87

затмение, какое они видели год назад. Только так, полагаю, можно объяснить тот загадочный факт, что афинский ареопаг назвал (через год или два) первым из мудрецов не своего предводителя и мудреца Солона, а милетянина Фалеса.

Заодно разъясняется еще одна неясность: как Фалее сообразил, что Луна со­ стоит «из земли»? Обычно принимают, не думая, что на это указывают фазы Луны, но это неочевидно: на следующей лекции мы узнаем, что Анаксимандр тоже умел объяснять фазы, но считал Луну огненной. Зато попробуйте наблюдать (простым глазом, как Фалес) покрытие неяркой звезды Луной. Вы убедитесь, что полнолуние для этого неудобно, так как Луна засвечивает звезду. Гораздо удобней наблюдать после новолуния, когда лунный серп неярок. Тогда вы заметите, что звезда исче­ зает не за серпом, а за невидимым краем темной части лунного диска. То есть, в понятиях ранних натурфилософов, за "землёй". Только поняв природу Луны, Фа­ лес смог подойти к проблеме - какова природа солнечного затмения.

Снова, как и в п. 3 лекции 2, мы видим, что неясности проясняют друг друга. Пора выявить здесь общий принцип. Обычно его именуют системным. Суть его в том, что дошедшие до нас сведения суть элементы одного и того же явления, т.е. друг с другом связаны. Отсюда вытекает и рабочий приём: ни одно свидетель­

ство, даже если оно выглядит нелепым, нельзя отвергать прежде анализ всей совокупности известных данных. О системности будет речь на лекции 6.

5. Как Фалес мог измерить солнечный диск

Поняв, как и почему Фалес стал знаменит, вернемся к фрагменту: «величина Солнца составляет одну семьсот двадцатую часть лунного пути». Многие сочли его вымыслом, резонно указывая, что знаменитый астроном Аристарх через 300 лет по­ сле Фалеса оценил этот размер в 2°, то есть вчетверо большим, чем на самом деле; и лишь великий Архимед оценил вскоре его размер половиною градуса (т.е пример­ но в 1/72о часть окружности). Еще через 300 лет астроном Клеомед описал конкрет­ ный способ его измерения: а именно, посредством суточных водяных часов Клеомед узнал, какую часть суток составляет время прохода диска Солнца через горизонт69. Фалес не имел ни таких часов, ни понятия круговой орбиты, но именно у него, на­ блюдавшего Луну в разных частях неба, у горизонта и среди звёзд, можно предпола­ гать осознание равномерного ее движения (на один диск в час).

Заметим далее, что Фалес (согласно ДЛ), измерял солнечный диск в долях лунного пути. Эта деталь указывает на архаичность его метода, а с тем и на веро­ ятную подлинность самого свидетельства, пусть и дошедшего в позднем переска­ зе. Мы знаем, что о пути Солнца среди звезд мудрецу еще ничего неизвестно, и вот видим, что он оперирует лишь сидерическим (относительно звёзд) движением Луны. Более поздний автор так не рассуждал бы.

Пусть равенство угловых диаметров Луны и Солнца Фалес узнал при полном затмении и потому мог измерять Луну вместо Солнца, но как он мог узнать угловой размер Луны? Мы не знаем, был ли вообще у Фалеса угломер, но столь точного угломера, чтобы мерить пол-градуса, не было заведомо (его не было даже у Архи­ меда). Зато вспомним другое свидетельство, упомянутое нами ранее и тоже зага­ дочное: Фалес указал, что Гиады состоят из двух групп звёзд.

89

тие недели), а по 7 суток и 9 часов. Видимо, сказал это ему тот, кто явственно стоит за астрономическими местами Трактата о седмицах (см. Примеч. 59 к лекции 4), или его ученик. Вернее всего, данное наблюдение было сделано в дни научной молодо­ сти Фалеса, хотя возможно, что и раньше.

Есть ли у Фалеса следы влияния идей гептадора? Тут, в отличие от предыду­ щего, гадать не надо - они очевидны. Это и уже упомянутый переход от космого­ нического мифа к рациональной космологии, и уяснение основной роли воды. Если Гомер и Гесиод главенство воды видели как старшинство богов (так сказать, ми­ фически или исторически), а Фалес Старший пронизал мировую воду божествен­ ным умом, то гептадор отвел «шестую долю» своего семиуровневого мироздания реальной воде и даже пытался через ее испарение понять устройство мироздания:

«шестая часть - влажная часть моря, рек, родников, источников и озёр, и со­ держащееся в них тепло - проводник влажного испарения и орошение»; а среди семи частей души: «Третья - влага, разлитая по всему телу».

Тем самым, роль "воды" (т.е. всякой влаги) уже была оценена и названа. Если «О седмицах» имело в дни Фалеса (Младшего) читателей, то он мог описать воду как первичную стихию (так сказать, механистически) и быть ими понят.

Фалесу осталось сделать на этом пути два шага. Сперва он упорядочил стихии: ограничил их число единственной четверкой (ФФ, 3.3.5), тогда как у гептадора бы­ ло несколько семёрок, никак друг с другом не увязанных (причем в них по несколь­ ку раз входят и вода, и огонь, и твёрдые части, и воздушные); затем ввел идею первичной стихии (первоэлемента), т.е. выбрал из четырех стихий старшую.

Если Фалес был первым, кто ввел в научный оборот древнейшую идею - чет­ верку стихий, то этим он как бы дал импульс пифагорейству, (где, в частности, обожествлялась четверка), о котором речь пойдет позже.

Из первой лекции мы знаем, что в истории науки следует различать аспекты когнитивный и социальный. Наука как социальное явление родилась именно при Фалеев, ибо социум его запомнил как родоначальника. Однако сама идея рацио­ нального познания явно была взята им у предшественников и, прежде всего, у геп­ тадора. Взяв ее, он начал конструировать механический мир с «землистыми» не­ бесными телами, с первичным океаном и плавающей в нем Землей, с переходом воды в иные, нежидкие, состояния, а их обратно в воду. Поэтому и стал «первым физиком» (ФФ 3,1.2).

7. Общественный деятель. Первый вопль о плагиате

Общественную деятельность Фалеса, о которой мы немного говорили в начале лекции, можно уверенно отнести целиком к Фалесу Младшему, поскольку все по­ литические ФФ содержат имена правителей -VI века. Историк Марина Лаптева увязывает его попытки объединить 12 городов Ионии в единое федеративное об­ разование с историей Панионийского союза. Этот союз возник около -1085 года для объединения усилий переселенцев. Он включал эти 12 городов и известен, в основном, как орган для решения междоусобных споров, ни разу не использован­ ный для борьбы с общими врагами. Союз существовал в дни Фалеса как религиоз­ ный уже шестое столетие, но как политический союз фактически давно умер. По-

90

пытка Фалеса возродить его и направить к внешней политике была тщетной, одна­ ко Лаптева дает всей политически деятельности Фалеса (включавшей службу у тиранна Фрасибула) положительную оценку.

Касаясь душевных порывов, побуждавших философа к занятию политикой, Лаптева называет честолюбие и, как довод, - его борьбу за свое авторское право. Она приводит цитату из Апулея - как Фалес рассказал об одном своем открытии богачу, тот пришел в восторг и предложил ученому просить у него любую плату (ФФ 2.1.7):

«Довольно мне будет платы, - сказал мудрый Фалес, - ежели, вздумав раз­ гласить кому-либо то, чему ты научился у меня, ты не припишешь этого от­ крытия себе, но назовешь первооткрывателем меня и никого другого».

Что касается подлинности слов Фалеса, то жаль, что кавычки тут обманчивы: рассматривать эту фразу как подлинные слова Фалеса нельзя - свидетельство ни к какому источнику не отсылает, явно не из труда Фалеса или о Фалеев заимство­ вано, а ни о каком жизнеописании мыслителя сведений нет. По языку судить о подлинности цитаты тоже нельзя, поскольку Апулей писал по-латыни.

И всё же мы видим, что перед первыми учеными стояла та же проблема, что перед нынешними, что тема плагиата древних занимала (например, Гераклит уп­ рекал в плагиате Пифагора). Это неудивительно, поскольку социальная история науки движется плагиатом по преимуществу (подробнее [Ч 6]), хотя, замечу, в са­ мом познании он роли не играет. Мы еще коснемся этой темы в рассказе о Геро­ доте, а сейчас замечу, что массовое заимствование без упоминания предшествен­ ников у древних авторов несомненно, но вряд ли можно говорить о плагиате в на­ шем нынешнем смысле, ибо никаких норм цитирования наука до середины XIX ве­ ка не знала. Впрочем, и появление таковых норм дела не спасло, и об этом тоже можно прочесть в работе [Ч 6].

Отсутствие норм не мешало пишущим во все времена возмущаться плагиатом. Разумеется, возмущались те, кого, как они уверяли, обокрали коллеги, и это нико­ гда не мешало им самим заниматься тем же.

8. Итог развития науки от Гомера до Фалеса, «Три Кита»

Итак, напрасно историки науки едва поминают Фалеса, спеша перейти к более интересным для них героям70. Одно лишь Фалесово затмение, коль скоро оно признано реальностью, позволяет игнорировать «укоротителей истории», отри­ цающих всю Античность. О них см. [37]; они, кстати, всегда молчат об этом затме­ нии, ибо оно слишком хорошо документировано.

Он завершал долгую традицию, начатую не позже Гомера. Она двояка: с одной стороны, всем известно рождение и быстрое развитие рациональной науки, а с другой - от внимания историков науки ускользнул постепенный переход греческой религии из разбойной в мирную. Точнее, все признают особенность греческой нау­ ки - что она выросла не столько из практики, сколько из размышлений, однако ма­ ло кто обращал до сих пор внимание на то, что сама их философия родилась как противопоставление своего миропонимания миру героев Гомера.

91

Научный тип мышления - тот, при котором непознаваемое сводится к самому необходимому минимуму, к основным постулатам. В них, а не во всемогущего Бога, учёный верит71, в остальном желая всё понять сам. Однако это желание не может стать жизненной программой ни для какой группы в том обществе, где выжить мо­ гут одни только "борцы за существование".

Как мы уже знаем из лекции 2, для рождения науки были нужны и рост сытости, и досуг, и самостоятельность в принятии решений, и сила страсти, направленная на мирные цели. А главное, нужна была та идейная установка, которая могла на­ целить людей, имеющих досуг и разумную голову, на поиск истины. По всей види­ мости, такую установку и обеспечил грекам орфизм.

Если в эпоху Гомера царил религиозный тип мышления, то с Фалесом мы ви­ дим появление небольшой прослойки людей, ищущих истину. Они еще не задают себе вопроса «откуда я это знаю?» и потому плохо отличимы от массы тех, кто ве­ рит простодушно, однако цель этих немногих - в истине, а не в вере. Об этом ис­ торик религий Александр Мень писал:

«Дионисизм и мистерии были мистикой подсознания; орфики первыми попы­ тались внести в нее начало "разумения"». И далее: «В Милете совершилось первое в истории вычленение философии как чего-то самостоятельного. В отличие от... богословия ее можно определить как попытку познать и осмыс­ лить бытие человека , природы и высшего Начала независимо от религиозно­ го откровения. [...] Прежде всего разделение науки и веры было необходимо для того, чтобы они могли созревать, не препятствуя друг другу. Это естест­ венный этап в истории духа. Эмпирическое знание, изучение природы и от­ влеченная мысль требуют своих "правил игры", и вторжение в эту область религиозных доктрин, смешивающих два плана познания, сковывало науку» [68, с. 58, 67].

Сказано прекрасно, а в устах богослова и практикующего священника даже не­ ожиданно. Не раз мы еще убедимся, что орфизм играл для ранних греческих уче­ ных роль «религии разумения».

Естествен вопрос: а где этому учили? О школах времен Фалеса мы ничего не знаем, зато видим некую незримую форму передачи культуры и знаний: во многих местах Греции налицо пары и даже группы ученых (и иных интеллектуалов), порой разделенных во времени, но связанных тематикой и городом (островом), где они работали, а также тем, что первый из них творил до Фалеса. Не имея возможности рассказать о них всех, приведу хотя бы их перечень.

1)г. Милет: поэты Фалес Старший и Арктин; «физики» Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Историки Кадм и Гекатей (последний связан с Анаксимандром интере­ сом к географии);

2)о. Тенедос: астрономы Фалес Старший (там он умер) и Клеострат;

3)г. Клазомены: Гермотим и Анаксагор с их идеей мирового ума;

4)о. Сирое: два Ферекида (см. Прилож. В 1). По одной из версий, Ферекид Младший «сам себя выучил, приобретя тайные книги финикийцев» [Фра, с. 85], т.е. кто-то выучил его финикийскому языку и задал вектор поиска;

92

5)г. Коринф: поэт-генеалог Эвмел; ограниченные реформаторы Периандр (один из «семи мудрецов», но, в то же время, нелепо жестокий тиран) и Филолай (работал в Фивах). Шедшее почти весь -VII век обширное и оригинальное каменное строительство (знамениты колонны коринфского ордера) заставляет предполагать архитектурную школу;

6)о. Родос: свой вариант раннегреч. алфавита; поэт-мифограф Писандр, поэт

иправитель Клеобул (один из «семи мудрецов»); медицинская школа. «Много дос­ топамятных людей произошло с Родоса» (Страбон);

7)о. Лесбос: поэты-новаторы (изобретатели жанров и ритмов) Терпандр (он же изобрёл семиструнную лиру), Арион, Алкей и поэтесса Сапфо, основательница первой известной нам школы (поэтической школы для благородных девушек, повидимому, уже грамотных); один из «семи мудрецов» Питтак (возможно, первый теоретик права) и историк Гелланик;

8)г. Колофон: поэты-натуралисты и историки Мимнерм и Ксенофан;

9)о. Хиос: поэт Гомер (возможно) и школа певцов-гомеридов (достаточно достовер­ но), астроном Энопид, натурфилософ Метродор, поэт-трагик и натурфилософ Ион, ис­ торик Феопомп, софист Феокрит, математик Гиппократ;

10)о. Кос и соседние города Карий: медицинские школы;

11)о. Крит: отсюда в -VII в. и позже в массе бежали скульпторы и иные мастера [КИД-1, с. 283], а значит, были и центры мастерства. Крит как культурная область в -VII веке вырождался, но в отношении права как вида деятельности картина была противоположна: в ней Крит лидировал, о чем мы узнаем в п. 2 лекции 15;

12)г. Мегары: первые историки (точнее, хронографы - см. п. 5 лекции 8), поко­ ления гидроинженеров и поэт Феогнид (о нем п. 6 лекции 11);

13)г. Спарта: цепь поколений социальных реформаторов, слившаяся для по­ томков в имени Ликург; один из «семи мудрецов» поэт Хилон. В Спарте предпочли работать поэты и музыканты иных городов -VII века Алкман, Терпандр, Тиртей и Фалет (см. п. 5 лекции 8);

14)г. Эфес: поэт-историк Каллин, три архитектора храма Артемиды - одного из «семи чудес света» (догреческий культ Артемиды известен в Эфесе с -XI в.), право­ вед Гермодор, философ Гераклит, поэт Гиппонакт (изгнан в Клазомены);

15)о. Самос: астроном Фок, поэты-историки Асий и Семонид, философ и обще­ ственный деятель Пифагор;

16)г. Афины: об их культуре пойдет речь на лекции 11, а здесь замечу, что Со­ лон, первый известный нам афинский интеллектуал, примерно одногодок Фалеса, свою реформу календаря он предложил, вероятно, раньше, чем Фалес.

Что же касается Великой Греции (Сицилия и Южная Италия), то ее в списке нет. В раннее время ней виден в качестве культурного центра только г. Кротон, да и тот виден уже после смерти Фалеса, когда туда прибыл Пифагор. Согласно позднему биографу Порфирию, слушать его собрали, в частности, мальчиков из школ [Фра, с. 143]. Тут нет ясности ни относительно времени основания школ, ни - чему там учи­ ли. Но это - первое упоминание школ, притом - как уже привычного городского уста­ новления, а значит, возможно, оно было старше Фалеса.

93

Эти 17 примеров вместе опять (как в п. 3 лекции 2) являют нам акт взаимного прояснения неясностей: хотя каждый из них весьма туманен, но все вместе они дают основание полагать, что во многих местах Греции тогда долгое время суще­ ствовала школа - как в учебном, так и, возможно, в творческом смысле слова. К сожалению, конкретных сведений о школах ранее школ Сапфо и Пифагора нет, а сколько-то регулярные сведения есть только со времен после смерти Сократа.

Лишь в отношении медицины наличие школ можно утверждать довольно опре­ деленно: еще в гомеровские времена они были в Фессалии (на северо-востоке Балканской Греции) и в Карий (юго-запад Малой Азии, где позже, в дни Гиппокра­ та, они процветали). Но как раз в эпоху Фалеса о них не слышно.

Как видим, Малоазийская Греция и Эгейские острова обгоняют в развитии бо­ лее знаменитую Балканскую Грецию (где оказалось всего 4 пункта из 16, они под­ чёркнуты), тогда как ни Пропонтиды и Понта, ни Великой Греции до смерти Фалеса не видно вовсе. Хотя греческие колонии там стали появляться уже в -VIII веке, од­ нако превращение знаний из догадок в науку видимо происходило по преимущест­ ву в землях Греции гомеровской.

Какова связь обучения и образованности (их обозначают общим греческим словом пайдвя) с системой власти? Иногда пишут, что «греческая пайдея - про­ дукт греческой демократии» [48, с. 24], но аргументов не приводят, а сказанное выше этому противоречит. Скорее всего, школа как общественное явление была рождена в Греции, как и всюду, потребностями государства в чиновниках, но о них мы почти ничего не знаем. Зато она породила тонкую прослойку читающих людей, а те захотели понять мир - это было чисто греческое. Новое знание быстро оказа­ лось усвоенным новой религией. Едва Фалес утвердил среди образованных людей мысль, что Луна «из земли», как она явилась в космологии орфиков: бог Фанес «смастерил и иную землю», Луну, где много гор и городов [Фра, с. 50].

Словом, итог первой части нашего Курса примерно таков: (1) новое понимание греками богов (орфическая реформация) дало им новую мораль; (2) анализ самых ранних прозаических текстов (Прилож. А I и А II) дает нам уверенность в наличии ио­ нийской преднауки до Фалеса (Младшего); (3) вытеснение интеллектуалов из по­ литики привело их к занятиям искусствами и наукой. Философ Вильгельм Виндельбанд, формулируя третий пункт, привел в пример Гераклита (см. п. 7 лекции 2), но то же можно сказать про Фалеса и Пифагора, а отчасти и про Солона.

Вот, на мой взгляд, "Три Кита" ранней греческой науки, на которых строилось дальнейшее ее развитие. Всё это известно, кстати, уже сто лет, но порознь, и не привлекало общего внимания. Пришлось выявить еще роль Фалеса Старшего, дабы снять противоречия фалесова образа и, тем самым, сделать правдоподобным и со­ держательным рассказ о собственно Фалеев (Младшем).

Роль Фалеса оказалась гораздо большей, чем пишут ныне, и, в общем, соответ­ ствует тому, что писали о нем в древности. Наш Курс посвящен науке, однако стоит напомнить, что время ее рождения пришлось на эпоху расцвета эллинской поэзии. Позже прозаики, в том числе учёные, оттеснили поэтов.