33 Вопрос

Литература должна стать партийной. В противовес буржуазным нравам, "барскому анархизму" и погоне за наживой. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы.

Газеты должны стать органами разных партийных организаций. Литераторы должны войти непременно в партийные организации.

Я обязан тебе предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то.

речи об абсолютной свободе одно лицемерие.

Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения "верхним десяти тысячам", а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность.

Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения "верхним десяти тысячам", а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность.

Л.Толстой явно революцию не понял, но она- явление сложное. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны - помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны, самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; - с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии.

Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, - это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному "христианскому анархизму", как оценивают иногда "систему" его взглядов.

В самом крестьянстве рост обмена, господства рынка и власти денег все более вытесняет патриархальную старину и патриархальную толстовскую идеологию.

34 Вопрос.

В. вскрыл разницу между подлинной антибуржуазностью рабочих и анархическим настроением мелкобуржуазных интеллигентов.

Критерием оценки художника для В. всегда служила степень полноты и всесторонность отражения ведущих процессов действительности. Ограниченность метода критического реализма, не справлявшегося с изображением складывающейся новой действительности, определило отношение В. к "архиреальной" "Деревне" Бунина, явившейся "своего рода исследованием о причинах памятных неудач"

Итог своим размышлениям о Чехове В. подвел в статьях "А. П. Чехов" и "А. П. Чехов и русская интеллигенция" (обе -- 1910). В его творчестве критик ценил "холодную безжалостность анатома" в анализе действительности, но одновременно В. усматривал недостаточную глубину в освещении Чеховым "причины, смысла и тенденции" современной жизни, хотя, отмечал В., Чехов обладал той зоркостью исторического зрения, которая позволила ему в конце жизни стать провозвестником "надвигающегося нового". В Чехове он видел безжалостного отрицателя современного строя, определил его метод как "строгий реализм".

Неспособность "воспринимать наблюдаемое явление в формах его движения, его развития" отличала, на взгляд В., художников критического реализма. А под пером модернистов представала искаженная картина мира. В этом отношении показательна критика творчества Л. Андреева, в котором В. сумел выявить и проанализировать и прогрессивные и реакционные стороны. Андрееву В. посвятил статьи "В ночь после битвы" (1908), "Правда" или "ложь" (Леонид Андреев) -- "Мои записки", 1908), "Сын человеческий" (1909), главу в статье "Из истории новейшего романа".

В. определил некоторые черты андреевской поэтики: отказ от конкретных подробностей жизни, подстановка на место живого лица отвлеченного типа, обрывочность и бессвязность эпизодов, нагнетание однородных черт, их гиперболизацию, которые впоследствии получили название экспрессионистской.О "буржуазности" модернистов

Создалась новейшая школа, которая сейчас еще властвует в литературе, вытеснив с художественного рынка Л. Толстого, Короленко, Горького. Путем приспособления писателя к читателю быстро, невероятно быстро создалось целое направление, поставившее задачей своего творчества исследование и изображение половой жизни, причем от усердия того или другого писателя зависело, получится ли у него произведение искусства или порнография. И своеобразная, не менее "модернистская" критика шла рука об руку с этой литературой, эти господа мнили себя какими-то новаторами.

Сборник "Литературный распад", исторические материалисты, которые подвергли критике новейшую литературу, с ее шатаниями то в сторону порнографии, то в мистику, то в анархизм.( Петр Пильский получил по щам).

новейшая русская литература не буржуазна. И достаточно даже самого легкого знакомства с новейшей русской литературой, чтоб заметить, что она целиком вращается в узком круге идей, понятий и вожделений части нашей интеллигенции. Не аристократы Толстого и Тургенева говорят к вам со страниц новейшей литературы, не купцы и мещане Островского, Боборыкина или Найденова, не босяки и не рабочие Горького, даже не мелкое мещанство Успенского или Потапенко. Нет, это сплошь вольнонаемная интеллигенция нашего времени: адвокаты, офицеры, чиновники, литераторы да их куколки-студенты.    Внешняя и внутренняя жизнь этой мелкобуржуазной интеллигенции и нашла свое отражение в новейшей литературе.

"Прогрессивность", "революционность" в литературе может иметь двойной смысл. Можно иметь в виду борьбу с отсталостью, шаблонностью, казенщиной в самой же литературе

   Борьба с окаменелой, отсталой моралью, выродившейся в сплошное лицемерие, является бесспорно важным и нужным делом. Но эта борьба может вестись только во имя каких-нибудь новых отношений, новой же морали. Если нет такой морали, немыслимы и сколько-нибудь упорядоченные отношения, ибо тогда решает только право сильного и наглого.

Тогда действительно тенденция -- грубая, кричащая, навязчивая -- выступает на первый план, и только из-за ее спины можно разглядеть проблески действительного таланта.

   Эта нехудожественная тенденциозность присуща, к сожалению, значительной части новейшей нашей литературы.Лишние люди

И если мы присмотримся к жизни и идеалам всех прочих "лишних людей", изображенных Чеховым, и кружка "трех сестер" и обитателей "вишневого сада", мы всюду увидим ту же черту: мелочность идеалов и жизненных задач и большое горе и страдание, когда эти идеалы и задачи разрушают жизнь. И эта противоположность и несоответствие между желанием и страданием от неосуществившегося желания, делающее, на первый взгляд, жалким и смешным само страдание, при ближайшем изучении приобретают более глубокий и, так сказать, исторический смысл. Чеховские герои являются эпигонами поколений, сыгравших в свое время крупную историческую роль, их гибель -- это заключительный эпизод в жизни целого общественного течения.

… групповая психология затирается, между самой группой и ее идеологами начинается растущий разлад, более живые силы уходят из родной среды, идут на службу к новым хозяевам жизни или опускаются к народным массам, и в том и в другом случае отрекаясь от психологии породившей их группы.

   Но горе тем идейным представителям этой группы, которые не в силах порвать психологически со своей средой, не в силах усвоить чужой психологии. Они обречены на жалкое существование, на бесплодную борьбу с опошлевшей и опустившейся средой. Идеалы их ничтожны, сил для борьбы у них мало, -- ведь это элементы, которые остались после ухода лучших сил, -- и вот, после недолгих усилий, надрываются, разочаровываются, обессиливаются.

   Погрузиться в чисто зоологическое существование, как большинство их собратьев, они не могут: сознание болезненно работает и казнит их; бороться дальше не хватает энергии, и они становятся "лишними людьми".

Происходя из той пестрой среды, которую в Западной Европе обобщают понятием мелкой буржуазии -- мелкого духовенства, купечества, крестьянства, разночинец вынес сильно выраженное демократическое настроение, приведшее его к психологии, отрицающей буржуазность. И эта психология невольно толкала его по тому же пути, по которому шел и кающийся дворянин.

   В первое десятилетие жизни обновленной России и кающиеся дворяне, и разночинец шли дружно в народную среду. При первых неблагоприятных обстоятельствах началось расхождение обоих течений и рельефно сказалось различие двух психологий: разночинец начал приспособлять обстоятельства к своим задачам, кающийся дворянин начал приспособлять свои задачи к этим обстоятельствам.

   Однако в конце концов весь этот опыт(«хождения в народ») и все эти жертвы привели к разочарованию, к "сомнениям и колебаниям". Это было первое разочарование в романе интеллигенции с народом.

В данном процессе упадка и разложения интересующего нас общественного течения, от него отлагались и уходили в другие группы все сколько-нибудь живые, сколько-нибудь способные ожить элементы. Поскольку же они по той или другой причине не в силах были отделиться и уйти, они гибли под гнетом безысходного пессимизма. Этот отбор лучших элементов, естественно, понизил уровень всего течения и свел его к тому пошлому водотолчению, которое характеризует рассматриваемую нами общественную группу в конце 80-х годов. Вполне законченный тип "лишних людей" сложился, как мы уже видели, к концу 80-х годов. Последующее развитие общественных отношений, особенно новый подъем, которым ознаменовались 90-е годы, еще ярче подчеркнул те отрицательные черты рассматриваемого нами типа, которые так характерны для падающегo, отживающего свой век течения.

Он уже раскололся: между его сознанием и волей целая пропасть. Сознание твердит: ты должен работать для счастья будущих поколений; воля отвечает: не желаю, не верю.

   Примирение с житейской пошлостью -- потому что "надо жить"; скрашивание этой пошлой жизни фикцией счастья будущих поколений -- потому что "для нас счастья не должно быть"; обязательность идеалистической формулы: "человек должен быть верующим" -- вот те положения, которыми защищает свое право на существование рассматриваемое нами вымирающее течение.

Общественная волна безжалостно будет сметать их, поскольку они не сумеют вовремя ожить к новой жизни. И, уносимые бурным потоком, они будут, конечно, цепляться за жизнь, за пошлую, животную жизнь -- их единственное сокровище. Но все эти дяди Вани, все эти "сестры" с их кругом, все эти владельцы "вишневых садов", осужденные судьбой на гибель, -- все они с их ничтожными мыслишками, с их жалкими страданиями не вызовут жалости или сочувствия в людях, поставивших своим девизом: вперед и выше!

В ночь после битвы

Роль мародеров сыграла в русской революции так называемая интеллигенция, то есть средняя и мелкая буржуазия свободных профессий, либеральная и радикальная, кадетская и беспартийная, политическая и беллетристическая (что, впрочем, у нее мало различается).

   Леонид Андреев -- типичный выразитель неустойчивых настроений оскудевающей русской интеллигенции. Эта интеллигенция когда-то -- в эпоху реформ 60-х годов -- ожила и приготовилась жить. В своеобразных, каких-то болезненно изощренных формах дал он образ нашей жизни, как она преломляется в мысли и чувствах этой интеллигенции, жизни, насквозь пропитанной беспомощностью всего светлого, доброго и неизменным торжеством мрака, тьмы, грязи и насилия.

И оскудевающая интеллигенция, и ее певец(Л.А.) никогда не относились к русской революции активно; в качестве ли зрителей, в качестве ли участников они всегда занимали пассивное положение. Интеллигенция давала себя увлекать в горячие моменты в водоворот событий и с таким же успехом позволяла себя выбрасывать в часы отлива на берег вместе с илом и щепками.

За Андреевым стоят люди, разочаровавшиеся в разумной политической борьбе и посылающие революционеров на покаяние к Соне Мармеладовой, за Сологубом -- люди, для которых сама эта борьба была не более, как захватывающим спортом, и которые, свалившись с лошади, едут в публичный дом развлечься после неудачи.    Он сделал попытку написать порнографическо-политический роман, пропитать порнографию духом революционного движения (и не иначе, как социал-демократического), а революцию просалить порнографией. Получился социал-демократический свальный грех. Правда, порнографическая цельность романа от этого не выиграла, но зато социал-демократия оказалась загаженной, -- а на большее, вероятно, честолюбие нашего мародера и не претендовало.

эта суздальская мазня преподносится с развязным заявлением: "Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я -- поэт". Было бы правильнее написать: "Беру кусок бумаги, гладкой и белой, и пишу на ней, что взбредет в голову, ибо есть еще неразборчивые издатели, которые платят за это деньги, и наивные читатели, которые принимают меня всерьез". Господин Сологуб, как видно, очень внимательно изучал социал-демократов и особенно социал-демократок.    Как ни различны по настроению, по тону, по характеру переживаний рассказ Леонида Андреева и роман Федора Сологуба, -- они растут из одного корня, они -- плод одного и того же настроения. Это -- своеобразная ликвидация революции, идущая параллельно, хотя и враждебная официальной ликвидации.

О М. Горьком.

Рассказы г-на Горького дают целую галерею типов, рисующих нам самые разнообразные оттенки босяцкой психологии и довольно ясно выраженную эволюцию вида "босяк". От Уповающего в рассказе "Дружки", не отрешившегося еще от крестьянской психологии, до Челкаша, представляющего уже вполне сложившийся тип хищника, - целая лестница промежуточных ступеней. Чтобы разобраться в этой галерее, необходимо по возможности обобщить личности героев в определенные психологические типы, то есть отбросить все индивидуальные, случайные черты и выделить все общее, характерное для типа. человек, которому в жизни тесно, - говорит Промтов ("Проходимец"). - Жизнь узка, а я - широк... Может, это неверно. Но на свете есть особый сорт людей, родившихся, должно быть, от Вечного Жида. Особенность их в том, что они никак не могут найти себе на земле места и прикрепиться к нему. Внутри них живет тревожный зуд желания чего-то нового... Таких людей в жизни не любят - они дерзновенны и неуживчивы. такова основная черта вполне сформировавшегося босяка, а Промтов как раз является одним из резких представителей цельного, завершившегося типа.

Коновалов. Его роли переходного типа***( Это не значит, что Коновалов как личность может со временем превратиться в Челкаша или подобных. Переходным он является при рассмотрении вида "босяк", принимая Челкаша, Промтова и тому подобных за готовый, конечный тип.) соответствует и неясная, колеблющаяся психология. Коновалов еще тесно связан с обществом; он живет, поскольку может, ремеслом, он не оторвался еще от среды, породившей его, и потому исходная точка его мышления лежит в психологии этой среды.

Орлов не может примириться с своей жизнью, бесповоротно шел по наклонной плоскости, внизу которой ожидала его печальная участь босяка. Но пока он еще держался в положении ремесленника и, подобно Коновалову, старался объяснить свое несчастье с точки зрения личной неприспособленности. Впоследствии, дойдя-таки до положения босяка, он иначе посмотрит на вещи и, как подобает истинному босяку, будет винить общество в своих неудачах.

Изучив своих героев в жизни, по непосредственному личному знакомству, г-н

Горький подметил печальный для нашего общества факт, что за грубой оболочкой "волчьей" морали, или, вернее, практики жизни, в них кроются нередко такие жемчужины нравственных качеств, к которым тщетно апеллируют современные писатели и мыслители. Та сила личности, хотя бы на практике и дурно направленная, та вечная неудовлетворенность серой посредственностью, ненасытная жажда чего-то лучшего, сосущая тоска по необыденному, по "безумству храбрых", - все эти симптомы протеста против установившегося склада общественных отношений. Итак, г-н Горький не нашел, или, по крайней мере, не изобразил в своих рассказах такой общественной силы, которая могла бы воплотить излюбленные им нравственные качества.