Восточная литература на русском языке / Цао Сюэцинь - Сон в красном тереме. Том 1

В жизни все имеет свой предел, встреч, разлук причины тоже есть, Мы живем на разных полюсах, — мать, отец – вдали, а дочь их – здесь… Каждому свое. Покой и мир каждый охраняет для себя.

Есть ли выход, раз от вас ушла? Выхода не вижу. То – судьба!

Скорбь среди веселья

Ее в то время грела колыбель, а мать с отцом уже настигла смерть.

Из тех людей, разряженных в шелка, красавицу кто мог тогда узреть? Стремлений тайных юношей и дев она не приняла, сочтя за срам, Зато теперь Нефритовый она

собою среди туч являет Храм!96 Ее достойной парой стать сумел красивый отрок с чистою душой97, Казалось бы, что вечен их союз, как это небо вечно над землей!

Но к детству повернул зловещий рок98, опять сгустился тягостный туман, А что же дальше? Словно облака, развеян иллюзорный Гаотан, Живительная высохла вода, исчезла, как мираж, река Сянцзян!99 Таков итог! Всему грядет конец! уходит все и пропадает прочь!

А потому терзаться ни к чему, — сколь ни терзайся – горю не помочь!

96…Нефритовый она собою среди туч являет Храм! – то есть ярко выделяется на фоне заурядных невест.

97…красивый отрок с чистою душой. – Имеется в виду Цзе Жолан, юноша из аристократической семьи, жених Сянъюнь.

98Но к детству повернул зловещий рок… – Сянъюнь с детства лишилась родителей, испытывала тяготы сиротства; переживания того времени возвратятся к ней после крушения надежд на счастливую жизнь.

99Словно облака, развеян иллюзорный Гаотан… исчезла, как мираж, река Сянцзян… – В предисловии к оде «Дворец Гаотан» древний поэт Суп Юй упоминает о том, как однажды во время путешествия правитель (ван) княжества Чу в местности Гаотан увидел во сне снизошедшую к нему на ложе небесную фею; эта притча дала повод подразумевать под названием «Гаотан» брачную ночь молодоженов. Сянцзян – река, которая на пути из провинции Гуанси к озеру Дунтинху сливается с другими реками, меняя названия. Олицетворение превратностей любви, недолговечности супружеского счастья. Согласно одной из легенд, жены императора Шуня Нюйин и Эхуан оплакивали на берегу этой реки мужа после его кончины.

Мир такого не прощает…100

Подобна нежной орхидее

инравом ты и красотой, Твоих достоин дарований не смертный, а мудрец святой! Вот как случается порою с отверженною сиротой!

Ты скажешь: «Изо рта зловонье у тех, кто много мяса ест, А тем, кто увлечен шелками,

ишелк однажды надоест!» Поднявшись над людьми, не знала, что мир коварен, зависть зла, И чистоте взамен презренье ты от бесчестных приняла!

Вздохну: светильник в древнем храме утешит лишь на склоне лет, А красный терем, нежность сердца, цветенье, – все сойдет на нет!

Издревле так: в пыли и смраде быть чистым чувствам суждено, Достойно ли нефрит отменный бросать на илистое дно?

Как много сыновей вельможных вздыхали – и не без причин, — О том, что счастье зря теряет

и благородный господин!101

Когда любят коварного…

Волк чжуншаньский — Бессердечный, Разве помнит он, что вечен

Корень жизни человечьей?102 Все, чем движим, – лишь разврат, Жажда временных услад. Знатных дам, чей славен род, В жертвы он себе берет, И, согнув, как ветки ив, Этих дам по белу свету Он бросает, как монеты,

100 Мир такого не прощает… – В стихотворении предсказывается судьба Мяоюй.

101 …счастье зря теряет и благородный господин… – то есть Баоюй.

102 Корень жизни человечьей… – Сунь Шаоцзу, муж Инчунь, отплатит семье Цзя неблагодарностью за добро.

Что похитил, не нажив… Я вздыхаю: сколько нежных, Утонченных, сердобольных

Он обрек всю жизнь в печалях Биться, как в коварных волнах!

Рассеяны иллюзии цветов

Что три весны отрадного сулят для персика румяного и сливы? Но, загубив прекрасные цветы,

найти убийцы радость не смогли бы… Все говорят: ищи на небесах, — там персика цветы пышны до лета, И говорят еще, что в облаках так много абрикосового цвета!

Все это так. Но видано ли то, чтоб осень нас не настигала где-то? В Деревню белых тополей смотрю

и слышу стон несчастных, там живущих,

Ав Роще кленов темных, вторя им 103, рыдают неприкаянные души.

Уходят дни. Могил уж не видать. Все в запустенье, и бурьян все гуще. Сколь много неимущий терпит мук, чтоб нищий ныне завтра стал богатым! Да и цветов судьба – извечный круг, весна – рассвет, а осень – срок заката.

Араз уж смерть идет за жизнью вслед, — кто может от нее найти спасенье?

Но говорят, – на Западе растет посо – такое чудное растенье: Тому, кто под его укрылся сенью,

способен жизнь продлить чудесный плод!

Бремя разума104

103 Деревня белых тополей, Роща кленов темных – названия мест захоронения родственников.

104 Бремя разума. – Стихотворение посвящено Ван Сифэн. Современный китайский исследователь романа «Сон в красном тереме» Цай Ицзянь расценивает его как отклик на стихотворение Су Ши «Мою дитя»:

Всяк хочет умных вырастить детей — Иначе мы и не были б отцами,

Но я лишь оттого, что был умен, Увы, свершал ошибки что ни год.

Вот почему хочу я милых чад Воспитывать тупицами, глупцами,

Тогда они без горя, без труда Достигнут сана Праведных господ.

Когда все нервы, силы – до предела — Подчинены лишь разуму – и только, Судьба идет наперекор удачам,

Иот ума не радостно, а горько! Предрешено, как видно, до рожденья Такому сердцу биться сокрушенно, А после смерти прекратятся бденья, Душа покинет плоть опустошенной.

Скажу к примеру: жизнь в семье богата, Спокойны люди, не предвидя лиха,

Ивдруг такой исход: она распалась,

Изакрутились все в житейских вихрях… Вот тут и вспомнишь: помыслы и думы, Когда подчинены мирским волненьям, Вся жизнь плывет, и в этих вечных волнах Смутна, как в третью стражу сновиденье. Представим: гром загрохотал внезапно, —

Иот дворца остались только камни; Представим: грустно угасает солнце, — Как будто фонаря последний пламень… Увы, увы! Все радости земные Ведут людей к трагедиям и бедам!

О вас печалюсь, люди в мире бренном, Поскольку день грядущий вам неведом!

Когда сторицей воздаешь…105

Когда сторицей воздаешь, — Живя на этом свете, Он, милосердный, снизойдет, Спаситель-благодетель!

Мать счастлива, и счастье в том, И в том ее забота, Чтоб тайно одарять добром — Без всякого расчета…

Но, люди, – убеждаю вас: Так много страждущих сейчас! Нам надо помогать им!

Не подражайте тем, скупым, Все меряющим на калым, — дядьям моим и братьям!

Пусть истина добрей, чем ложь! Но в мире поднебесном

105 Когда сторицей воздаешь… – В стихотворении воздается благодарность тетушке Лю, приютившей Цяоцзе в трудное для нее время.

Где потеряешь, где найдешь — Лишь небесам известно!

Мнимый блеск запоздалого расцвета106

Желая в зеркале найти Чувств милосердных свойства, За добродетель выдал ты Заслуги и геройство.

Но скоротечен сей расцвет, — Поможет ли притворство?

Халат ночной и в спальне штор Игривый шелк у ложа, Жемчужный головной убор, Сановный на плаще узор, — Перед судьбой все это вздор, Игра с судьбою – тоже!..

Не зря твердят: на склоне дней Нужда неотвратима.

Но есть наследство для детей: Величье рода, имя.

Шнуры на шелке, лент извив, — Ты горд, избранник знати, И на твоей груди горит

Груз золотой печати!107 Надменен, важен, словно маг, И вознесен высоко, — Но час закатный – это мрак У Желтого Истока…

Героев прежних лет, вельмож Как чтут сыны и внуки? Прискорбно: предков имена Для них пустые звуки!

Так кончаются земные радости108

У расписных, цветистых балок весна себя испепелила.

И стала мусором душистым листва, опавшая кругом.

106Мнимый блеск запоздалого расцвета. – Стихотворение говорит о том, что слишком поздно судьба принесет Ли Вань удачу.

107…Груз золотой печати… – то есть знак императорского благорасположения.

108Так кончаются земные радости. – Речь идет о Цинь Кэцин.

Коль воле неба отдалась и необузданно любила,

Коль к проплывающей луне свой лик безвольно обратила, — В том и найди первопричину поступков, погубивших дом! Ты сколько б ни винила Цзина, что клана уничтожил нить, Ты сколько б ни костила Нина, семью посмевшего сгубить, — Виновны все, с душою чистой не умудренные любить!

У птиц убежище в лесу…

Чиновнику – коль деловит, — в присутствии – хвала, Но дома, в собственной семье, худы порой дела.

И так бывает: был богат, а после бедным стал,

Коль драгоценный он металл по ветру размотал…

Он, милосердный, за других привык душой радеть,

Асам от жизни так устал, что ждет, как благо, смерть.

Аэтот не имеет чувств,

он холоден, как лед, Но за обиды и к нему возмездие придет.

Не верь безрадостной судьбе, Судьба еще воздаст тебе, Пусть тот, кто слезы льет и льет, Их выплачет – и все пройдет!

Стать жертвой злобы и обид обидчику дано, Зря разлученным вновь сойтись

судьбой предрешено! Причина в прошлой жизни есть тому, что краток век, Удачливый, всегда богат под старость человек.

К Вратам Нирваны тот стремит свой дух, кто просветлен, А тот, кто во грехе погряз,

себя теряет он…

А птицам, если пищи нет, осталось в лес лететь. Земля – без края, но скудна

и худосочна твердь!109

Девы пели арию за арией, но Баоюй оставался равнодушным. Тогда Цзинхуань со вздохом произнесла:

– Заблудший юноша, ты так ничего и не понял!

Голова у Баоюя кружилась, словно у пьяного, он сделал знак девушкам прекратить пение и попросил отвести его спать.

Цзинхуань велела прислужницам убрать со стола и повела Баоюя в девичьи покои. Здесь повсюду были расставлены редкостные вещи, каких на земле не увидишь. Но больше всего поразила Баоюя молодая прелестная дева, ростом и внешностью она напоминала Баочай, а стройностью и грацией Дайюй.

Баоюй совсем растерялся, не понимая, что с ним происходит, но тут Цзинхуань вдруг сказала:

– Сколько бы ни было в бренном мире благородных семей, ветер и луна в зеленом окне110, солнечный луч на заре в девичьих покоях111 втоптаны в грязь знатными молодыми повесами и гулящими девками. И уж совсем возмутительно то, что с древнейших времен легкомысленные бездельники твердят, будто сладострастие не распутство, а страсть – не прелюбодеяние. Все это пустые слова, за ними скрываются зло и подлость. Ведь сладострастие – уже само по себе распутство, а удовлетворение страсти – распутство вдвойне. Любовное влечение – вот источник и встреч на горе Ушань112, и игры в «тучку и дождик». Я люблю тебя потому, что ты с древнейших времен и поныне был и остаешься первым распутником во всей Поднебесной!

–Божественная дева, – поспешил возразить испуганный Баоюй, – вы ошибаетесь! Я ленив в учении, потому отец и мать строго наставляют меня, но какой же я распутник? Я еще слишком юн для этого и даже не знаю толком, что значит «распутство»!

–Нет, это ты ошибаешься! – продолжала Цзинхуань. – Распутство есть распутство, как бы ни толковали это слово. Забавляться пением и танцами, увлекаться игрой в «тучку и дождик» и гневаться оттого, что нельзя насладиться любовью всех красавиц Поднебесной, – распутство. Но такие распутники подобны червям, жаждущим плотских наслаждений. У тебя же склонность к безрассудным увлечениям, «мысленному распутству». Объяснить смысл этих слов невозможно, их надо понять сердцем, почувствовать душой. Именно в тебе

109…скудна и худосочна твердь… – Эта фраза – итог стихотворного цикла: судьбы двенадцати обитательниц красного терема (Баочай, Дайюй, Инчунь, Кэцин, Ли Вань, Мяоюй, Сянъюнь, Сичунь, Таньчунь, Фэнцзе, Цяоцзе, Юаньчунь) окажутся трагичными; большая феодальная семья в будущем распадется, «птицы» разлетятся в разные стороны; по разумению автора, в несправедливом обществе им не найти твердой почвы для счастливой жизни.

110…ветер и луна в зеленом окне – образное выражение, означающее любовь девушки из бедной семьи.

111Солнечный луч на заре в девичьих покоях – образное выражение, означающее любовь девушки из знатной семьи.

112Ушань – гора в провинции Сычуань. Как гласит одно из преданий, правитель княжества Чу, охотясь в горах, утомился и уснул. Ему приснилась фея, которая назначила ему свидание на горе Ушань, куда она являлась утром в виде облака, а вечером в виде дождя. Отсюда происходит выражение «чувство облака и дождя», что означает – «познать радости любви».

сосредоточено все то, что скрыто в этих двух словах. Ты можешь быть добрым другом в девичьих покоях, но на жизненном пути тебе не избежать лжи и заблуждений, насмешек, стоустой клеветы и гневных взглядов десятков тысяч глаз. Ныне я встретила твоих дедов – Нинго-гуна и Жунго-гуна, они меня умоляли помочь тебе вступить на праведный путь, и я не допущу, чтобы, побывав в моих покоях, ты снова погряз в мирской скверне. Затем я и напоила тебя прекрасным вином и чаем бессмертия, предостерегла от ошибок волшебными песнями, а сейчас привела сюда, чтобы в счастливый час ты сочетался с одной из моих младших сестер, имя ее Цзяньмэй, а прозвище – Кэцин. Знай, в мире бессмертных все в точности так, как в мире смертных. Но ты должен понять сущность скрытых в себе страстей, постигнуть учение Кун-цзы и Мэн-цзы, готовить себя к тому, чтобы в будущем стать достойным продолжателем дела предков.

Она объяснила Баоюю, что такое «тучка и дождик», втолкнула в комнату, закрыла дверь и ушла.

Баоюй, словно в полусне, следуя наставлениям Цзинхуань, совершил то, что в подобных обстоятельствах совершают юноши и девушки. Но подробно об этом мы рассказывать не будем.

До самого утра Баоюй ласкал Кэцин и никак не мог с нею расстаться. Потом они, взявшись за руки, пошли гулять и попали в густые заросли терновника, где бродили волки и тигры. Вдруг путь им преградила река. Моста не было.

Баоюй остановился в нерешительности и вдруг заметил Цзинхуань.

–Возвращайся быстрее! – сказала она.

–Куда я попал? – застыв на месте, спросил Баоюй.

–Это – брод Заблуждений, – ответила Цзинхуань. – Глубина в нем десять тысяч чжанов, а ширина – тысяча ли. Через него не переправишься ни в какой лодке, только на плоту, которым правит Деревянный кумир, а толкает шестом Служитель пепла. Они не берут

внаграду ни золота, ни серебра и перевозят только тех, кому уготована счастливая судьба. Ты забрел сюда случайно и, если утонешь, значит, пренебрег моими наставлениями.

Не успела она договорить, как раздался оглушительный грохот – будто грянул гром, толпа демонов и якш-оборотней подхватила Баоюя и увлекла за собой. Весь в поту, Баоюй в ужасе закричал:

–Кэцин, спаси меня!

Перепуганная Сижэнь и остальные служанки бросились к нему с возгласами:

– Баоюй, не бойся – мы здесь!

В это время госпожа Цинь как раз пришла напомнить служанкам, чтобы не давали кошкам разбудить Баоюя. Услышав, что Баоюй зовет ее во сне, она удивилась:

«Ведь моего детского имени здесь никто не знает! Каким же образом оно стало известно Баоюю?»

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава шестая

Цзя Баоюй познает чувства «тучки и дождика»; старуха Лю впервые является во дворец Жунго

Госпожой Цинь овладела безотчетная грусть, когда Баоюй произнес во сне ее детское имя, но она не стала ни о чем спрашивать юношу.

Баоюя долго не покидало чувство, будто он что-то потерял, но мало-помалу он пришел в себя и стал оправлять одежду. Сижэнь помогала ему завязывать пояс, когда вдруг коснулась чего-то липкого у его бедра и невольно отдернула руку.

– Что это? – вырвалось у нее. Баоюй покраснел и сжал ее руку.

Сижэнь была на два года старше Баоюя, отличалась умом и уже немного разбиралась в жизни. Заметив смущение Баоюя, она догадалась, в чем дело, и стыдливый румянец проступил сквозь пудру на ее лице. Но Сижэнь ничего не сказала, помогла Баоюю одеться и повела к матушке Цзя. Она едва дождалась конца ужина и, как только они вернулись к себе, улучив момент, когда кормилиц и служанок поблизости не было, сменила Баоюю белье.

–Добрая сестрица, – робко попросил Баоюй, – ты уж, пожалуйста, никому ничего не говори!

Поборов смущение, Сижэнь улыбнулась.

–Ты почему… – она помолчала и, оглядевшись, спросила: – Откуда это у тебя?

Баоюй покраснел, а Сижэнь посмотрела на него и рассмеялась. Помедлив с минуту, Баоюй рассказал Сижэнь свой сон.

Когда речь зашла о «тучке и дождике», Сижэнь стыдливо потупилась и закрыла лицо руками. Девушка была кроткой и милой. И очень нравилась Баоюю. Набравшись храбрости, он привлек ее к себе, чтобы совершить то, чему научила его фея Цзинхуань.

Сижэнь помнила, что должна исполнять все желания Баоюя – такова воля матушки Цзя, поэтому приличия ради пококетничала немного и уступила… С тех пор Баоюй стал относиться к Сижэнь совсем по-другому, а Сижэнь в свою очередь проявляла к нему еще больше внимания и заботы. Но об этом речь впереди.

Надобно сказать, что во дворце Жунго, считая хозяев и слуг, жило более трехсот человек. Поэтому дня не проходило без какого-нибудь события. Жизнь во дворце была как тугой узел, который невозможно распутать. Вот и ломай голову, с какого человека или события начать повествование.

Итак, в один прекрасный день ничтожный, маленький, как горчичное зернышко, человечек, живший за тысячи ли, дальний родственник семьи Цзя, вдруг явился во дворец Жунго. Что же, пусть это будет началом повествования, той самой нитью, ухватившись за которую мы сможем распутать весь узел.

Происходил этот человек из семьи Ван, местных уроженцев. Дед их, мелкий чиновник, служивший в столице, был когда-то знаком с дедом Фэнцзе – отцом госпожи Ван. Завидуя славе и знатности рода Ван, дед стал выдавать себя за ее родственника и сумел доказать, что приходится племянником отцу госпожи Ван. О существовании этой дальней родни не знал никто, кроме старшего брата госпожи Ван – отца Фэнцзе, да самой госпожи Ван, которая находилась тогда в столице и случайно услыхала об этом.

Сам дед давно умер, а его единственный сын Ван Чэн разорился и уехал в деревню. Потом и Ван Чэн умер, оставив после себя сына, которого в детстве звали Гоуэр. Гоуэр женился на девушке из семьи Лю, и она родила ему сына, которого назвали Баньэр, и дочь – Цинъэр. Занималась семья земледелием.

Гоуэр целыми днями работал в поле, жена была занята домашним хозяйством, и дети оставались без присмотра. Тогда Гоуэр решил взять на жительство тещу – старуху Лю, которую в доме все звали бабушкой.

Старуха Лю была вдовой, сыновей не имела, кормилась лишь тем, что приносили ей два му тощей земли. Поэтому она с радостью поселилась у зятя и стала усердной помощницей в доме.

Зима выдалась морозная и застала семью врасплох – они не успели подготовиться к холодам. Гоуэр был так расстроен, что выпил с горя несколько чашек вина и стал искать, на ком бы сорвать гнев. Жена не осмеливалась ему перечить, но старуха Лю не утерпела и стала его упрекать:

– Не прогневайся, зятюшка, но я тебе правду скажу. Кто из нас, деревенских, когда-нибудь ел досыта?! А ты с детства привык сидеть на шее у родителей, пить и есть сколько вздумается. Вот и сейчас, стоит появиться деньжатам, не думаешь о завтрашнем дне, все истратишь – а потом не знаешь, на ком сорвать зло, строишь из себя важного вельможу! Мы хоть и за городом живем, а все равно что у ног Сына Неба. Ведь здесь, в столице, все дороги вымощены деньгами, надо только уметь их взять! Так что незачем устраивать дома

скандалы.

–Ты, старуха, только и знаешь, что сидеть на кане да болтать чепуху! – буркнул Гоуэр. – Может, прикажешь мне грабежом заняться?

–Кто тебе велит грабить? Давайте лучше пораскинем умом и найдем какой-нибудь выход. Или ты думаешь, деньги сами в карман потекут?

–Будь это возможно, давно нашел бы выход! – с холодной усмешкой ответил Гоуэр. – Сборщика налогов среди моей родни нет, друзей-чиновников тоже нет, а если бы даже и были, вряд ли согласились помочь. Что же тут придумаешь?

–Ты не прав, – возразила бабушка. – «Человек предполагает, а Небо располагает». Может, с помощью всемогущего Будды и счастливой судьбы найдем какой-нибудь выход. Я вот что думаю. Твои предки доводились родней семье Ван из Цзиньлина. Еще лет двадцать назад Ваны к вам хорошо относились, но вы все гордитесь, не желаете знать их. Помню, как мы с дочкой однажды ездили к ним! Вторая барышня у них такая добрая, обходительная. Не зазнается. Она теперь замужем за вторым господином Цзя Лянем из дворца Жунго и, говорят, стала еще добрее, жалеет бедных, помогает старым, одаривает монахов, делает пожертвования на монастыри. Семья Ванов достигла высоких чинов, но вторая барышня, думаю, нас не забыла. Почему тебе к ним не пойти? Может, и будет от этого какая-то польза. Если от щедрот своих барышня даст нам хоть волосок, для нас он будет толще веревки!

–Говоришь ты красиво, мама! – вмешалась тут дочь. – Но ведь таким, как мы, к их привратнику и то не подступиться. Боюсь, он и докладывать о нас не станет. Зачем же лезть на рожон?

Однако Гоуэр рассудил иначе. Он так жаждал богатства, что от речей тещи сердце его учащенно забилось.

–А почему бы бабушке самой не пойти к Ванам разузнать, что да как, если она когда-то бывала в доме старой госпожи?

Бабушка стала ахать и сказала:

–Верно говорят: в ворота знатного дома пройти не легче, чем переплыть море! Кто я такая, чтобы идти к Ванам? Да меня там никто не знает!

–Это неважно, – возразил Гоуэр. – Госпожа Ван, выходя замуж, взяла с собой из дому слугу Чжоу. Так вот, разыщем его и попросим помочь. Ведь когда-то господин Чжоу вел дела с моим отцом и они были друзьями.

–Все это так, – согласилась бабушка Лю. – Но я была там давно, а как теперь – не знаю. Но ни тебе, ни твоей жене нельзя появляться людям на глаза в таком виде. Так что и в самом деле придется идти мне, старухе, и Баньэра с собой прихватить. Повезет – всем будет польза.

На том и порешили.

Едва забрезжил рассвет, старуха Лю встала, причесалась, умылась и принялась объяснять Баньэру, как надо себя вести. Шестилетний мальчуган согласен был на все, только бы его взяли в город.

Всю дорогу бабушка вела Баньэра за руку. Наконец они пришли на улицу, где находились дворцы Жунго и Нинго. У ворот дворца Жунго, возле каменных львов, стояли паланкины и лошади. Старуха Лю не осмелилась к ним приблизиться и нерешительно направилась к боковому входу. Там с важным видом сидели какие-то люди и от нечего делать точили лясы.

–Желаю вам всяческого счастья, почтеннейшие! – подковыляв к ним, произнесла старуха Лю.

–Ты куда? – смерив ее пристальным взглядом, спросили те.

–Мне нужен господин Чжоу Жуй, слуга из дома здешней госпожи, – бабушка Лю заискивающе улыбнулась. – Не будете ли вы так добры попросить его выйти?

Никто не обратил на просьбу старухи никакого внимания, но потом один из них сказал:

–Постой у того угла, скоро из их дома кто-нибудь выйдет.

–Зачем ей там стоять, – вмешался в разговор какой-то старик и обратился к старухе: – Господин Чжоу куда-то ушел, а жена его дома. Живут они на той половине дворца, зайди с