18-БАШЛЯР

ГАСТОН БАШЛЯР (1884—1962)

Французский философ, историк и методолог науки Гастон Башляр является главой французской эпистемологической школы (А.Койре, Ж.Кавайес, Ж.Кангийем и др.), объединяемой вместе со структурализмом и некоторыми другими течениями в общее направление современного неорационализма. Понимая разум как исторически изменчивый, развивающийся, французские эпистемологи историзируют теорию научного познания, превращая ее в теоретическое осмысление истории развития наук. Эта история мыслится ими не как простое накопление знаний (кумулятивизм), а как серия качественных преобразований, научных революций, коренным образом меняющих структуру, характер и методы науки. Башляр рассматривает историю познания как ряд этапов, не просто сменяющих, а отрицающих предыдущие. Так этап донаучного, обыденного познания сменяется и отрицается в ходе научной революции XVII—XVIII веков этапом «научного духа»(классической науки), а этот последний отрицается этапом «нового научного духа» (неклассической науки XX века). Для осмысления соответствующих научных революций вводятся понятия «эпистомологическое препятствие», «эпистемологический разрыв» и др. Философия науки по Башляру, должна приспособиться к неравномерно развивающимся различным областям знания и стать плюралистичной (идея «региональных рационализмов»). Наряду с философским изучением творчества в сфере науки, Башляр посвятил ряд работ исследованию художественного творчества, психологии творческого воображения.

Ниже приводятся отрывки из работ Г.Башляра: «Формирование научного духа», «Прикладной рационализм», «Новый научный дух», «Философское отрицание».

XX ВЕК

. Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

М.Н.Грецкий

Из книги «ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОГО ДУХА»

...Мы будем различать три больших периода. Первый период, представляющий собой донаучную стадию, охватывает как классическую античность, так и века Возрождения и новых усилий — XVI, XVII и даже XVIII век. Второй период, представляющий собой научную стадию, подготавливается с конца XVIII века и охватывает весь XIX век и начало XX столетия. Что же касается третьего периода — стадии нового научного духа, — то тут мы можем точно зафиксировать его начало: это 1905 год, год появления теории относительности Эйнштейна, которая преобразовала фундаментальные понятия, считавшиеся установленными навеки (1.7).

В ходе же своего индивидуального формирования научный дух проходит три следующие стадии...: 1) Конкретная стадия, когда разум забавляется первыми образами явления, опираясь на философскую литературу, прославляющую Природу и воспевающую одновременно единство мира и его богатое разнообразие; 2) Конкретно-абстрактная стадия, когда разум соединяет с физическим опытом геометрические схемы, опираясь на философию простоты. Разум пребывает еще в парадоксальном состоянии: он тем более уверен в своих абстракциях, чем более ясно эти абстракции представляются чувственному созерцанию; 3) Абстрактная стадия, когда разум строит свои формы, сознательно отвлекаясь от созерцания реального пространства, сознательно отходя от непосредственного опыта и даже открыто полемизируя с первичной реальностью, всегда нечистой, всегда бесформенной (1.8).

Исследуя психологические условия научного прогресса, вскоре приходишь к убеждению, что проблема научного познания должна рассматриваться с точки зрения препятствий. И дело тут не во внешних препятствиях, таких, как сложность и изменчивость явлений, и не в слабости человеческих чувств и интеллекта. В самом процессе познания, внутри, появляются, как некая функциональная необходимость, оп-

300

XX ВЕК

ределенные замедления и замутнения. Именно здесь мы обнаружим причины застоя и даже регресса, здесь мы вскроем причины инерции, которые мы назовем эпистемологическими препятствиями. Познание реальности это свет, всегда создающий где-то и тени. Оно никогда не бывает непосредственным и полным (1.13).

В своем стремлении к завершению, как и в своих основах, наука абсолютно противостоит мнению....Мнение мыслит плохо, оно не мыслит вообще, а лишь выражает потребность в знаниях. Определяя предметы через их полезность, оно закрывает себе путь к их познанию. Нельзя ничего основывать на мнении, его надо прежде всего разрушить. Это первое препятствие, которое следует преодолеть... Научный дух запрещает нам иметь мнение по вопросам, которые мы не понимаем и которые мы не можем ясно сформулировать. Прежде всего надо уметь ставить проблемы. И что бы там ни говорили, в жизни науки проблемы сами не встают. Именно чувство проблемы — признак настоящего научного духа. Для научного разума всякое познание это ответ на какой-нибудь вопрос. Если не было вопроса, не может быть научного познания. Ничто не решается само собой. Ничто не дано. Все строится (1.14).

Понятие эпистемологического препятствия может исследоваться как в историческом развитии научной мысли, так и в практике образования. ...Чтобы судить об эффективности той или иной мысли, надо встать на нормативную точку зрения. Далеко не все, что встречается в истории научной мысли, реально служит развитию этой мысли. Некоторые даже правильные знания слишком рано останавливают полезный поиск (1.17).

Первый опыт или, точнее говоря, первое наблюдение, это всегда первое препятствие для научной культуры. Действительно, это первое наблюдение сопровождается обилием образов, оно выглядит красочным, конкретным, естественным, легким. Остается лишь описать его и восхититься. И тогда думают, что его понимают. Мы же начнем наше расследование с характеристики этого препятствия и с показа того, что между наблюдением и экспериментированием существует не преемственность, а разрыв (1.19).

Научный дух должен формироваться вопреки Природе, вопреки тому, что в нас и вне нас представляет собой импульс и обучение со стороны Природы, вопреки естественной склонности, вопреки красочным и разнообразным фактам. Научный

301

XX ВЕК

дух должен формироваться путем самореформирования. Он может обучаться перед лицом Природы лишь путем очищения природных субстанций и упорядочивания запутанных явлений... Мы понимаем Природу, сопротивляясь ей (1.23).

Наука, соглашающаяся оперировать образами, больше, чем какая-либо другая наука, становится жертвой метафор. Поэтому научный дух должен все время бороться против образов, аналогий, метафор (1.38).

Непосредственное познание, уже потому, что оно качественное, неизбежно связано с заблуждениями. Оно обязательно нагружает объект субъективными впечатлениями; объективное познание нужно будет от них избавить, его нужно будет психоанализировать. Непосредственное познание субъективно в принципе. Обращаясь с реальностью как с своим собственным добром, оно дает преждевременную уверенность, которая не помогает, а мешает объективному познанию. Таков философский вывод из предшествующих глав. Неверно было бы, однако, думать, что количественное познание в принципе избегает опасностей качественного познания. Математическая величина не является автоматически объективной... Поскольку научный объект это всегда какими-то своими сторонами новый объект, то становится понятным, что первые количественные определения почти неизбежно оказываются неудачными. Нужны долгие исследования для того, чтобы выявить в новом явлении подходящую переменную величину (1.211).

Из книги «ПРИКЛАДНОЙ РАЦИОНАЛИЗМ»

Нельзя обосновать физические науки, не вступая в философский диалог рационалиста и экспериментатора... Но этот диалог столь «плотный», что туг не увидишь и следа старого дуализма философов. Это уже не сопоставление одинокого разума и безразличного к нему универсума. Отныне надо поместить себя в центре, где познающий разум детерминируется точным объектом познания и где в свою очередь он все более точно детерминирует свой опыт. Именно в этой центральной позиции обнаруживается эффективность диалектики разума и техники. Мы постараемся занять эту центральную позицию, где проявляет себя и прикладной рационализм, и обученный материализм (2.3—4).

302

XX ВЕК

Благодаря техническому прогрессу исследуемая ученым «реальность» меняет свой вид, утрачивая то постоянство, на котором основывался философский рационализм... Имея дело с тождественным, надо будет все время оживлять диалектику отождествляемого и диверсифицируемого. Имея дело с реальностью — развивать диалектику анализа и синтеза, отсечения и конструирования, отбора и реализации. Наука, постоянно исправляемая как в своих принципах, так и в материалах, не может иметь единого философского обозначения. Она диалектична не только в тонкостях своих подходов, но и в двойном идеале теоретической связности и экспериментальной точности (2.9).

Из книги «РАЦИОНАЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ»

Между обыденным познанием и познанием научным существует, по нашему мнению, столь четкий разрыв, что эти два типа познания не могут иметь единой философии. Эмпиризм это философия, подходящая для обыденного познания... Напротив, научное познание связано с рационализмом (3.224).

Из книги «НОВЫЙ НАУЧНЫЙ ДУХ»

...Наука действительно создает философию. И философия также, следовательно, должна суметь приспособить свой язык для передачи современной мысли в ее динамике и своеобразии. Но нужно помнить об этой странной двойственности научной мысли, требующей одновременно реалистического и рационалистического языка для своего выражения. Именно это обстоятельство побуждает нас взять в качестве отправного пункта для размышления сам факт этой двойственности или метафизической неоднозначности научного доказательства, опирающегося как на опыт, так и на разум и имеющего отношение и к действительности, и к разуму.

Представляется вместе с тем, что объяснение дуалистическому основанию научной философии найти все же не трудно, если учесть, что философия науки — это философия, имеющая применение, она не в состоянии хранить чистоту и единство спекулятивной философии. Ведь каким бы ни был начальный момент научной деятельности, она предполагает соблюдение двух обязательных условий: если идет эксперимент, следует размыш-

303

XX ВЕК

лятъ; когда размышляешь, следует экспериментировать. То есть в любом случае эта деятельность связана с трансценденцией, с выходом за некие границы. Даже при поверхностном взгляде на науку бросается в глаза эта эпистемологическая ее разнонаправленность, отводящая феноменологии место как бы под двойной рубрикой — живой наглядности и понимания, или, иначе говоря, реализма и рационализма. Причем, если бы мы могли оказаться при этом (в соответствии с самой устремленностью научного духа) на передовой линии научного познания, то мы бы увидели, что современная наука как раз и представляет собой настоящий синтез метафизических противоположностей. Во всяком случае, смысл эпистемологического вектора представляется нам совершенно очевидным. Он, безусловно, ведет от рационального к реальному, а вовсе не наоборот, как учили все философы, начиная с Аристотеля и кончая Бэконом. Иначе говоря, использование научной мысли для анализа науки, ее применение (Гарр1юа1юп) видится нам по существу как реализация. И мы постараемся раскрыть в данной работе именно этот аспект научной мысли. То есть то, что мы будем называть реализацией рационального или, в более общей форме, реализацией математического (4.29—30).

Чтобы избежать возможных недоразумений, сделаем одно замечание. В отрицании прошлого нет, естественно, никакой самопроизвольности, и не стоит надеяться найти некий способ сведения, который позволит логически вернуть новые доктрины в рамки прежних. Речь идет о подлинном расширении. Неевклидова геометрия создана не для того, чтобы противоречить евклидовой. Скорее она представляет собой некий добавочный фактор, который и открывает возможность обобщения, завершения геометрического мышления, включения евклидовой геометрии в своеобразную пангеометрию. Появившаяся на границе евклидовой, неевклидова геометрия обрисовывает «снаружи» с высвечивающей точностью границы прежнего мышления. То же относится и ко всем новым формам научной мысли, которые как бы начинают, после своего появления, освещать обратным светом темные места неполных знаний. На протяжении нашего исследования мы будем постоянно встречаться с этими характеристиками расширения, включения в себя прошлого, индукции, обобщения, дополнения, синтеза, цельности. То есть с заместителями идеи новизны. И эта новизна обладает действительной глубиной — это не новизна некоей находки, а новизна метода (4.33).

304

XX ВЕК

Из книги «ФИЛОСОФСКОЕ ОТРИЦАНИЕ»

Создается впечатление, что у нас не было пока философии науки, которая могла бы показать, в каких условиях — одновременно субъективных и объективных — общие принципы приводят к частным результатам, к случайным флуктуациям, а в каких эти последние вновь подводят к обобщениям, которые их дрполняют, — к диалектике, которая вырабатывает новые принципы.

Если бы можно было описать философски это двойственное движение, одушевляющее сегодня научную мысль, то мы бы указали прежде всего на факт взаимозаменяемости, чередования а рriori и а роsteriori, на то, что эмпиризм и рационализм связаны в научном мышлении той поистине странной и столь же сильной связью, которая соединяет обычно удовольствие и боль. Ведь в самом деле, здесь одно достигает успеха, давая основание другому: эмпиризм нуждается в том, чтобы быть понятым; рационализм — в том, чтобы быть примененным. Эмпиризм без ясных, согласованных и дедуктивных законов немыслим, и его нельзя преподать; рационализм без ощутимых доказательств, в отрыве от непосредственной действительности не может полностью убедить. Смысл эмпирического закона можно выявить, сделав его основой рассуждения. Но можно узаконить и рассуждение, сделав его основанием эксперимента. Наука, как сумма доказательств и опытов, сумма правил и законов, сумма фактов и очевидностей нуждается, таким образом, в «двухполюсной» философии. А точнее, она нуждается в диалектическом разритии, поскольку каждое понятие освещается в этом случае с двух различных философских точек зрения.

То есть видеть в этом просто дуализм было бы неправильно. Напротив, эпистемологическая полярность, о которой мы говорим, на наш взгляд, свидетельствует скорее о том, что каждая из философских доктрин, называемых нами эмпиризмом и рационализмом, эффективны в своем дополнении друг друга. Одна позиция завершает другую. Мыслить научно — значит занять своего рода промежуточное эпистемологическое поле между теорией и практикой, между математикой и опытом. Научно познать закон природы — значит одновременно постичь его и как феномен, и как ноумен.

Вместе с тем, поскольку в данной вводной главе мы хотим обозначить как можно яснее нашу философскую позицию, то должны добавить, что одному из указанных метафизических на-

Хрестоматия, ч. 2 305

XX ВЕК

правлений мы отдаем все же предпочтение, а именно тому, которое идет от рационализма к опыту. Именно на этой эпистемологической основе мы попытаемся охарактеризовать философию современной физики, или, точнее, выдвижение на первый план математической физики.

Этот «прикладной» рационализм, рационализм, который воспринял уроки, преподанные реальностью, чтобы превратить их в программу реализации, обретает тем самым, на наш взгляд, некое новое преимущество. Для этого ищущего рационализма (в отличие от традиционного) характерно то, что его невозможно практически исказить; научная деятельность, направляемая практическим рационализмом, отнюдь не поступается принци пами. Реализация рациональной программы эксперимента он ределяет экспериментальную реальность без всякого следа ир рациональности. У нас еще будет возможность показать, что упорядоченное явление более богато, чем природный феномен. А пока нам достаточно, что мы заронили в сознание читателя сомнение относительно расхожей идеи об иррациональной природе реальности. Современная физическая наука — это рациональная конструкция: она устраняет иррациональность из своих материалов конструирования. Реализуемый феномен должен быть защищен от всяких проявлений иррациональности. Рационализм, который мы защищаем, противостоит иррационализму и конструируемой на его основе реальности. С точки зрения научного рационализма, использование научной мысли для анализа науки не представляет поражения или компромисса. Рационализм желает быть примененным. Если он применяется плохо, он изменяется. Но при этом он не отказывается от своих принципов, он их диалектизирует. В конечном счете философия физической науки является, возможно, единственной философией, которая применяется, сомневаясь в своих принципах. Короче, она единственно открытая философия. Всякая другая философия считает свои принципы неприкосновенными, свои исходные истины неизменными и всеобщими и даже гордится своей закрытостью (4.162—164).

III

Следовательно, может ли философия, действительно стремящаяся быть адекватной постоянно развивающейся научной мысли, устраняться от рассмотрения воздействия научного по-

306

XX ВЕК

знания на духовную структуру? То есть уже в самом начале наших размышлений о роли философии науки мы сталкиваемся с проблемой, которая, как нам кажется, плохо поставлена и учеными и философами. Это проблема структуры и эволюции духа. И здесь та же оппозиция, ибо ученый верит, что можно исходить из духа, лишенного структуры и знаний, а философ чаще всего полагается на якобы уже конституированный дух, обладающий всеми необходимыми категориями для понимания реального.

Для ученого знание возникает из незнания, как свет возникает из тьмы. Он не видит, что незнание есть своего рода ткань, сотканная из позитивных, устойчивых и взаимосвязанных ошибок. Он не отдает себе отчета в том, что духовные потемки имеют свою структуру и что в этих условиях любой правильно поставленный объективный эксперимент должен всегда вести к исправлению некоей субъективной ошибки. Но не так-то просто избавиться от всех ошибок поочередно. Они взаимосвязаны. Научный дух не может сформироваться иначе, чем на пути отказа от ненаучного. Довольно часто ученый доверяет фрагментарной педагогике, тогда как научный дух должен стремиться к всеобщему субъективному реформированию. Всякий реальный прогресс в сфере научного мышления требует преобразования. Прогресс современного научного мышления определяет преобразование в самих принципах познания.

Для философа (который по роду своей деятельности находит в себе первичные истины) объект, взятый как целое, легко подтверждает общие принципы. Любого рода отклонения, колебания, вариации не смущают его. Он или пренебрегает ими как ненужными деталями, или накапливает их, чтобы уверить себя в фундаментальной иррациональности данного. И в том и в другом случае он всегда готов, если речь идет о науке, развивать философию ясную, быструю, простую, но она остается тем не менее философией философа. Ему довольно одной истины, чтобы расстаться с сомнениями, незнанием, иррационализмом: она достаточна для просветления его души. Ее очевидность сверкает в бесконечных отражениях. Она является единственным светом. У нес нет ни разновидностей, ни вариаций. Дух живет только очевидностью. Тождественность духа в факте «я мыслю» настолько ясна для философа, что наука об этом ясном сознании тут же становится осознанием некоей науки, основанием его философии познания. Именно уверенность в проявлении тождественности духа в различных областях знания приводит

XX ВЕК

философа к идее устойчивого фундаментального и окончательного метода. Как же можно перед лицом такого успеха ставить вопрос о необходимости изменения духа и пускаться на поиски новых знаний? Методологии, столь различные, столь гибкие в разных науках, философом замечаются лишь тогда, когда есть начальный метод, метод всеобщий, который должен определять всякое знание, трактовать единообразно все объекты. Иначе говоря, тезис, подобный нашему (трактовка познания как изменения духа), допускающий вариации, затрагивающие единство и вечность того, что выражено в «я мыслю», должен, безусловно, смутить философа.

И тем не менее именно к такому заключению мы должны прийти, если хотим определить философию научного познания как открытую философию, как сознание духа, который формируется, работая с неизвестным материалом, который отыскивает в реальном то, что противоречит реальным знаниям. Нужно прежде всего осознать тот факт, что новый опыт отрицает старый, без этого (что совершенно очевидно) речь не может идти о новом опыте. Но это отрицание не есть вместе с тем нечто окончательное для духа, способного диалекгизировать свои принципы, порождать из самого себя новые очевидности, обогащать аппарат анализа, не соблазняясь привычными естественными навыками объяснения, с помощью которых так легко все объяснить (4.164-166).