новая папка / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. / Моммзен Т. История Рима В 4 томах. Том четвертый. Кн. 8 продолжение
..pdfнее это видно из того, что Новый Арад известен нам лишь под гречес ким названием Антарад, а основанный на этом берегу жителями Тира, Сидона и Арада новый город известен лишь под названием Триполи; современные названия городов Тарта и Тарабула также произошли от их греческих имен. Уже в эпоху Селевкидов монеты собственно Си рии всегда, а монеты финикийских городов в большинстве случаев имеют исключительно греческое надписание; с качала эпохи империи греческий язык полностью вытесняет здесь все остальные*.
Единственное исключение составляет здесь, как мы видели, оазис Пальмира, отделенный от Сирии обширной пустыней и сохранивший известную политическую самостоятельность. Однако в обиходе со хранились и местные наречия. В горах Ливана и Антиливана, а также в Эмесе (Хомс), Халкиде, Абиле (обе между Беритом и Дамаском) до конца I в. н. э. власть принадлежала мелким княжеским домам ту земного происхождения; местный язык, вероятно, безраздельно гос подствовал на протяжении всего периода империи, а у друзов, жив ших в почти неприступных горах, арамейский язык лишь в новейшее время уступил место арабскому. Но две тысячи лет тому назад этот язык был во всей Сирии языком народа**. В городах, носивших двой ное название, в повседневной жизни преобладало сирийское назва ние, а в литературе — греческое; это видно из того, что теперь БереяХалибон называется Халеб (Алеппо), Эпифания-Амате — Гама, Гие- рополь-Бамбика-Мабог — Мембид, Тир носит свое финикийское имя Сур; сирийский город, известный нам из грамот и из сочинений писа телей только под именем Гелиополя, доныне сохранил свое старин ное туземное название Баальбек, да и вообще современные названия мест произошли не от греческих, а от арамейских названий.
Религиозный культ также свидетельствует о прочности устоев народной жизни в Сирии. Сирийцы из Береи приносят дары с гречес кой надписью Зевсу Мальбаху, сирийцы из Апамеи — Зевсу Белу, сирийцы из Берита в качестве римских граждан —Юпитеру Бальмаркоду; все это божества, не имеющие ничего общего ни с Зевсом, ни с Юпитером. Упомянутый Зевс Бел не кто иной, как почитаемый в Пальмире на сирийском языке Малах Бел. Лучшим свидетельством того, насколько живучим было и оставалось в Сирии почитание ту земных богов, служит тот факт, что одна знатная женщина из Эме-
*Сохранилась одна монета Библа, относящаяся к эпохе Августа с гре ческой и финикийской надписями (Imhoof-Blumer, Monnaies grecques, 1883, p. 443).
**Иоанн Златоуст из Антиохии (умер в 407 г.) неоднократно указывает (De sanctis martyr, орр., ed. Paris, 1718, vol. 2, p. 651, HomiL, 19; там же, стр. 188) на £Т£роф(ог\а (употребление другого языка), на pdppapoq (pcovirj (варварский язык) простого народа (Хавф в противоположность языку образованных людей.
ш
сы, которая выдала свою дочь замуж за одного члена дома Севера и таким образом в начале III в. добилась императорского сана для сына этой дочери*, не удовольствовалась тем, что мальчик стал называть ся верховным понтификом римского народа, но убедила его принять перед лицом всех римлян звание жреца туземного бога солнца Элагабала. Римляне могли победить сирийцев, но римские боги в самом Риме отступили перед сирийскими. Многочисленные дошедшие до нас сирийские имена собственные в большинстве негреческие; неред ки и двойные имена: Мессию называют также Христом, апостола Фому —Дидимом, воскрешенную Петром женщину из Яффы — Сер ной, Табитой или Доркадой. Но в литературе, а также, вероятно, в сфере деловой жизни и в общении между людьми образованными сирийское наречие так же мало употреблялось, как на Западе наречие кельтское; в этих кругах всецело господствовал греческий язык, а от военных на Востоке, как и на Западе, требовалось знание латинского. Один писатель второй половины II в., которого упомянутый ранее армянский царь Согем пригласил к своему двору, в романе, действие которого разыгрывается в Вавилоне, сообщил некоторые сведения о своей жизни, проливающие свет на все эти факты. По его словам, он — сириец, но не из переселившихся в Сирию греков, а настоящий местный уроженец с отцовской и материнской стороны, сириец по языку и по обычаям, владеет также вавилонским языком и сведущ в персидской магии. Но именно этот человек, как бы отрекающийся от эллинизма, прибавляет, что он усвоил эллинскую культуру и сделал ся уважаемым наставником молодежи в Сирии и романистом, пользу ющимся известностью в новейшей греческой литературе**.
*Автор имеет в виду Юлию Месу, сестру императрицы Юлии Домны Августы, тетку императора Каракаллы, которая впоследствии возвела своего внука Бария Авита на императорский престол под именем Элагабала. — Прим. ред.
**Извлечение из романа Ямблиха, сделанное Фотием (гл. И), который ошибочно называет автора вавилонянином, существенно исправлено и дополнено в схолиях. Тайный секретарь великого царя, попавший в Сирию в числе пленников, захваченных Траяном, ставший там воспи тателем Ямблиха и обучавший его «варварской мудрости», является одним из действующих лиц разыгрывающегося в Вавилоне романа, сюжет которого Ямблих будто бы услыхал от своего учителя; но наи более характерной для эпохи фигурой является сам этот армянский придворный литератор и воспитатель царевичей (ибо Согем пригла сил его в Вагаршанах именно как «хорошего ритора»), который посред ством своего искусства магии умеет не только заговаривать мух и за клинать духов, но и предсказывает Веру победу над Вологазом и одно временно рассказывает грекам по-гречески такие истории, которые могли бы занять место среди сказок «Тысячи и одной ночи».
12. История Рима. т. 4 |
« т 353 т » |
Если впоследствии сирийское наречие снова сделалось литера турным языком, на котором возникла целая литература, то это объяс няется не подъемом национального чувства, но непосредственными потребностями христианской пропаганды: эта сирийская литература, возникшая из перевода на сирийский язык догматических сочинений, оставалась заключенной в узкие рамки специального образования хри стианского духовенства и потому восприняла из греческого просве щения только небольшую долю, которую богословы того времени находили подходящей для их целей или во всяком случае не идущей им во вред*; более высокой цели, чем перевод книг греческих монас тырских библиотек для монастырей маронитов, эта литература не достигла, да, вероятно, и не искала. Она возникла, но-видимому, не ранее II в. н. э. и имела свой главный центр не в Сирии, а в Месопо* тамии, именно в Эдессе**, где в отличие от более древних римских владений произведения дохристианской литературы были, по-види мому, написаны на местном языке.
Среди разнообразных гибридных форм, которые принимал элли низм в своей пропаганде, оказывавшей на народы Востока одновре менно просветительное и разлагающее воздействие, сироэллинская форма представляет собой как раз такую, в которой греческий и ту земный элемент находились в наибольшем равновесии, но в то же время, быть может, и такую, которая самым решительным образом повлияла на все культурное развитие империи. Сирийцы, правда, ввели у себя греческий городской строй, усвоили греческий язык и нравы; однако они никогда не переставали чувствовать себя людьми Востока или, вернее, представителями смешанной цивилизации. Нигде, мо жет быть, это не выразилось так ярко, как в колоссальном надгроб ном храме, который в самом начале империи воздвиг себе царь Коммагены Антиох на уединенной горной вершине неподалеку от берега Евфрата. В пространной надгробной надписи он называет себя пер сом; жрец святилища в персидском одеянии, как того требуют тради ции его рода, должен приносить ему поминальные жертвы; но наря ду с персами он называет и эллинов благословенными корнями свое го рода и призывает на свое потомство благословение всех богов Персиды и Макетиды, т. е. страны персов и македонян. Он был сыном
*Сирийская литература состоит почти исключительно из переводов гре ческих произведений. Среди произведений светской литературы в пер вом ряду стоят трактаты Аристотеля и Плутарха, затем практические сочинения юридического и агрономического содержания и популяр ные занимательные книги, вроде романа об Александре, басен Эзопа, сентенций Менандра.
**Сирийский перевод Нового завета, древнейший известный нам текст на сирийском языке, появился, вероятно, в Эдессе; упоминаемые в «Деяниях апостолов» страшотеа (воины) зовутся там римлянами.
от 354 &>
местного царя из рода Ахеменидов и греческой княжны из дома Селев- ка, и потому его гробницу украшали два длинных ряда изображений: с одной стороны — его предков по отцу, вплоть до первого Дария, с дру гой — предков по матери, до полководца Александра. Боги, которых ом чтит, являются одновременно персидскими и греческими: Зевс-Оро- мазд, Аиоллон-Мтра-Гелиос-Гермее, Артагнес-Геракл-Арес; послед ний, например, изображен с палицей греческого героя в руке и в то же время с персидской тиарой на голове. Этот персидский князь, на зывающий себя одновременно другом эллинов и, как верноподдан ный императора, другом римлян, а также вышеназванный Ахеменид Согем, возведенный Марком и Луцием на престол Армении, являют ся настоящими представителями туземной аристократии имперской Сирии, умевшей сочетать в своем сознании персидские воспомина ния и римско-эллинскую действительность. Из таких кругов проник на Запад персидский культ Митры. Однако население, подчинявшее ся этой персидской, или именовавшей себя персидской, высшей зна ти и одновременно находившееся под управлением сначала македон ских, а потом италийских властителей, было и в Сирии, и в Месопо тамии, и в Вавилонии арамейским.
В этом смешении восточных и эллинистических элементов, ниг де не осуществившемся так полно, как в Сирии, в большинстве слу чаев погибало все хорошее и благородное. Однако так было не всегда; позднейшее развитие религии и умозрительной философии, христи анство и неоплатонизм, вышли из того же сочетания; если вместе с христианством Восток проникает на Запад, то неоплатонизм представ ляет собой преобразование западной философии в восточном духе; творцом этой системы был в первую очередь египтянин Плотин (204— 270), а также его наиболее выдающийся ученик Малх, или Порфирий, уроженец Тира (233 г. — начало IV в.), в дальнейшем же она развивалась преимущественно в городах Сирии. Здесь не место по дробно рассматривать оба эти явления всемирно-исторического зна чения, но о них нельзя забывать при оценке того, что было сделано Сирией.
Все своеобразие сирийской культуры находит яркое выражение в столице этой страны — Антиохии, бывшей до основания Константи нополя столицей всего римского Востока и по количеству населения уступавшей в то время только Риму и Александрии, да еще, может быть, вавилонской Селевкии; нам необходимо несколько задержать на ней свое внимание. Этот город, один из самых молодых в Сирии и в настоящее время не имеющий большого значения сделался круп ным центром не благодаря каким-либо преимуществам своего поло жения, благоприятным для развития торговли, но в результате опре деленной монархической политики. Македонские завоеватели избра ли его прежде всего из соображений военного характера в качестве
1 2 * |
• Ф 3 5 5 |
удобного центрального пункта для господства одновременно над Ма лой Азией, областью Евфрата и Египтом, к тому же не слишком уда ленного от Средиземного моря*. Одинаковая цель, но различные пути к ее осуществлению у Селевкидов и Лагидов полностью отразились в чертах сходства и различия между Антиохией и Александрией. Как Александрия была центром морского владычества и морской полити ки египетских государей, так Антиохия была центром континенталь ной восточной монархии повелителей Азии. Позднейшие Селевкиды в несколько приемов возводили здесь крупные новые сооружения, так что город, когда он сделался римским, состоял из четырех само стоятельных обнесенных стенами районов, окруженных одной общей стеной. Среди жителей города имелось немало переселенцев из дале ких стран. Когда европейская Греция подпала под власть римлян и Антиох Великий тщетно пытался вытеснить их оттуда, то он по край ней мере предоставил в своей резиденции убежище беженцам с Эвбеи и из Этолии. Как в столице Египта, так и в столице Сирии евреям было предоставлено до известной степени самостоятельное общин ное устройство и привилегированное положение, а то обстоятельство, что оба эти города сделались центрами еврейской диаспоры**, нема ло способствовало их развитию.
Сделавшись в свое время резиденцией и местом пребывания пра вительства обширной державы, Антиохия и в римскую эпоху оста лась столицей азиатских провинций Рима. Здесь останавливались императоры, когда бывали на Востоке, здесь постоянно жил намест ник Сирии, здесь чеканилась имперская монета для Востока, и здесь, а также в Дамаске и Эдессе находились главные имперские оружей ные мастерские. Конечно, для Римской империи город уже не имел военного значения, и при изменившихся обстоятельствах неудобное сообщение с морем создавало серьезные затруднения — не столько из-за удаленности города от побережья, сколько потому, что служив шая ему гаванью Селевкия, заложенная одновременно с Антиохией, была мало приспособлена для крупной торговли. Римские императо ры, от Флавиев до Константина, тратили огромные суммы, чтобы
*Так говорит Диодор (20, 47) о предшественнике Антиохии — городе Антигонии, заложенном приблизительно на расстоянии одной мили от нее вверх по реке. В древности Антиохия была для Сирии прибли зительно тем же, чем теперь для нас является Алеппо, т. е. узловым пунктом внутренней торговли; разница заключается лишь в том, что при основании Антиохии, как это показывает уже одновременная за кладка порта Селевкии, преследовали задачу установить непосредствен ную связь со Средиземным морем, вследствие чего и самый город был заложен дальше на запад.
**Диаспора — буквально «рассеяние» — поселение евреев вне Палести ны. См. следующую главу. — Прим. ред.
высечь в окружающих эту местность скалах необходимые доки с ве дущими к ним каналами и соорудить удовлетворяющие своему на значению молы; но все искусство римских инженеров, успешно спра вившихся с самыми смелыми задачами в устье Нила, в Сирии безус пешно боролось с непреодолимыми трудностями местных условий. Разумеется, Антиохия, этот крупнейший город Сирии, принимала живое участие в промышленности и торговле провинции, о чем еще будет речь дальше; но все же она была средоточием скорее потреби телей, чем производителей. Во всем древнем мире не было города, где бы наслаждение жизнью было до такой степени главным, а ис полнение обязанностей до такой степени второстепенным делом» как в «Антиохии при Дафне» — таково было характерное название горо да, звучавшее примерно так, как в наши дни «Вена при Пратере»*. Дафна представляла собой расположенный в одной миле от города сад для гулянья, имевший две мили в окружности; она славилась своими лаврами, от которых и получила свое название, кипарисами, которые сохранялись еще и в значительно более позднее время по распоряжению христианских императоров, своими ручьями и фонта нами, своим великолепным храмом Аполлона и пышными много людными празднествами, которые там справлялись ежегодно 10 ав густа. Пригороды, лежащие между двумя покрытыми лесом горны ми цепями в долине полноводного Оронта в трех милях от его устья, являются и до сих пор, несмотря на полное запустение, цветущим садом и представляют собой один из наиболее привлекательных угол ков земного шара. Сама Антиохия не уступала ни одному городу им перии по великолепию и роскоши своих общественных садов. Глав ная улица пересекала город в прямом направлении вдоль реки на про тяжении 36 стадий, т. е. почти целой мили; по обеим сторонам ее тянулись крытые портики, украшенные статуями, посредине шла широкая проезжая дорога; во многих городах древнего мира дела лись попытки воспроизвести тип этой улицы, но подобной ей не было даже в императорском Риме. В Антиохии в каждом благоустроенном доме была проведена вода**; с одного конца города до другого мож
*Пространство между Антиохией и Дафной было покрыто загородными домами и виноградниками (Libanios pro rhetor, 2, p. 213, ed. Reiske); там было еще предместье Гераклея, или также Дафна (О. Muller, Antiq. Antioch., p. 44, ср. Vita Veri, 7). Тацит (Летопись, 2, 83), называя эти предместья Эпидафном, делает одну из своих самых непостижимых ошибок. Плиний (Н. N., 5, 21, 79) правильно говорит: Antiochia Epidaphnes cognominata (Антиохия, называемая при Дафне).
**Антиохиец Либаний в панегирике своему отечеству (1, 354 R.), произ несенном в царствование Констанция, говорит, охарактеризовав ис точники Дафны и проведенные оттуда в город водопроводы: «Что у нас великолепно — это снабжение нашего города водой; если в чемнибудь другом иные и могут с нами померяться, то тотчас же отсту
но было пройти под портиками, в любое время года защищавшими от дождя и солнца. По вечерам улицы были освещены; о подобных удобствах в каком-либо другом городе древнего мира нет известий*.
Но среди этой роскоши и суеты музам не было места. Серьезная научная работа и не менее серьезное служение искусству никогда не были в почете в Сирии, и в особенности в Антиохии. Насколько вели ко было сходство между Египтом и Сирией в прочих областях куль турного развития, настолько резка была противоположность между ними в отношении литературных интересов; эту долю наследства после великого Александра получили одни Лагиды. Но если Лагиды куль тивировали эллинскую литературу и поощряли научные изыскания в аристотелевском смысле и духе, то лучшие из Селевкидов благодаря своему политическому положению открыли грекам Восток —•миссия Мегасфена, отправленного Селевком I в Индию к царю Чандрагупте, и обследование Каспийского моря его современником навархом Патроклом составили в этом отношении эпоху. Но о непосредственном соприкосновении Селевкидов с литературной жизнью эпохи история греческой литературы может сообщить всего лишь тот факт, что Ан тиох, прозванный Великим, сделал поэта Евфориона своим библио
пят, как только речь заходит о воде, ее изобилии и качестве. В обще ственных банях каждая струя имеет ширину потока; в частных домах воды столько же или немногим меньше. Кто обладает средствами для постройки новой бани, приступает к этому, не опасаясь, что по оконча нии постройки баня останется без воды. Поэтому каждый городской район (всего их восемнадцать) имеет баню, которая отличается особен ным изяществом; эти районные бани лучше общих, потому что они не так велики, а также потому, что те, кто ими пользуется, стараются, чтобы их баня была лучше, чем в других кварталах. О количестве те кущей воды можно судить по множеству хороших жилых домов, так как источников столько же, сколько и жилых домов, а в иных домах бывает даже несколько источников; большинство мастерских имеет такое же преимущество. Поэтому-то мы и не спорим около обществен ных водопроводов из-за того, кто пришел раньше, — во многих боль ших городах около источников бывает давка и много шума из-за раз битых кувшинов. У нас общественные источники текут для украше ния, так как всякий имеет достаточно воды дома. И вода эта так чиста, что ведро кажется пустым, и так приятна на вкус, что все хочется еще напиться».
*Тот же оратор говорит (стр. 363): «Солнечный свет сменяется другим — светильниками, которые превосходят праздничную египетскую иллю минацию; у нас ночь отличается ото дня только иным освещением: прилежные руки не находят между ними никакой разницы и продол жают ковать, а кто хочет — поет и танцует, так что Гефест и Афродита разделяют здесь ночь между собой». Когда Галл предавался там улич ным забавам, его очень стесняли антиохийские фонари (Аммиан, 14, 1, 9).
текарем. История латинской литературы может, пожалуй, поставить
взаслугу Бериту, этому латинскому островку среди моря восточного эллинизма, ту серьезную научную работу, какая в нем велась. Быть может, не случайно, что реакция против модернизаторских тенден ций в литературе эпохи Юлиев — Клавдиев и возвращение в школе и
влитературе к языку и писаниям эпохи республики исходили от од ного уроженца Берита, принадлежавшего к среднему классу обще ства, — Марка Валерия Проба; этот последний был воспитан на ста рых классиках в еще уцелевших школах своей дальней родины и за тем своей энергичной деятельностью, скорее критике-литературной, чем чисто преподавательской, заложил основы для классицизма позд ней империи. В дальнейшем тот же самый Берит сделался для всего Востока центром изучения юридических наук, знание которых было обязательно для государственных служащих, и сохранил это свое зна чение на протяжении всей эпохи империи.
Что касается эллинской литературы, то, конечно* поэзия эпи граммы и остроумие фельетона пользовались здесь наибольшей по пулярностью; многие из известнейших греческих поэтов, авторов мел ких произведений, как Мелеагр и Филодем из Гадары и Антипатр из Сидона, были сирийцами. Эти поэты остаются непревзойденными по прелести и изысканности своего стиха, а отцом фельетонной литера туры является Меншта из Гадары. Но большая часть этих произведе ний относится к периоду, предшествовавшему империи, а некоторые —-
ик значительно более раннему. В греческой литературе этой эпохи ни одна страна ее представлена так слабо, как Сирия, и это едва ли слу чайно, хотя при универсальном характере эллинизма в эпоху импе рии нельзя придавать слишком много значения месту рождения от дельных писателей. Напротив, получающая в эту эпоху все более широкое распространение второсортная литература — пустые и бес связные рассказы о любовных похождениях, разбойниках, пиратах, сводниках, прорицателях, вымышленные истории и фантастические путешествия — фабрикуется, вероятно, главным образом в Сирин. Среди коллег уже названного Ямблиха, составителя вавилонской ис тории, найдется, вероятно, немало его земляков; сирийцам же, веро ятно, принадлежала и роль посредников между этой греческой лите ратурой и аналогичной ей восточной. Грекам, конечно, не приходи лось учиться лжи у народов Востока; но сказки их поздней эпохи, уже не пластические, а фантастические, возникают не из шуток Харит, а из рога изобилия Шехерезады. И, может быть, не случайно сатира этого времени, считающая Гомера родоначальником фантас тических путешествий, делает его вавилонянином и дает ему имя Тиграна. Если не считать этих произведений, дававших легкое, зани мательное чтение, произведений, которых немного стыдились даже те, кто убивал время на их сочинение и чтение, то едва ли можно назвать в Сирии какого-нибудь выдающегося писателя, кроме совре
менника того же Ямблиха — уроженца Коммагены Лукиана. Но и он писал только этюды и фельетоны в подражание Мениппу, в чисто сирийском вкусе, остроумные и забавные в их насмешках над той или иной личностью, но неспособные сказать в остроумной форме что-либо серьезное или хотя бы дать выпуклые комические фигуры.
Этот народ жил только настоящим днем. Ни одна греческая об ласть не дала так мало памятников, как Сирия. Огромная Антиохия, третий по величине город Римской империи, оставила после себя мень ше надписей, чем иная маленькая африканская или арабская деревня, не говоря уже о стране иероглифов и обелисков. За исключением имени жившего в эпоху Юлиана ритора Либания, которому выпала на долю незаслуженно большая известность, город этот не обогатил литерату ру ни одним именем. Не без основания языческий мессия из Тианы или говорящий за него его апостол называл антиохийцев необразо ванным и полуварварским народом и высказывал мнение, что Апол лон хорошо бы сделал, если бы произвел над ними такое же превра щение, как над их Дафной; ибо в Антиохии кипарисы, правда, умеют шептать, но люди не умеют говорить. В области искусства Антиохия славилась только своим театром и вообще играми. Представлениями, захватывающими антиохийскую публику» были, по обычаю того вре мени, не столько драматические пьесы в собственном смысле, сколь ко шумные музыкальные сцены, балет, травля зверей и бои гладиа торов. Рукоплескания или шиканье этой публики определяли славу танцоров во всей империи. Наездники и прочие герои цирка и театра происходили главным образом из Сирии*. Балетные танцоры и му зыканты, а также паяцы и скоморохи, привезенные Луцием Вером в Рим из его восточной кампании, в которой он, впрочем, не пошел дальше Антиохии, составили эпоху в истории италийского театра. Характерным примером, иллюстрирующим страстное увлечение ан тиохийской публики этими удовольствиями, служит тот факт, что, согласно источникам, самая тяжелая катастрофа, обрушившаяся в этот период на Антиохию, а именно: взятие ее персами в 260 г., застигла ее граждан врасплох в театре, причем с вершины горы, к которой примыкал театр, в ряды зрителей полетели стрелы. В Газе, самом
*Любопытное описание империи, относящееся к эпохе Констанция (Milller, Geogr. min., 2, p. 513 f.), единственное сочинение этого типа, уделяющее внимание положению промышленности, говорит о Сирии в этом отношений следующее: «Антиохия имеет в избытке все, чего только можно пожелать, но прежде всего скачки. Скачки имеют также Лаодикея, Берит, Тир, Кесария (в Палестине). В другие города Лаодикея посылает наездников. Тир и Берит — актеров, Кесария — плясу нов (pantomimi), Гелиополь на Ливане — флейтистов (choraulae), Газа — музыкантов (auditores) — этим словом неправильно передано слово (акроарата), Аскалон — борцов (athletae), Кастабала (собственно уже в Киликии) — кулачных бойцов».
южном из городов Сирии, где язычество имело крепкий оплот, в зна менитом храме Марны, в конце IV в. участвовали в скачках лошади одного ревностного язычника и одного ревностного христианина, и так как при этом «Христос победил Марну», то, рассказывает блажен ный Иероним, очень многие из язычников крестились.
Хотя все крупные города Римской империи соперничали между собой в отношении разнузданности нравов, но и тут Антиохия, веро ятно, могла бы получить пальму первенства. Тот почтенный римля нин, который, как рассказывает безжалостный обличитель нравов времен Траяна, отрекся от своей родины из-за того, что она сделалась греческим городом, прибавляет при этом, что в этом ее осквернении менее всего были повинны ахеяне; уже давно сирийский Оронт изли вал свои воды в Тибр и наделил Рим своим языков и обычаями, сво ими музыкантами, арфистками, тригонистками и толпами публич ных женщин. О сирийской флейтистке — ambubaia* — римляне вре мен Августа говорили так, как в наши дни говорят о парижской ко котке. В сирийских городах, рассказывает уже в конце Римской рес публики Посидоний, известный писатель, уроженец сирийской Апамеи, горожане совершенно отвыкли от тяжелого труда; все там дума ют только о пирушках и попойках: для этой цели и устраиваются вся кого рода собрания и вечеринки; за царским столом каждому гостю возлагают на голову венок и затем поливают его вавилонскими духа ми; на улицах раздаются звуки флейт и арф; гимнастические заведе ния превращены в горячие бани (автор, по-видимому, имеет в виду впервые появившиеся в Сирии, а потом получившие широкое распро странение во всей империи так называемые термы, представлявшие собой, в сущности, соединение гимнастического заведения и бани).
В Антиохии ничего не изменилось и через 400 лет. Ссора между Юлианом и жителями этого города произошла не столько из-за боро ды императора, сколько из-за того, что последний пытался в этом городе кабачков, имевшем на уме, как он выразился, только пляску и выпивку, регулировать цены у содержателей кабачков. Этим беспут ством и чувственностью всецело проникнута и религия Сирии. Культ сирийских богов часто бывал просто филиалом сирийских публичных домов**.
Было бы несправедливо возлагать ответственность за все это на римское правительство; то же самое было под владычеством диадохов; римляне лишь получили по наследству создавшееся ранее поло-
*От сирийского слова abbuba. т. е. дудка.
**Рассказ Лукиана о сирийской богине, которой в Гиерополе поклонялся весь Восток, дает образчик дикого и сладострастного фантазирования, свойственного вообще сирийскому культу. В этом рассказе, послужив шем источником для Комбаба Виланда, высмеивается самоизувече ние, которое некоторым благочестивым людям казалось актом возвы шенной нравственности и благочестия.
от361 р *