История Всемирной Литературы / Коллектив авторов - История всемирной литературы Т
.6.pdf
Особый смысл обращение к сокровищам фольклора приобрело в землях ретороманского языка. Здесь родной язык находился под угрозой исчезновения. Обращение к духовному наследию родной почвы, самый культ родины даже в узкокантональном смысле — все это способствовало развитию и утверждению национального языка. Неожиданно открылся целый художественный мир: легенды о любви, баллады о животных, стихотворения, насыщенные древнейшей символикой, легенды, в которых показаны старинные обычаи и ритуалы, хранящие нравственные понятия отдаленных времен. Крупных поэтов ретороманская Швейцария не выдвинула, но лирическое творчество этих лет заметно обогащало язык, как бы вливая в него новые силы. С защитой ретороманского языка выступил Конрадин де Флюджи д’Аспермунт (1787—1874), наиболее известный поэт-романтик этой области Швейцарии.
Среди зачинателей немецко-швейцарского романтизма был Иоганн Мартин Устери (1763—1827). Как и многие другие швейцарские писатели, как и его кумир и учитель Геснер, Устери сочетал талант поэта с талантом художника и сам украшал свои книги иллюстрациями. В 1806 г. он основал «Общество художников» и до конца жизни возглавлял его. Первая самостоятельная работа — иллюстрации к переводам баллад Перси (1771). К Французской революции он отнесся враждебно, ибо она угрожала, по его мнению, устоявшимся нормам швейцарской жизни. После вторжения французских войск в Швейцарию он писал эпиграммы и рисовал карикатуры на французов.
Автор ряда песен для домашних и публичных праздников, Устери завоевал широкую популярность песней «Радуйтесь жизни» (1793), которую консервативные поклонники поэта рассматривали как швейцарскую антитезу «Марсельезе». По замыслу это застольная песня, гимн товариществу, призыв к дружбе и верности.
248
Перу Устери принадлежат и опыты в жанре исторического рассказа. Он был большим знатоком швейцарских древностей, преимущественно цюрихских, всю жизнь собирал и изучал рукописи и гравюры, проявляя особенный интерес к деталям быта, и писал свои рассказы на цюрихском диалекте той эпохи, которую изображал. Простые нравы и строгую добродетель XVI в. он стремился представить как пример для подражания. Бескрылый бытовизм исторических рассказов Устери — лишь еще одна иллюстрация мелкомасштабности, духовного провинциализма «романтики альпийских роз», как нередко иронически именуют литературную продукцию бернского альманаха.
Среди романтических писателей франкоязычной Швейцарии наибольшее признание получил Родольф Тепфер (1799—1846). Как и в произведениях других швейцарских писателей, родная природа, Альпы — предмет восхищения и преклонения писателя. В одной из своих главных книг «Путешествие по извилистым дорогам» (1838) Тепфер пишет, что, как бы ни были прекрасны Альгамбра и Ватикан или семь чудес света, никакие музеи и памятники не могут заменить созерцания природы. «Разве не говорят на тысяче языков могучие леса, выгоревшие от солнца поляны, мерцающие глетчеры, вечный лед на вершинах?»
И все же в центре изображения Тепфера — не природа, а человек, его характер, его чувствования. Внимание писателя не привлекают бурные события современной истории, он не изображает острых конфликтов, социальные противоречия эпохи почти не проникают на страницы его книг. Его герой живет в узком замкнутом мире. Повесть «Библиотека моего дяди» — одно из самых популярных произведений писателя. Герой ее
— молодой художник Жюль; показано становление его личности, вступление в жизнь. По сюжету повесть отдаленно напоминает жанр немецкого воспитательного романа. Но школа жизни, которую проходит Жюль, ограничена узким кругом. Соприкосновение героя с внешним миром носит случайный характер. Он сталкивается лишь с теми, кто появляется в доме его дяди, или с кем он поднимается по лестнице дома, или кого он видит из окна своей комнаты, встречает на лестнице, и этот маленький мир описан
любовно, с легким юмором, который многие исследователи соотносят то с Жан Полем, то с Диккенсом. Как и для немецкоязычных швейцарских писателей, для Тепфера романтическое неотделимо от сентиментального.
Во Франции «Библиотека моего дяди», как, впрочем, и другие книги писателя, хотя и была издана, но не вызвала большого интереса: в стране острых политических и социальных конфликтов она звучала как голос из другого мира. Но, переведенная на немецкий язык, она имела успех в Германии. Гѐте незадолго до смерти высоко оценил одну из повестей Тепфера и особенно авторские рисунки к ней. «Библиотека моего дяди» привлекла внимание и молодого Л. Толстого.
Формирующийся в эту эпоху швейцарский реализм тесно связан с просветительскими традициями XVIII в. Главные его представители выступали в немецкоязычной части страны. И Песталоцци как писатель, и Цшокке, и Готгельф открыто ставили перед собой просветительские задачи, видя в литературе важное средство воспитания народа, хотя и придерживались разных политических взглядов: Цшокке был сторонником и участником демократического движения в стране, Готгельф стоял на консервативных позициях.
Многообразная литературная деятельность Иоганна Генриха Даниеля Цшокке (1771— 1848) принесла автору известность не только на родине, но и далеко за ее пределами. Участник революционных событий 1798 г., активный сторонник Гельветической республики, он вынужден был бежать из Граубюндена, где одержали победу консерваторы. В кантонах Берн и Ааргау он издавал ряд журналов и газет, вел разного рода педагогическую работу. Его «Швейцарский вестник» (1804—1837) пользовался огромной популярностью во всей стране. Литературное творчество Цшокке обширно: труды по истории Швейцарии и Баварии, исследование о швейцарских лесах, труднообозримое количество публицистических статей по разным вопросам. В его собственно художественном наследии — исторические романы, драмы в духе молодого Шиллера, новеллы, большая автобиографическая книга «Обозрение моего пути» (1842).
И как публицист, и как писатель Цшокке видел свою задачу в просвещении народа, пропаганде современных идей, как он их понимал. Не будучи революционером, он, однако, неизменно примыкал к прогрессивному лагерю. В 1830 г. он с восторгом принял Июльскую революцию в Париже, немедленно включился в политическую борьбу по реформе конституции в Ааргау и был избран заместителем председателя Совета по выработке конституции.
Популярность Цшокке не в последнюю очередь связана с тем, что он своеобразно сочетал приверженность укладу швейцарских кантонов с новыми демократическими идеями: конституции, народного просвещения и т. д. Для его творчества характерно сочетание просветительских иллюзий с романтической экзальтированностью
249
в изображении ситуации и героев, при этом Цшокке всегда прямолинейно дидактичен. Переведенная на все европейские языки повесть «Деревня делателей золота» (1817) — в России к 1909 г. она выдержала 12 изданий — имела подзаголовок «Приятная и правдивая история для сельских школ и рассудительных людей». В ней рассказывалось, как в некой захолустной деревне, шедшей к полному разорению и моральной деградации, появился молодой энергичный учитель, который повел борьбу против шинкаря за души крестьян, пробудил в них интерес к труду, отучил от пьянства, и деревня преобразилась: разум и труд принесли неслыханное богатство. В этом смысле Цшокке оставался типичным швейцарским идеологом. Творчество его — одно из проявлений того же «экономического романтизма», о котором писал В. И. Ленин, критикуя Сисмонди.
Иеремия Готгельф (1797—1854) — самое значительное явление в литературе этой эпохи. Вместе с Г. Келлером и К. Ф. Мейером, выступившими несколько позднее, он вывел немецко-швейцарскую литературу XIX в. на мировую арену. Свой первый роман «Крестьянское зеркало» (1837) 40-летний бернский пастор Альберт Бициус (таково его
настоящее имя) написал, опираясь на свой многолетний опыт церковного проповедника и организатора воспитательных учреждений для детей бедняков. В романе рассказывается история мальчика-сироты, отданного на «воспитание» в дом богатого крестьянина и обреченного тем самым на тяжкий жребий дарового батрака. Но содержание этого своеобразного воспитательного романа шире. В предисловии к роману Готгельф раскрывает смысл названия: «Мое зеркало показывает вам теневые, а не солнечные стороны вашей жизни». Он заверяет читателя, что делает это во имя правды, и ссылается на пример английских и русских писателей, которые изображают простых людей такими, какие они есть на самом деле.
«Крестьянское зеркало» историки литературы рассматривают как первый крестьянский роман в литературе немецкого языка. Значение его было тем более важным, что Готгельф своим первенцем взрывал традицию идиллии, которая была столь живуча в самой Швейцарии и — со времен Галлера и Геснера — накладывала отпечаток на суждения многих европейских писателей, идеализировавших патриархальный быт швейцарских пастухов.
Наиболее полно мировоззрение писателя раскрылось в его дилогии: «Ули-работник» (1841) и «Ули-арендатор» (1849). Как и роман «Крестьянское зеркало», эта дилогия тяготеет к жанру воспитательного романа. Но история Ули существенно отлична от жизненного пути героя первого романа. Если путь Миазли был трагичен, то в дилогии писатель изображает непрерывное, хотя и связанное с трудностями и срывами, восхождение героя к материальному благополучию. Идиллические отношения между Ули-батраком и его хозяином Иоганнесом отражают идеальное представление автора. Подзаголовок первого издания романа гласил: «В дар слугам и хозяевам». Автор сознательно ставит перед собой дидактическую задачу: показать, каким внимательным, терпеливым и настойчивым должен быть крестьянин в своих отношениях с наемным работником и как трудолюбие и добропорядочный образ жизни дают возможность каждому честному работнику стать самостоятельным хозяином. В то же время Готгельф не совсем утрачивает чувство действительности, реальные противоречия швейцарской жизни врываются в тщательно разработанную морально-дидактическую схему. Кругом царит дух собственности, люди оцениваются в зависимости от материального достатка.
Если обратиться к жанру немецкого воспитательного романа, к традиции которого примыкает дилогия Готгельфа, то именно у Готгельфа нагляднее всего выражена просветительская идея: человек формируется в труде, моральное его совершенствование становится возможным в процессе полезной деятельности. С изображением трудовых усилий человека и его нравственного подвига — преодоления ошибок, соблазнов, порочных наклонностей — связано эпическое величие первого романа дилогии. Т. Манн даже отмечал, что Готгельф здесь приближается к гомеровской манере.
Во втором романе «Ули-арендатор» эта эпическая цельность утрачивается. Здесь острее встает вопрос о материальном благосостоянии героя. В творчестве мастеров европейского критического реализма в те же годы была наглядно продемонстрирована несовместимость высших моральных принципов со стремлением выжить и тем более победить в обществе, где сталкиваются эгоистические интересы собственников. Готгельф же верит в особый швейцарский путь развития общества, он убежден, что благосостояния можно добиться упорным честным трудом. Но если в первом романе дилогии путь нравственного возвышения Ули был убедителен — можно было поверить, что Иоганнесу удалось воспитать из Ули честного труженика, — то во втором романе финал повествования ничем не подтверждает его воспитательную идею, ибо Ули становится самостоятельным хозяином лишь благодаря случайности (неожиданно объявился тесть и передал ему свое хозяйство).
250
Готгельф завоевал большое признание и своими новеллами. В них отражен тот же этический пафос писателя, то же настойчивое его желание внушить читателю высокие представления о долге человека. При этом в лучших его новеллах проявилось выдающееся мастерство в изображении человека из народа — не в идиллическом ракурсе (и не в прямолинейном осуждении слабостей и пороков), а во всей сложности его душевного склада и непростых отношений с окружающим миром. Такова героиня новеллы «Эльзи, странная служанка» (1843) — девушка трудной судьбы, болезненно переживающая то, что она считает для себя унизительным (разорение отца). Она гордо отказывает в своей руке любящему ее крестьянину, а затем самоотверженно вместе с ним погибает, потому что тоже любит его.
Особое место занимают в наследии Готгельфа новеллы на исторические и легендарные темы. Мировую известность завоевала новелла Готгельфа «Черный паук» (1842). Точнее сказать, это большая повесть, действие которой развивается в двух планах: почти идиллическая, неторопливо рассказанная история семейного праздника в современной писателю деревне и повествование о далеком прошлом, средневековой Швейцарии, когда издевательства феодала толкнули крестьян на союз с дьяволом, последствием чего явилась «черная смерть» (т. е. чума). Только благородные и мужественные люди смогли замуровать «черного паука» — материализованный образ дьявольской силы. Подтекст этой истории очевиден: писатель призывает строго следовать религиозно-нравственным установлениям предков, охранять исконные порядки. Так Готгельф, зачинатель критического реализма в Швейцарии, вводит в некоторые свои новеллы романтические образы и романтическую мотивировку. И обе тенденции сочетаются у него с просветительской убежденностью в победе моральной проповеди.
В 40-е годы, по мере нарастания социальных противоречий, Готгельф все более упорно утверждается на консервативных позициях. До поры до времени он поддерживал демократическое движение, но его пугали радикальные перемены, которые угрожали существованию патриархального уклада.
Во второй половине 40-х годов Швейцария стояла на пороге коренных исторических перемен. Новое время породило новую поэзию. В 40-е годы начинается литературная деятельность Готфрида Келлера (1819—1890). На формирование Келлера-поэта большое влияние оказывает рост демократического движения в Германии предмартовского десятилетия и в самой Швейцарии, куда эмигрировали многие немецкие политические поэты (в Цюрихе жили Гервег, Фрейлиграт, В. Шульц и др.). Выступления политических поэтов находят живой отклик у молодого Келлера. «Стихи живого человека» Г. Гервега он воспринимает как «трубный зов». Не без влияния Гервега он и свое поэтическое призвание рассматривает как служение общественным целям. Позднее (в 1854 г.) Келлер ясно выразит свою мысль о месте поэта: «Кто гордо мнит себя стоящим над партиями большей частью оказывается где-то далеко ниже их. И поэтому не доверяй тому, кто не занимает ясной позиции».
Встихотворении «В горах» (1843) он обнаруживает достаточную социальную зоркость, чтобы видеть, что «плодоносные земли возделываются мозолистыми руками только для бездельников». Это стихотворение приобретает особый смысл в перспективе развития всей швейцарской лирики со времен Геснера: только теперь происходит полный разрыв с традицией сентиментальной идиллии. Стихотворение Келлера «Прядильщица» (1844) перекликается с многочисленными стихотворениями о силезских ткачах. Поэт воспевает и борьбу поляков за независимость («Польская песня», 1844). Тема Французской революции органически входит, как и у немецких поэтов, в политическую лирику Келлера («Ça ira», 1845). Правда, боевые призывы его выражаются в столь же отвлеченных образах, как и у Гервега.
В1847 г. в Швейцарии разгорелась гражданская война. В ноябре 1847 г. Ф. Энгельс приветствовал коренной поворот в судьбах страны. Победа демократии в Швейцарии
положила начало революции в Европе. «В горах раздался первый гром», — писал Фрейлиграт.
Келлер с воодушевлением воспринял весть о начале революционных боев в Париже, Вене, Берлине. Революционные 1848—1849 гг. он провел в Германии — в Гейдельберге. В теоретическом плане важную роль для него сыграла материалистическая философия Фейербаха, лекции которого о сущности религии он слушал в Гейдельберге. Борьбу немецких революционеров он рассматривал как часть общего европейского движения. Баденскому восстанию он посвятил стихотворение «Лодочница на Неккаре» (1849) — поэтический рассказ о героической девушке, которая перевозит через реку отряд отступающих участников восстания, преследуемых солдатами королевских войск.
Реалистическое мастерство Келлера-прозаика проявится позднее. Но в эти ранние годы своего творчества, озаренные огнем революционных битв, он приобрел общественный опыт, позволивший занять позицию, существенно отличную от той, что занимали писатели первой
251
половины века, завороженные идеей исключительности швейцарского пути развития. Так за полвека литература Швейцарии проделала стремительный путь развития. В начале века патриархальные иллюзии отделяли ее от других литератур. В середине века она включается в общеевропейский литературный процесс.
251
БЕЛЬГИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Бельгия обрела независимость в результате революции 1830 г. После 1789 г. бельгийские земли были присоединены к Франции, затем (в 1815 г.) — к Голландии. Уделом Бельгии на протяжении веков была иностранная оккупация, политическая неустойчивость, разрушительные войны. Отсутствие государственного единства и независимости, твердых границ, различный этнический состав, мозаика языков — все это затрудняло развитие литературы.
Но все же и до революции 1830 г. заметно было некоторое оживление, особенно в 20-е годы, когда сказалось влияние французских и английских романтиков. Было организовано несколько литературных обществ и литературных изданий. В критике обсуждалась необходимость литературной реформы, оспаривались классицистические правила.
Накануне революции стала популярной историческая тематика, что было прямо связано с ростом патриотических настроений. Анри Моку (1803—1862) принадлежат «История Бельгии», романы «Морские гѐзы», «Лесные гѐзы» и другие произведения на исторические темы.
Завоевание независимости немедленно отразилось на литературе Бельгии. Складывается общественно-литературное движение с определенной и ясной задачей — создания национальной бельгийской литературы. В 1834 г. образуется «Национальное объединение», начинают выходить журналы с подчеркнуто патриотической ориентацией. В этих условиях еще большее влияние приобретает романтизм, и особенно французский, причем не только во франкоязычной литературе валлонских регионов, но и во фламандскоязычной литературе.
Своей любви к Виктору Гюго не скрывал самый заметный из бельгийских поэтовромантиков 30—40-х годов Андре Ван Хассельт (1806—1874). Он родился в Голландии, начинал писать по-голландски, но затем перешел на французский язык и называл себя писателем бельгийским. Сборник стихотворений Ван Хассельта «Примулы» (1834) создан в русле романтической, несколько условной и книжной поэзии. Отвлеченно понятой
«современности» поэт противопоставляет весьма абстрактные мятежные порывы. Национальная конкретность еще не стала содержанием поэзии, хотя поэт и декларирует патриотические чувства.
В 1842 г. Ван Хассельт написал большое стихотворение «Бельгия» — восторженную песнь во славу героических страниц родного прошлого, которые для него являются залогом единства и преуспевания государства. Образ родины, однако, достаточно условен. Бельгия для поэта — олицетворение свободы, обиталище «отважных и прекрасных», идеализированных героев. Итог многолетнего поэтического труда Ван Хассельта — поэма «Четыре воплощения Христа», в основу которой поэт положил библейские мифы, труды историков, свои собственные утопические прогнозы. Мрачной действительности, поромантически порицаемой, Ван Хассельт противопоставил символ добра, истины и терпения, т. е. Христа, и шествие народа к гробу Господню изобразил как олицетворение порыва народов к истине, свободе. В финале поэмы звучит слава будущему человечества, когда воцарится разум и справедливость, восторжествует доброе, естественное начало в человеке.
Гуманизм Ван Хассельта сдерживался и ограничивался его консервативноромантическими утопиями. Однако эти утопии были свободны от самого большого порока, отметившего бельгийскую литературу с момента ее интенсивного развития, — от национализма, от упоения тем общественным укладом, который сложился в Бельгии после 1830 г., «раем», но «раем землевладельцев, капиталистов и попов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 365). Несвободен от этого был другой видный бельгийский поэт, вдохновитель «Национального объединения» Теодор Вестенрад (1805—1849). Участник революции, политический поэт, отразивший эпоху величайших перемен в жизни Европы, Вестенрад воспевал промышленное переустройство Бельгии.
В бельгийской литературе, воспринявшей пафос революции 1830 г., преобладала историческая проблематика. Возрождались, разумеется, наиболее славные страницы прошлого, которых было немало в истории Бельгии, ее народа.
Наиболее крупный романист, разрабатывавший историческую тему, писатель не франкоязычный,
252
Иллюстрация:
Х. Консьянс. «Лев Фландрии»
Титульный лист. Брюссель. 1838 г.
а фламандскоязычный — Хендрик Консьянс (1812—1883). Его роман «Лев Фландрии» (1838) начинает историю фламандского романа вообще. Эта книга послужила стимулом так называемого «фламандского возрождения», т. е. движения за возрождение фламандской культуры, за права фламандского языка в рамках бельгийского государства, где доминировала французская культура и французский язык, несмотря на сложный этнический состав населения страны. Двухтомный роман Консьянса рисует борьбу фламандцев против французов в конце XIII — начале XIV в. Герои романа — вожди освободительного движения: граф, получивший прозвище «Лев Фландрии» за свои ратные подвиги, и старейшина корпорации ткачей. Консьянс не жалеет ярких красок и восторженных определений, рассказывая о героизме патриотов.
Смелый, свободолюбивый народ — вот что такое Фландрия в прошлом, по представлению Консьянса. Убеждение писателя в том, что «Бельгия — родина свободы», отражало пафос послереволюционной эпохи и вело к идеализации бельгийской действительности. Подобная идеализация очевидна в произведениях Консьянса, особенно идеализация Фландрии (писателю не были чужды антифранцузские настроения).
Первая половина XIX в. — «инкубационный период» истории бельгийской литературы, время поисков и попыток. Сильно сказывалась неопределенная привычка оглядываться на французскую литературу. Возникла даже доходная отрасль издательского дела: немедленная перепечатка и продажа по дешевой цене (дешевле, чем во Франции) всех сколько-нибудь заметных произведений французской литературы (перепечатки были запрещены в 1852 г.).
Бельгийскому писателю было нелегко освободиться от гнета консервативных традиций. Демократическое направление с трудом пробивало себе путь, преодолевая давление консервативной идеологии правящих классов, использовавших лозунги патриотизма и революции 1830 г., в которой эти классы играли важную роль. Традиции средневекового корпоративизма цепко держались в стране, которую принято было выдавать за единый организм, за дружную семью во главе с монархом. Соединение свободы с «порядком», патриотизма с верноподданничеством стало общим местом официальной идеологии, именовавшей себя либеральной. Правящие классы заботились о том, чтобы национальная литература развивалась в русле официального национализма, под покровительством государства и благосклонного к музам монарха.
Обострение социально-политических противоречий, усиление демократического движения было условием продвижения бельгийской литературы вперед, к ее подлинным достижениям. Такое нелегкое, неспешное продвижение стало фактом лишь после революции 1848 г.
253
НИДЕРЛАНДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В начале XIX столетия Нидерланды оказались под властью французского диктата. Голландия вынуждена была распрощаться с республиканскими традициями и стать королевством под скипетром Луи Бонапарта, а в 1810 г. официально вошла в состав империи Наполеона I. Экономический, политический и национальный гнет восстановил против оккупантов широкие слои населения. В 1813 г. после разгрома наполеоновской армии в России в Нидерландах вспыхнуло национально-освободительное движение.
Однако, как и во многих других странах Европы, монархическому дворянству и крупной буржуазии удалось повернуть это движение в русло своих интересов. Общественно-политическая жизнь после 1813 г. проходит под знаком реставрации. Нидерландская буржуазия расчищает пути для развития в стране капитализма.
Для нидерландской общественной и художественной мысли первой половины XIX в. характерны практицизм и фидеизм. Практицизм по-прежнему опирался на «философию здравого смысла». Но если в XVIII в. эта философия не позволяла обольщаться иллюзиями и обещаниями просветителей, то в XIX в. она «уберегала» от полного разочарования в разуме, неизменно придерживаясь «золотой середины». Фидеизм же укоренился благодаря активной роли теологии, которая под влиянием просветительского рационализма оправдывала веру с помощью разума.
В первой половине XIX в. культурная атмосфера в Нидерландах, пронизанная «здравым смыслом» и «рациональной» религиозностью, оказалась неподходящей для того, чтобы на ней могла вырасти теоретически основательная романтическая эстетика. Впрочем, нидерландские романтики вообще теоретизировали мало, больше обращались к жизненной практике — к национальной реалистической традиции (помимо литературы и ярче, чем литература, эту их склонность выразила гаагская школа живописи), к духовным связям человека с конкретностью бытия, родной природы, национальной истории, фольклора. Такова первая характерная особенность нидерландского романтизма.
Вторая заключается в тесном переплетении и даже взаимодействии романтизма с просветительскими традициями, которые в XIX в. приспосабливаются к новым историческим условиям. Этот процесс инфильтрации одного культурного исторического этапа в другой протекает нередко в рамках творчества одного писателя (В. Билдердейк, А. Старинг). Такое же сосуществование двух типов мировоззрения наблюдается и в теоретической мысли того времени, в том числе художественно-эстетической (Э. Потгитер).
В своем развитии нидерландский романтизм проходит через два периода: первый — от 1795 (год оккупации Нидерландов Францией) до 1813 (год освобождения Нидерландов), второй — от 1814 (год образования Нидерландского королевства) до 1848 г. Оба этапа объединяет и всю романтическую эпоху одушевляет пафос «национального возрождения»
— на первом этапе политического, а затем экономического развития страны, давно пережившей свою революцию и с тех пор вытесненной с исторической авансцены.
Сам термин «романтическое» был введен в литературный обиход Нидерландов в 10-е годы, обозначая прежде всего иноземную литературу христианского толка, апеллирующую к средневековью. В эти же годы нидерландские писатели знакомятся с теорией и литературой немецкого романтизма. В 1810 г. Н. Г. ван Кампен первым в Европе перевел и издал «Лекции о драматическом искусстве и литературе» А. В. Шлегеля, в 1820 г. вышел восторженный этюд П. ван Герта о Новалисе. Эстетика иенской школы оказала влияние на творчество Билдердейка и поэтов группы «Пробуждение».
В первых романтических произведениях отчетливо звучат патриотические чувства, вызванные духовной оппозицией иноземному господству. Эпические поэмы «Батавы во времена Юлия Цезаря» (1805) Корнелиса Лоотса и «Голландская нация» (1812) Яна Хелмерса, исторический роман «Жизнь Маурица Лейнслангера» (1808) Андриана Лоошеса — самые заметные в литературе раннего романтизма. Авторы их стремились поддержать моральный дух соотечественников примерами из славного прошлого страны. Чаще всего это конец XVI в. и «золотой» XVII век, реже — XVIII век и средние века. Обращение к прошлому не было «бегством от действительности» — в идеализированных временах былого могущества романтики видят залог будущего национального возрождения.
254
С этой исторически прогрессивной тенденцией, отвечавшей интересам мелкой и средней буржуазии, которая составляла значительную часть населения страны, весь долгий век романтизма борется другая, отражавшая настроения крупнобуржуазных, дворянских и клерикальных кругов. У ее истоков стоит поэт и драматург Виллем Билдердейк (1756—1831). Адвокат по образованию, монархист и консерватор по политическим взглядам, он был, по его словам, «натурой, не знающей меры»; в нем противоречиво сочетались богобоязненный буржуа и индивидуалист. Творчество писателя оказало большое влияние на литературу нидерландского романтизма (религиозная поэзия И. Да Коста, исторический роман Я. ван Леннепа, позднеромантическая эстетика А. Тейма).
Хотя некоторые голландские исследователи (Г. Кнювелдер, Г. Госсарт) и поныне считают Билдердейка «единственным, универсальным национальным романтиком», его многожанровое творчество в наши дни вызывает лишь академический интерес. Однако в прошлом столетии оно не раз становилось предметом бурной полемики, самыми непримиримыми в которой были представители критического реализма (Мультатули, К. Бюскен-Хюет) и неоромантизма (А. Вервей).
Одной из причин полемики была воинствующая тенденциозность произведений Билдердейка. Свои трагедии, например, он написал (в 1808 г.) в честь Луи Бонапарта с целью исторического оправдания абсолютистского режима в бывшей Республике
соединенных провинций, за что был одарен и французским, и — позже — нидерландским королем. Безвольный и сластолюбивый феодал граф Флорис (трагедия «Флорис Пятый»), развенчанный в свое время Хофтом и Вонделом, у Билдердейка предстает невинной жертвой злобного и ревнивого Герардта ван Велзена, малодушного Гейсбрехта ван Амстела, неверных и жестоких вассалов (которые для одноименных трагедий Хофта и Вондела послужили прототипами национальных героев). В финале трагедии звучит «пророчество» о будущем союзе Голландии и Франции.
Своевольно трактуется и эпизод из жизни Вильгельма Оранского в трагедии «Вильгельм Голландский». Как и «Флорис Пятый», по характеру драматургического конфликта это скорее мелодрама, чем трагедия, по форме же — диалогизированное патетичное стихотворение, в котором монологи героев приближены к авторской речи. В третьей трагедии Билдердейка «Кормак» повторяется на шотландском материале сюжет об избиении Улиссом женихов Пенелопы; основная идея — ничтожество человека перед могуществом божьего произвола. В статьях того же года «Театр» и «Трагедия» Билдердейк ополчается против «романтической» драмы, называя «детскими причудами» творения Шекспира и не щадя даже авторитет Вондела. В пример им он ставит классицистическую трагедию Корнеля и Расина, формальным совершенствам которой пытается подражать. Однако содержание собственных трагедий Билдердейка — романтическое. Такое противоречие не было исключительным (ср., например, драмы Ф. Грильпарцера).
Свою враждебность историческому прогрессу, социальной революции (в годы Батавской республики он жил в эмиграции) Билдердейк сохранил до преклонных лет, будучи профессором истории в Лейденском университете (с 1817 г.) и автором солидного труда «История отечества». Философско-эстетические взгляды Билдердейка выражены главным образом в его дидактических поэмах «Болезнь ученых» (1807), «Искусство поэзии» (1809), «Мир духов» (1811), «Звери» (1817), а также в «Оде Наполеону» (1806).
В основе этих взглядов — христианский мистицизм. Бог для Билдердейка — воплощение абсолютной красоты, которую человек познает по наитию, через чувство. Чувство принимает у Билдердейка гипертрофированные, космические размеры. Это космическое «чувство себя» переполняет поэта в минуты вдохновения; изливая его в стихах, он несет людям высшую, небесную истину. «Поэзия есть религия, и наоборот». «Творчество поэта и богослужение христианина — одно и то же». Поэт — суверен, простирающий свою власть над Вселенной, пророк, открывающий смысл бытия.
При всем несогласии Билдердейка с общественной практикой, ориентированной на принципы здравого смысла (именно ей адресовала позже свои романтические чаяния группа «Вожатого»), между его орфическим энтузиазмом и жизнестроительным пафосом его антипода Потгитера есть точки соприкосновения — в сходном, по сути, отношении к суверенной творческой индивидуальности, к искусству как могучей и преобразующей силе. Светская же, в духе «магического идеализма» Новалиса, пантеистическая религиозность Билдердейка-поэта объективно входила в противоречие с его контрреволюционной политической платформой. У последователей Билдердейка, объединившихся по конфессиональному признаку в литературную группу «Пробуждение» (Исаак Да Коста, Грун ван Принстерер, Виллем Де Клерк и др.), черты ортодоксальности и ретроградства развились уже в целую программу.
Литературный процесс на втором этапе романтизма усложняется и углубляется, сохраняя
255
преемственность с предшествующим этапом. Так, шла по стопам Билдердейка группа «Пробуждение». С тем же патриотическим подъемом и той же патетикой, что Хелмерс или Лоотс, писал Хедрик Толленс (1780—1856) свои исторические песни и поэмы: «В ком
нидерландская кровь» (1817), «Зимовка голландцев на Новой Земле» (1819) и другие, прославлявшие национальных героев прошлого.
Но настоящую популярность «народного поэта» принесли Толленсу не исторические, а лирические стихи, воспевавшие домашний уют и семейные радости, благочестивый сельский обиход в противоположность «душному воздуху города», любовь к ближнему и «ко всякой твари» и т. п. «Вечные мелодии он переложил для шарманки», — скажет о нем позже К. Бюскен-Хюет. Написанные доступным и незатейливым языком, стихи вроде тех, которые были объединены в сборник «Поэтические цветы, сорванные у соседей» (1840), продолжали идущую от Якоба Катса линию живописания быта, поэтизации «здравого смысла» и морального утилитаризма. Уловив и выразив настроения политически отсталых масс, напуганных и утомленных историческими потрясениями первой трети XIX столетия, Толленс обрел такую широкую и признательную аудиторию, какой не знал никто из голландских романтиков.
В трезво-сентиментальных стихах Толленса нетрудно уловить поэтический отголосок Просвещения.
Наследником этой эпохи был и его старший современник Антони Кристиан Старинг (1767—1840). Он по-прежнему верит в гуманистический идеал, в силу разума, в технический прогресс. «Паровой экипаж» — так называется одно из стихотворений, написанных в излюбленном им дидактическом жанре. Следуя заповеди просветителей (например, Ф. Хемстерхейса) «максимум смысла в минимум времени», Старинг пишет просто и лаконично, однако не популярно: его непревзойденные «Эпиграммы», навеянные виртуозными «Экспромтами» К. Хейгенса, требуют от читателя известной подготовки. «Стихи» (1820) и «Зимняя листва» (1832) — два сборника поэтических раздумий о жизни дают нам портрет зрелого Старинга. Стихотворения «У могилы Рейнвиса Фейта», «Воспоминание», «К Простоте», «Терпимость», «Летящих вижу стаю журавлей», «Песнь жатвы» и поныне входят в хрестоматии, хотя талант их автора в свое время не нашел подлинного признания.
Лейденский профессор Якоб Геел (1789—1862) в своих исследованиях по классической и современной литературам («Проза», 1830; «Беседа на Драхенфельсе», 1835; сборник «Опыт и фантазия», 1838), являвшихся, по сути, первыми значительными образцами отечественной литературно-художественной критики, указал на творческую ограниченность раннего нидерландского романтизма, причину которой он видел в противоречии между застывшим спокойствием произведения и кипящей энергией реальной жизни, неуклюжим самодовольством авторов и тайной тоской по несбыточному. Он требовал правды и простоты, обращая свои критические высказывания прежде всего против Билдердейка.
Развивая эту линию, основатель и бессменный редактор ведущего литературнокритического журнала «Вожатый» Эверард Иоханнес Потгитер (1808—1875) вместе с ближайшим сподвижником, историком-романтиком Рейниром Бакхейзеном ван дер Бринком стремился сделать журнал «органом исторически оправданного романтизма», разумея под этим поворот от зарубежных увлечений к национальной проблематике, от индивидуалистического пафоса к гражданскому. Это была новая позиция, «позиция действительности», «зовущая к жизнерадостному, мужественному мировосприятию, к вере в прогресс», отдающая предпочтение «среднему сословию как средоточию здравого смысла нации».
Подобное мироощущение, соединяющее просветительский и романтический взгляд на вещи, свойственно было литераторам стран, переживающих исторический подъем (ср. творчество норвежца Х. Вергеллана).
Задачей критики в журнале «Вожатый» было стимулировать развитие литературы на национальной основе. Особое внимание привлекалось к эпохе и искусству «золотого» XVII в. Герои-гѐзы должны были вытеснить из исторического романа чужеземных