- •5Сегодня ты чувствовал себя подавленным, павшим, униженным? Сказать тебе, почему?
- •9И тогда однажды ночью я услышал голос; он пришел издалека, и это был голос моей души. Она говорила: «Как ты далеко!»
- •10Я обратился к своему брату, моему я; он стоял печально и смотрел на землю, вздыхая, и лучше был бы мертв, ведь тяжесть невероятного страдания легла на него. Но голос возник во мне и произнес:
- •12 «Почему ты это сделала?»
- •19 «Еще не вечер. Худшее придет последним.
- •40Эти слова возмутили меня, потому что раньше я как раз думал о том, чтобы освободить себя от Бога. Но φιλημoν советовал мне еще глубже погрузиться в Бога.
- •Семь наставлений мертвым
- •92И произошло тут у мертвых смущение, ибо были они христиане.
- •99Тут мертвые завопили, зашумели, ибо они были несовершенны.
- •106Здесь мертвые прервали речь φιλημoν злым хохотом и издевательскими криками, и, пока они удалялись, шум, насмешки и смех затихали вдали. Я повернулся к φιλημoν и сказал ему:
- •116Когда φιλημoν закончил, мертвые глядели презрительно и говорили:
- •121На том приумолкли мертвые и развеялись подобно дыму над костром пастуха, что в ночи сторожил свое стадо.
- •124 «Мать, стоящая в высшем круге, безымянная, укрывающая меня и его и защищающая меня и его от Богов: он хочет стать твоим ребенком.
- •Приложение а
- •Набросок мандалы 4 датирован 6 августа 1917 г. (20.3 см х 14.9 см)
- •Приложение в
- •Приложение с
12 «Почему ты это сделала?»
Ибо моя человеческая чувствительность не могла охватить отвратительность этого часа. Она ответила:
«Быть в твоем мире было не для меня. Я пачкала себя испражнениями твоей земли».
Я: «А я не земля? Я не испражнение? Я совершил ошибку, из-за которой ты последовала за Богом в высшие миры?»
Д.: «Нет, это была внутренняя необходимость. Я принадлежу Вышнему».
Я: «И никто не мучился от невосполнимой утраты после твоего исчезновения?»
Д.: «Напротив, ты извлек великую пользу».
Я: «Если бы я обратился к человеческим чувствам, на меня снизошло бы сомнение».
Д.: «Что ты заметил? Почему то, что ты видишь, всегда должно быть неподлинным? Это именно твоя вина в том, что ты постоянно строишь из себя дурака. Ты не можешь хоть раз оставаться на своем пути?»
Я: «Ты знаешь, что я сомневаюсь из-за любви к людям».
Д.: «Нет, ради своей слабости, ради своего сомнения и неверия. Стой на своем пути и не убегай от себя. Есть человеческое намерение и божественное. Они пересекаются в глупых и позабытых людях, к которым ты и сам время от времени принадлежишь».
Поскольку я не мог увидеть того, на что указывала моя душа, и не мог увидеть, от чего страдало мое я (ведь это случилось за два месяца до того, как разразилась война), я хотел понять все это как личный опыт во мне, и, следовательно, не мог ни понять, ни поверить во все это, ведь моя вера слаба. И я считаю, что в наше время лучше, если вера слаба. Мы переросли те детские времена, когда сама вера была наиболее подходящим средством для приведения людей к доброму и разумному. Потому, если бы мы захотели сегодня иметь твердую веру, мы бы так вернулись в детство. Но у нас столько знания и жажды знаний в нас, что знание нам нужно больше веры. Но сила веры помешала бы нам достичь знания. Вера определенно может быть сильна, но она пуста, и малая часть всего человека может быть в нее вовлечена, если наша жизнь с Богом основана только на вере. Следует ли нам, прежде всего, и в главных поверить? Мне кажется, это слишком недостойно. Люди с пониманием не должны просто верить, они должны изо всех сил бороться за знание. Вера – это не все, но и знание таково. Вера не дает нам безопасности и благополучия знания. Желание знания иногда отнимает слишком много веры. И то, и другое должно находиться в равновесии.
Но опасно также верить слишком сильно, потому что сейчас каждый должен найти свой путь и обнаруживает в себе потустороннее, полное странных и могущественных вещей. Он легко может принять все буквально, если веры слишком много, и стать никем иным, как сумасшедшим. Детскость веры рушится перед лицом наших нынешних необходимостей. Нам нужно различающее знание для очищения от путаницы, которую принесло открытие души. Потому, возможно, лучше ожидать лучшего знания, прежде чем легко принять вещи на веру.13
После этих размышлений я сказал душе:
«Все следует принять? Ты знаешь, что я имею в виду. Совсем не глупо и безверно спрашивать о таком, это сомнение высшей степени».
На что она ответила: «Я понимаю тебя – но это следует принять».
На что я откликнулся: «Одиночество этого принятия пугает меня. Я ужасаюсь безумию, что выпадает на долю одиночки».
Она ответила: «Как ты уже знаешь, я давно предсказывала тебе одиночество. Тебе не нужно бояться безумия. То, что я предсказываю, верно».
Эти слова наполнили меня беспокойством, ведь я чувствовал, что почти не могу принять то, что предсказывала моя душа, потому что я этого не понимал. Я всегда хотел понять это в отношении себя. Потому я сказал своей душе: «Какой непонятный страх мучает меня?»
«Это твое неверие, твое сомнение. Ты не хочешь верить в размер требуемой жертвы. Но все будет продолжаться до горького конца. Величие требует величия. Ты все еще хочешь быть слишком дешевым. Разве я тебе не говорила об оставленности, об отпускании? Ты хочешь в этом отделаться лучше других?»
«Нет», – ответил я, – «Нет, это не так. Но я боюсь поступить несправедливо с людьми, если пойду своим путем».
«Чего ты хочешь избежать?» – сказала она; – «избежать не удастся. Ты должен идти своим путем, не заботясь о других, неважно, хорошие они или плохие. Ты коснулся божественного, которого у них нет».
Я не мог принять эти слова, поскольку боялся обмана. Потому я также не хотел принять этот путь, принуждавший меня к диалогу с душой. Я предпочитал говорить с людьми. Но я чувствовал себя принужденным к одиночеству и в то же время боялся одиночества моего мышления, которое удалилось с привычных путей.14
Когда я понял это, душа сказала мне: «Разве я не предсказывала тебе темное одиночество?»
«Я знаю», – ответил я, – «но я на самом деле не думал, что это случится. Должно быть именно так?»
«Ты можешь только сказать да. Ты не можешь сделать ничего, кроме как позаботиться о своих делах. Если что-то должно случиться, оно может случиться только так».
«Так значит, это безнадежно», – вскричал я, – «сопротивляться одиночеству?»
«Это совершенно бесполезно. Ты должен вернуться к своей работе».
Когда моя душа сказала это, ко мне приблизился старик с белой бородой и изможденным лицом.15 Я спросил его, чего он от меня хочет. На что он ответил:
«Я безымянный, один из многих, живших и умерших в одиночестве. Дух времен и признанная истина требовали этого от нас. Посмотри на меня – ты должен этому научиться. Все было для тебя слишком хорошо».16
«Но», – ответил я, – «разве иная необходимость в нашем столь отличающемся времени?»
«Она так же верна сегодня, как вчера. Никогда не забывай, что ты человек и потому должен истекать кровью ради цели человечества. Усердно и безропотно практикуй одиночество, чтобы ко времени все было готово. Ты должен стать серьезным, и потому прими свой уход из науки. В ней слишком много детскости. Твой путь лежит в глубины. Наука слишком надменна, лишь язык, лишь инструменты. Но ты должен взяться за работу».17
Я знал, что у меня за работа, ведь все было темно. И все стало тяжелым и сомнительным, и бесконечная печаль охватила меня и продолжалась много дней.
Затем, одной ночью, я услышал голос старика. Он говорил медленно, тяжело, и его высказывания казались бессвязными и ужасно абсурдными, так что страх безумия снова меня охватил.18 Ибо он сказал следующие слова:
