Живая+вода+доктора+Тринчера

теплоемкость и максимальная сжимаемость. Причем наиболее ярко все три феномена проявляются при 36—42 градусах, то есть в области теплокровности! Это очень важный момент.

Биохимики знают, что эритроцит примерно на 60 процентов состоит из воды и на 40 процентов из гемоглобина. Вода не существует внутри клетки как обособленное вещество, она связана со всеми другими клеточными компонентами. Какова же ее структура внутри клетки?

Довольно элементарные расчеты показывают, что в эритроците между двумя молекулами гемоглобина могут находиться только две молекулы воды, не больше. Получается чрезвычайно ажурная структура. Причем вода должна выполнять две взаимоисключающие функции. С одной стороны, поддерживать жесткую структуру, чтобы сохранять автономность каждой молекулы гемоглобина. С другой — обеспечивать изменяемость формы эритроцита при прохождении его через капилляры. Иными словами, вода должна одновременно обладать и кристаллической упорядоченностью, и свойствами жидкости.

Но в обычных условиях в неживой природе такое невозможно! Необходим совершенно особый энергетический аппарат, чтобы поддерживать подобную структуру. Его существование запрещено классической термодинамикой. Однако биологическая термодинамика прекрасно справляется с этим запретом. Работая по ее законам, живая клетка выполняет роль теплового насоса, отводя тепло. В итоге вода внутри клетки сохраняет свое как бы запрещенное квазикристаллическое состояние.

Так я пришел к выводу о существовании четвертого, термодинамического, состояния воды, или, проще говоря, «живой» воды. Я не буду приводить здесь термодинамические расчеты, они однозначно свидетельствуют о том, что нельзя вынуть живую воду из клетки. И изучить ее вне клетки тоже невозможно. При попытке выделить ее оттуда она денатурирует, свертывается, разрушается — короче, превращается в неживую, внеклеточную воду. Возможно, в будущем человеку удастся воспроизвести любой неводный компонент клетки. Но единственное, чего ему никогда не повторить,— это внутриклеточная вода. Это и есть субстрат жизни — materia vitae. To, что обычно именуют чудом.

Итак, главная мысль моей докторской состояла в том, что жизнь подчиняется

своим законам, которые не выводятся из законов неживой природы...

Вот тогда на арену вышли уже настоящие драконы. Рядом с ними человек, который «помог» мне на первой защите, выглядел мелкой крысой. Один из «драконов» сразу выступил против присуждения мне докторской степени. Но его репутация была такова, что выступление сыграло обратную роль: голосование прошло прекрасно. Тогда в дело вмешался другой. В силу своего положения он обладал огромной властью. И ВАК просто на просто не утвердил мою работу. Ни через полгода, ни через год я не получил от него никакого ответа, хотя это положено делать по закону.

Самое страшное, что мне не разрешили ничего опубликовать. Бог с ней, с докторской. Но что может быть ужасней для исследователя, чем вынужденное молчание? Ученые должны свободно обмениваться идеями, мыслями — без этого невозможно научное творчество. Я пытался бороться. Я обращался в ЦК, в

11

Комитет партийного контроля, в «Правду». Бесполезно. Это напоминало корриду.

Наконец мне разрешили выступить с докладом на Президиуме Академии наук. Я не мог пригласить всех, кого хотел. Но человек двадцать из моего списка пропустили. Да и то потому, что это были в основном члены-корреспонденты и академики и среди них такие авторитеты, как академики Берг — специалист по кибернетике, Парин — физиолог, у него много работ по медицинской кибернетике. Моих противников никто не приглашал. Они пришли сами и заполнили весь зал.

На доклад мне отвели двадцать минут. Ни одному из моих оппонентов не дали слова, сразу заговорил «первый дракон». Что нового он мог сказать? Конечно, там присутствовали очень хорошие физики. Но у физиков, даже превосходных, совсем иной подход.

Правда, есть и другие. Шредингер, его книга «Что такое жизнь с точки зрения физика» гениальна. Однако в Советском Союзе она вышла без последней главы! Ее не включили в перевод, ведь она заканчивается тем, что в жизни участвует Бог. Другой великий физик, Вигнер, также сказал, что мы не можем объяснить жизнь, исходя из физических законов. Ньютон придерживался подобной точки зрения. Как только гении применяли к жизни физические мерки — все...

Но те, кто выступал на Президиуме, могли объяснить все. Поразительно — им все было понятно! Они свысока разъясняли мне то, о чем не брались судить Планк и Эйнштейн.

Обсуждение длилось долго. Заключительного слова мне не дали. Истина никого не интересовала. Моим сторонникам так и не дали выступить. Это было издевательством.

И тогда я решил уехать из Советского Союза. Я уволился и вышел на пенсию. Теперь я принадлежал к другой категории граждан, среди которых строгие правила о выезде действовали не столь сурово. Мне прислали приглашение, и в шестьдесят девять лет я покинул страну, к которой привязался всей душой и которую всегда вспоминаю с любовью. В Союзе я провел и самые мучительные, и самые прекрасные годы жизни.

Мы уехали с женой. Моя Гертруда вновь — в который раз! — последовала за

мной. А наши дети, внуки остались здесь...

Что было дальше? В Австрии хорошо знали доктора Тринчера, там печатались многие его статьи. Ученого сразу взяли на работу в университет и очень скоро вручили диплом профессора. Без всякой защиты, на основании уже имеющихся публикаций. Довольно быстро вышла в свет и книга по биологической термодинамике. Работы доктора Тринчера упоминаются в университетских учебниках биологии (западных, разумеется). Он получает много приглашений на симпозиумы, а в 1990 году его пригласили и в Союз, в Киев, для участия в международной конференции «Жидкие свойства в тонких слоях».

История доктора Тринчера — история человека, которому интересно познавать мир. Интересно больше всего на свете. Он не герой, не жертва — он прежде всего исследователь. Таков его выбор, а остальные события — лишь производные от него.

12