ВЕЛИКИЕ ПИАНИСТЫ

ФОРТЕПИАНО

ОБУЧАЮЩИЕ БЕСЕДЫ С САМЫМИ

ВЫДАЮЩИМИСЯ ВИРТУОЗАМИ

ОТ

ДЖЕЙМСА ФРЭНСИСА КУКА

СЕРИЯ ЛИЧНЫХ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ КОНФЕРЕНЦИЙ С ИЗВЕСТНЫМИ МАСТЕРАМИ ПИАНИНО, ПРЕДТАВЛЯЮЩИЕ САМЫЕ СОВРЕМЕННЫЕ ИДЕИ ПО ТЕМАМ ТЕХНИКИ, ИНТЕРПРИТАЦИИ, СТИЛЯ И ВЫРАЖЕНИЯ

ТЕО. ПРЕССЕР КОМПАНИ

ФИЛАДЕЛЬФИЯ, ПЕНСИЛЬВАНИЯ

КОПИРАЙТ, 1913 ТЕО. ПРЕССЕР КОМПАНИ

МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОПИРАЙТ КОМПАНИИ

Жизнь музыканта и карьера виртуоза какова она есть на самом деле

Отец юной женщины, которая готовилась стать виртуозом, однажды обратился к известному музыкальному педагогу за советом относительно будущей карьеры его дочери. «Я хочу, чтобы она стала одним из величайших пианистов, которых Америки когда-либо сделала», - сказал он. "У нее есть талант, хорошее здоровье, безграничные амбиции, хорошее общее образование, и она трудолюбивая." Педагог подумала немного, а затем сказал: «Весьма вероятно ваша дочь будет успешна в выбранной ею области, но объём кропотливой работы, который она будет обязана проделать, чтобы соответствовать растущим стандартам современной игре на пианино, ужасным для обозрения. В конце концов она будет иметь лесть многих, и, будем надеяться, их деньги тоже. В свою очередь, ей, возможно, придётся пожертвовать множеством удобств и удовольствиями, которыми жаждут женщины. Чем более она успешна, тем более она становится кочевником. Годами она будет знать мало дней, когда она не будет вынуждена заниматься часами. Она становится чем-то вроде двигателем музыкальной общественности. Ее будут преследовать невежественные критики и, возможно, раздражать ненадежные менеджеры. Взамен у нее есть деньги и слава, но, по сути, гораздо меньше великой радости и цели в жизни, чем если бы она последовала обычной домашней карьере с каким-то великолепным мужчиной в качестве своего мужа. Когда я был моложе, я проповедовал совершенно противоположную службу, но чем больше я вижу трудностей в жизни музыканта, тем меньше я думаю о долларах и славе, которая это приносит. Мужчине тяжело, но женщине в два раза тяжелее.

Золотая приманка

Некоторые циники утверждают, что презренный «Всемогущий доллар» стал величайшим стимулом для борющегося виртуоза в европейских музыкальных центрах. Хотя это может быть и правдой в ряде случаев, но это конечно, и несправедливо в других. Многие виртуозы считают путешествие в Америку настолько отвратительным, что, несмотря на огромную золотую приманку, менеджеры испытывают большие трудности в том, чтобы побудить пианистов вернуться. Действительно, есть много музыкантов с большой известностью, которых менеджеры были бы рады уговорить посетить нашу страну, но многие годы они удерживали заманчивые предложения. Одним из них является Мориц Мошковский, вероятно, самый популярный из современных композиторов фортепианной музыки высокого класса. Григ, когда он, наконец, согласился совершить путешествие в Америку, установил свою цену в две тысячи пятьсот долларов за каждый концерт - сумму, которую любой менеджер считал бы запретной, за исключением случая с одним всемирно известным пианистом. Замысел Грига был очевиден. Неудобства путешествия в Америку были смехотворно преувеличены в Европе, и многие виртуозы страшатся мысли об американской поездке, с огромным океаном, зияющим между двумя континентами, и краснокожих дикарей недалеко от Нью-Йорка или Чикаго. Де Пахман ненавидит океан, и когда он приезжает в свой любимый месяц, в июне, он не осмеливается вернуться до следующего июня. Другие, которые никогда не бывали в Америке, должно быть имеют понятие об Американском путешествие с такого источника, как у Чарльза Диккенса получить представление об американском путешествии по такому докладу, в его непростительных американских заметках (1842), в которых он, описывает одну из наших железных дорог: «Здесь много тряски, много шума, много стен, мало окон, двигатели поездов, визг и колокол. Автомобили похожи на потрепанные омнибусы, вмещающие тридцать, сорок, пятьдесят человек. В центре вагона обычно есть печь, в которую подается уголь или антрацит, который по большей части горячий. Он невыносимо близок, и вы видите, как горячий воздух трепещет между вами и любым другим предметом, который может вам показаться." Наша железная дорога могла быть немного улучшена в 1872 году, когда Рубинштейн приехал в Америку, несмотря на то, что он получил 40 000 долларов за 215 концертов во время своей первой поездки, но отказался от предложения в 125 000 долларов только за 50 концертов, когда менеджер попытался уговорить его вернуться. Американские железные дороги теперь представляют собой точку комфорта, удобства и даже роскоши в путешествиях, но европейский музыкант с трудом приспосабливается к путешествиям за тысячи миль, заполненных в короткий зимний сезон, когда он привык к небольшим поездкам в несколько сотен километров. Он приходит в ужас от поездов, так как мы можем приходить в ужас от тюремных вагонах. Падеревский прибегает к собственной машине, но даже этот роскошный режим перемещения может быть очень однообразным и утомительным. Большие расстояния, безусловно, должны учитывать некоторые признаки напряжения, которые деформируют лица и истощают умы многих виртуозов. Путешественник, похоже, преуспевает на мили поездок на железной дороге, как и экипажи поездов, но виртуоз, которого тянет его продюсер от концерта к концерту, устает - ох, как устаёт, бледный, смертельно бледный, вялый и равнодушный! В начале сезона он совсем другой человек. Магнетизм, который сделал так много, чтобы завоевать его славу, сияет в его глазах и, кажется, исходит из его кончиков пальцев, но разница в его физическом состоянии в конце сезона удручает. Подобно тянущемуся вымотанному цирку, приезжающему после тяжелого сезона, он устало ползёт в Нью-Йорк с кинематографическим воспоминанием о бесчисленных телеграфных столбах, мелькающих за окнами, публику за публикой, спящие вагоны, дружки гении, неизбежные приемы с их одинаково неизбежным куриным салатом или теплой устрицей, и «сладкие молодые штучки», которые, подобно мифическому племени Гейне в Асре, должны любить или погибать. У некоторых виртуозов есть физическая сила, чтобы выдержать все это, даже наслаждаться этим, но многие признались мне, что их американские гастроли были буквальными кошмарами. Один из величайших пианистов был вынужден остаться в Нью-Йорке какое-то время, прежде чем отправиться домой. В то время он был настолько слаб от суровых условий тура, что едва мог написать свое имя. Его изможденное лицо наводило на мысль о муках Торквемады, а не Буффало, Канзас-Сити, Денвер и Питтсбурга. Его голос был усталый и дрожащий, и его главный интерес был такой, как у инвалида- как можно скорее добраться домой. Поговорить с ним о музыке в то время было бы несправедливостью. Соответственно, я увел его от темы и остановился на бедах своей родной Польши, и, к его большому удивлению, оставил его без учебных материалов, которые были у меня под вопросом. Он спросил причину, и я сказал ему, что музыкальная конференция в то время не могла служить никакой цели. Как мужчины и женщины, помимо достижений, которые сделали их известными, виртуозы по большей части очень похожи на обычных смертных, которым приходится довольствоваться у подножья Парнаса. Мне выпала честь познакомиться с тридцатью или более из самых выдающихся музыкантов, а некоторые стали хорошими друзьями. Интересно наблюдать, как несколько индивидуальных типов могут преуспеть в завоевании общественного блага как виртуозы. Действительно, за исключением длинношерстной карикатуры, которую публика воспринимает как условного виртуоза, не существует «типа виртуоза».Здесь есть бизнесмен, музыкант, инженер, юрист, актер, поэт и фрик, все они признанные исполнители, возможно, любитель музыки энтузиаст, не примет идею фрика, становящимся знаменитым как пианист, но я знал не менее трех человек, которых невозможно описать иначе, но которые тем не менее сделали славу.

Пианисты фрики

Антрополог, который выбирает провидение специальных исследований о фриках, не может найти более развлекательной сферы, чем знаменитые умственные фрики, показанный на примере выдающихся исполнителей, чей интеллект и умственные способности в других смыслах не признались. Например, классический случай «Слепого Тома» - это фрик, не так сильно отошедшие по своему подобию от Сиамских Близнецов или генерала Тома. Рождённый рабом в Джорджии, и совершенно без того, что учителя обозначали бы как музыкальное образование, Слепой Том изумлял многих самых консервативных музыкантов своего времени. Он мог повторить сложные композиции, прослушав всего один раз. Я беседовал с ним несколько лет назад в Нью-Йорке, только для того, чтобы выяснить, что интеллектуально и физически он был сродни критину. Особые способности Слепого Тома привели многих поспешных комментаторов сделать вывод о том, что музыка - это совершенно отдельная ментальная способность, которую можно обнаружить, в частности, в более или менее лабильном или фривольном классе одаренных, но и интеллектуально ограниченных людей. Немногие случаи мужчин и женщин, чей музыкальный талант, кажется затмевает их ума настолько что они остаются в полной темноте ко всему остальному в жизни, не должны быть взяты за основу, чтобы судить о других артистах подлинно гениальных с безоговорочной широтой ума. Однако, я имею в виду, случай с одним пианистом, который очень широко известен и высоко оценивается, но который слегка отошёл от класса Слепого Тома. Обученный иностранец, которому знакомо различие между эксцентриками, которые часто сопровождаются величием, и бессознательными физические и психические доказательствами идиотизма, которые так явно созвучны с выходками шимпанзе или неряшливыми обезьянами-капуцинами, могут найти в исполнителе, к которому я отношу тему для некоторых очень интересных, не говоря уже о поразительных воспоминаниях. Мало кто когда-либо добивался успеха в том, чтобы побуждать этого пианиста к разговору по любой другой теме, кроме музыки, в течение нескольких минут за раз. Еще один пианист, который был отмечен как ученик Листа, неоднократно гастролировавший в Америке, казалось, испытывал ненависть к фортепьяно, которое ограничивалось одержимостью. «Смотри, - воскликнул он, - я его раб, он из года в год посылает меня по всему миру, ночь за ночью, года за годом, проклинает меня, как бродячий еврей. Нет покоя, нет дома, нет свободы. Вы удивляетесь тому, что я пью, для того чтобы забыть это?