Семнадцать мгновений весны by Юлиан Семенов (z-lib.org)

этот листок в карман (машинально отметив, что сжечь его удобнее всего будет в машине) и приписал к тем строчкам, которыми начал письмо: "Это произойдет, как я думаю, в самом ближайшем будущем". Ну как написать ей о встрече с сыном в Кракове летом прошлого года? Как сказать ей, что мальчик сейчас в Праге и что сердце его разрывается между нею и Сашей-маленьким, который без него стал Сашей-большим, и Гришанчиковым? Как сказать ей о любви своей и о горе - что ее нет рядом, и о том, как он ждет дня, когда сможет ее увидеть? Слова сильны только тогда, когда они сложились в библию или в стихи Пушкина... А так - мусор они, да и только. Штирлиц закончил письмо: "Я целую тебя и люблю". "Как можно словами выразить мою тоску и любовь? - продолжал думать он. - Они стертые, эти мои слова, как старые монеты. Она любит меня, поэтому она поверит и этим моим стертым гривенникам... Нельзя мне ей так писать: слишком мало мы пробыли вместе, и так долго она живет теми днями, что мы были вместе. Она и любит-то меня того, дальнего, - так можно ли мне писать ей так?" - Знаете, - сказал Штирлиц, пряча листочки в карман, - вы правы, не стоит это тащить вам через три границы. Вы правы, простите, что я отнял у вас время. <b>18.3.1945 (16 часов 31 минута)</b> "Начальнику IV отдела управления имперской безопасности группенфюреру СС Мюллеру Прага. Сов. секретно. Напечатано в двух экземплярах. Мой дорогой группенфюрер! После получения исторического приказа фюрера о превращении каждого города и каждого дома в неприступную крепость я заново изучил ситуацию в Праге, которая должна стать - наравне с Веной и альпийским редутом - центром решительной битвы против большевизма. К работе по превращению Праги в форпост предстоящих сражений мною привлечен полковник армейской разведки Берг, который, как мне известно, был знаком Вам по активной проверке в связи с делом врага нации Канариса. Он оказывает мне реальную помощь потому еще, что с ним работает завербованный русский агент Гришанчиков, высоко оцененный сотрудником центрального аппарата штандартенфюрером СС фон Штирлицем. Этот Гришанчиков ныне весьма активно исследует людей из армии генерала Власова, составляя для меня весьма интересные досье. Поскольку работа двух этих людей связана с высшими секретами рейха, просил бы Вас организовать дополнительную проверку как полковника Берга, так и агента Гришанчикова. Позволю себе также просить Вас сообщать мне изредка все относящееся к работе IV отдела, связанное с пражским узлом, понимая при этом, что мои обязанности не входят ни в какое сравнение с Вашей поистине гигантской работой по подготовке нашей окончательной победы. Хайль Гитлер! Ваш Крюгер" Мюллер недоумевающе прочитал это письмо и написал рассерженную резолюцию: "А й с м а н у. Никакого Берга я не знал и не знаю. Тем более русского Гришанчикова. Организуйте проверку и не отрывайте меня более такого рода деталями от серьезной работы. М ю л л е р". Получив этот документ, Айсман споткнулся на том месте, где Крюгер писал, что русский Гришанчиков был высоко оценен Штирлицем. Айсман позвонил в архив и сказал: - Пожалуйста, подготовьте мне все, абсолютно все материалы о поездке Штирлица в Краков и о его контактах с лицами низшей расы... <b>18.3.1945 (16 часов 33 минуты)</b> Мотор "хорьха" урчал мощно и ровно. Бело-голубой указатель на автостраде показывал двести сорок семь километров до Берлина. Снег уже сошел. Земля была устлана ржавыми дубовыми листьями. Воздух в лесу был тугим, синим. "Семнадцать мгновений апреля, - транслировали по радио песенку Марики Рокк, - останутся в сердце твоем. Я верю, вокруг нас всегда будет музыка, и деревья будут кружиться в вальсе, и только чайка, подхваченная стремниной, утонет, и ты не сможешь ей помочь..." Штирлиц резко затормозил. Движения на трассе не было, и он бросил свой автомобиль, не отогнав его на обочину. Он вошел в хвойный лес и сел на землю. Здесь пробивалась робкая ярко-зеленая первая трава. Штирлиц осторожно погладил землю рукой. Он долго сидел на земле и гладил ее руками. Он знал, на что идет, дав согласие вернуться в Берлин. Он имеет поэтому право долго сидеть на весенней холодной земле и гладить ее руками... Москва - Берлин - Нью-Йорк <b>1968</b> __________________________________________________________________________ Сканиpовал: Еpшов В.Г. 05/12/98. Дата последней редакции: 24/12/98. <b> * ОТ АВТОРА * ( послесловие к циклу "Позиция")</b> Дорогой товарищ! Читатель в своих письмах часто спрашивает: каков процент исторической правды в моих хрониках о Штирлице, какова его послевоенная судьба - до того момента, как он вновь появился в моих книгах "Экспансия" и "Бомба для председателя"? Искусство - а литература является его важнейшим подразделением (да простится мне это сугубо военное определение) - обязано быть сродни сказке, которая, по Пушкину, "ложь, да в ней намек, добру молодцу урок". Конечно же, Штирлиц - вымысел, вернее - обобщение. Не было одного Штирлица. Однако было немало таких разведчиков, как Штирлиц. А вот факт переговоров Даллеса - Вольфа был. А самого Карла Вольфа, обергруппенфюрера СС, начальника личного штаба Гиммлера, я не так давно разыскал в ФРГ, - вполне бодрый восьмидесятилетний нацист, ни в чем не отступивший от былых принципов расизма, антикоммунизма и антисоветизма: "Да, я был, есть и остаюсь верным палладином фюрера". И таких нацистов - высших офицеров СС - в Западной Германии более пяти тысяч. Многие из них устроили торжественные похороны главному военному преступнику адмиралу Деницу, осужденному в Нюрнберге; за гробом преемника Гитлера шли "старые борцы", их снимало телевидение и они не прятались камер, а, наоборот, красовались перед об®ективами, эти нацистские недобитки, выпускающие ныне свои мемуары, в которых восхваляется "эра национал-социализма". Сейчас эти бандиты вновь стали весьма состоятельными людьми, что позволяет им финансировать пропаганду гитлеризма, содействовать массовому изданию книг, в которых молодежи пытаются втолковать, что, мол, Гитлер - "обманутый идеалист", что он был "лучшим другом молодежи", что при нем "не было безработицы", что при нем "был порядок". Порядок был, "новый порядок" - когда в крематорий отправляли по очереди, вроде как в баню; порядок был - но по карточкам: мясо - норма на неделю, хлеб - норма на день; порядок был - попробуй покритиковать "идеалиста" за то, что твой отец погиб на Восточном фронте за его, "идеалиста", бредовую идею "мирового владычества" - завтра же очутишься в концлагере или попадешь под гильотину. Снова собираются "судетские" и "кенигсбергские" землячества гитлеровцев, - бандиты мечтают о реванше; коричневый ужас царствует в Чили и Парагвае; юаровские расисты снабжают бандитские группировки в Анголе гитлеровским оружием: совсем недавно бойцы революционной Анголы передали мне нацистский "вальтер-полицай", пистолет, который выдавали эсэсовцам; ныне он попал в руки новых "борцов за свободу и демократию". Значит, задача литературы состоит в том, чтобы противостоять фашизму - во всех его проявлениях. Значит, задача литературы состоит в том, чтобы хранить память, ибо человечество ныне живо лишь благодаря тому, что двадцать миллионов советских людей погибли, защищая Завтра нашей планеты. Память о тех, кто ушел, чтобы мы остались, - священна; никто не забыт, и ничто не забыто. Священна память и о тех бойцах с фашизмом, которые погибли не в танковой атаке, не в воздушном бою и не в стремительном броске на вражеские окопы, а на незримом фронте. Священна память Николая Кузнецова, Рихарда Зорге, Маневича, Медведева, Шандора Радо и других, чьи имена еще не известны нам, но обязательно станут известны, и тогда этим Героям будут посвящены книги и фильмы. Цикл новых романов, об®единенных общим названием "Позиция", обязан быть предварен именно этим томом; читатель должен знать, что попытки ряда нацистских главарей сговориться с Даллесом весной сорок пятого не были случайностью. События, происшедшие в мире в 1946-1947 годах, свидетельствуют об этом с неумолимой очевидностью. Ежедневно я получаю множество писем от читателей. Иные корреспонденты прямо-таки требовали: "Продолжайте работать над романами о Штирлице!" К такого рода корреспондентам, кстати говоря, относится и Жорж Сименон: "В своих политических хрониках Вы имеете уникальную возможность через судьбу вашего Штирлица показать историю недавнего прошлого; она того заслуживает". Пишешь не для кого-то, но именно для читателя. Самое важное для литератора - ощущение нужности твоего дела людям. Вот я и сел за новые романы о Штирлице, впрямую связанные с законченным уже циклом "Альтернатива". Гонорар от этой книги передаю в фонд ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. <b>ЮЛИАН СЕМЕНОВ</b> <b> * РОМАН КАРМЕН. ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ. * (К циклу "Позиция")</b>

В свое время Сенека сказал: "Для меня нет интереса знать что-либо, хотя бы самое полезное" если только я один буду это знать. Если бы мне предложили высшую мудрость под непременным условием, чтобы я молчал о ней, я бы отказался". За свои сорок лет жизни Юлиан Семенов успел узнать многое, и это многое он щедро отдает в своих книгах многомиллионному читателю. Историк и востоковед по образованию, он начинал как преподаватель афганского языка на историческом факультете МГУ и как исследователь Среднего Востока. Распространенное мнение, что труд историка - труд кабинетный, тихий, спокойный, - мнение отнюдь не верное. Историк подобен хирургу, зодчему, военачальнику - он всегда в поиске, он ощущает в себе страстное столкновение разностей, из которых только и может родиться единая и точная концепция того или иного эпизода истории. Казенное определение "эпизод истории" на самом деле включает в себя борение страстей пушкинского или шекспировского накала, сопряженность миллионов и личности, подвижничества и прозябания, прозрения и обыденности, добра и зла. Чехов утверждал, что тот, "кто выше всего ставит покой своих близких, должен совершенно отказаться от идейной жизни". Юлиан Семенов, высаживавшийся на изломанный лед Северного полюса, прошедший в качестве специального корреспондента "Правды" пылающие джунгли героического Вьетнама, сражавшийся бок о бок вместе с партизанами Лаоса, передававший мастерские репортажи из Чили и Сингапура, Лос-Анджелеса и Токио, из Перу и с Кюрасао, из Франции и с Борнео, знавший затаенно-тихие улицы ночного Мадрида, когда он шел по следам бывших гитлеровцев, скрывшихся от справедливого возмездия, живет по-настоящему идейной жизнью. Именно поэтому его герой Максим Максимович Исаев-Штирлиц стал любимым героем советской молодежи - писатель отдает своему герою частицу своего "я", и чем больше он отдает себя своему герою, тем ярче, жизненнее и об®емнее он становится. Писатель, посвятивший себя созданию политических романов, в подоплеке которых - реальные факты истории, оказывается в положении особом: давно прошедшее он должен сделать сегодняшним, в былое он обязан вдохнуть живую реальность. Вне героя, который шел бы сквозь пласт истории, труд писателя обречен - обычная фотоиллюстрация в век цветной фотографии смотрится беспомощно и жалко. В политических хрониках Юлиана Семенова категория интереса, то есть острый сюжет; информация, то есть широкое знание и понимание проблем; чувства, то есть душевное наполнение героев, - сплавлены так, что не видно "швов", это словно работа мастера горячей сварки. Исследование истории, политики и человеческих судеб в условиях нашего великого времени, потрясшего мир, - вот что такое романы Ю. Семенова о Штирлице. Писатель проводит своего героя сквозь грозные и прекрасные годы революции. Романы "Бриллианты для диктатуры пролетариата" и "Пароль не нужен", написанные на одном дыхании, как, впрочем, и все у Семенова, не есть плод одной фантазии - писатель следует за строками документов той эпохи. От романа к роману Ю. Семенов прослеживает становление и мужание Максима Исаева, коммуниста, солдата, антифашиста. Мы видим Исаева-Штирлица во время гражданской войны в Испании: в дни боев под Уэской и Харамой мы вместе с Михаилом Кольцовым встречали таких Штирлицев - замечательных дзержинцев, принявших бой с гитлеровцами, первый бой, самый первый. Читатель будет следить за событиями, разыгравшимися в тревожные весенние дни сорок первого года, когда Гитлер начал войну против Югославии, - роман "Альтернатива", написанный Ю. Семеновым в Белграде и Загребе, открывает множество неизвестных доселе подробностей в сложной политической структуре того периода; мы увидим Штирлица в самые первые дни Великой Отечественной войны, мы встретимся с ним в Кракове, обреченном нацистами на уничтожение, мы поймем, какой вклад внес Штирлиц в спасение этого замечательного города, помогая группе майора Вихря, мы будем следить за опаснейшей работой Штирлица в те "семнадцать мгновений весны", которые так много значили для судеб мира в последние месяцы войны, когда я, фронтовой киножурналист, шел с нашими войсками по дорогам поверженного гитлеровского рейха, и наконец спустя двадцать лет мы вновь встретим Максима Максимовича Исаева, когда он, демобилизовавшись, вернулся к мирному труду ученого и журналиста, но жизнь столкнула его вновь - лицом к лицу - с последышами гитлеризма, с теми, кто делает "бомбу для председателя", с маньяками, обуреваемыми идеями расового превосходства и слепого националистического неонацизма. Создавая свои политические хроники, Юлиан Семенов прошел все дороги своего героя: я помню, с какой настойчивостью он выступал против "отца душегубок" Рауфа, скрывавшегося от справедливого возмездия в Пунта-Аренас, столице Огненной Земли, я помню, как вместе с перуанским антифашистом Сесарем Угарте он разоблачал подручного Кальтенбруннера - гестаповца Швендта, затаившегося в Лиме. Именно поэтому политические хроники Семенова отличает скрупулезное знание материала, именно поэтому так бескомпромиссна авторская позиция писателя-антифашиста. Особенно мне хотелось бы отметить язык романов: емкий, приближенный к манере современного кинематографа, насыщенный огромным зарядом информации, рапирный - в острых и динамичных диалогах, доказательный - в раздумьях, лирический - в акварельных и тонких описаниях природы. Все это - в значительной мере - об®единяет романы Семенова единым стержнем, ибо эклектика, формализм, склонность к языковому "модерну" чужды нашей советской литературе. Именно это вкупе, естественно, с открытием новых пластов истории, с глубокими философскими раздумьями, с интереснейшими человеческими характерами сделало прозу Ю. Семенова об®ектом пристального интереса наших кинематографистов - такие фильмы, как "Семнадцать мгновений весны", "Майор Вихрь", "Пароль не нужен", пользуются заслуженной и доброй славой в нашей стране и за рубежом. Юлиан Семенов выступает в этой хронике-эпопее как социолог, историк, политический журналист - этот сплав породил новое качество романа, политического романа, построенного на факте, а написанного в жанре мастерского детектива. Через судьбу Максима Исаева-Штирлица прослеживаются скрытые пружины важнейших исторических событий. Судьба Исаева - одна из миллионов судеб тех, кто внес свой вклад в великий подвиг советского народа, спасшего мир от коричневой чумы... Роман КАРМЕН, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда. 1975 год __________________________________________________________________________ Сканиpовал: Еpшов В.Г. 15/11/98. Дата последней редакции: 19/11/98. <b> * "КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" * </b> -------------------- HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- <b>"КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" - 30.09.1992</b> ----------------------------------- <b>"ИСТИННОМУ АРИЙЦУ" НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ НЕ ЧУЖДО</b> (В архивах КГБ обнаружена заключительная глава "17 мгновений весны") Легендарный Штирлиц, отправляя свои донесения в "Центр", и не думал, наверное, что когда-нибудь они станут достоянием гласности. Но в ближайшем альманахе серии "Неизвестная Россия, XX век", который выйдет через месяц, готовится к публикации целое собрание документов, посвященных как раз тому, чем занимался Штирлиц, - закулисным переговорам гитлеровской верхушки с западными союзниками в конце войны. Оно составлено на основе документов из бывшего центрального архива КГБ СССР - резидентурных сообщений советской разведки и перехваченных "компетентными" органами дипломатических депеш немцев и союзников. Есть среди документов и такие, что могут стать открытием для Юлиана Семенова и Олега Табакова. Вот, например, как характеризует табаковского "героя" английский посланник в Стокгольме В. Маллет в своем донесении от 13 апреля 1945 года о беседе Г.Гиммлера с представителем Шведского Красного Креста Бернадотом: "Граф Берналот строго конфиденциально сообщил мне некоторую информацию о его беседе с Гиммлером... Один из основных помощников Гиммлера Шелленберг, по словам Бернадота, является его разведывательным офицером и характеризуется Бернадотом как порядочный и гуманный человек, который оказал огромную помощь при подготовке эвакуации интернированных норвежцев и датчан в лагерь в Ноенгаме". Думается, что реальный Шелленберг был бы благодарен "Штирлицу" за его подрывную деятельность, которая через столько лет хоть отчасти реабилитирует его в глазах советского народа. "Что касается Кальтенбруннера, который обладает большой властью, - пишет Маллет, - то он всеми рассматривается как самый ужасный тип жестокого человека и убийцы. Даже Гиммлер, видимо, опасается его и дал указание Шелленбергу предупредить Бернадота о том, что Кальтенбруннер является наиболее опасным человеком..." Так что, судя по всему, не один Максим Максимович в Берлине по родине скучал... Как выясняется, и рейхсмаршал Геринг был далеко не "отличным семьянином" и не особенно скромничал в быту: "Бернадот считает, что Геринг еще жив, но не играет никакой роли. Говорят, что он пристрастился к кокаину, снова носит тогу и красит ногти красным лаком". Вот почему, наверное, Гитлер лишил его права стать своим преемником накануне конца... Самые большие открытия ожидают, впрочем,

поклонников нордических характеров. Их обладатели были на самом деле не прочь приврать и частенько "трухали", как, например, тот же Гиммлер: "Гиммлер утверждал, что на самом деле он не любит жестокостей и что за границей о нем создалось неправильное мнение... Тогда Бернадот указал Гиммлеру на дикие и подтвержденные факты убийств, совершенных гестапо, включая умерщвление 200 евреев в одном из госпиталей. Гиммлер ответил, что этот факт не имел места. Однако Бернадот настаивал на своем, и на следующий день, когда они увиделись снова, Гиммлер честно заявил, что, наведя, справки, он к сожалению, должен признать, что данный случай действительно имел место". Интересно, а что сказал бы обо всем этом сам полковник Исаев? Д.Бабич <b>"КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" - 07.11.1992</b> ----------------------------------- <b>ВОЗМОЖНО, МЮЛЛЕР ПЕРЕЖИЛ ШТИРЛИЦА (ВЕРСИЯ)</b> Дороги Штирлица и шефа гестапо гитлеровского рейха Генриха Мюллера после войны, как известно, разошлись. Полковник Исаев все глубже внедрялся на Запад - выполнял новое задание Центра. Его же заклятый враг и по жизни, и по "Семнадцати мгновениям" спасал свою шкуру - бежал на край света, в Аргентину. По учебникам истории последним Мюллера видел Гитлер - 27 апреля 1945 года. Шефу гестапо он поручил расследовать факт предательства одного из своих охранников. Мюллер щелкнул каблуками и отбыл выполнять приказ фюрера - и пропал. На Нюрнбергском процессе шеф гестапо не проходил в числе главных обвиняемых по одной простой причине - союзники считали, что он погиб в мае 1945 года, пытаясь бежать из Берлина. Миф этот долго держался и потому, что труп Мюллера в городском морге опознали его двое сыновей. 17 мая 1945 года в узком кругу близких родственников хоронили шефа тайной полиции на берлинском кладбище Крецберг. Сам же Мюллер в это время преспокойно находился на пути в Буэнос-Айрес, куда прибыл в начале 1946 года. Старая лиса Мюллер перехитрил всех союзников, Штирлица и даже писателя Юлиана Семенова. Хитрость его разоблачили лишь в октябре 1963 года: могилу Мюллера вскрыли, но там обнаружили кости трех разных людей - ни один из них не был Мюллером. Тут бы и броситься гиганту Семенову на розыск шефа гестапо, потому что последний уже никуда не бежал, а тихо потягивал пиво на отдаленном ранчо в аргентинской провинции Катамарка. Но Семенов предпочел не идти по следу своего антигероя, а заняться мирным поиском Янтарной комнаты по уютным западноевропейским странам. Так и не узнали бы мы никогда, как тихо состарился бывший палач номер один третьего рейха, если бы совсем недавно личный пилот Мюллера в Аргентине Энрике Ларко не решился прервать тридцатилетнее молчание и приоткрыть тайну своего бывшего хозяина. Энрике Ларко - 72 года. Тяжела болезнь, видимо, подтолкнула этого когда-то крепкого старика с широкими ладонями и живыми глазами к решению не уносить в могилу все, что он узнал о жизни Мюллера в Аргентине. С Мюллером Энрике Ларко познакомил сам начальник полиции Буэнос-Айреса Филомено Веласкос. Личный друг тогдашнего президента генерала Перона, не скрывавшего своих симпатий к к нацистам, Веласкос выполнял его указание - укрывать видных нацистов от преследований. - Я тогда был мальчишкой, - рассказывает Энрике Ларко. - Ничего не понимал. Политикой не интересовался. Мое дело было летать с сеньором Генрихом Норманом. Так мне представили нового хозяина. Немецкого я не знал. Об®яснялись жестами. Но уже тогда обратил внимание, что между собой немцы называли моего хозяина Мюллером. За ним неотступно ходили четверо немцев, личная охрана. Хозяин был с ними суров. Они всегда были при оружии. Ранчо сеньора Нормана находилось в глуши провинции Катамарка. На его самолете - "Сессне-170" - часто летали в гости на другие ранчо. Там тоже жили беглые немцы. У них все было продумано: на каждом ранчо - взлетная полоса. Иногда для посадки использовали шоссейные дороги. Из всех немцев, к которым мы летали в гости, мне больше всего запомнился сеньор Вольф. Он не был похож на других - сухих и подтянутых. Отличался веселым характером, часто шутил. В нем было мало что от военных. Потом я узнал, что это был Мартин Борман. Аргентинские журналисты давно перепроверили все, что им сообщил разоткровенничавшийся пилот Мюллера. Старик действительно работал на старом ранчо, перестроенным специально для беглых нацистских преступников в провинции Катамарка. Из недавно открытых архивов стало ясно, что для Генриха Мюллера аргентинская полиция приготовила документы на имя Генриха Нормана. Настоящий Генрих Норман умер в раннем возрасте, но его регистрационные документы были переданы шефу тайной полиции третьего рейха, а акт о смерти малыша был из®ят из кладбищенской книги. Так Генрих Мюллер стал аргентинцем со всеми, вполне законными, бумагами. - Чем мы занимались на ранчо? - старик потряхивал головой, неторопливо продолжая свой рассказ. - Да кто чем! Большинство немцев с утра пили виски. Иногда к нам в госте приезжал Адольфо Менгеле. Мюллер с ним не совсем ладил. Но встречался, у них были какие-то дела. Ну, а Мюллер все перестраивал ранчо. Сам построил взлетную полосу. Другие немцы на соседних ранчо разводили скот. Там же, на ранчо, Мюллер женился на креолке, она работала служанкой. В 1947 году от этого брака родилась девочка. Назвали ее Ана. Она была очень ласковой девочкой. Меня любила, я был ей как нянька. Мюллер же был очень жадный. Денег жене и дочери не давал. На любую просьбу о деньгах реагировал бурно: краснел, кричал на них. А почему - я не понимаю. Денег у него было много. У всех немцев они были, ни в чем себе не отказывали. И все же Мюллер не чувствовал себя в безопасности даже за спиной аргентинской полиции. В Буэнос-Айресе не бывал, боялся. В 1952 году местные власти решили закрыть ранчо - в округе уже в открытую стали поговаривать о проживающих там нацистских преступниках. Место жительства надо было менять, и Энрике Ларко вместе с хозяином перебрался в аргентинскую глубинку - провинцию Месьонес. Глухой, забытый богом район. Да и граница Парагвая и Бразилии находилась рядом. Весельчак Борман решил забраться еще дальше - в Боливию. В провинции Месьонес Мюллер вместе с женой, дочерью и четырьмя охранниками поселился на ранчо, построенном немецкими колонистами еще в 20-х годах. - Шеф личной охраны Мюллера после долгой и верной службы уговорил хозяина отпустить его, - рассказывает Энрике Ларко. - Ему сделали несколько пластических операций. Встречи с Юлианом Семеновым Мюллер так и не дождался. В 1983 году в Аргентине к власти пришло демократическое правительство. Мюллер не стал дожидаться, пока к нему постучатся в дверь, перебрался в Парагвай. Там Мюллер чувствовал себя более уверенно, ведь в Парагвае хозяйничал диктатор Альфредо Стресснер. В этой стране след Генриха Нормана теряется. Если Мюллер еще жив и страх за прошлое не убил его, то мастеру пыток в этом году исполнилось бы 92 года. С. Заворотный, наш соб. корр. - Буэнос-Айрес. <b>"КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА" - 09.04.1993</b> ----------------------------------- <b>СЕНСАЦИЯ? УСТАНОВЛЕНЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СМЕРТИ МАРТИНА БОРМАНА</b> Донесения сотрудника парагвайского министерства внутренних дел Педро Прокопчука, случайно найденное в архивах охранки бывшего диктатора Парагвая Альфредо Стресснера, похоже, ставит точку в истории с таинственным исчезновением Мартина Бормана из гитлеровского бункера в ночь с 1 на 2 мая 1945 года. Известно, что второй человек третьего рейха был с фюрером до последнего дня: Мартин Борман поставил свою подпись под свидетельством о бракосочетании Евы Браун с Гитлером незадолго до их смерти. Он же закрыл глаза новобрачным после самоубийства. На Нюрнбергском процессе Мартина Бормана заочно приговорили к смертной казни. Приговор так и остался на бумаге: след разыскиваемого все эти годы нацистского преступника затерялся в Латинской Америке. На донесении, отредактированном собственноручно шефом отдела внешних связей парагвайского МВД Прокопчуком, выходцем из Польши, стоит дата - 24 августа 1961 года. ССылаясь на агентурное сообщение источника парагвайской полиции, работающего по немецкой колонии, Прокопчук сообщает вышестоящему начальству о том, что Мартин Борман перебрался на жительство в Парагвай в 1956 году и поселился в доме Алюана Крюге в немецкой колонии Гогенау недалеко от аргентино-парагвайской границы. Там его часто посещал нацисткий палач доктор Джозеф Менгеле. Преступников сближали не только воспоминания о прошлом, но и смертельная болезнь Бормана - рак желудка. Когда болезнь обострилась, Бормана тайно привезли в Асунсьон и разместили в доме генерального консула Парагвая в Германии Вернера Юнга. Там он и провел свои последние дни. 15 февраля 1959 года Мартин Борман скончался. Похоронили его ночью на сельском кладбище в деревушке Ита в 40 километрах от столицы. Могила безымянна - ни креста, ни надгробия. Точное место захоронения известно троим: кладбищенскому сторожу, генконсулу и полковнику парагвайской армии Алехандро фон Экстейну. Почему же столь ценный документ пылился в архивах парагвайской охранки более 30 лет? Чья рука все эти годы помогала преступникам скрываться от правосудия? Ответить на эти вопросы мог бы Педро Прокопчук. Но его давно нет в живых: ровно через месяц после отправки донесения наверх он был застрелен в столичном