новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. Том четвертый. Кн. 8 продолжение

ской империи и первым торговым городом мира. В конце владыче* ства Лагидов она насчитывала свыше 300 тыс. свободных жителей, а в эпоху империи, несомненно, еще больше. Сравнивая обе большие столицы — на Ниле и на Оронте, — выросшие в соперничестве одна с другой, мы находим между ними много сходных черт, но и много различий. Обе они — сравнительно новые города, созданные монар­ хами на ранее не заселенных местах, построенные по определенному плану, с правильной городской организацией; и в Александрии, и в Антиохии в каждом доме имеется водопровод. Красотой местополо­ жения и великолепием зданий город в долине Оронта настолько же превосходил своего соперника, насколько этот последний превосхо­ дил его многолюдством и благоприятными для обширной торговли географическими условиями. Большие общественные здания столи­ цы Египта — царский дворец, предназначенный для Академии Мусей и прежде всего храм Сараписа, — были изумительными произведе­ ниями искусства более ранней эпохи, достигшей высокого развития в области архитектуры; но столица Египта, в которой побывали лишь немногие цезари, ничего не могла противопоставить многочисленным императорским сооружениям, возведенным в сирийской резиденции.

В отношении непослушания властям и оппозиционного духа алек­ сандрийцы не уступали антиохийцам; можно прибавить, что они не уступали последним и в том отношении, что оба города, особенно Александрия, именно при римском управлении и благодаря ему до­ стигли процветания и имели больше оснований быть благодарными, чем недовольными. О том, как относились александрийцы к своим эллинским правителям, можно судить на основании длинного ряда частично сохранившихся до настоящего времени насмешливых про­ звищ, которыми награждали жители столицы всех без исключения царей из рода Птолемеев. Император Веспасиан получил от александ­ рийцев за введение налога на соленую рыбу титул «сардиночного ме­ шочника» (КвРюоакп^), а сириец Север Александр — прозвище «глав­ ного раввина»; но императоры редко приезжали в Египет, и потому эти далекие и чужие властители не представляли подходящей мише­ ни для подобного рода насмешек. В их отсутствие публика с таким же неослабным рвением оказывала внимание наместникам; даже пер­ спектива неизбежного наказания не могла заставить молчать часто остроумный и всегда дерзкий язык этих горожан*. Веспасиан удо­ вольствовался тем, что в отплату за оказанное ему внимание повысил подушную подать на 6 копеек и получил за это новое прозвище «ше­ стикопеечного человека»; но за насмешки по адресу Севера Актони-

*Seneca, Ad Helv., 19, 6: loquax et in contumellas praefectorum ingeniosa provincia... etiam periculosi sales placent (провинция, болтливая и изоб­ ретательная на брань по адресу начальствующих лиц... ей нравятся даже опасные остроты).

на, «маленькой обезьяны, великого Александра и возлюбленного сво­ ей матери Иокасты», александрийцы дорого поплатились. Коварный властитель появился среди них с изъявлениями дружеского располо­ жения, принял от народа изъявления радости, но затем его солдаты бросились на праздничную толпу, и несколько дней на площадях и улицах большого города лились потоки крови; он даже распорядился закрыть Академию и поставить легион в самом городе, однако ни то ни другое выполнено не было.

Но если в Антиохии дело обычно ограничивалось насмешливы­ ми речами, то александрийская чернь при малейшем поводе хвата­ лась за камки и дубинки. Что касается уличных беспорядков, говорит один авторитетный писатель, сам александриец, то в этом отноше­ нии египтяне опередили все другие народы; малейшей искры здесь достаточно, чтобы зажечь пламя мятежа. Из-за пропущенных визи­ тов, из-за конфискации испорченных продуктов, из-за недопущения в баню, из-за спора между рабом одного знатного александрийца и одним римским пехотинцем насчет годности или негодности обуви того и другого легионерам приходилось обнажать меч против граж­ дан Александрии. При этом обнаружилось, что большую часть низ­ шего слоя населения Александрии составляли туземцы; правда, в волнениях такого рода греки играли роль зачинщиков, и как раз при подобных происшествиях определенно упоминаются риторы, т. е. в данном случае подстрекатели*, но в дальнейшем ходе событий в борьбе проявляются уже коварство и дикие нравы настоящих египтян. Си­ рийцы трусливы, египтяне как солдаты тоже трусливы, но в уличных мятежах они способны проявлять мужество, достойное лучшего при­ менения**. Скаковыми лошадьми увлекаются и антиохийцы и алек­ сандрийцы, но у последних ни одно состязание на колесницах не об­ ходится без камней и поножовщины. Иудейские погромы происходи­ ли при императоре Гае в обоих городах; но в Антиохии достаточно было строгого слова со стороны властей, чтобы положить им конец,

*Дион Хризостом говорит в своем обращении к александрийцам (Or., 32, р. 663, ed. Reiske): «Так как теперь (люди рассудительные) устраня­ ются и молчат, у вас возникают вечные ссоры и споры, беспорядочные крики и злобные, разнузданные речи, обвинения, подозрения, процес­ сы, появляются пустые болтуны». Александрийская травля иудеев, столь живо описанная Филоном, дает примеры этих подстрекательств.

**Дион Кассий, 39, 58: «Александрийцы во всех отношениях проявляют величайшую дерзость и болтают все, что подвернется им на язык. На войне с ее ужасами они ведут себя трусливо; но во время мятежей, которые у них происходят очень часто и носят очень серьезный харак­ тер, они без долгих рассуждений ввязываются в смертный бой и ни во что не ценят жизнь в борьбе за какой-то минутный успех; они идут на гибель так, точно сражаются за достижение каких-то очень высоких целей».

Таким образом,, чисто* египетская Изида и псевдоегииетский Сараиис стали играть в Александрии приблизительно такую же роль, как в Сирии Бед и Эяагабал, и таким же образом, как и те, в эпоху империи постепенно начали проникать в западный культ, хотя более медленно и при большем сопротивлении. Но в отношении безнрав­ ственности, развивавшейся, в связи с этими религиозными обрядами и праздниками, шраспущенности, которую одобряло и благословляло жречество, оба города ни в чем не уступали друг другу. Древний культ держался в Египте, как в своей самой крепкой цитадели*, очень дол­

*Часто цитировавшийся анонимный автор описания империи времени Констанция, искренне верующий язычник, хвалит Египет в особенно­ сти за е т образцовую набожность: «Нигде божественные мистерии не справляются так хорошо, как там, в старину и, теперь». Правда, при­ бавляет он, некоторые думали, что халдеи — он имеет в виду сирий­ ский культ — лучше умеют чтить богов; но он стоит на том, что видел собственными глазами. «Здесь имеются всевозможные святилища и роскошно убранные храмы; во множестве встречаются храмовые слу­ жители, жрецы, прорицатели, верующие и отличные богословы, и все идет своим порядком; ты увидишь, как алтари всегда сияют пламе­ нем, увидишь жрецов с их повязками и кадилами, наполненными бла­ гоуханными травами». Приблизительно жтому же времени (не к эпохе Адриана) относится и другое, более враждебное описание также, оче­ видна, принадлежащее перу сведущегочеловека. Vita Saturmiii, 8: «Кто в, Египте чтит Сарапжа, тот одновременно и христианин-, и люди, именующие себя христианскими епископами, в то же время поклоня­ ются и Сарапиеу; каждый старший иудейский раввин, каждый самарявим, каждый христианский священник является там волшебником, прорицателем, шарлатаном (aliptes). Даже в. тех случаях, когда в Еги­ пет приезжает патриарх, одни требуют, чтобы он служил Сарапиеу, другие — чтобы молился Христу». Эта обвинительная речь, несомнен­ но, стоит в связи с тем, что христиане отождествили египетского бога е библейским Иосифом, который был правнуком Сарры и на законном основании носил хлебную меру. Б более серьезном духе описывает положение египетских сторонников старой веры живший, по-видимо­ му, в III в. автор «Разговора богов», переведенного ва латинский язык к помещенного среди приписываемых Апулею сочинений; там Fepмес, трижды величайший, возвещает Асклеишо будущее: «Ты знаешь, Аеклеший, что Египет есть образ неба, иди, выражаясь правильнее, переселение ш нисхождение на землю всего небесного управления и деятельности; и даже, чтобы сказать еще правильнее, наше отечество

есть храм всей вселенной. И все же настанет время, когда будет ка­ заться, что Египет напрасна предавался усердному служению-'богам в благочестии своего духа, время, когда всякое священное поклонение богам станет бесполезным и не будет приводить к желанной цели, ибо божество вернется на небо, Египет будет покинут, а стража, являвшая­ ся местом служения богу, будет лишена присутствия, божественной силы и предоставлена самой себе. Тогда эта священная страна, место

го. Оживление старой веры как в научной области — в виде примыка­ ющей к ней философии, — так и практически — в отражении нападок христиан на политеизм и в оживлении египетского храмового бого­ служения и языческой мантики, — все это имеет свой центр в Алек­ сандрии. Когда затем новая вера завоевала и эту твердыню, страна все же осталась верна себе; колыбелью христианства является Сирия, колыбелью монашества — Египет. Об иудействе, положение и значе­ ние которого в обоих городах было одинаковым, мы уже говорили в другой связи. Иудеи, которые, подобно эллинам, явились в эту стра­ ну по приглашению ее правительства, обладали, правда, меньшими правами, чем эллины, и наравне с египтянами были обложены пого­ ловной податью; но сами они считали себя выше этих последних и действительно играли более видную роль. Число иудеев при Веспаси­ ане достигало миллиона, т. е. составляло приблизительно восьмую часть всего населения Египта. Подобно эллинам, они жили главным образом в столице, в которой из пяти кварталов им принадлежали два. Благодаря своей признанной правительством самостоятельнос­ ти, своему влиянию, культуре и богатству александрийская община иудеев еще перед падением Иерусалима считалась первой в мире; вследствие этого многие из последних актов описанной нами выше иудейской трагедии разыгрались на египетской почве.

В Александрии, как и в Антиохии, жили преимущественно зажи­ точные торговцы и промышленники. Но Антиохия не имела морской гавани и всего, что с ней связано, и какое бы оживление ни царило на ее улицах, все это не выдерживало никакого сравнения с жизнью и суетой александрийских рабочих и матросов. Напротив, по части на­ слаждений, театральных зрелищ, обедов, любовных радостей Анти­ охия могла дать больше, чем город, в котором «никто не оставался праздным». Литературная жизнь в собственном смысле слова, свя­ занная преимущественно с публичными выступлениями риторов, ко­ торые мы бегло охарактеризовали при описании Малой Азии, стояла в Египте на втором плане*, вероятно, не потому, что многочислен­

святилища и храмов, покроется могилами и трупами. О Египет, Еги­ пет! О твоем служении богам сохранится лишь молва, да и та будет казаться твоим грядущим поколениям невероятной, сохранятся лишь слова на камнях, которые будут рассказывать о твоих благочестивых подвигах, а в Египте будут жить скифы, или индусы, или кто-нибудь иной из соседней страны варваров. Будут введены новые права, новый закон; и не будет слышно, даже в помыслах ни у кого не будет ничего святого, ничего богобоязненного, ничего достойного неба и небесной жизни. Наступает прискорбное удаление богов от людей, и только злые ангелы останутся и смешаются с человечеством».

*Когда римляне просили у знаменитого ритора Проэресия (конец III — начало IV в.) дать одного из его учеников на профессорскую кафедру, он послал к ним Евсевия из Александрии: «Е отношении риторики, —

какое мы видим у римских поэтов эпохи Августа и в помпейских хра­ мах эпохи Клавдия. Египетский стиль господствует в кампаеских фресках этой эпохи и в тибуртинской вилле Адриана. Этому соответ­ ствует и то положение, которое александрийский ученый мир зани­ мает в духовной жизни империи. Вовне он опирается на покровитель­ ство, оказываемое государством духовным интересам, и его с большим правом можно связывать с именем Александра, чем Александрии; это положение является осуществлением той идеи, что на известной стадии цивилизации искусство и наука должны находить поддержку и содействие во влиянии и могуществе государства, а также след­ ствием того великого момента всемирной истории, который поставил рядом Александра и Аристотеля. Здесь не место задавать вопрос, как в этой мощной концепции смешивались истина с заблуждением, вред для духовной жизни —- с содействием ее подъему; здесь не место еще раз сопоставлять слабые последние звучания божественного пения и высокого полета мысли свободных эллинов с богатым и все еще ве­ личественным результатом позднейшего собирания, исследования и систематизации. Если возникшие из этой идеи учреждения не могли воскресить для греческой нации то, что было ею безвозвратно потеря­ но, или, что еще хуже, если они могли воскресить это лишь по види­ мости, то они дали ей единственно возможную и притом прекрасную компенсацию в еще свободной области духовных ценностей. Для нас важны сейчас прежде всего местные явления. Искусственные сады до известной степени независимы от почвы, так же обстоит дело и с такого рода научными учреждениями с той, однако, особенностью, что они по самой своей природе являются придворными учреждения­ ми. Материальную поддержку они могут получать и из других источ­ ников, однако большее значение имеет благосклонность высших сфер, которая'вселяет в них энергию, и те связи с крупными центрами, бла­ годаря которым эти научные круги пополняются и расширяются. В период расцвета эллинистических монархий этих центров было столько же, сколько и государств, а научный центр, созданный при дворе Лагидов, был среди них лишь самым почитаемым. Римская респуб­ лика подчинила своей власти один за другим все прочие центры и вместе с царскими дворами упразднила и принадлежавшие к ним на­ учные учреждения и круги. Верным и притом не самым безотрадным признаком изменившегося духа времени является тот факт, что буду­ щий Август, упразднивший последний из этих дворов, оставил в не­ прикосновенности связанные с ним научные институты. Более дея­ тельный и возвышенный филэллинизм, свойственный правительству цезарей, выгодно отличался от республиканского в том отношении, что он не только давал греческим литераторам возможность заработ­ ка в Риме, но и считал покровительство греческой науке неотъемле­ мой частью основанной Александром власти и действовал соответ­ ствующим образом. Конечно, и тут, как и во всем этом обновлении

империи, план строительства был величественнее, нежели самое стро­ ение. Приглашенные Лагидами в Александрию музы, получавшие награды и пенсии от царей, не побрезгали принимать подобное же содержание и от римлян, и императоры проявляли неменьшую щед­ рость, чем прежде цари. Фонд Александрийской библиотеки и коли­ чество мест для философов, врачей и всевозможных ученых*, равно как и предоставленные им привилегии не были урезаны Августом, а Клавдий их увеличил, — правда, с предписанием, чтобы новые Клав­ диевы академики из года в год на своих заседаниях читали написан­ ные по-гречески исторические труды своего чудаковатого патрона. Обладая первой в мире библиотекой, Александрия в течение всей эпохи империи удерживала за собой своего рода первенство в области науки до тех пор, пока не погиб Мусей и ислам не разрушил античную ци­ вилизацию. Это первенствующее положение город сохранял не толь­ ко благодаря тем возможностям, какие давала ему библиотека, ко и благодаря старой традиции и идейному направлению местных элли­ нов; действительно, среди ученых наиболее многочисленными и вид­ ными были уроженцы Александрии. В эту эпоху немало заслужива­ ющих внимания ученых трудов, особенно по филологии и физике, также вышло из круга «ученых и членов Мусея», как они себя титуло­ вали, что несколько напоминает современных парижских «ученых членов института»; однако то литературное значение, какое имели для всего эллинского и эллинистического мира александрийская и пергамская придворная наука и придворное искусство в лучшую эпоху эллинизма, даже в отдаленной степени не было присуще науке и ис­ кусству римско-александрийской эпохи. Причина этого заключается

*Один «гомеровский поэт» ёк М о ш е ш о (из Мусея) ухитрился воспеть Мемнона в четырех гомеровских стихах, не прибавив ни одного слова своего сочинения (С. I. Gr., 4748). Адриан делает членом Мусея одно­ го александрийского поэта в награду за его верноподданническую эпи­ грамму (Athenaeos, 15, р. 677 е). Примеры деятельности риторов эпохи Адриана см. у Филострата (Vita soph., 1, 22, 3; гл. 25, 3). Об одном фй6оофе<; *ало MowEkm (философе из Мусея) в Галикарнасее см. Bull, de corr. hell. В более позднее время, когда цирк сделался для людей всем, мы встречаем одного известного борца в качестве — если позво­ лительно так выразиться — почетного члена Академии по отделению философии (надпись из Рима — С. I. Gr.. 5914): тешкорс*; той pedfXcm lapamjog ш It m v kv тш MoooeIco icmtot>]p£vo>v attkm> фгАосскршу (хра­ мовый служитель великого Сараписа и состоящих ка бесплатном со­ держании Мусея философов — ср. там же, 4724 и Firmicus Matemus, De errore prof. rel.,13,3). Ot kv ’Ефёстсв ало too M O W E IO^. \atpoi (Эфес­ ские врачи из Мусея — Wood, Ephesus inscr. from tombs, № 7) — обще­ ство эфесских врачей — имеют тоже связь с александрийским Мусеем, однако вряд ли они являются его членами; более вероятно, что они только получили там образование.

не в отсутствии талантов или каких-либо иных случайностях. Мень­ ше всего значения имело и то обстоятельство, что при раздаче мест в Мусее император лишь изредка принимал во внимание действитель­ ные дарования и всегда руководствовался личными симпатиями, так что правительство распоряжалось этими местами совершенно так же, как всадническим конем или местами домашних служащих; но ведь так же обстояло дело и при прежних дворах. Придворные философы

ипридворные поэты остались в Александрии, но двора там не было;

итут с полной очевидностью обнаружилось, что дело было не в пен­ сиях и наградах, но в плодотворном для обеих сторон контакте между большой политической и большой научной работой. Работа эта ве­ лась в интересах новой монархии со всеми вытекающими из этого последствиями, но центром ее была не Александрия: этот расцвет политического развития по праву принадлежал латинянам и латинс­ кой столице. Поэзия и наука в век Августа достигли при аналогичных условиях такого же высокого и отрадного развития, как эллинисти­ ческая поэзия и наука при дворах пергамских царей и ранних Птоле­ меев. Даже в греческих кругах, поскольку римское правительство воз­ действовало на них в том же духе, как и Лагиды, духовная жизнь тяготела скорее к Риму, чем к Александрии. Конечно, греческие биб­ лиотеки столицы не могли сравняться с Александрийской, и в Риме не было учреждения, подобного александрийскому Мусею. Но слу­ жебное положение в библиотеках Рима давало доступ ко двору. Уч­ режденная Веспасианом в столице кафедра греческой риторики, заме­ щаемая и оплачиваемая правительством, давала занимавшему ее лицу положение, одинаковое с положением императорского библиотекаря (хотя эта профессура и не считалась придворной, подобно последней должности), и потому эта кафедра признавалась самой важной в им­ перии*. Самой видной и влиятельной должностью, какой вообще мог достигнуть греческий литератор, была должность секретаря гречес­ кого отдела императорской канцелярии. Перемещение из александ­ рийской Академии на соответствующую должность в столице счита­ лось, как известно, повышением**. Но и помимо тех преимуществ, которые греческие литераторы находили только в Риме, постов и долж­ ностей при дворе было достаточно, чтобы наиболее уважаемые лите­

*’О ocvco Opovoc; (высшая кафедра) у Филострата (Vita soph., 2, 10, 5).

**В качестве примера можно назвать Херемона, учителя Нерона, прежде занимавшего пост в Александрии {Сеида, Atovooioq ’Ate^avSpeix;; ср. Leller, Hermes, 11, 430 и выше, р. 579), Дионисия, сына Главка, кото­ рый сначала занял принадлежавший ранее Херемону пост в Александ­ рии, затем в период между правлением Нерона и Траяна был библио­ текарем в Риме и секретарем императорской канцелярии {Сеида, назв. соч.) и J1. Юлия Вестина при Адриане, который даже после поста заве­ дующего Мусеем занимал в Риме те же должности, что и Дионисий; он был также известен как писатель по вопросам филологии.