Античная литература / Марк Аврелий. Размышления

знания, ПРЮ,ТИI{уемого веками с целью сохранения и передачи человече­

ских ценностей. Как видим, Толстой отрицает I\УЛЬТУРУ лишь до тех пор,

пока не создает ее сам.

Впимание Толстого к Iшиге Марка Аврелия было пристаЛЬНЫl\I н&

протяжении трех последних десятилетий его жизни, а ПОСIЮЛЫ'У воздей­ ствие Толстого на русскую культуру этих десятилетий было велико, есте­

ственно, что здесь перед. нами существенный - то положительным, то

отрицательным образом - момент рецепции Марка Аврелия в России. Уа.е в 1884 г. Толстой решает: «Надо составить себе Круг чтения: Эпик­ тет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, евангелие. Это и для всех бы

HYiKHO».170 К исполнению этой задачи Толстой приступил в 1903 г., Iюгда

II появились «Мысли мудрых людей на каждый дены).I71 Число ВЬШИСОI'

из MapRa Аврелия в этом сборнике очень велико; источником, несмотря

на появление к этому времени нового перевода (о Платоне Краснове см. ниже), остается Урусов; что касается возможной редющионной работы Толстого, начиная с подготовки первого издания и затем при публика­

цпп выдержек, то этот вопрос нуждается в специальном исследовании.

В «Круге чтению), вышедшем в 1906 г., число цитат из Марка Аврелия

заметно уменьшается за счет расширения круга цитируемых авторов

(отметим включение Сенеки, Цицерона и Плутарха); зато, кажется, уси­

.1lIвается редаКТОРСRая работа Толстого. Разумеется, было бы интересно

выяснить характер и направление отбора и переработок.

Усиленное чтение Марка Аврелия повлияло и на высказывания Тол­ стого тех лет. В 80-е годы мотивы и интонации Марка Авреш'fЯ нельзя

не заметить в толстовских письмах. БОЛI:>НОМУ Л. Д. Урусову Толстой пи­ сал: «... умрете физической смертью нынче или через 20 лет - это, KaR

было вне знания и власти людей, так и осталось для Вашего тела таюке, Бак и для всех тел, какие только есть на свете».172 Здесь использованы соображения о безразличности срока человечеСIЮЙ жизни; упоминание

о «всех телах» может перекликаться со стоическим учением. Надеясь

ободрить другого корреспондента, Толстой рассказывает, как он наблю­

;(ал в Туле войска, лавки, полицию, и заключает: «Что это все тююе?

Не что иное, как кипение или закисание, движение, перемещение частиц,

страдания, наслаждения, убегание, от одних и погоня за другими...

П пет той судороги во всей этой кишащей жизни, которая бы не имела

смысла и не вела бы к тому, во имя чего мне хочется осуждать эту

Башу».173 Тут все, кроме главной мысли, идет от Марка Аврелия. Очень :rюбопытную амальгаму стоических и христиансн:их идей можно обнару­ i/.ИТЬ, например, в «Изречениях, записанных на граммофонные пла­

стинкИ»: 174 «Не беспOIЮЙСЯ о завтрашнем, потому что нет завтра. Есть

только нынче; живи для пего, и если твое нынче хорошо, то оно добро

\70 Там же, с. 68 (Дневник, 15 марта 1884 г.).

\7\ Нзд. «Посреднию). М., 1903, Толстой, ПСС, т. 40.

\72 Толстой Л. Н. ПСС, т. 63, письмо .N2 294 (с. 203). \73 Толстой Л. Н. ПСС, т. 64, с. 330 (Дунаеву, 1884).

\74 Толстой Л. Н. ПСС, т. 40, с. 396 ел.

всегда». Примеры легко умножить, но важнее было бы систематичеСI,ое

обследование всего материала.

Как известно, редакторская деятельность Толстого была в эти годы чрезвычайно обширной: для нашей темы интересна работа Толстого на;( книжкой «Два победителя. Царь Македонский Александр и римский ИМ­ ператор Марк АврелиЙ. Из древней историю) СПб., 1890. Издание ЭТО было задумано Чертковым, а работа начата А. М. Калмыковой и ЗaIЮН­ чена П. В. 3асодимским. 3атем Чертков обработал рукопись не только

учщтывая наперед толстовские требования к стилю, но и получив от него советы.175 Стоит иметь в виду, что Толстой обычно сильно преуменьшает

перед своими сотрудниками объем и ценность своей правки. МежjJ,У тем

побывавший в его -рУI{аХ текст получает определенно толстовское зву­

чание. Так, в предисловии к выдержкам из Марка Аврелия в «Двух по­ бедителях» царственный мудрец противопоставлен Александру Македон­ скому, а в заключение говорится: «В жизни Аврелия было стольна

хорошего, а в мыслях его - столько мудрого, что мы займемся ими и оста­

вим в стороне его ошибки: они касаются его, а - не нас. Мыслями же

его мы можем воспользоваться: в них мы найдем много такого, что по­

может нам самим жить лучше».176

10

Чем именно Марк Аврелий так близок Льву Толстому и его еJ\ИНО­ мышленникам? Точек соприкосновения было множество. Начать хотя бы с определяющего принципа упорной работы над собой и внимания

к внутреннему человеку, которому чувство дарует некий императив чи­

стоты, а дисциплинированная мысль - соответствующую этическую си­

стему. Доброе расположение к людям и деятельная помощь им состав­ ляют существенное требование стоической доктрины - Толстой требо­ вал того же. Критику церковности и догматики, желающему преодолеть,

а не отбросить опыт Просвещения, стоицизм должен был нравиться

своим менее выраженным догматизмом. Общим для древней школы п

течения, народившегося у нас, было также признание природы и есте­

ственности как спасительного и верного мерила. В обеих системах на­

лицо мысль, что счастье не столько даже право, сколько долг человена;

обе культивируют всестороннее внимание к смерти в расчете извлеЧJ,

некоторый нравственный капитал даже из ужаса перед небытием.

'у Толстого, как и у стоиков, безусловное признание личности сочетается с уважением к общему - даже понятию «роевого» можно найти парал­

лель у Марка Аврелия (6, 54).

Нельзя не видеть и то, что в обоих случаях неожиданнейшим образшr

соединяются кротость и горделивость; и если стоики изобретают теХIIИRУ

ставление о дневнике, которое частично применимо к заметкам Марка

Аврелия, но не удовлетворяет ему полностью: хотя записи делались от

случая к случаю и преимущественно для самого себя, хотя изредка мы

найдем в них глухие упоминания о конкретных людях и отношениях,

однако мы не встречаем здесь ни разу описания наких-нибудь ИНДIШII­

дуаЛЫIЫХ обстоятельств или впечатлений - того, что делает незамепп­ мым чтение такого рода. Но Толстой избежаJI и этого - снорее всего по­

тому, что узнал в записнах Марна Аврелия то, что было в обиходе

у него самого и его новых друзей: заметни, отражающие главным обра-

30М работу над собой, свидетельство трудов (шо исправлению нрава»

((Размышлению>, 1, 7).

Кондуиты самоусовершенствования часто производят на того, I,TO

с ними знакомится, безотрадное впечатление, что естественно, так I,Ю;

фиксация все тех же неодолимых, по нраiiней мере для большинства, че­ ловеческих СJIaбостей без разнообразил обстолтеJIЬСТВ и остроты впечат­

лений, без наглядных доназательств порой исключительных достоинств

тех же людей, не может не наводить уныния. Отметим здесь же, что при сравнении с самообличениями толстовцев записки Марка Аврелия обна­

руживают вкус и античное чувство меры; древние вообще, кажется,

предпочитали, не укрываясь от неприлтных истин, сосредоточиваться

преимущественно на том, что увеличивает нрасоту мира и жизнеспособ­ ность человена. Тан или иначе, Толстой превосходно определил заПИСШI

Марка Аврелия как одну <<из тех лучших книг, которые нам нечаянно

оставляли люди».178 О верном понимании назначения записок MapI{a Ав­

релия говорит использование их в качестве чуть ли не ежедневного чте­

ния тех, кому Толстой помогал работать над собой.

В этой перспективе становится понятно, как то самое, что может вы­

зывать досаду у многих, - благородная, но безрадостная борьба МаРI'З

Аврелия со своими вожделениями, славолюбием, страхом смерти, душев­ ной усталостью - должно было всего более привлекать Толстого. Помимо

прочего сказывалась, пожалуй, и природная симпатия к родственной.

а именно трудно обуздываемой душе, которая огромными. силами ведет

онопную войну со своими слабостями.

Близость, которую Толстой чувствовал к MapI{y Аврелию, может II

озадачивать. В самом деле, так ли много общего между отрицателем госу­

дарственности и тем, кто видел в управлении государством свой ВЫСШllй

долг? Между тем, нто стал считать праведным ОТI\аЗ от воинской СЛУiI,бы.

и тем, I{TO десятилетиями жил, унрепляя границы своего отечества, и на

границе умер? Тем, кто отвергал церковь и ее обряды, и верховным РШI­ ским жрецом? Для Марка Аврелия понятие закона служит освящению и космической жизни, а Толстой способен сназать: «Хоть бы все зан:оны

пропали, да люди правдой бы жилю). Толстой непрестанно нападал на

науку и находил похожими на скворцов своих собеседников-ученых.

а Марк Аврелий благодарит всех, кто научил его чему-нибудь и осно­ вывает в Афинах философские кафедры, особенно ценя, чтобы раЗЛIIЧIIые

178 Толстой Л. Н. ПСС, т. 29, с. 210.

[[ШОЛЫ могли из рода в род развивать каждая свое направление. Марк

Аврелий ищет «умеренности», «среднего», или «срединного решению>,

а у Толстого всегда (<либо-либо». Оба осуждают те же человеческие по­ роки, однако Марк Аврелий не берется искоренять их, зная, что это не­

возможно для человечества в целом; его задача - на себе убедиться, что

пекоторые натуры способны не подпасть слишком под власть побужде­ нпй низкого рода, уметь управлять ими до известной степени; еще более

придирчивый, Толстой верит тем не менее в появление нового человека.

у Марка Аврелия, как и у Толстого, одним из девизов является про­

стота в соответствии с (<природой», однако а.1tЛО't1J<;, в отличие от «опро­

щению>, отнюдь пе означает ОТI,аза от достижений цивилизации (именно поэтому мы предпочитаем с11tЛО't1J<; переводить как (<цельный», а не (<про­

стой») .

Разумеется, есть такие различия, которые говорят в пользу Толстого. Ему, например, гораздо труднее было творить добро и помощь «в боль­

ПIOМ стиле», а он немало сделал для людей даже и помимо своих литера­

турных творений. Для этого Толстому приходилось не только неустанно

;jойствовать, но и жертвовать многим. Марк Аврелий не может, как мы

;(огадываемся, до конца победить в себе мечту о литературном досуге и

.1ИтературноЙ славе, а Толстой с гениальной легкостью пренебрегает ми­

ровым признанием своего прежнего творчества. Иногда кажется, что опн

сог:rасились бы поменяться местами: Толстой благодетельствовал бы МИJI­

.шонам подданных, а Марк Аврелий взялся бы на досуге за историю

нпе многих воззрений Марка АвреJIИЯ, но иногда и выявить в них иначе

пе заметные черты. Дело в том, что прочувствованная Толстым близость

1, ~apKY Аврелию ПРИВJIекает внимание к бунтарским черточкам послед­ него, Iюторые не бросаются в глаза сразу, потому что преодолены чувством

;Ю.lГа и вкусом к порядку. Между тем их не так мало. Марк Аврелий

нпсколько не очарован вечным отправлением своих державных обя­

занностей (6, 12), а отсутствие веры в возможность совершенного госу­

;1арства вызывает у него досаду (9,29); о власти тиранической говоритт,

не приходится - он бы ее ненавидел (8,41). Марк Аврелий, правда, ведет войну, но не уверен, что она хороша, как таковая (10, 10). Каждоднев­

ная практика многих представляется ему суеверной, суетной и праздной

(1,6), в усердных молитвах чудится ему празднословие (5,7). Чувстви­

тельность души к музыке (1, 2) или трагическому искусству (11, 6) ка­ n,ется ему подозрительной и опасной. Скептическое отношение к риторам п словесной изощренности перерастает у Марка Аврелия в критику са­

~IOго языка. Ирония по отношению к врачам, хоть и осмотрительна, но ядовита (4,48; 9,41). За вечными стараниями оправдать божественный

промысел, который не мог же погрузить мир в пучину бед, угадывается

неодолимая склонность в этом сомневаться. Не обольщаясь насчет тесных пределов, поставленных самоусовершенствованию, Мари Аврелий, лума-

156 А. [{. Гаврилов

ется, иной раз роптал на человеческое устроение. Более того: не TO:rbI;O

штрихи, объединившиеся вместе под влиянием знакомого нам ближе ТО.1· СТОВСIЮГО душевного опыта, позволяют, пожалуй, увидеть отчетливее

одни из неофицпальпых Лlшов Mapl\a Аврелия. Возможно, именпо ;)ТII, загнанные в подполье, бунтарские черты имеет в виду сам Марк Авре·

лий, когда ополчается на свою гневливость и готовность «отвращатьсЯl)

от того, что будто бы следует (<принимать с нежностью».

11

в окружении Толстого все, кажется, знали Марка Аврелия, его :МЫС;]!! иногда тесно вплетались в судьбу людей. Рассказывали о женщине, I,OTO· рая накануне самоубийства указала на запись Марка Аврелия, где ГО·

ВОРИТСЯ, что из действительно трудных положений всегда есть тююй вы·

ход.179-180

Под знаком толстовского ВОСПРИЯТИЯ Марка Аврелия, хотя II не

всегда с теми же выводами, проходило обращение к Марку Аврелию

Лескова, Чехова, Бунина. Лесков был книгочей и книголюб: он знал не только Марка Аврелия, который всегда лежал у него на рабочем столе,181 но и Сенеку, Эпиктета; 182 более того, Апрель (Аврелий) Иванович п3 «Дамы и фефелы» вечно перечитывает «забористую вещи - знаКО~10е нам «Слово похвальное», к этому времени сильно уже забытое,183 хотя

в начале 40-х гг. его еще задавали для упражнения в переводе, например.

ученикам духовного учебного заведения в Ярославл·е.184

Как и Толстой, Лесков оказался чувствителен к стилю и практичеСRШI

приложениям стоического учения; у Лескова Марк Аврелий тоже попа.l в двойственное отношение к христианству: подкрепляя истинность ОСНО·

вополагающих нравственных идей, понимаемых как христианские по пре·

имуществу, он одновременно призван был стать союзником в борьбе про·

179-180 У Толстого. 1904-1910. Яснополянские записки Д. П. Маковицкого. ~I.. 1979, кн. 2, с. 265 (=Литературное наследство, т. 90 в 4-х книгах).

181 Лес"ов А. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейньш

записям. М., 1954, с. 450.

182 См. письмо, приведенное у А. ЛеСIюва (там же, с. 326-327).

183 Полн. собр. СОЧ. Н. С. Лескова. СПб., 1903, Т. 21, С. 31.

184 РУI\ОПИСЬ учебного перевода «Слова похвального», выполненного известлr,ш

впоследствии ярослаВСIШМ краеведом и эрудитом В. И. Лествициным, сохранилась

тив исторических форм христианства в России. В письме Б Толстому от 8jIV 1894,185 Лесков формулирует: «Вера моя вполне совпадает с Вашею 1I с верою Амиэля. Положительного я знаю только то, что есть у Амиэля, У Вас, У Сократа, Сенеки, Марка Аврелия и других богочтителей, но не

истолкователей непостижимого». Лескова снедало желание изгнать тор­

гующих из храма. «Полунощников» можно было бы назвать православ­

IIЬШ водевилем, если бы история эта, начиная с многозначного заглавия, была безобиднее. Клавдинька, в которой <<Новая жизнь началасы) - не

в том ветхом смысле, какой только и приходит на ум погрязшему в мир­

CROM пастырю, - отказывается, между прочим, и от мясного. Отчего бы это? «Просто я не люблю видеть перед собою трупы... » Как трупы? «Трупы птиц и животных».18б Здесь видно использование неоднократно упоминавшейся у нас записи «<Размышления», 6,13). Мысль опять же несколько изменена: для Марка Аврелия важно внушать себе, что

в нравственном отношении мясная подлива безразлична, а потому можно есть ее (6,23), нельзя к ней вожделеть. У Лескова тут другое - его позд­

нее вегетарианство. В «Фигуре» эта же мысль, и опять не без влияния

Марка Аврелия: добрая женщина, оказывается, предпочитает не съедать

своих родственников, родных и знакомых.187 Впрочем, не взирая на вре­

менный соблазн воспринимать Марка Аврелия глазами Толстого, Лескову

нают лесковские праведники.

Ознакомился с текстом «Размышлений» в урусовском переводе и Че­

хов, сперва разделявший общее увлечение, о чем прямо свидетельствует

упоминание в письме А. П. Ленскому от 9jIV 1889, что в тексте Марка Аврелия «все одинаково хорошо».188 Также и в «Скучной историю), Марк

Аврелий назван классиком и поставлен в ряд с Шекспиром, Эпиктетом и

Паскалем и в виде признания поставлен вне времени и пространства.

)южности помочь ему из-за отсутствия средств, Чехов, пародируя стои­ ческие выражения, восклицает: «О Марк Аврелий АнтонинI О Епиктетl

Я знаю, что это не несчастье, а только мое мнение; я знаю, что потерять

художника значит возвратить художника, но ведь я... решительно не

способен дерзко глядеть в глаза рока, когда в душе нет этой самой дер­

зости».189 Здесь уже угадывается возможность другого прочтения Марка

Аврелия, которая выразилась в полной мере через три года в «Палате ом 6», откуда многие из нас впервые узнают о Марке Аврелии и удиви­

тельных стоических идеях: тут уж получается, что идеи, дорогие Марку

Аврелию, вообще чрезвычайно хороши, но не для нас.

lB5 Письма Толстого и к Толстому. М.; Л., 1928, с. 164-166. lB6 Полн. собр. соч. Н. С. Лескова. СПб., 1903, т. 34, е. 77-78.

lB7 Там же, т. 19, с. 84-85.

lBB Чехов А. П. Соч. в 18-ти тт. Пиеьма. М., 1976, т. 3, М 629. lB9 Там же, М 633.

Хотя сначала естественно думать, что Чехов полемизирует с саМЮl

Марком Аврелием, а заодно, пожалуй, с Толстым,190 отношение толстов­

цев показывает, что не в этом было дело. Чертков не жалел усилий на

то, чтобы получить у Чехова разрешение напечатать «Палату М 6» в «По­

среднике», и писал ее автору «о радостном и благом впечатлении... во мне и моих товарищах».191 Иначе говоря, критика Чехова была воспри­ нята сторонниками Толстого (по существу, кажется, верно) как указание на возможное, в особенности у нас, неадекватное восприятие стоических мотивов в духе квиетизма. Ясно, что самодовление, выдержка, признание силы вещей у стоиков не имеет ничего общего ни с нравственным гедо­ низмом, ни с бесцельным терпением, ни с индифферентностью к общим

интересам. В понятиях это разъяснить нетрудно; гораздо труднее со­ хранить эти различения, живя в очень запущенном обществе - это-то и показывала, по существу, чеховская повесть, в которой, как обычно бы­

вает с артистическими созданиями, находили что-нибудь свое люди раз­

ных направлений.

В последние десятилетия XIX в. сложилась у нас наряду с толстов­

ством и другая, также весьма примечательная этическая система - мы

имеем в виду учение Н. А. Кропоткина,192 в котором сразу заметны неко­

торые черты сходства со стоичеСIШМИ ходами мысли. Взять хотя бы осно­ вополагающее понятие природы, будь то фундаментальное для системы

Кропоткина наблюдение за плодотворным сотрудничеством животных

(ср. «Размышлению), 6, 54; 5, 1), будь то постоянные ссылки на природу

Ka~ единственный подлинный, никем не навязанный и ни в чем не на­

сильственный авторитет, благодатный по-своему источник всех норм. "Ука­

зание на сотрудничество представителей того или иного животного вида

как на противовес свирепой жизненной борьбы, напоминает стоическое

понятие «единострастия», в пределах, правда, биосоциологической

сферы. Наконец отказ от противопоставления эгоизма и альтруизма

возводится самим Кропоткиным непосредственно к идеям Жана-Мари

Гюйо - рано умершего французского мыслителя (1854-1888), который переводил Эпиктета и сознательно опирался на стоицизм.193 И если Кро­

поткин считал Гюйо не осознавшим себя анархистом, то справедливее

считать его истолкователем культуры, осознающим существенные пре;(­

посылки и следствия стоической доктрины. Поучительно в этом смысле

принятое Кропоткиным толкование долга, в основе которого Гюйо ви­

дит избыток и как бы сублимацию добрых сил в человеI{е.

Jlз:roжсние воззрений Кропоткина и I\ритичесиая их оцеНIШ даны, например, в ЮI.:

Lalll'entins К. Krapotkins Morallehre llnd deren Beziehungen Zl1 Nietzsche. Dresden ;lIlа J"eipzig, 1896.

193 Гюйо М. Сочинения, СПб., 1904, т. 4, с. 235 сл.

Если Чехов указал на опасность квиетистского истолкования MapRa

Аврелия, пропагандируемого толстовцами, то Бунин ясно ощущал мя­

тежную сторону этой пропаганды. В 5 кн. «Жизни Арсеньева», вспо­ ШlНая годы молодости, Бунин делает такую зарисовку: «Все говорят

поистине в чеховских "сумерках"... я вспомнил книжечку изречений MapI\a Аврелия, распространяемую толстовцами: "Фронтон научил меня, кан: черствы души людей, слывущих аРИСТОI{ратами"... я почув­ ствовал свое уже давнее тяготение к толстовству, освобождающему от

всяких общественных уз и вместе с тем ополчающемуся на "мироправи­

толей тьмы BeRa сего", ненавистных и МНС, - И пустился в нроповедь

ТОЛСТОВСТВа».194 Здесь с обычной у Бунина точностью воспроизведены I\aR внешние обстоятельства, так и сложность обстановки, в которую

вписался текст Марка Аврелия в 80-90-х гг. В «Освобождении Тол­ стого», написанном уже в ЗО-е годы,195 Бунин выделяет существенную 11 ;:J:ЛЯ Марка Аврелия, и для Толстого мысль о смерти. Здесь же обнару­

СIШГО,196 который в «Книге о смертю> дал весьма чувствеННЫА описания

усопших, преимущественно молодых, женщин.

12

Университетская наука оставляла равнодушными многих, кто узна­

вал ее в конце прошлого и начале нашего века - удивительно, если

учесть, что это было время расцвета историко-филологического знания. Немало было специалистов по всеобщей истории и филологов-класси­

I\OB, имевших европейский авторитет или право на него. Примени­

тельно к нашему вопросу нужно назвать преподававшего в Москве

М. с. Корелина, в курсах которого позднеримская история трактова­

лась с общекультурной точки зрения.197 В Петербургском университете

продолжил свое классическое образование Д. с. Мережковский, описав­

ший в стихах Капитолийского Марка Аврелия,198 что оригинальнее сде­

:Iал В. В. Розанов, сформулировавший свои впечатления так: «Кан мудра книга Марка Аврелия, так незначительно его лицо, с глазами не-·

СIШЛЬКО навыкат, скромное, бессильное».199 В основном к Ренану ВОСХО-

дит И Марк Аврелий «Вечных спутников»,200 что было тогда же отме­

чено ученой критикоЙ.20!

Марка Аврелия привлекал для построения своей оптимистической, но

тоже не очень веселой системы И. И. Мечников; штудировал Марка Ав­

релия В. И. Вернадский и многие будущие деятели культуры. Важно,

что в это время, перекликаясь с концепцией «античность - семя»

(Ф. Ф. Зелинский) появляется и становится обычным более зрелый, чю/

прежде, историчесний подход !< явлениям прошлого, ноторому не мешает.

а способствует юпуализация тех или иных сторон (воспринимаемых II точно и живо) явлений прошлого.

Перед лицом онрепшего историзма давно уже ощущалась потребность

в более солидном историко-филологичесном переводе Марка Аврелия, и в 1895 г. путеец п. Н. Краснов 202 издает новый перевод: «Марн Аврелиfr. К самому себе» (СПб.) - первый удостоивmийся рецензии в специаль­

ном научном издании.2О3 Автор рецензии (по-видимому, М. Георгиев­

ский), сознательно обходя молчанием перевод Урусова, поздравляет пуб­

лину с появлением первого руссного перевода Марка Аврелия, благодаря которому мы-таки догнали персов. Рецензент умалчивает, надо думать

не без лукавства, имя персидского переводчика.204 Признавая заслугу

смелости и почина, рецензент УПрeI<ает Краснова в несколько «формаль­

ном отношении к своей работе». При строгом отношении к делу это, пожа­

луй, справедливо, но следует отметить, что Краснов, не являясь филоло­ гом-профессионалом, а только знатоном древних язынов и поклонником античности, не мог и не хотел заниматься филологичесним дон-нихот­

ством, зато дал энергичный, полный перевод с подлинника с сохране­

нием нумерации и проч. В смысле переводческого иснусства роковой

была та оценка памятника, которую Краснов сформулировал в своем пре­

дисловии: «Главным считалось высназать свое искреннее сердечное чув­ ство, а как и на каком языке - об этом не прилагали особенных забот».

Это не соответствует истине, вато объясняет установку переводчика.

с примечанием переводчина «В подлиннике подробнее». Краснов не ста­

200 МереЖl>овСI>UЙ Д. с. Там же, 1911, т. '13.

201ФилологичеСlюе обозрение, 1898, т. 14, кн. 1 (А. и. Малеин).

202См. статью о нем в Новом энц. сл. Пг., 1915, т. 23.

203Филологическое обозрение. 1896, т. 10, кн. 1, с. 29-30.

204Персидскпй перевод выполнил известный ориенталист и. фон XaM~ep (1831).