Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_2

руби конец, продвигайся к якорю! Выбираю слабину

шланга...

Калинкин ответил:

— Все в порядке, мастер! Проклятые трепанги меня отпустили. А шланг тут — пустяк.

И только поднявшись на палубу, водолаз понял, какой опасности он подвергся.

Крупная волна не давала работать. Пришлось возвращаться.

На третий день история повторилась. Романенко закончил свою смену под водой, спустился капитан. Женя передал помпу Рыкалину, встал на кормовое весло подруливать за водолазом. Опять сорвался ветер при ясном небе. Через полчаса он развел крутую гривастую волну. Женя изо всех сил юлил веслом. Мотобот сносило, и ничего нельзя было сделать. Локтевым сгибом Женя торопливо отирал пот. На помощь ему пришел Шкворень. И все же шланг травился за борт. Радик крикнул в телефон, чтобы Сергей Павлович шел к мотоботу на подъем. Тут же бросили якорь. Женя ожидал, что теперь начнется лов, но Романенко дал сигнал подъема. И объяснил: на такой волне и таком грунте выпускать далеко шланг нельзя, снова будет опасный зацеп. А следовать за водолазом— сами видели, что получается.

Шли к месту стоянки почти при попутной волне. Курлыкин-старший сидел на рубке в водолазном свитере, вязаной шапочке с помпоном и курил. Наум рядом с ним держал миску на растопыренных пальцах и, балансируя в такт качке, хлебал изобретенные Пашкой щи с квашеной морской капустой.

— Что, Палыч,- спросил он капитана,— срываться придется до дому, до хаты?

Остальные, стоя и сидя вокруг, смотрели и ждали ответа своего командира. Никто не хотел возвращаться без успеха. Женя обдирал кожу с мозолей, заново натертых за эти три дня. Если так пойдет дальше, долго не выдержать. Юрка спрятал в карман свою гармошку.

— Еще попытаемся...— Капитан из-под руки бросил взгляд на солнечное небо.— Дно здесь сильно каменистое. Для трепанга хорошее. На камне нанос ила, много мидий. В случае шторма — трепанг прячется между камней, и его не вышвырнет на берег.

— Это точно!—- подтвердил Романенко.— Я уже давно приметил: перед штормом он к камню присасывается

— прямо впритирку...

— А на песчаном грунте ему трудно держаться. Дру-

570

гое дело, если там есть водоросли и трава. Здесь нам попались богатейшие поля. Уйдем,— меня предупредили об этом,— весь убыток за наш счет. Вернее, за мой. Но если вы постановите...

— Не за ваш, а за наш счет. Пускай. Да! что там изза начета устраивать трагедию! Меня задевает другое. Как с пустыми руками идти домой?

Наум выплеснул остатки борща за борт, попросил у повара кусок жареного палтуса.

— А почему не попробовать, Палыч?Если нас Пашка

будет так кормить...

— Сейчас самый лов,— сказал Курлыкни.— Водапохолодала, трепанг идет на мелкие места.

Евгению показалось, что отец нарочно бодрится, чтобы скрыть горечь неудачи.

— Расскажу, ребята, свои секреты. Учитесь, пока я жив.— Его глаза окружились морщинками, заискрились смехом.— Теплую воду он не выносит, впадает в разгар лета в спячку. И частью уходит на глубину, там прохладнее. Но тут есть тонкости. Живинка в деле. Если, скажем, в году много тайфунов — вода перемешана и на дне теплее,— меньше уловы. В спокойный год — больше. Значит, учтите. В летнее время нужно спускаться глубже, где холоднее. И все же самые любимые глубины для него — от десяти до двадцати метров...

Женя записывал все, что ему удалось разведать у ученых, но отец знал больше. Курлыкин рассказал, что трепанг питается детритом — органическими остатками, которые содержатся в иле и песке. Да еще мелкими рачками, моллюсками, червями.

Пашка спросил, откуда он все это знает.

— И от старых мастеров добычи,, и от ученых. И из своего опыта. Хочешь быть специалистом — всю жизнь учись. Да и мозгами ворочай. Где дно не каменистое, но есть мидия сростками, друзами, там будет и трепанг. За нее прячется. А еще вот что учтите: крепко мы надсадились. Якорь вираем вручную, помпу вертим вручную, подгребаем вручную — вон все набили мозоли роговые. А надо бы все это на механизмы перевести. Вместо весла

— руль-мотор.

Женя хотел спросить, почему нельзя на малом ходу двигателя идти за водолазом? Отец сам ответил: всегда есть опасность намотать шланг на винт.

— И костюм водолазный чересчур тяжел для нашей работы. Заменить бы его автономным. Чтобы ни шлангов, ни канатов. Есть же в наши дни такое снаряжение.

571

На шесть часов подводной работы. Не зря писал один специалист, мол, водолаз в таком, как наш, скафандре похож на собаку, которая мирится с цепью и ошейником, чтобы получать еду. А у нас — воздух.

И на четвертый день повторилось прежнее. Как солнце перешло меридиан, поднялись волны. Опять пришлось уходить. Капитан в досаде спустился в кубрик, хмурясь, достал и расстелил на столе навигационную карту. Он искал бухты, подходящие для лова, с юго-восточной, закрытой от ветров стороны острова. И вся команда, кроме Романенки, стоявшего на руле, сгрудилась вокруг него.

Капитан отыскал на карте две бухты. Обе с песчаным грунтом. В одной — водоросли и морские травы. Здесь могли быть трепанги. Он показал карандашом на карту:

— Мне нужно знать, как проходят изотермы - линии равных температур.Известно, что здесь они близки к изобатам, линиям равных глубин. Вот я и соединяю отметки одинаковых глубин плавной линией.

— Спасибо Бате — пойдем по изобате!— с ходу срифмовал Толя и деланно смущенно прикрыл губы.

Наум загородил квадратной спиной входной люк.

— Эх, ученье — свет, неучень е тьма, отец Анатолий! А тут смотришь, на карту, и она молчит...

К закату солнца море стало спокойным, точно озеро.

Женя ходил по галечному берегу за поселком и думал: удастся ли затея отца? Женя хотел, чтобы все обернулось к лучшему. И братцам, и ему будет лучше, он вернется в Рынду, и Зара увидит... Как жаль, она не видит сейчас этот закат, это янтарное, как соевое масло, море, лишь местами тронутое елочкой ряби, эти подсвеченные сияющей каймой облака у горизонта. Интересно, какое впечатление родилось бы у нее. Но там ведь на комбинате Алька!

Выше кромки воды стеклянно сверкали в свете зари выброшенные прибоем медузы; пестрые галечные камни просвечивали сквозь них. В эти осенние дни медуз было много.

Вечерами на Женю нападала грусть — оттого, как ему казалось, что он должен покинуть море. И уже не будет каждый день слышать плеска волн. Наши характеры, Зары и мой, думал он, наши судьбы и взгляды на мир так похожи на чувства других, как сменяющиеся узоры морской пены, и так же неповторимы, как они. И мысль о единственности его судьбы и его переживаний

572

и любого другого, живущего на свете, показалась ему открытием.

По вечерам он бродил вдоль острова, мимо скал, разглядывал гроты и нависавшие над прибойной волной выступы, всякий раз наталкиваясь то на тихую лагуну, отрезанную песчаной косой от моря, то на выбросы сернисто пахнущих водорослей. Галечный берег был усыпан створками раковин, панцирями морских ежей. На мокром песке он выводил палкой большие буквы «ЗАРА». И волны были к нему добры, волны были послушны, они долго не смывали надпись, и одно лишь небо смотрело на его нечаянную откровенность.

И четвертый день, и пятый день на острове не оправдали их надежд. Уловы были выше нормы, но зачастили ветры. Они начинались с полудня по местному времени. Сергей Павлович решил испробовать одну из бухточек южного берега. Бросили якорь, и тут же капитан велел его поднять. Женя один крутил брашпиль и не мог оторвать якорь от грунта. Отец подошел, чтобы помочь ему. Две лапы якоря были покрыты илом, черным, как смола. Курлыкин-старший покачал головой:

— В таком иле трепанг не водится. Поехали...

Вторую бухточку перепоясывал подводный барьер ламинарии. Начали лов. Дело пошло. Романенко и Калинкин жаловались, что трудно собирать трепанга — слишком густы подводные заросли. Капитан распорядился: до часу дня, если позволяла погода, ловить в северной бухте. Потом делали переход в девять миль и ловили в южной. Рядом с нею отыскали еще две бухты, на редкость богатые трепангом. Бывало так: если дул юговосточный сильный ветер, шли прямо в северную. Обычно Курлыкин-младший записывал рано утром сводку погоды и Курлыкин-старший решал, куда лучше идти.

Евгений жаждал вернуться в Рынду. Застать там Альку, срезаться с ним при Заре на темы биологии моря. И доказать, что Алька лишь вертится возле ученых, а сам он невежествен и туп, как валенок. Женя многое теперь знал. Он мог взять в руки мидию или гребешок и по годовым кольцам на раковине сказать, сколько моллюску лет. Раньше он думал, что саргассы растут где-то на дне, а плавают потому, что их отрывает штормом. Теперь он знал, что саргассы нигде не растут, а свободно плавают в морской воде и что для этого на них есть воздушные пузырьки. Он знал, что из всех илов трепанги предпочитают диатомовый, и что они среди ламинарий селятся реже, чем в каменистых бухтах. Но зато они

573

крупнее, упитаннее, потому что меньше у них там конкуренции и больше пищи.

Он мог не признавать Курлыкина своим отцом, но не признавать его знатоком своего дела — никак нельзя было.

К концу октября начались ночные заморозки, все чаще штормило. Пришла радиограмма от Ивахненки — возвращаться. Что ж, теперь было с чем. За неполный месяц они взяли три с половиной месячных плана. Капи-тан Курлыкин доказал, что в добыче нужно пользовать-ся научно-обоснованными картами районов промысла, данными гидрологии и биологии.

Мотобот вышел с острова Панова в затишье между двумя штормами. Через два-три часа поднялись ветер и волна. К счастью, попутные. Эсминец пересек курс. На море, жгуче-синем с блеснами барашков, он оставил длинную снежно-белую полосу, и Женя смотрел кораблю вслед с завистью к людям, служившим на нем. Ветер крепчал, и волна росла. Мотобот между водяных круч так упруго падал в провал, что у Жени сосало под ложечкой. «Не укачаться бы...» Отец сам стоял за рулем в плаще поверх свитера, ветер трепал его откинутый капюшон. А Женя, держась за деревянные поручни на кубрике, смотрел на порыжелые, пятнисто раскрашенные осенью сопки. Сергей Павлович сказал, что волна даже ускоряет ход и потому «притопаем раньше расписания!».

— Главное, успеть между двумя циклонами. Один на исходе — он позади. А с правого борта движется свеженький. Давление девятьсот шестьдесят пять миллибар. Надеюсь, проскочим!

Не проскочили. С северо-запада ползла и ширилась темно-серая с черным ядром туча. Через десять минут она затянула всю окрестность. Судно погрузилось в сплошную серую муть. Грянул ветер, и море закипело. Полил дождь, он перешел в град и затарабанил по кубрику моторной рубки, по трюмному брезенту. Резко похолодало. Капитан крикнул в кубрик, чтобы ему подали ватник. Белые градины усыпали палубу. Но скоро косматые волны стали пенными языками слизывать ледяные шарики с палубы. Наум подал капитану свой полушубок и не без юмора изрек:

— Тайфуна мы не боимся. Страшнее товарищ Ивахненко. Попадет нам за то, что попали в шторм.

— Ладно, валяй, обдумывай защитительную речь, — натягивая полушубок, усмехнулся Сергей Павлович. Но он и сам думал, что этот шторм — дай бог, чтобы все со-

574

шло удачно! — прослужит доводом к осуждению рейса. Три, четыре часа захлебывался маломощный мотор в гулком, гневном кипении моря, в плеске волн и диком свисте ветра. Шли по курсу с учетом сноса. И когда иссяк дождь, а серая муть поредела и раздвинулась, увидели... И все, кто был на палубе, ужаснулись. А тем, кто был в кубрике, достаточно было взглянуть на мрачные, бледные лица тех, кто побывал на палубе. Крутой берег слева, угрюмый, скалистый, угрожающий — на его камнях волны вспыхивали белым пламенем, над ним вихрились искрами каскады брызг. Мотобот сносило к этим камням. Не нужно было никому объяснять — разобьет, перевернет, истреплет в щепки. Мотор работал полным, но оторваться от берега они не могли. Женя подумал, и почему-то без всякого страха, что Зара этого не увидит. А хорошо бы такую картину схватить смелой кистью и назвать «Последние минуты». Ух ты, мороз по коже подирал при взгляде на бушующий у скал накат! Не море — сплошное молоко, освещенное лиловым светом дымных туч... Женя не испугался, потому что он, как и другие, надеялся: Батя за рулем. Батя стоит спокойно.

Батя сделает все, что нужно и что можно...

На палубе у моторной рубки стояли Бражников, Шкворень и Курлыкин-младший,— все в ватниках, сапогах и непромокаемых куртках. Судно мотало во все стороны, и ветер едва не отрывал их от поручней. Толя сказал:

— В пору всем под моим руководством быстренько изучить молитву «Отче наш».

Это должно было сойти за шутку. Капитан хладнокровно заметил, что ветер обязан пойти на убыль.

— Нам бы только зайти за мыс и...

Бражников попросил расшифровать многозначительное «и» и узнал, что за мысом есть речка, а у речки устье, а в устье песчаные бары, так вот, если их удастся перескочить, тогда, считай, беда позади. Пашка полюбопытствовал, что будет, если не удастся проскочить.

— Тогда, как говаривали в войну , явишься к апостолу Петру и доложишь о своем прибытии.

Капитан не разыгрывал искусственной бодрости, и вопросы были исчерпаны.

За мысом берега стали пологими, ветер достиг ураганной силы, он выписывал на скатах волн вихревые узоры, срывал пенные верхушки. Мотобот едва выгребался против ветра. Поравнялись с устьем реки! Чтобы решиться войти в реку через устье, нужно было зажму-

575

рить глаза. Так страшен был водоворот на барах: не подхватит гребень — сядешь во впадину, заклубит в кувыркании валов на песчаных наносах, закрутит, перевернет, захлестнет. Об этом яснее нельзя было сказать, чем тремя капитанскими словами:

— Всем надеть пояса!

С окаменевшим лицом, весь мокрый, он стоял за рулем в вихре брызг, и Женя, негнувшимися руками завязывая спасательный пояс, нечаянно подумал и уже не мог выгнать из головы эту мысль, что спасение сейчас в этом человеке! А впереди ждало их... Неизвестно, что их ждало.

— Выше подвяжи пояс!—хрипло крикнул капитан.— Под мышки. Готовьсь!—И тихо, для одного только Евгения:— Зря, зря ты сюда приехал. Моя вина...— И снова возвысил голос:—Глуши мотор! И жди...

По волне и ветру судно бежало само к месту спасения или гибели. А потом все враз утонуло в пене, реве воды, грохоте прибоя. Не стало ни неба, ни суши впереди, одна разъяренная вода, и полет вверх и в пропасть, и команда:

— Держись крепче! Наум! Полный вперед... Пол...

впе... Жми, Наум, жми!..

И минута тягостная, как уход в небытие, и вдруг снова жизнь, затишье, и у каждого в груди билась невыразимая радость. Все! Прошли! Кончено!

Мотобот колыхался на реке, кромешный ад остался позади. Женя ступил резиновыми сапогами в воду, спрыгнул на поросший сухими кустами шиповника берег и пошел, и ему хотелось и плакать, и смеяться, и жать руки этих людей, которые стали его морскими друзьями, его лучшими товарищами. Но он не стал ни смеяться, ни плакать. Он, как подобало моряку, вынесшему испытание, остановился, посмотрел на взбесившееся море и закурил...

ПЕТР ПРОСКУРИН

ТАЕЖНАЯ ПЕСНЯ

рассказ

Эх, ребята, ребята... Пропал парень! Влюбился парень по самые уши, безнадежно и окончательно влюбился... Мать ты моя честная!

Александр Бесфамильных вздохнул с такимнепод-

576

дельным страданием и так громко, что небольшой пестрый дятел, долбивший кору той самой березы, под которой лежал Александр, стремглав сорвался с места и улетел.

Александр повернулся на спину. Береза над ним тихо, еле слышно шепталась о чем-то с ветерком. Покачивались маленькие бесчисленные листочки, приветствуя благодатное солнце. Воздух был свеж и, казалось, чист до ощутимости. Пахло хвоей, мхом и созревшей жимолостью. Ее продолговатые, как кедровые орешки, сочные ягоды гроздками свисали с куста над самой головой Александра. А он был в таком состоянии, что ничего не видел, ничего не замечал. До того ведь дело дошло, что куда бы ни глядел он, везде перед ним одно: ее лицо. Рыбачит он — и видит в воде ее глаза. Как две ясные звездочки, упавшие почему-то с неба в воду... Обедает, глядит в тарелку с супом, но видит опять ее. Когда и во время работы стало появляться ее лицо на ветровом щитке лесовоза, Александр решил: все, пора кончать. Привязала кареглазая дивчина его сердце к себе не веревочкой — тросом стальным привязала. И так крепко затянулся узел, что распутать его было уже не под силу парню. Один выход: уехать. Но при одной этой мысли Александру становилось не по себе. Бывает же такое!

Читал раньше про любовь и усмехался. Врут! В жизни так не бывает. Сочинить можно. А вот как пришла она, любовь эта самая, и о многом пришлось по-другому думать.

Безотрывно глядел Александр в чистое небо. А в нем, словно на экране, вновь девичье лицо. Александр протер глаза, опять посмотрел в небо... Вскочил на ноги! Хватит! Кончать пора. Не сходить же с ума, если не получается...

У людей любовь как любовь, а тут... отрава. Дивчина, ты, дивчина! Не знаешь ты, Анна, милая дивчина, что сделала с первым шофером леспромхоза — ясноглазым красавцем Сашкой Бесфамильных. Не одна бы за ним по первому слову хоть на край света пошла. А ты и знать ничего не хочешь...

Отряхнув руки, Александр, не разбирая дороги, прямо по кустам зашагал к поселку. Все было кончено, он решил уезжать.

Не так давно и завязалась эта история. Месяцев шесть тому назад. В то время Александр Бесфамильных только что прибыл в Игреньский леспромхоз. Анну Рудометову он увидел впервые при оформлении документов.

577

Она работала в отделе кадров и временно замещала заболевшего начальника.

Когда Александр, предварительно постучав, вошел в отдел кадров, он увидел девушку. Она сидела за столом и что-то писала. В ответ на его «здравствуйте» она даже не подняла головы. Он подождал и напоминающе кашлянул. Не отрываясь от бумаг, девушка спросила:

— Что у вас, товарищ? На работу? Ваша фамилия? И, не поняв, вспылила:

- Как без фамилиии? Здесь, гражданин,не место для шуток!

Подняв голову, Анна услышала:

— Да не без фамилии, а Бесфамильных. Вот вам паспорт. Может, зрение у вас лучше, чем слух.

И тут она, заливаясь румянцем, впервые посмотрела на него внимательно.

Александр был выше среднего роста, широк в плечах, строен. С большими серыми глазами, с упрямым выражением губ, еще не утративших детской припухлости, он был красив. И оттого, что он, проверяя действие своих не совсем вежливых слов, тоже внимательно глядел на девушку, она смутилась еще больше.

После непродолжительного молчания Анна предложила ему сесть и стала просматривать его документы. Когда все было окончено, она сказала:

— Ну, вот, всё... Сейчас зайдите к главному механику. Третий кабинет по коридору... налево, рядом тут.

И, не удержавшись, добавила:

— Да подучитесь на досуге вежливости. Улыбаясь, Александр уже в дверях ответил:

— С удовольствием. Особенно, если вы будете преподавателем

. Анна долго глядела на закрывшуюся дверь. Затем, рассердившись сама на себя за то, что думает об этом парне, когда работы невпроворот, она пожала плечами. И невольно опять взглянула на дверь.

Как же она приходит — эта любовь? Вряд ли кто-ни- будь ответит точно. К Александру Бесфамильных - любовь, между прочим, пришла как-то незаметно. Нежданно, негаданно. Анну после разговора с нею в отделе кадров он долго не видел. Думать о ней — тоже не думал. Но как-то, сидя за столом и уплетая жирные горячие щи, он ни к селу, ни к городу спросил у тети Маши:

— А кто этадевушка, что в отделекадров работает? Степан, сын хозяйки, тоже неженатый, взглянул на

578

Александра и лукаво подмигнул. А тетя Маша, как всегда, степенно ответила:

- Анна-то? Это ж соседка наша.С отцом ведь ее работаешь на пару.

— Так это дочь Рудометова?

Протягивая матери тарелку, Степан засмеялся.

— Ересь у тебя, братец, в башке. Хорош квас, да не про вас. У нее прицел высокий — главный инженер леспромхоза товарищ Кравченко.

— Ну уж,— возразила тетя Маша.— Будет тебе без ветра молоть. Сам он за ней по пятам ходит. Да и стоит того — хоть куда девка.

Может быть, с этого случайного, незначительного разговора и запала в сердце Александра незаметная вначале искра могучего огня, называемого людьми просто и коротко — любовью. А быть может, и нет. Но со временем стал Александр замечать за собой некоторые странности, которых раньше не наблюдалось. Всё сильнее начинал он чувствовать какое-то беспокойное томление. Ночами не спалось. Лежал просто так, ни о чем не думая, всматриваясь в темноту перед собой и вслушиваясь в скупые ночные звуки... А на душе было легко, радостно, просторно. Часто охватывало страстное и тревожное ожидание чего-то большого и хорошего, что должно было прийти, но чего сам он не мог пока назвать. Забросив книги, он стал чаще ходить в клуб. Однако ни с кем из девчат близко не сходился. Непонятная оживленность чередовалась с тихой грустью, со стремлением побыть наедине.

— Худеешь ты, Сашок,— заботливо сказала тетя Маша как-то за ужином,—Харч у нас хороший. Может, не климат?

Александр как можно беззаботнее пожал плечами: - Показалось вам, тетя Маша. Здоров.

Прошло всего несколько дней после этого разговора. Наступило воскресенье, которое запомнилось Александру на всю жизнь. В это воскресенье он узнал, вернее почувствовал, что за болезнь к нему привязалась.

Придя вечером в клуб, он с самого начала украдкой следил за Анной. Вокруг было немало девушек, но он видел одну лишь ее. Когда заиграл гармонист вальс, Александр подошел к ней и пригласил танцевать. Анна глянула на подругу, затем на парня. Она почему-то медлила. Краем глаза Александр видел подходившего к ним инженера.

579