизни местного общества. Не менее существенным подтверждением тому, что религия становилась одной из основ национальной консолидации, были североафриканская и российская (вариант джадидизма) ситуации.

Вэтих двух случаях сама возможность арабской или (понимаемой в широком смысле) тюркоязычной национальной жизни становилась реальностью благодаря целенаправленному обращению к нацио-

316

нальной религии — исламу, рассматривавшемуся в качестве антитезы французскому и испанскому католицизму или русскому православию. В свою очередь, провозглашение основателями Поалей-Цион Палестины «исторической родиной» еврейского народа, в пределах которой должно быть воссоздано национальное сообщество и государство, было признанием недостаточности только светского обоснования их деятельности.

Утверждая себя в качестве созидателя нации, «образованный класс» Востока говорил о просвещении всего народа, теоретически определяя новые очертания социума как объединенного общими усилиями сообщества. Идеи, выдвигавшиеся им, можно было бы назвать «протоидеологией», необходимой для обоснования процесса модернизации восточных стран. В конечном счете появление прото-идеологии было повторением практики европейского возрожденчества, также как и принципиально важным обстоятельством, инициирующим развитие политического процесса. Но и совпадение общих контуров эволюции западного и неевропейского миров, и появление на Востоке идеи возрожденческой модернизации предполагали учет главного — международного контекста модернизации Востока, когда в центре исторического процесса уже находился Запад, а огромное пространство Азии и Африки оказывалось его периферией. В этих условиях «образованному классу» предстояло впервые найти путь претворения в жизнь уже созданной им протоидеологии.

Политически реализация идеи национального возрождения предполагала преодоление линий разлома в социуме Востока, облегчавших экспансию и установление гегемонии западных держав. Задача эта понималась как создание инструмента, способного объединить и консолидировать разнонаправленные конфессиональные и национальные устремления, идеалы и предпочтения, придав им единство поступков и помыслов. Иными словами, превратить еще теоретическую конструкцию национального единства в практическую реальность. С помощью этого инструмента стало бы возможным либо защитить самостоятельность национального государства и существовавшей в нем системы политических институтов, либо, сохраняя единство уже созданного метрополией территориального пространства, смягчить гегемонию внешней европейской силы и в дальнейшем придать этому пространству статус суверенного политического образования. Таким инструментом были создававшиеся «образованным классом» Востока во второй половине XIX — начале XX столетия общественные и политические организации.

Их формы были многочисленны и многообразны — от движений религиозной направленности до масонских лож, — но в любом случае они создавались для решения вопросов, связанных как с конструированием национального социума, так и с его модернизацией и реформированием. Реальная ситуация Востока ни в коей мере не предполагала разделения этих задач или по крайней мере придания той или иной из них какого-либо оттенка приоритетности. Отсюда и вытекала внутренняя гетерогенность создававшихся «образованным классом» Востока первых общественно-политических организаций. Однако не менее существенна и другая характеристика этих групп общественнополитического действия — с их помощью та или иная фракция интеллигенции стремилась обеспечить себе центральное место в будущем национальном сообществе.

317

Для стран Востока, многонациональных и поликонфессиональных, с разным уровнем хозяйственного и социально-политического развития их территорий, это означало, что процесс становления организаций «образованного класса» должен был пройти по крайней мере два этапа. Если первый предполагал появление значительного числа политических организаций, строившихся только по принципу религиозной, земляческой или клановой принадлежности, то на втором этапе предпринимались попытки их объединения и создания более или менее долговременных и общенациональных (но наследовавших у прошлого всю ту же религиозную и кланово-земляческую основу) партийконгломератов. Гоминьдан или филиппинская Национальная партия служат примерами таких объединений. В зависимости от обстоятельств становления государственности организационнополитические структуры, свойственные обоим этим этапам, могли сохраняться и до сегодняшнего дня. Наконец, способы создания партий-конгломератов могли нести в себе унаследованную от первого этапа тенденцию конфессионализма или землячества, заранее обрекавшую целые сегменты населения той или иной страны на положение маргиналов или нежелательных элементов в рамках провозглашаемого единым национального сообщества.

Индия была едва ли не наиболее ярким примером становления прежде всего религиозных и регионалистских организаций местного «образованного класса». Предпринимавшиеся лидерами Индийского национального конгресса уже в преддверии Первой мировой войны попытки достижения компромисса с руководителями Мусульманской лиги и создания на этой основе общенациональной партийной структуры, призванной сохранить единство территории Британской Индии, оказались в конечном счете безуспешными. Устремления обеих групп индийской элиты — индуистской и мусульманской, каждая из которых видела себя центральным звеном национального социума, — оказывались несовместимыми. Их разделяли методы и способы легитимации и конструирования этого социума. Однако и Индийский национальный конгресс, и Мусульманская лига становились для, соответственно, индуистских или мусульманских регионов Индии искомыми общенациональными партиями-конгломератами.

Османская империя также была примером безуспешных попыток решения вопроса об объединении национально-регионалистских клубов, обществ, ассоциаций, партий и движений. Как и в случае с Индией, точка зрения выразителей интересов национального большинства — «новых османов», или, впоследствии, партии «Единение и прогресс», видевших свою задачу в сохранении ведущего положения турок в рамках предлагавшегося ими наднационального «османского» социума, оказывалась несовместимой с устремлениями славяно-балканских, арабских и армянских националистов. В свою очередь, разнообразные варианты идеи децентрализации государства, призванные обеспечить господство политических организаций нетурецких групп населения там, где эти группы численно доминировали, не были приемлемы для турецких националистов, ибо в конечном счете эти варианты привели бы к неизбежному крушению единства государства. Но, как и в случае с Индией, не только турецкие группы политического действия, но и их аналоги в инонациональных средах Османской империи становились партиями-конгломератами, содействовавшими сплочению соответствующих групп населения страны.

318

Тем не менее появление организационно оформленных политических структур того или иного типа вовсе не было правилом для всего Востока. Их становление определялось уровнем развития той или иной страны или территории, зависевшим в конечном счете от степени воздействия европейской экспансии и вовлеченности местного населения в модернизационный процесс. В Японии эти структуры могли успешно заменяться государством. Более того, все те же структуры могли становиться реальностью многих стран Азии только в новейшую эпоху их развития (что лишь означало условность принятой исторической периодизации для многих стран Востока), обретая, в частности, ярко выраженный «социальный» характер и провозглашая себя организациями коммунистов.

Наконец, все тот же азиатский регион Востока мог демонстрировать и попытки превращения корпоративно-сословной страты духовенства в объединяющую общество партийную структуру. Иран, где шиитские богословы «благословляли» во время революционных событий 1905—1907гг. создание парламента и принятую им конституцию, превращаясь во многом в их ведущую силу, не может быть здесь проигнорирован. В свою очередь, эта сила жестко демонстрировала свое стремление вывести за пределы национального социума его экономически и политически наиболее активные, но иноконфессиональные и инонациональные группы населения.

Вместе с тем Иран интересен не только с этой точки зрения. Эта страна во многом демонстрировала существование общей для всего Востока тенденции. Суть этой тенденции состояла в том, что, вне зависимости от степени социально-экономического развития и уровня зрелости «образованного класса» той или иной страны, любые попытки предпринимаемой им политической модернизации должны были сопрягаться с традицией. Традиция должна была освящать политическую модернизацию. Модернизация могла обрести статус законного начинания только при поддержке носителей традиции. Иными словами, сама идея противопоставления и противостояния на Востоке групп прогрессистов-

модернизаторов и консерваторов-охранителей не кажется ни продуктивной, ни реалистичной.

Более того, светский характер любой политической структуры Востока или, шире, неевропейского мира оказывался формален (тем более в ситуации, когда эта структура считала необходимым сплотить конфессионально гетерогенный социум). Ради оправдания собственных действий она должна была обращаться к традиции. На ней зиждилось палестинофильство Поалей-Цион, что предопределяло для этой партии возможность быть участником коалиций, членами которых становились и апеллировавшие к ценностям иудаизма еврейские партии. Это обращение вытекало прежде всего из двойственности задачи, которую были призваны решать лидеры национальных движений. С одной стороны, своими действиями они должны были ускорять реформы, благодаря которым, как они предполагали, общества Востока могли достичь уровня развития Европы, но, с другой — те же их действия были призваны охранять устои этих обществ от «разлагающего» воздействия той же Европы. Порой наиболее яркие выходцы из рядов «образованного класса» Востока могли менять свои религиозные убеждения, становясь последователями привносимых Западом религиозных доктрин, или формировали свои убеждения в эмиграции, за пределами давшего им жизнь

319

национального сообщества. Тем не менее, действуя в сфере политики, они продолжали обращаться к наследию этого сообщества. Сунь Ятсен как лидер Гоминьдана был конфуцианцем в той же мере, что и М.К.Ганди индуистом в качестве главы Индийского национального конгресса.

Но и фигуры восточных традиционалистов были так же двойственны, как и личности «великих обновителей» Азии. В рядах гетерогенного «образованного класса» Востока второй половины XIX — начала XX в. не существовало двух четко очерченных лагерей, представленных соответствующими им двумя типами сознания. Если «великие обновители» были далеки от того, чтобы стремиться в ходе реформы национального социума сузить воздействие религиозной веры на своих сограждан, то и формально противостоявшие им сторонники придания вере статуса всеобъемлющего знаменателя общественной жизни использовали в процессе собственной политической деятельности иные элементы протоидеоло-гии первоначальной модернизации. Напротив, само стремление расширить сферу традиционной веры предполагало обращение к тем сторонам ее риторики и догматики, которые ранее пребывали в качестве маргинальных. Вера национализировалась, и это был шаг к тому, чтобы превратить ее в орудие доказательства самодостаточности и равновеликости цивилизации Запада и одновременно охраны основ национального бытия. Но, становясь национальной, все та же вера не могла более игнорировать свое социальное начало, она, напротив, содействовала его превращению в абсолютную и непререкаемую данность. Мир ислама в его шиитском и суннитском вариантах подтверждал это появлением своих, вроде бы, традиционалистов. Джемаль ад-Дин аль-Афгани, «отвечая материалистам», пропагандировал социальную идею сотрудничества, призывая к духовному возрождению мусульман. Но столь же ощутимо происходила и трансформация взглядов традиционалистов в ареалах распространения индуизма и буддизма, обычно рассматриваемых в качестве индифферентных к национальным и социально-политическим проблемам.

Первые политические организации Востока с их широким спектром участников были, вне сомнения, партиями-конгломератами. Любой список первых политических партий и движений стран и территорий Востока станет весомым доказательством их внутренней гетерогенности и, в силу этого, способности после обретения или сохранения независимости породить иные, организационно менее громоздкие структуры. В этом списке должны, конечно же, присутствовать египетская Национальная партия, турецкая «Единение и прогресс», Индийский национальный конгресс, «Союз возрождения Китая», основанный Сунь Ятсеном, или общемусульманский российский «Иттифак аль-муслимин». Генезис такого рода политических структур, да и практика их действия могут рассматриваться в качестве едва ли не основного политического показателя завершенности для той или иной страны предшествовавшей эпохи и окончательного вступления этой страны в мир современности, в эру всемирной новейшей истории.

Многие страны Востока даже в начале прошлого столетия оказывались далеки от того, чтобы там мог появиться относительно современный, представленный выходцами из среды национального большинства, социально и политически значимый «образованный класс». Так было не только в большинстве английских, французских и португальских владений в Африке, но и, например, в Иране. От-

320

сутствие или слабость этого «класса» становились причиной отсутствия и свойственных ему орудий политического действия. В свою очередь, способность государства — японский вариант эволюции после «Реставрации Мэйдзи» — адекватно ответить на европейский вызов ограничивала возможности превращения интеллигенции, вступавшей на этап просветительства, в относительно самостоятельную общественно-политическую силу, способную в дальнейшем создать местный аналог партииконгломерата.

Появление первых партийных структур в странах и на территориях Востока было лишь частью политической деятельности местного «образованного класса». Эта деятельность включала в себя и внесение в жизнь стран Востока элементов политико-правовой системы, которыми становились как первые конституционные акты, так и выраставшие на их основе институты парламентаризма. Инициируя в своих странах и на своих территориях современный политический процесс, «образованный класс» Востока уже на этапе своей просветительской деятельности выступал в качестве ведущего борца за введение в жизнь норм европейского конституционного права и создание органов законодательной власти, ограничивающих власть монархов или функции представлявших европейские метрополии чиновников. Это было естественно, ибо иные методы вхождения этого «класса» во власть, обеспечения его участия в управлении и принятия политического решения отсутствовали. Поскольку он видел себя центральным звеном национально ориентированного социума, постольку лишь от степени его присутствия в системе государственных структур зависела в конечном счете сама возможность возникновения этого социума. Выражая все многообразие его разновек-торных интересов, отталкиваясь от собственной идеи социального сотрудничества, интеллигенция Востока становилась не только провозвестницей построенного на правовых основах государства, но и стремилась принять активное участие в его формировании.

По сути дела, эти идеи становились основополагающими как для деятелей арабской Нахды, так и для турецких «младоосманов». Они находились в центре внимания аморфных групп иранской интеллигенции времени революционных событий начала XX в., младоафганских сторонников реформ или их японских единомышленников кануна «Реставрации Мэйдзи». Но в равной степени это относилось и к группировавшимся вокруг Кан Ювэя реформаторам в конце XIX столетия в Китае или группам индийских просветителей того же времени, настойчиво пытавшихся соединить традиционную индуистскую и мусульманскую риторику и лозунги расширения участия местного «образованного класса» в управлении страной.

Но эта позиция была все так же амбивалентна. Ее двойственность заключалась в том, что возможность проведения конституционно-правовых преобразований в той или иной стране Востока зависела от собственного государства или метрополии. Выступая же с этим требованием, местный «образованный класс» и его общественно-политические организации, экономически и политически зависевшие от традиционной элиты — правящего класса — той или иной страны и связанные с ней социально, становились, по крайней мере на первый взгляд, группой контрэлитарного действия. Поверхностное прочтение вновь возникавшей ситуации действительно создавало иллюзию противостояния двух «классов»

321

восточного социума — «правящего» и «образованного», едва ли не «классовой борьбы», в которую они оба оказывались втянутыми.

События как времени пробуждения Азии, так и предшествующие ему, казалось бы, служат тому объективным подтверждением. Пример жесткого противостояния китайских реформаторов и

императорской династии в 90-х годах XIX в., а также революционных событий 1911-1912 гг. в Китае, ознаменовавшихся падением Цинской династии, провозглашением республики и выдвижением сторонников Сунь Ятсена к вершинам государственной власти, едва ли не наиболее веское доказательство идеи этой «классовой борьбы». И эти примеры не единичны. Тенденции обращения к методам насильственного низвержения чужеземной гегемонии, связанные с именем Б.Г.Тилака, были реальным фактом эволюции Индийского Национального конгресса в начале XX столетия. Наконец, турецкая партия «Единение и прогресс», пережив этап правительственных антиреформаторских гонений и опираясь на действенную помощь армейского офицерского корпуса, смогла стать во главе страны, превратив монархию в своего «младшего» союзника.

Турецкий пример (впрочем, во многом это относится и к Китаю) доказывает, однако, хрупкость начинаний «образованного класса» Востока. Инициировавшаяся им «классовая борьба» рано или поздно ставила под вопрос существование единого пространства государства, вызывая к жизни региональные трения, межконфессиональные и межнациональные распри. В ходе своего движения к власти интеллигенция была вынуждена опираться на поддержку куда как более внутренне сплоченных и жестко структурированных социальных страт, превращавших созданные ею политические образования в орудие собственного действия, а их идейные воззрения — в орудие легитимации своего всевластия. Более того, деформировалась внутренняя логика конструирования этих воззрений. Составлявшие их элементы — национальная цель и обрамлявшие ее цивилизацион-ные и социальные детерминанты — расщеплялись, превращаясь в самостоятельные средства придания законности политическому действию. Наконец, внутри партий-конгломератов усиливались изначально заложенные в них центробежные тенденции, когда их сторонники, подхватывая элементы расщеплявшейся про-тоидеологии прошлого и создавая новые основы их будущего структурирования, выходили на авансцену политической жизни. Изменившаяся после Первой мировой войны конфигурация, определившая появление новых мировых «центров силы», лишь усиливала эти тенденции.

Политический процесс на Востоке менял свои очертания, становясь, как с точки зрения состава своих участников, инструментов действия, так и риторики их идейного обоснования, иным. Но менялся и международный контекст его эволюции. Мир, как и его теперь уже интегральный элемент — Восток, входил в этап своей новейшей истории.

Глава 2

МЛАДОТУРЕЦКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И МЛАДОТУРЕЦКИЙ РЕЖИМ

Революционный взрыв, ликвидировавший деспотический феодально-абсолютистский режим Зулюма и восстановивший в правах конституцию 1876 г., вошел в историю Турции под названием «младотурецкая революция». В первой половине 1908 г. Македония стала тем районом страны, где социальные и национальные противоречия, типичные для всей Османской империи, проявлялись с особой остротой. В 1902-1903 гг. в Македонии не раз происходили крестьянские восстания. Порта справлялась с ними с большим трудом, а великие державы под предлогом «умиротворения» делали очередной шаг к укреплению своих позиций и влияния в империи Османов. В июне 1908 г. в Ревеле состоялось свидание русского царя с английским королем, во время которого было достигнуто соглашение о вводе в Македонию иностранных войск в целях «поддержания порядка» в этом крае. Возникла не только реальная угроза иностранного вмешательства в события в Македонии, но и опасность отторжения этого района от Османской империи.

В такой обстановке руководители младотурецкого движения решили перейти к немедленной подготовке антиправительственного выступления армии, силой добиться восстановления конституции и воспрепятствовать иностранному вмешательству в дела империи. В феврале-марте 1908 г. парижский центр младотурок в циркулярных письмах, направляемых своим сторонникам в Турции, настоятельно рекомендовал расширить вербовку сторонников движения в армии, среди молодежи, создать из них тайные группы. Был разработан даже специальный устав, определявший правила деятельности внутри страны. Среди его положений была рекомендация об организации специальных боевых групп. Основным центром деятельности младотурок в этот период стал город Салоники. Действовавший здесь внутренний центр общества «Единение и прогресс» резко усилил пропаганду в армии. Она имела значительный успех среди солдат, младших и средних офицеров турецких войск, расквартированных в Македонии, среди гражданского населения. Младотурецкие агитаторы побуждали крестьян к неповиновению властям, старались привлечь на свою сторону солдат. В результате в частях, расположенных в Македонии, все чаще происходили выступления солдат и младших офицеров, требовавших либо задержанного жалованья, либо скорейшей демобилизации. В марте 1908 г. в Эдирне взбунтовались даже два полка столь верной султану иррегулярной конницы. К ним примкнуло несколько сотен солдат пехотных частей. Подавление бунта в данной ситуации было столь опасно, что Порта не решилась прибегнуть к силе. Было частично выплачено задержанное жалованье, издан приказ об увольнении из армии нижних чинов, отслуживших положенный срок.

323

Весной 1908 г. младотурки направили консулам держав меморандум, в котором содержался протест против вмешательства иностранных держав во внутренние дела Македонии. Сразу же после Ревельского свидания английского короля и русского царя младотурецкие комитеты направили иностранным консулам в различных городах Македонии резкие ноты протеста против принятых в Ревеле решений.

Султан в начале июня попытался сбить растущую волну революционных настроений. Он произвел кадровые перемены в руководстве частями в Македонии, приказал провести аресты среди офицеров войск салоникского гарнизона. Однако ответом было еще большее усиление антиправительственных настроений в армейских частях. К младотуркам в Македонии примкнуло немало чиновников местной администрации. По некоторым данным, к июлю 1908 г. младотурецкие организации в Македонии имели в своих рядах около 15 тыс. человек.

Вконце июня Ниязи-бей — офицер гарнизона в Ресне, руководитель одной из конспиративных групп младотурок — организовал повстанческий отряд. 3 июля отряд в 200 человек ушел из казарм в горы, захватив оружие и деньги из кассы гарнизона. К восставшим быстро присоединялись офицеры с отрядами солдат-повстанцев из других гарнизонов. Штаб-квартирой повстанцев стал один из отдаленных районов Монастырского вилайета — Охрид. Султан попытался двинуть против повстанцев верные ему части, но они не выполнили приказ, поддавшись пропаганде младотурок.

Одним из наиболее существенных факторов, определивших быстрый и почти бескровный ход дальнейших событий, было присоединение к восставшим офицерам и солдатам нетурецкого населения Македонии. Руководители македонских и албанских национальных организаций решительно поддержали восставших младотурок.

Все попытки султана и правительства ликвидировать очаги начавшегося восстания окончились неудачей. Армейские части стали одна за другой открыто присоединяться к повстанцам. Когда АбдулХамид II решил перебросить в Македонию войска из Анатолии, все части отказались выступить против восставших воинских соединений и повстанческих отрядов. Масштабы восстания росли день ото дня.

ВСалоникском вилайете появились силы повстанцев под водительством майора Энвер-бея. В середине июля к повстанцам присоединилось около 30 тыс. вооруженных албанцев, руководители которых поддержали конституционные лозунги младотурок. В Салониках деятельность султанских властей была практически парализована.

23 июля повстанческие отряды и присоединившиеся к ним воинские подразделения повсеместно начали брать в свои руки власть в административных центрах Македонии — Салониках, Монастыре, Ускюбе и других крупных городах. Монастыр был занят 22 июля двухтысячным отрядом Ниязи-бея. Монастырский комитет младотурок направил султану телеграмму с требованием немедленно восстановить конституцию и созвать палату депутатов; во многих городах Македонии взявшие власть в свои руки младотурецкие комитеты сами провозглашали восстановление конституции 1876 г. Султан и правительство вынуждены были принять требование восставших. 24 июля был опубликован султанский указ о восстановлении конституции 1876 г.

324

Вуказе содержалось обещание созыва палаты депутатов. Во многих городах страны в эти дни проходили массовые митинги в поддержку конституции. На митингах братались представители различных национальностей и вероисповеданий. Повсеместно из тюрем освобождали политзаключенных. Несколько дней шли грандиозные манифестации и митинги в столице.

Впервые же недели после революции на смену революционным лозунгам пришли призывы младотурок к порядку и спокойствию. Так, когда в Бурсе население после манифестации и освобождения политзаключенных начало расправляться с ненавистными проявлениями режима Зулюма (самосуд над начальником местной тайной полиции, разгром типографии газеты, постоянно восхвалявшей Абдул-Хамида II, и т.д.), в город немедленно прибыли из Салоник видные деятели младотурецкого комитета. Они добились прекращения подобной инициативы масс. В ряде районов Анатолии крестьяне, воспринявшие восстановление конституции как избавление от произвола чиновников и непосильных налогов, стали отказываться от уплаты налогов. Тогда местные комитеты младотурок пустили в ход жандармерию, принуждая налогоплательщиков к обычным выплатам. В июле-августе младотурки с помощью войск прекратили забастовки грузчиков угля в Стамбуле, железнодорожников Измита и Эскишехира, портовых рабочих Измира.

Хотя младотурки обладали реальной политической властью, комитет «Единение и прогресс» предпочел пока не брать официально управление страной в свои руки. Весь центральный и провинциальный аппарат управления был сохранен без серьезных изменений. Младотурки настояли на удалении из кабинета некоторых особенно скомпрометировавших себя администраторов абдул-хами- довского режима. Между тем самого султана, личность которого для эмигран-тов-младотурок еще недавно была олицетворением всех бед страны, победившие младотурки с готовностью стали

представлять некой жертвой интриг сановников и придворных. Но лидеры младотурок, опираясь на армию, не доверяли на деле султану. Они сохранили Салоники в качестве резиденции комитета «Единение и прогресс», ибо Стамбул — место дислокации войск, сохранивших в какой-то мере преданность султану и его правительству, — казался им ненадежным местом.

Вэтот период младотурки весьма энергично укрепляли организационную основу своего влияния на все дела страны. Во многих городах империи были созданы филиалы партии младотурок, сеть которых была весьма разветвленной. Стремясь поставить под свой контроль общественное мнение, младотурки быстро наладили издание своих печатных органов, использовали реальное влияние на политическую жизнь страны с тем, чтобы ликвидировать султанскую тайную полицию. Многие видные сановники, в особенности ненавистные народу представители дворцовой камарильи, были арестованы.

С 5 по 25 октября 1908 г. состоялся конгресс общества «Единение и прогресс», который принял решение о преобразовании общества в политическую партию. Конгресс принял программу партии в духе основных программных установок младотурок: ограничение прав султана и расширение полномочий парламента, ответственность министров перед парламентом, право депутатов на внесение законопроектов, снижение возрастного избирательного ценза до 21 года, изъятие дополнения к ст. 113 конституции о праве султана на высылку неугод-

325

ных ему лиц. Программа провозглашала свободу слова, печати и собраний. Она обошла аграрный вопрос, ограничившись обещанием замены ашара денежным налогом. К национальному вопросу программа подходила в духе доктрины ос-манизма.

Воктябре произошли внешнеполитические события, усложнившие положение младотурок. АвстроВенгрия аннексировала Боснию и Герцеговину. Днем позже последовало объявление Болгарией независимости. Руководители младотурок выступили против агрессии Австро-Венгрии, организовали бойкот австрийских товаров и начали готовить расквартированные в европейской Турции воинские части к возможной войне. Повсеместно в городах страны проходили митинги протеста против действий Австро-Венгрии и Германии. В газетах публиковались статьи, в которых эти державы расценивались как провоцирующие войну с целью вызвать в стране антиконституционное движение. В таких условиях реакционные силы начали нагнетать антимладотурецкие настроения, обвиняя комитет младотурок в том, что именно он создал ситуацию, удобную для проведения аннексии Боснии и Герцеговины и столь независимого поведения Болгарии.

Втаких условиях происходили выборы в палату депутатов, которая начала работу 15 ноября 1908 г. Младотурки были на этих выборах практически единственной организованной политической силой. Оппозиционная младотуркам политическая группировка— созданная рядом сторонников Сабахеддина партия «Ахрар» («Либералы») возникла лишь в середине 1909 г. В результате младотуркам удалось провести в палату всех выдвинутых ими кандидатов. Из 230 депутатских мест депутаты-младотурки заняли 150. Председателем палаты стал возвратившийся из эмиграции идеолог младотурок Ахмед Риза-бей.

Борьба между младотурками и реакционными силами нарастала постепенно в течение зимы 1908/09 г. Ареной политических столкновений много раз становилась палата депутатов. Когда, например, великий везир Кямиль-паша в нарушение конституционной процедуры произвел направленные против младотурок изменения в составе правительства, палата депутатов энергично выступила против великого везира. Палату поддержали офицеры кораблей военного флота, стоявших на якоре в водах Босфора.

Между тем социальная база и политическое влияние партии «Единение и прогресс» после революции отнюдь не расширились. Не ставя задачу проведения сколь-нибудь значительных социальных преобразований, выступая против социальных устремлений народных масс, младотурки постепенно растеряли свою популярность, приобретенную в дни июльского восстания. Еще быстрее утратили они поддержку нетурецких народов империи, показав на практике, что все национальные проблемы страны они намерены решить только на основе великодержавной доктрины османизма.

Все это облегчило желанное для ультраправой реакции выступление против младотурок. Нужен был только предлог. И он был скоро найден. В Стамбуле одетый в офицерскую форму неизвестный 6 апреля убил выстрелом из пистолета политического противника младотурок журналиста Хасана Фехми-бея — редактора органа партии «Ахрар» газеты «Сербест» («Свобода»). Похороны Фехми-бея 10 апреля 1909 г. превратились в стотысячную демонстрацию протеста стам-

326

бульцев против младотурок. Страсти накалились быстро, тем более что многие части гарнизона уже были готовы к выступлению против младотурок.

Мятеж начался в ночь с 12 на 13 апреля 1909г. Его подняли солдаты стамбульского гарнизона. Среди мятежников сразу же появилось много улемов с зелеными знаменами ислама, а также офицеры, уволенные из армии младотурками. Число мятежников быстро достигло 30 тысяч. Началась расправа с

офицерами, считавшимися приверженцами младотурок. Телеграфная связь столицы с другими городами империи была прервана мятежниками. Восставшие двинулись к парламенту, ввязавшись по дороге в перестрелку с воинскими подразделениями, оставшимися верными младотуркам. Была объявлена охота на лидеров младотурок, но они успели бежать в Салоники. Вскоре на стороне мятежников оказались почти все сухопутные и кавалерийские части гарнизона столицы. Моряки тоже поддержали бунтовщиков. Мятежники разгромили стамбульский центр партии «Единение и прогресс»

иредакции ее газет. Их войска заняли все правительственные здания. Утром 13 апреля пятитысячная толпа взбунтовавшихся солдат устроила митинг у здания парламента, требуя неуклонно соблюдать шариат, уволить в отставку великого везира и военного министра, выслать из страны председателя палаты депутатов Ахмеда Риза-бея и ряд других видных младотурок. Султан незамедлительно принял приятные ему требования мятежников и тут же объявил об амнистии всем бунтовщикам. Партия «Ахрар» поддержала действия мятежников и решения султана.

Младотурки потерпели временную неудачу. Укрывшись в своем опорном пункте — Салониках, лидеры младотурок начали готовить ответные меры против реакции. Было решено немедленно подготовить мощный удар по силам мятежников. Салоникский и Адрианопольский армейские корпуса составили 100-тысячную «Армию действия», верную младотуркам. В условиях серьезной угрозы завоеваниям июльской революции 1908г. навстречу младотуркам вновь пошли македонские и албанские революционные группы, в частности Яне Сандан-ский. Хотя эти нетурецкие антидеспотические силы и были по праву недовольны действиями самих младотурок, угроза отмены конституции была угрозой для всех участников революции 1908 г.

Абдул-Хамид II, понимая всю опасность мер, предпринятых младотурками, пытался начать переговоры, но на этот раз младотурки были настроены наступательно. 16 апреля «Армия действия» начала движение на Стамбул. Когда главные силы «Армии действия» подошли к окрестностям столицы, султан вновь попытался начать с младотурками переговоры, представив события 13 апреля как «недоразумение». Но руководство «Армии действия» ответило на это требованием гарантировать соблюдение конституции и свободу деятельности парламента. Армия младотурок остановилась у стен Стамбула. Столица была окружена не только с суши, но и с моря. 22 апреля флот перешел на сторону «Армии действия». 23 апреля «Армия действия» четырьмя колоннами начала наступление на столицу. Сражение 24 апреля длилось несколько часов. Сопротивление мятежников было весьма упорным, но 26 апреля Стамбул полностью перешел под контроль «Армии действия». В назидание реакционерам на площадях города были повешены многие мятежники. Около 10 тыс. участников мятежа было выслано из Стамбула. В столице было введено военное положение. 27 апреля на

327

совместном заседании палаты депутатов и сената была зачитана традиционная фетва шейх-уль-ислама, содержавшая обоснование низложения Абдул-Хамида II и лишения его сана халифа. Так закончился контрреволюционный мятеж.

После апрельских событий 1909 г. комитет «Единение и прогресс» определял и направлял всю деятельность правительства нового султана Мехмеда V, человека, явно не обладавшего способностями к управлению. Позиции феодально-клерикальной реакции после низложения Абдул-Хамида значительно ослабели.

Первые действия младотурок после подавления мятежа носили, правда, прогрессивный характер. Они конфисковали личные средства султана Абдул-Хамида II в пользу государства, а его печально знаменитый дворец Йылдыз решили превратить в музей. Летом 1909г., во время сессии парламента они провели в палате депутатов ряд важных изменений конституции 1876 г. Султан был лишен права назначать и увольнять министров, распускать и созывать парламент, высылать из страны неугодных ему лиц. Изменения, произведенные в конституции, значительно расширили права парламента. Вместе с тем в период этой же сессии парламент принял закон о печати, ставивший практически всю прессу под полный контроль правительства, а также закон об ассоциациях, по которому вся деятельность общественно-политических организаций оказалась под гласным надзором полиции.

В области внутренней политики младотурки осуществили ряд реформ. Они провели реорганизацию армии, внедрив в нее германскую военную систему. Военная реформа была проведена по рекомендациям и под наблюдением германского генерала фон дер Гольца и офицеров его военной миссии в Стамбуле. Новейшее оружие начали поставлять турецкой армии германские фирмы. Младотурки провели реорганизацию жандармерии и полиции, сделав репрессивные органы своей опорой. Когда младотурки вели борьбу против деспотии Абдул-Хамида, они обещали улучшить положение крестьянских масс, заявляли о своем намерении ликвидировать натуральный налог — десятину (ашар)

иизбавить крестьян от ненавистной им откупной системы. Но после победы революции они так и не выполнили свои обещания. При них полностью сохранились крупное феодально-помещичье землевладение и жестокая эксплуатация крестьянских масс. Младотурки провели лишь ряд частичных реформ, призванных обеспечить некоторое развитие капитализма в сельском хозяйстве страны. В 1913-

1914 гг. были приняты законы о переписи земельных участков, о владении недвижимым имуществом, упорядочении владения государственными и вакуфными землями.

Принятие 9 августа 1909 г. закона о забастовках, практически их запрещавшего, показало, как младотурки намерены относиться к рабочему движению. Вскоре они подтвердили свой курс, санкционировав издание закона об обществах, лишившего рабочих права создавать свои профсоюзы. Тем не менее в годы правления младотурок рабочее движение не прекратилось. В начале 1911 г. крупные забастовки имели место в Стамбуле и Салониках. В эту пору в стране зародилось социалистическое движение. В сентябре 1910г. в Стамбуле была основана Османская социалистическая партия, которая выступала с рядом прогрессивных экономических и политических требований, издавала свою газету и журнал. В декабре 1910г. партия подверглась репрессиям, ряд ее руководителей были

328

сосланы, другие эмигрировали за границу. Но в 1912 г. в Стамбуле возникло несколько профсоюзов и был организован рабочий клуб.

Острейшей проблемой страны продолжал оставаться национальный вопрос. Младотурки, начавшие в свое время с призывов к «единению» и «братству» всех народов империи, оказавшись у власти, быстро скатились на позиции жестокого подавления национально-освободительных движений. В их идеологии место османизма, утопичность которого стала совершенно очевидной, постепенно заняли крайне реакционные концепции пантюркизма и панисламизма.

Позиции младотурок в национальном вопросе проявились в их борьбе против арабских национальных общественных и политических организаций, сопровождавшейся арестами, закрытием оппозиционных газет и журналов. Отряды турецких войск, посланные на усмирение курдов в 1910-1914 гг., не раз жестоко расправлялись с курдскими повстанцами в районах Дерсима, Битлиса, Иракского Курдистана. Как каратели вели себя младотурки и в Албании, где с весны 1909 г. до начала 1912г. население с оружием в руках боролось за идею национального освобождения. Порта несколько раз направляла в Албанию крупные карательные экспедиции. Что касается армянского вопроса, то младотурки не допустили проведения давно ожидавшихся реформ, направленных на урегулирование административных, экономических и культурных проблем в районах с армянским населением. Продолжая политику Абдул-Хамида II, они обостряли в этих районах межнациональные отношения, в особенности разжигая вражду между курдами и армянами.

Младотурецкая держава испытала серьезные потрясения в результате трипо-литанской и балканских войн. Их возникновение в немалой степени было предопределено политической нестабильностью внутри самой Османской империи. За весь десятилетний период правления младотурок в стране сменилось 14 правительств. Политическая ситуация осложнялась постоянной внутрипартийной борьбой в стане младотурок. В результате страна оказалась совершенно неподготовленной к войне, начавшейся в результате итальянской агрессии против Триполи-танин осенью 1911 г. Итальянские власти провели тщательную военную и дипломатическую подготовку к захвату Триполитании и Киренаики — двух африканских провинций Османской империи. Италию поддержали державы Антанты. Превосходящие силы итальянской армии нанесли турецким гарнизонам ряд поражений. Итальянский флот господствовал в Средиземном море. Стремясь принудить противника пойти на заключение мира, Италия подвергла бомбардировке с моря ряд портов Османской империи. Итальянские войска оккупировали острова Додеканес, бомбардировали турецкие укрепления в районе Дарданелл.

В такой обстановке политические противники младотурок совершили в июле 1912г. переворот. Его возглавила созданная в ноябре 1911 г. партия «Хюрриет ве итиляф» («Свобода и согласие»). Новую партию поддерживали представители многих национальных меньшинств, которым ее лидеры обещали провести в жизнь принцип автономии национальных областей при сохранении политической целостности страны. Итиляфисты добились создания кабинета министров, который находился под их очевидным контролем. В августе 1912 г. они добились и роспуска парламента, в котором большинство принадлежало младотуркам. Последние, потерпев поражение, начали готовиться к борьбе в новых условиях. Они

329

провели в августе 1912г. очередной съезд партии в Стамбуле, а затем руководство младотурок вновь перебралось в Салоники.

Между тем итало-турецкая война продолжалась — бесславно для турецкого оружия. 18 октября 1912 г. был подписан мирный договор, по которому Трипо-литания и Киренаика стали колонией Италии (под названием Ливия). Заключение итало-турецкого мира совпало с началом новой войны, начавшейся 18 октября на Балканах. Ее начала против Османской империи коалиция балканских государств — Болгария, Греция, Сербия и Черногория. Поводом к началу этой войны стал отказ султанского правительства предоставить автономию Македонии и Фракии.