116

бочку, она будет гудеть и дрожать (мы объясняем это резонансом) - вот и воздух, из-под земли рвущийся, вызывает гул и трясение земли.

Замечательно. Но должны же были до него быть геологи. Кто?

4. Ксенофан - поэт и натурфилософ

Были мыслители, рассуждавшие о земле конкретнее. Первым стал Ксенофан, поэт-натурфилософ, о котором мы уже знаем из лекций 3 и 4. Он родился около - 570 г. ( лет на 15-20 младше Анаксимена) в ионийском городе Колофоне.

Во второй половине -VI века обстановка в Ионии постепенно становилась мало­ пригодной для роста культуры: гражданские войны, потом - порабощение персами. Кто мог, бежал; ученые перебирались, в основном, в Великую Грецию; покинул в - 540-х годах Ионию и Ксенофан. Он более полувека вел жизнь бродячего певца (рап­ сода), пока в старости его не приняла Элея - небольшой полис на юго-западе Ита­ лии.

Элея никогда не была известна ни хозяйственно, ни политически, зато просла­ вилась философами, первым из которых как раз и стал Ксенофан. Он, как и Феаген, не мог примириться с мифами в духе прежних поэтов (Гомера, Арктина, Гесиода), но решил вопрос иначе - высмеял поэтов за фантазии, за наделение богов человеческими чертами, в том числе - пороками.

Если бы, говорил Ксенофан, быки или львы могли рисовать, они изображали бы своих богов похожими на быков и львов. Сам он мыслил себе Бога единым, пронизывающим природу, т.е. стал творцом религиозного течения, именуемого пантеизмом (хотя, напомню, «воздух» Анаксимена тоже похож на такое божество). Разумеется, Бог, разлитый в природе, ни сам произойти, ни сотворить природу не мог: оба мыслились вечными.

В космологии он, в основном, следовал за милетцами, кое в чем идя вперед, а кое в чем отставая. Пожалуй, тут поэт в нем был сильнее натурфилософа - он не строил цельной системы взглядов, а пел о том, что его увлекало. Так, он усвоил мысль, что Луна землиста (и тоже, как и орфики, населил ее), но остался чужд той идее, что Луна заслоняет Солнце при затмениях. Зато говорил об эволюции Земли и тем самым - о геологии.

Если Анаксимандр рассуждал только об эволюции животных и только как чистый натурфилософ, то плававший по Средиземному морю Ксенофан многое наблюдал и впервые увязал развитие живого с развитием Земли. Он учил, что «море соле­ но потому, что в нем сливается многое, образуя смеси». Через полвека его уточнил Анаксагор: вода становится солёной оттого, что процеживается сквозь землю, а в той находятся соли. Элланбержэ отметил, что, по Ксенофану,

«из земли и воды вышла некая мешанина. Кажется, со временем земля осво­ бождается от влаги. Это, как он говорил, видно из того, что ракушки встре­ чаются посреди суши и в горах; говорят, что в Сиракузах, внутри Латомий (обширных полуподземных каменоломен - Ю. Ч.), найдены отпечатки рыбы и тюленей; в (каменоломне острова - Ю. Ч.) Парос - отпечаток анчоуса в глу­ бине камня; и на Мальте - плоские камни с (отпечатками - Ю.Ч.) всякой морской всячины. Это, говорит он, образовалось, когда море всё поглотило;

117

затем отпечатанное грязью высохло. Все люди гибли, когда земля, опускаясь в море, становилась грязью, и рождались вновь, являя такую перемену в каж­ дом мире».

Рыба в глубине камня - вот он, первый след молотка геолога! И недаром в 1952 году историк науки Жорж Сартон из Бельгии (в США он стал Джорджем)

именно Ксенофана назвал первым геологом.

Но и тут не всё просто. Нет в тех каменоломнях тех ископаемых, и третий уже

век гадают историки геологии, что имел в виду сам Ксенофан, а что напутал ран­

нехристианский компилятор. Элланбержэ описал это подробно. Нам же вполне хватит того указания Ксенофана, что сам он по карьерам не лазил и молотка в ру­ ки не брал («говорят, что...»), - оттого, думаю, и основные неясности. Молотоком

орудовал кто-то другой - возможно, раб.

Рабы в открытом карьере. Собирают и принимают руду мальчики. В

центре висит амфора с водой

Зато видно, что Ксенофан усвоил

Анаксимандра. Более того, он, кажет­ ся, понял породообразующую роль потоков воды («из земли и воды вы­ шла некая мешанина»). Имел ли он в виду только медленные процессы или также быстрые (наводнения), сказать

по фрагментам нельзя (подробнее об этом см. [102, с. 48, 58]). О том, что

катастрофическое наводнение (потоп) могло быть следствием землетрясения (мы бы сказали - следствием цунами), пи­ сал через 200 лет после Ксенофана историк Фукидид (III, 2, 5). В XX веке установ­

лено, что Греция действительно пострадала от цунами (о будет еще речь в п. 1 лекции 8).

Кое-что от Ксенофана дошло в обрывках его стихов. Вот первый признак пони­ мания роли моря в атмосферных явлениях:

Море - источник воды, и море - ветра источник.

Ибо ни в облаках не может ветер возникнуть, Ни в земле внутри без великого Понта...

Но великий Понт - облаков родитель и ветров,

Также и рек.

Странно. Мы ведь привыкли считать наоборот: что реки питают морскую пучи­ ну, делая ее неиссякаемой. Но поэт ничего не спутал, он выразил свою привер­

женность самой древней идее образования рек - той, по которой вода подземны­

ми путями восходит из моря и при этом, фильтруясь, опресняется. Это, как мы знаем, невозможно (и с этим позже спорил Анаксагор), но что поделать - только

так могло донаучное сознание замкнуть круговорот, а это было куда как важ-

118

нее. Есть данная идея и в Библии, где высказал ее тоже мыслитель, к натурфило­ софии близкий, - Экклезиаст:

«Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда все реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь».

Спорят о том, кто сказал это раньше, но такие споры, по-моему, неинтересны: ответы целиком зависят от веры спорщика. Сама же идея замкнуть круговорот во­ ды в природе не через небо, а через недра, дожила до Нового времени и отмерла лишь вместе с идеей вечного двигателя, частью которой, по сути, являлась. Но не­ ужто никто не догадался, что реки питаются дождями? (Ведь это нам так очевид­ но!) Догадался, и видимо не один, но их имён до нас не дошло, знаем мы об их существовании лишь от Аристотеля. Он догадку изложил:

«Вода, мол, испаренная солнцем, выпадая вновь дождем и сосредоточившись под землей, вытекает из большой полости... Никакой воды при этом не образует­ ся, а запас, собранный в таких вместилищах за зиму, создает всё обилие речной влаги»,

но осудил ее и имён не назвал. Мнение выглядело для него нелепостью:

«Чтобы вместить всю воду, протекающую за год, его [вместилища] величина должна превышать объем земли или немного ему уступать» (Метеорологика, I, 13).

Вот один из многих примеров, когда Стагирит звал науку назад. Разумеется, ни способов расчета, ни данных у него не было, и в форме числовой оценки он просто выражал свое неприятие идеи (сам же полагал, что «в земле вода образуется из воздуха по той же самой причине, что и над землей»). Как мы теперь знаем, воды в земле суши столько, что лишь половина ее успевает стечь в моря, остальное испа­ ряется.

5. Геология, минералогия, ботаника

Ксенофан не остался одинок: вскоре по его смерти стал известен историк Ксанф Лидиец. Еще в XIX в. было замечено, что, касаясь землетрясений, Страбон (греческий географ I века) неизменно упоминает это имя.

Ксанф Лидиец писал в первой половине -V века, т.е. был, по-видимому, чуть старше Анаксагора (см. Прилож. Г). К сожалению, самих взглядов Ксанфа на зем­ летрясения Страбон не изложил, однако он упоминал это имя в связи с рассужде­ ниями о расселинах, пещерах, провалах и подземном огне. Поэтому можно сказать почти определенно, что Ксанф связывал землетрясения с общим изменением ме­ стности в ходе исторического развития земных толщ. По словам Страбона, Ксанфу

«приходилось во многих местах вдали от моря... видеть камни в форме дву­ створчатой раковины, раковины гребенчатого типа, отпечатки гребенчатых раковин и лиман [соленое озеро], поэтому он высказал убеждение, что эти равнины были когда-то морем».

Это уже настоящая историческая геология, ее первый шаг.

Не исключено, что всепоглощающий ил был у Ксенофана как бы зарисовкой с натуры. В странствиях по Средиземноморью он мог бывать в дельте Нила, где то­ гда уже сто лет была греческая колония. Историк и географ Геродот, посетивший

119

эти места позже, в середине -V века, был прямо-таки поражен геологической рабо­ той несущего ил Нила. Он был уверен, что

«Египет, куда эллины плавают на кораблях, недавнего происхождения и являютсся даром реки... Если, подплывая к Египту, бросить лот даже на рас­ стоянии дневного пути от берега, то вытащишь ил на глубине 11 оргий. Это показывает, сколь далеко идут наносы» (Геродот. II, 5).

Геродот тут же прикинул, что то Нилу нужно было около 10 тысяч лет, чтобы соз­ дать равнину на месте залива, каковой по его мнению был прежде на месте дельты. Этим рассуждением Геродот, по выражению Элланберже, «торжественно открыл историю геологии» (см. Примеч.82). Не будем спорить, но, как мы видели, будничная работа шла задолго до торжества открытия.

Любопытно, что геология Геродота близка к мифологии, т.е. к изучению мифов. Вот что писал он о Фессалии. Это - долина на севере Греции, окруженная горами; оттуда вытекает по ущелью река Пеней (ныне Пиньос), и

«фессалийцы утверждают, что ущелье, по которому течет Пеней, проломал Посейдон. И они, вероятно, правы. Ведь если верить, что Посейдон произво­ дит землетрясение... то, конечно, посмотрев на эту расселину, можно счесть и ее делом Посейдона» (Геродот. VII, 129).

Так кто же был первым геологом? Ответа нет, не будет, и не стоит этому огор­ чаться - так ведь происходит во всех науках: первого, кто нам известен по имени, еще нельзя назвать специалистом в данной области (а то и ученым вообще), а тот первый, кого можно таковым назвать, уже опирался на опыт многих. Огорчительно другое: первые книги по любому предмету утрачены. Первые книги по геологии на­ писал Феофраст, великий ученик Аристотеля, и назывались они: «Об окаменелостях», «О камнях», «О металлах», «О воде» и «О сицилийском извержении». Дой­ ди они до нас, он звался бы отцом геологии, а так ему досталось «всего лишь» звание отца минералогии, ибо из перечисленных сохранился, в виде длинного фрагмента, только его трактат «О камнях».

Феофраст далеко выходит по времени за рамки нашего Курса, поэтому скажу только, что в этом фрагменте - первая попытка классифицировать минералы, и в ней - след воззрений Фалеса: янтарь (окаменевшая смола) и магнетит (руда) по­ пали в одну группу. Дело в том, что еще Фалес считал их одушевленными - ведь они вызывают движение предметов. Янтарь, если потереть его о шерсть, начинает притягивать мелкие предметы вроде соринок. Мы говорим, что он электризуется, а Фалес говорил, что это действует его душа (ФФ 2.2.6).

Во фрагменте одного из утраченных трудов Феофраста написано:

«Тех, кто рассуждает о рождении и гибели мира, обычно вводят в заблужде­ ние четыре явления: неровности земли, отступание моря, разушение всех элементов мироздания, гибель целых пород сухопутных животных. Для пер­ вого явления они приводят следующее объяснение... Если бы земля не воз­ никла однажды, на ней не были бы заметны никакие возвышенности: все го­ ры стали бы плоскими и все холмы сравнялись бы с поверхностью. При та­ ком количестве дождей, ежегодно от века выпадающих на землю, все возвы-

120

шенности непременно исчезли бы... так что всё повсюду имело бы ровный вид. А сейчас повсеместные неровности и многочисленные горные вершины, достигающие эфирной области, свидетельствуют, что земля существует не вечно» [ФРС-1, фр. 106].

Кого бы автор ни имел в виду (полагают, что это могли быть ранние мыслители, в том числе Демокрит и даже Анаксимандр [ФРС-1, с. 57]), рассуждение поражает смелостью мысли: весь XX век эволюционисты рассуждали о том же самом меха­ низме размывания суши, всякий раз придумывая его заново.

Более всего известен Феофраст как отец ботаники, и тут он дал ценнейшее сведение для нашей темы: например, назвал первого ботаника - то был Мене­ стор из Сибариса [Фра, гл. 32]. Если бы Феофраст этого не сделал, мы бы не знали ни о науке сибаритов, ни о Менесторе ничего. Поскольку Сибарис (южная Италия) уничтожен в -510 г., Менестор мог жить не позже первой половины -V века. Ему принадлежит первая попытка сгруппировать растения - он делил их на горячие (в которых много огня) и холодные. Горячие предпочитают расти в холодном климате и в воде, они легко загораются, поэтому из них делают палочки для добывания ог­ ня. Лучшие палочки - из плюща.

6.Гераклит-натурфилософ: мир как движение

Кначалу -V века в Ионии, захваченной персами, остался по крайней мере один философ - Гераклит, живший в Эфесе (к северу от Милета). Презиравшему всех аристократу Гераклиту было одинаково хорошо и одинаково плохо всюду. Хорошо потому, что ничего, кроме уединения, он не желал, а плохо потому, что не умел он уживаться с людьми. Хотя Гераклит был царского рода и мог занять место базилевса (в то время это был уже только жрец), он от всего отказался. Предание гла­ сит, что он долго жил в храме Артемиды, иногда играя с детьми в камешки, а под старость вовсе ушел жить в горы. В общении он, по всей видимости, не нуждался, всю жизнь с изумлением изучая собственную душу (и однажды записал: «границ психеи ты не не найдешь, столь глубок логос ее»).

Его главные заслуги - в философии, а в нашу тему он внес следующее: поло­ жил первоначалом огонь. Огонь, охлаждаясь, порождает у него воздух, а далее всё идёт по Анаксимену: воздух, охлаждаясь, превращается в воду, а вода, охлаж­ даясь, в землю. Если вспомнить, что обыденные слова этой четверки несли у ран­ них мыслителей переносный смысл, то налицо любопытная схема эволюции ве­ щества, довольно сходная с нынешней идеей эволюции Вселенной от горячего со­ стояния к холодному. Впрочем, модернизацией увлекаться не стоит.

Космос Гераклита примитивен: «Каждый день вспыхивает новое солнце, тогда как прежнее гаснет на заходе»; сами светила (Солнце и Луна) - вогнутые чаши, по­ ворачивающиеся от нас при затмениях. Зато именно у Гераклита мы видим первое ясное утверждение того, что Солнце - единственный источник дневного света [Фра,

с.225-227]. Гераклит, упомянув чаши, ими не воспользовался, а потому вряд ли сам их придумал, зато в милетской космологии они очень к месту. В самом деле,

поворачивающаяся чаша Луны - то, чего нехватало Фалесу для объяснения лун­ ных затмений (см. Примеч.83). Об Анаксимене сохранилось свидетельство, что он

121

первый объяснил, как Луна затмевается [Фра, с. 132], но в чем состояло объясне­ ние, мы не знаем. Дойди до нас текст Анаксимена, там, вернее всего, оказалась бы вогнутая чаша Луны.

Гераклит, как и Ферекид, не имел учителя и выучился по книгам: в частности, упоминал Гесиода, Пифагора и Ксенофана. Если добавить явное влияние милетцев, то мы можем выстроить два чётких ряда «преемств».

1) Один ряд прост: в него входят натурфилософы, у каждого из которых царит единственное материальное первоначало:

вода (мифы, оба Фалеса) - воздух (Анаксимен) - огонь (Гераклит84); их общий источник или предшественника можно видеть в хаосе Гесиода.

2) Другой ряд мыслителей разглядеть сложнее. Это:

гептадор - Ферекид - Анаксимандр - Пифагор, то есть те, кто видел мир без единого материального первоначала. Тут царят чис­

ла и несколько связанных первоначал: сперва предложены число семь и подобие большого малому (гептадор); затем конкретная семерка первоначал, в которой на первом месте поставлено бесконечное время (Ферекид); после них бесконечное время как суть мира преобразилось в беспредельность как таковую, и появились численные соотношения между частями мира (Анаксимандр). Видимо, на милетцев оказали влияние «финикийские книги» Ферекида [Фра, с. 85]S5. О Пифагоре же

речь у нас пойдет на лекции 10.

Гераклит. Эфесская монета

Но Фалес Старший и Гераклит видели еще и нуж­ ду в неких общих организующих принципах. У первого их два - мировой ум и частные духи («Всё полно ду­ хов»). У Гераклита их тоже два: 1) связывающий инертную материю, обеспечивающий ей постоянство среди изменений и 2) движущий ее.

Первым был для Гераклита логос, т.е. всякая за­ кономерность, или неизменность - этим он положил начало идее инварианта, основе физики. (Впрочем,

Карл Поппер увидел первый подход к идее инварианта позже, у Парменида [80]. Эти темы обсуждались еще до Парменида в школе Пифагора86). А вторым, движущим, началом был у Гераклита полемос (вражда, война, спор):

«Должно знать, что полемос общепринят, что он справедлив и что всё возника­ ет через вражду и заимообразно (в ущерб кому-то)» [Фра, с. 201], с изм.

Этим он провёл параллель естественных знаний с общественными (к чему мы вер­ немся на лекции 15), а заодно породил то, что философы именуют диалектикой. На лекции 16 мы рассмотрим ее с различных сторон, а пока коснемся натурфилософии Гераклита. Историк-публицист Лев Гумилев оценивал ее так:

«Гераклит... предположил, что вообще нет никаких вещей - это все обман чувств, обман зрения, на самом деле есть только процессы: "никто не может