Распределение ценностей демократии (процент ответов, поставивших данную ценность на первое место)

Ценности	1993 г.	1995 г.	1996 г.	1997 г.	2000 г.	2003 г.
Свобода	16	8,5	14,6	27,8	20,2	22,3
Равенство	28	21,3	6,3	11,3	6,8	6,2
Права человека	12	8,5	29,5	26,8	25,7	16,6
Индивидуальная автономия	36	17	13,4	9,3	10,1	6
Ответственность	24	12,8	9,3	14,5	10,4	8,2
Соблюдение законов	12	8,5	10,4	12,5	16,6	16,7
Участие в управлении государством	28	17	7,5	5,6	7,9	6,1
Сильное государство	24	17	15,1	11,5	14,1	15,8

Источник: Шестопал Е.Б. Установка российских граждан на власть как показатель качества демократии // Полития. 2003. №2. С.37.

Иными словами, формально установленные в постсоветской России демократические институты не опирались на ясно выраженное мнение народных масс. А ведь известно, что сами по себе политические институты, даже если они сконструированы по оптимальной демократической схеме, вовсе не гарантируют успех демократизации. Стабильная и консолидированная демократия имеет не только институциональную базу. Помимо процедур, она должна опираться на определенный структурный фундамент, на подкрепляющую ее социально-экономическую систему и укорененные в обществе нормы и ценности демократической гражданственности, т.е. особого рода «социальный капитал». Он формируется рядом ценностей и установок граждан, влияющих или определяющих то, как они относятся друг к другу. Особенно важны установки и ценности, связанные с доверием и взаимностью (реципрокностью). Они имеют решающее значение для социальной и политической стабильности и сотрудничества. Как писал Г. Зиммель, доверие образует континуум от личного до абстрактного. Абстрактное доверие строится не на основе личных отношений первичной общности или вторичных отношений формальных организаций, а порождается институтами образования и коммуникации, оно приобретает возрастающее значение в современном обществе, полном сложности, неопределенности, риска. Однако сложно говорить о «социальном капитале» в обществе, где не более трети граждан в середине 1990-х гг. полагали, что «людям можно доверять»⁹³. Кстати, эта ситуация сохраняется до сих пор: в 2008 г. это мнение поддержали лишь 26% россиян⁹⁴.

Другое дело, что, получив первичный опыт функционирования демократических институтов, народное сознание совершило своеобразный отбор, положительно оценив в первую очередь те из них, которые в первое постсоветское десятилетие реально проявили себя как благоприятные элементы повседневного существования масс. Как наиболее позитивные нововведения были отмечены во время опросов свобода слова и печати, свобода выезда из страны, в меньшей степени – право на забастовки. Так, по данным всероссийского опроса, проведенного в конце 1996 г. Институтом социологического анализа, свободными выборами ради обеспечения порядка в стране готовы были пожертвовать всего 6 % опрошенных граждан России, свободой средств массовой информации - 7 %, правом свободного въезда и выезда из страны — 7 %, правом частной собственности, свободой частного предпринимательства - 11 %, свободой митингов, забастовок, других массовых акций протеста —12%⁹⁵.

В то же время многопартийностью ради обеспечения порядка готовы были пожертвовать существенно больше - 20 % опрошенных. Правда, многопартийность избиратели все же предпочитали однопартийной системе. Однако партийно-политическая жизнь после демократического подъема рубежа 1980-х – 90-х годов явно ушла на периферию общественного интереса, а сами партии устойчиво занимали одно из последних мест среди других политических структур по степени доверия среди населения. Мало интереса проявляли массы и к работе парламента.

Данную особенность российской политической системы и массового сознания очень точно описал Г.И. Вайнштейн, назвав ее «многоукладностью, создающей возможность для сосуществования в рамках этой системы весьма разнородных элементов». Причем, эта многоукладность, по его мнению, проявляется преимущественно в сфере неформализованных практик и отношений. «Демократическая составляющая присутствовала в этой системе наряду и на равных со множеством других составляющих, каждая из которых сама по себе не являлась господствующей и тем не менее в значительной мере определяла лицо системы»⁹⁶.

На ту же черту «многоукладности» обращает внимание и М.В. Ильин, очень интересно выводя истоки соответствующих данным укладам институтов и традиции из глубин российской истории. В отличие от Г.И. Вайнштейна он группирует их в четыре блока, «консервировавших определенный эволюционный тип и воспроизводящих его логику... Первый: вотчинный, или патримониальный, блок представлял собой... воспроизведение «семейной модели» господства во все более крупных масштабах. Второй развился из поверхностно и ускоренно заимствованной у Византии христианской теократии, основывался на господстве единой и единственной «правды». Третий был упрощением и без того не слишком изощренной ордынской деспотии... и служил непосредственной мобилизации всех ресурсов, в том числе ресурсов принуждающего насилия, для решения некой «судьбоносной» задачи. Четвертый: претендующая на модернизованность военно-бюрократическая структура «государевой службы» – упрощенная версия популярной в Германии XVII—XVIII вв. утопии «полицеистского» государства... Предполагалось, что, руководствуясь идеями просвещения и полицеистической наукой, его власти способны обо всем печься и все устраивать наилучшим образом. Эти блоки находились в остром конфликте друг с другом, ибо различались по происхождению... К тому же они принадлежали к разным эволюционным временам...»⁹⁷.

Своего рода комплексным анализом стимулирующих и тормозящих факторов российской трансформации 1990-х гг. стала модель А.Ю. Мельвиля, разработанная на основе сочетания структурного и процедурного подходов к демократизации частично с использованием методологии «воронки причинности» А. Кэмпбелла ⁹⁸.

Суть методологии «воронки причинности» заключается в представлении последовательности событий, как бы находящихся внутри воронки причинности. «Представим себе, что ось воронки — это временное измерение. События принимаются таким образом, как если бы они следовали одно за другим в сходящейся последовательности причинных цепей, двигаясь от широкой части конуса к его сужению... Большинство сложных событий в воронке является результатом многочисленных предшествующих причин. Каждое из таких событий, в свою очередь, влияет на многочисленные последствия, однако наш фокус сужается по мере того, как мы приближаемся к переменной зависимого поведения. Мы постепенно исключаем те последствия, которые перестают оказывать влияние на политическое действие. Поскольку мы вынуждены рассматривать все частичные причины как существенные в каждый момент, то имеющих для нас значение последствий намного меньше, чем их причин. Результатом является эффект конвергенции, схождения в одной точке»⁹⁹.

А.Ю. Мельвиль выделил ряд условий, повлиявших на процесс демократизации в России, и упорядочивает их в рамках «воронки причинности»:

1. Уровень международных факторов (геополитические, военно-стратегические, экономические, политические, культурно-идеологические факторы), проявившихся в начале 1980-х гг. и повлиявших на реформаторские тенденции в СССР. Они не были решающими, но заложили основы для будущего развития демократии.

2. Уровень государство- и нациеобразующих факторов. Сначала в СССР, а потом и в России отсутствовала гарантированная государственная целостность и национальная идентичность. Под лозунгами демократизации и антикоммунизма происходил рост национализма и сепаратизма, который спровоцировал распад СССР. Для России 1990-х все оказывается задача обеспечения национального единства относилась к наиболее трудноразрешимым, осложняя процесс демократизации и во многом обусловливая его отличие от переходных процессов в других странах.

3. Уровень структурных социально-экономических обстоятельств. Россия осуществляла процесс демократизации в условиях невысокого уровня экономического развития, стагнирующей экономики. Кроме того, в стране отсутствовали какие-либо зачатки рыночной экономики, что тормозило развитие трансформационных процессов. Поэтому в целом влияние данного фактора являлось неблагоприятным.

4. Уровень социально-классовых факторов. В России отсутствовала адекватная демократии социальная база. Прежде всего, это характеризовалось и характеризуется отсутствием необходимого среднего класса, который должен выступать массовой социальной базой демократии. Другой особенностью являлся лишь частично обновленный правящий класс, который «удержал власть и приобрел собственность, став главным призером масштабного перераспределения и закрепления в фактически частное и акционированное владение прежде всего государственной собственности между основными входящими в него кланами и картелями»¹⁰⁰. Влияние этого фактора А.Ю. Мельвиль также признает неблагоприятным.

5. Уровень культурно-ценностных факторов. Процесс демократизации в России не был обусловлен массовым распространением ценностей и ориентации, характерных для гражданской политической культуры. Однако, как свидетельствовали результаты социологических опросов, и как показывал мировой опыт, постепенное усвоение этих ценностей и норм россиянами было возможно.

6. Уровень процедурных факторов, отражающий взаимообусловленность политических и экономических преобразований. Исследования X. Линца и А. Степана показали, что успешные демократические транзиты предполагают последовательную политическую демократизацию, затем строительство и закрепление эффективных демократических институтов, а далее создание «экономического общества» – систему социальных гарантий и посреднических институтов между государством и рынком. Только после этого осуществлялись болезненные экономические реформы. В России события подчинялись другой логике, когда не было создано ни демократических институтов для поддержки экономических реформ, ни институтов государственной поддержки рыночной экономики и системы социального обеспечения. Кроме того, факторами, отрицательно повлиявшими на процесс демократизации, были административный способ осуществления политических и экономических реформ, усугубивший раскол между властью и обществом, особенности формирования политической оппозиции в СССР и России, порожденной самим государством, а не гражданским обществом, отсутствие первых «учредительных выборов», которые должны были легитимизировать новый баланс общественных и политических сил.

7. Микроуровень. Он включает в себя личностные и индивидуально-психологические особенности ключевых политических акторов, реально принимавших и осуществлявших важнейшие решения. Именно здесь, по мнению А.Ю. Мельвиля, ярче всего проявилось сохраняющееся влияние авторитарных настроений, причем не только в обществе в целом, но и в сознании важнейших политических акторов.

Представленная модель позволила политологу в конце 1990-х гг. сделать пророческий вывод о возможности реализации авторитарного варианта в России. Правда, он считал его маловероятным, переоценивая потенциал факторов роста плюрализма групповых и корпоративных интересов, осознания региональными элитами своих преимуществ от дезинтеграции вертикальной оси и др.¹⁰¹

Таким образом, в 90-е гг. ХХ в. Россия пережила институциональную трансформацию всех сфер общественной жизни. Результатом ее стало введение плюрализма, многопартийности, конкурентных выборов и СМИ, федерализма, частной собственности и рыночных механизмов хозяйствования. Однако утверждение государства, в силу исторических и ситуативных особенностей, в качестве субъекта преобразований способствовало нарастанию номенклатурно-бюрократических элементов в практиках указанных институтов, что в сочетании с господствующими массовыми настроениями обусловило движение нашей страны в начале нового века к авторитарным тенденциям.