4. Константинопольская литургическая планировка.
Характеристики Константинопольской планировки.
Архитектурное наследие церковной планировки эпохи раннего Константинополя к сожалению фрагментарны. В основном мы располагаем только горсткой церквей, бόльшая часть которых сохранилась в неудовлетворительном состоянии. Тем не менее, исходя из имеющегося материала, можно сделать некоторые заключения. Некоторые факты совершенно очевидны, другие можно только теоретически предположить. Обнаруживаются отдельные характеристики, которые отличают ранневизантийскую планировку Константинополя от какой-либо другой ранней церковной планировки, а также и от столичной церковной планировки постиконоборческой эпохи. Эти характерные черты определяют литургическую планировку раннего Константинополя, так как их необходимо рассматривать в свете их практического функционирования в литургии.
В первую очередь ранние церкви Константинополя характеризуются необычной открытостью планировки. Везде мы находим, что эти храмы в изобилии обеспечивались входными системами со всех сторон. По всей видимости, храм святого Полиевкта, в котором непомерно высокая платформа затрудняет вход с боковых сторон и с восточной стороны, составляет примечательное исключение. Но в других церквах – и в ранних базиликах, и в малых центрических юстиниановских строениях, и в великих храмах св. Ирины и Святой Софии, - планировка достаточно однотипна, и наиболее примечательно то, что в восточной части храма по бокам апсиды располагаются двери. По всей видимости, эти двери не просто служебные или «задние двери», а скорее всего, главные входы в храм. Самые яркие примеры – Халкопратийский храм с юго-восточным колоннадным входом, и храмы св. Ирины и Святой Софии, в которых размеры дверей огромны. В других церквах также присутствует эта характерная черта, что требует некоторых объяснений. Когда шестиугольный дворец был превращен в храм св. Евфимии, пришлось прорубить для новой двери два метра массивной кладки с северной стороны апсиды.
Эта характерная черта (т.е. входы, фланкирующие апсиду) отличает константинопольскую планировку от храмовой планировки других раннехристианских центров. Планировка восточной стороны византийской церкви не предполагала закрытого тройного алтаря, состоящего из центральной алтарной апсиды, по бокам которой расположены меньшие вторичные апсиды или часовни, как это долгое время предполагали (1). Ни в одной из константинопольских церквей, от которых сохранились археологические останки, не обнаружена планировка тройного алтаря. Прокопий прибавляет еще одну характерную деталь относительно константинопольской планировки, описывая юстиниановский Свято-Михайловский храм в районе, который назывался Византий (Byzantium), - его восточная стена была прямой, и только в середине ее выступала апсида (2).
Эта планировка совершенно нехарактерна для других центров. В северной Сирии тройной алтарь довольно обычен: боковые помещения, пристроенные к центральной апсиде и ограничивающие восточную стену платформой, довольно многочисленны, также встречаются и три помещения, сочлененные с наружной стороны храма (рис. 51). Также и в Равенне, церковная планировка, начиная с базилики Сан Джованни Евангелиста, имеет эту особенность, и с начала V-го века постоянно характеризуется парой небольших апсидных или квадратных помещений, расположенных по бокам центральной апсиды церкви (3). В Греции мы наблюдаем более сложную картину: несколько храмов с простой, одноапсидной восточной частью, часто без фланкирующих восточных входов, которые мы наблюдаем в Константинополе (4), но бόльшая часть храмов с восточной стороны оборудована трансептом, предшествующим апсиде, или одним или несколькими дополнительными помещениями (5). В Риме, где простая планировка с одной апсидой является правилом, восточная часть боковых нефов, как правило, относится к алтарному помещению, и, таким образом, входы с восточной стороны являются редким исключением (6). И в самом Константинополе в церквах более поздней постройки планировка восточной части храма несколько отлична. Начиная с церквей Мирелайон (мечеть Будрум) и северной церкви Фенари-иса, которые относятся обе к началу X-го века, позднейшие константинопольские храмы характеризуются, как правило, тем, что по бокам центральной апсиды располагаются две небольших дополнительных апсиды, каждая из которых оборудована миниатюрным алтарным помещением (рис. 52).
Рассмотрение этих особенностей храмового зодчества эпохи ранней Византии неизменно приведет к новому взгляду на порядок совершения ранневизантийской литургии. Возникает вопрос, какие функции, известные нам по другим церквам, выполняли боковые пристройки константинопольских храмов. Мы должны установить, где хранились ризы и богослужебные книги, где священники готовились к совершению литургии, и как они входили в алтарь. Мы также должны исследовать, где совершалась проскомидия, где хлеб и вино приготовлялись к Евхаристии, и как все эти элементы вносились в алтарь для совершения литургии. Говоря кратко, благодаря нашим новым знаниям о планировке храмового алтаря, мы должны пересмотреть свои взгляды на порядок совершения ранневизантийской литургии. Археологические данные говорят о том, что мы сталкиваемся с литургическим обрядом, существенным образом, отличающимся от литургий других раннехристианских центров, и здесь мы надеемся найти в самой литургии хотя бы немногочисленные объяснения этих отличий.
В то время как раннеконстантинопольская планировка в восточной ее части характеризуется простотой и незатейливой застройкой, западная ее часть разработана с размахом, при частом использовании монументальных арок, атриумов, внешних дворов и нартексов. Хотя атриумы достаточно распространены в раннехристианской архитектуре, но ни в каком другом центре они не являются абсолютно неотъемлемой частью храмовой архитектуры. Мы располагаем множеством позитивных данных о наличии атриумов различных видов во всех двенадцати церквах, которые мы исследуем, за исключением базилики Бейязит А, где еще не производились раскопки территории расположенной перед храмом. Иногда планировка сводится к простому прямоугольному атриуму, расположенному по оси симметрии центрального нефа храма, как, например, в Студийской базилике и в храмах св. Ирины и Святой Софии. В других случаях эта планировка представляет из себя простой внешний двор или отгороженную территорию, которая может окружать здание с трех сторон, как например, в церкви Хебдомон (Hebdomon), или располагаться перед зданием, как по оси симметрии (храм св. Полиевкта), так и в стороне от этой оси (Сарай (Saray)). В храме св. Евфимии мы сталкиваемся с сигмаобразным двором, расположенным перед церковью. К этим примерам, относительно которых сохранились археологические данные, мы можем кое-что добавить со слов Прокопия: перед церковью св. Акакия находился атриум или перистиль* (7); храмы св. Феодора свв. Приска и Николая были расположены на отгороженной территории (8); храмы св. Анфима и св. Михаила на Босфоре были оборудованы внутренним или передним двором (9). Совершенно очевидно, что атриум, внешний двор или отгороженная территория были неотъемлемой частью константинопольского храмового зодчества V-го и VI-го веков.
Похоже, что и использование нартекса также являлось правилом. Совершенно точно известно, что нартекс был в шести церквах, а вход в него обеспечивался как с фронтальной части здания, так и с боковых сторон. Единственный храм, в котором по всей вероятности не было нартекса, - это церковь св. Евфимии, которая была перестроена из дворца. В храме Святой Софии, самой большой церкви, мы находим двойной нартекс. Тем не менее, ни в одном случае мы не находим, чтобы нартекс был оборудован дополнительными помещениями, предназначенными для жертвоприношения (проскомидии) или для каких-либо других целей, что так часто встречается в храмах Греции (10). Адекватное описание совершения обрядов в этих церквах должно разъяснить нам, почему эти архитектурные детали были так характерны для Константинополя.
Также очевидны и другие характеристики. Почти все из изучаемых церквей оборудованы галереями. Только самый малый храм – базилика Бейязит, и храм св. Евфимии, перестроенный из мирского здания, по всей вероятности, не были снабжены галереями. В других же церквах были галереи довольно крупных размеров, которые обычно следовали «U»-
*колоннада, обрамляющая площадь или двор храма прим. пер.
образной планировке, охватывая с трех сторон центральный неф. В Студийской церкви, а также храмах св. Ирины и Святой Софии, доступ к галереям обеспечивался лестничными колодцами или пандусами, расположенными с наружной части храма. В храме свв. Сергия и Вакха лестница располагалась, по всей вероятности, на северной стороне в соседнем дворцовом здании.
Ни в каком ином раннехристианском центре не применялись галереи в таком избытке, за вероятным исключением территории, находящейся возле Македонии. В Филиппах (базилики А и В) и Фессалонике (храмы Acheiropoiētos и св. Димитрия) галереи довольно обычны, но в других местах они появляются, как исключение из правила (11). Очень важно определить, кто использовал эти галереи и когда, объясняя совершение литургии в ранних храмах Константинополя. Необходимо узнать имели ли эти галереи практическое назначение, или это было просто частью архитектурного наследия.
С этим вопросом тесно связано и планирование в самой церкви в целом. Пространство внутри храма, как правило, в основном делилось на боковые и центральный нефы. Как этим пространством пользовались миряне, и как они в нем разделялись, - эти вопросы очень важны для понимания практического применения храмового пространства. В базилике Бейязит А мы находим барьеры, отделяющие боковые нефы от центрального, но это является исключением среди интерьеров других храмов, которым присуща открытость.
Что касается церковного оборудования, то здесь мы располагаем более фрагментарными данными. Планировка всего храмового оборудования не известна в полном объеме для каждой церкви в отдельности. Тем не менее, каждый храм сохранил один или несколько элементов этого оборудования и, сопоставляя их между собой, можно получить, как минимум, предположительную картину о церковном алтаре ранневизантийского периода. В трех храмах сохранились останки синтрона (в Студийской базилике, церквах св. Евфимии и св. Ирины), а литературные источники описывают нам четвертый синтрон - в храме Святой Софии (12). Церковь Святых Апостолов можно поставить пятым примером в этом ряду, так как описание Николая Месарита (Nicholas Mesarites) упоминает о квадратном алтаре, находящемся в центре крестообразной планировки, который был «полукруглый с восточной стороны, и большая часть его находилась у подножия священного трона» (13). Раскопки Свято-Иоанновского храма в Ефесе, близнеца церкви Святых Апостолов, открыли полукруглый синтрон, слегка скошенный, сходящийся в центральной восточной точке; под его скамьями проходит коридор, также как и в Константинополе (14). В отличии от греческого синтрона, который, как правило, возвышался на подиуме в апсиде и часто был снабжен спереди двумя прямыми скамьями, расположенными с северной и южной стороны от престола (15), константинопольский синтрон состоял из простых, но монументальных полукруглых рядов скамей или ступеней. Важность этих скамей для клириков в совершении литургии пока еще не исследована. Необходимо отметить, что в поздней византийской архитектуре синтрон был упрощен до простой скамьи, находящейся на возвышении, также как и в раннехристианских базиликах Запада (16).
Само расположение синтрона предотвращает установку престола в апсиде храма. Апсида является местом, предназначенным исключительно для священнослужителей. В трех храмах – Студийском, Халкопратийской базилике и св. Евфимии, археологические данные указывают на то, что престол располагался на несколько метров впереди апсиды. В двух церквах, из упомянутых храмов, под престолом находились небольшие крестовидные крипты, к которым со стороны апсиды вели небольшие лестницы. В других двух церквах – Хебдомоне и св. Полиевкте, вход в крипты обеспечивался с наружной стороны апсиды или из дополнительного нартекса. Литературные источники упоминают о драгоценных престолах из золота в храме Святой Софии и престол коробчатого типа с confessio* VII-го века в храме св. Евфимии, но ни один из престолов этих храмов не сохранился. Единственный алтарный фрагмент, который сохранился в Константинополе, указывает нам на престол коробчатого типа, похожий на престолы Равенны VI-го века. Фронтальная часть престола, вероятно, была оборудована парой колонок, которые помогали удерживать арку аканта с крестом, под которым находилась дверь confessio* (рис. 53). Этот фрагмент был найден в районе Topkapī (17).
Алтарная преграда, включающая в себя месторасположение престола, принимала различные формы. В Студийской базилике и храме св. Евфимии, где мы можем реконструировать планировку в деталях, алтарная преграда имела «п»-образную форму с входами на каждой стороне; такая же планировка алтарной преграды использовалась и в храме Святой Софии. Этот тип алтарной преграды характерен как для Греции, так и для других регионов (18). С другой стороны, Константинополю известны и другие виды алтарной преграды. В церквах Сарай и Бейязит, и, вероятно, в церкви свв. Сергия и Вакха, где апсида была несколько отодвинута назад от нефа, алтарная преграда пересекала здание по прямой линии, что стало стандартом в архитектуре средневизантийского периода. В храме Святых Апостолов алтарная преграда охватывала квадратную площадь в центре храма (19). Раскопки предоставляют нам как старые низкие барьеры (Халкопратийская базилика), так и новые барьеры с колонками и
*confessio – ниша для положения мощей в (или возле) престоле (en.mimi.hu/architecture/confessio.html).
архитравами (храмы: Студийский, свв. Сергия и Вакха, св. Евфимии, св. Полиевкта и Святой Софии). Алтарные столбы VI-го века, находящиеся в Археологическом Музее Стамбула, показывают нам совершенно другой дизайн высокой алтарной преграды (ил. 89) (20), в котором колонки должны устанавливаться отдельно наверху небольших столбов.
В трех церквах (базилике Сарай, св. Евфимии и св. Полиевкта) археологические исследования обнаруживают солею или проход, идущий от центрального входа в алтарь к центральному нефу храма. В двух из них (базилике Сарай и церкви св. Полиевкта) можно определить месторасположение амвона в конце солеи. Павел Силенциарий приводит еще один пример такой планировки в своем описании амвона и солеи храма Святой Софии. И если церковь св. Иоанна в Ефесе является копией церкви Святых Апостолов в этом отношении, то это дает нам еще один пример планировки, где солея идет от центральной двери алтаря к амвону (21). До наших дней сохранился только один амвон – в базилике Бейязит, который состоит из двойной ступени, ведущей к овальной платформе.
Описание амвона храма Святой Софии вполне согласовывается с этой планировкой, а овальные основания амвонов в храмах св. Полиевкта, Хебдомон и св. Иоанна в Ефесе также указывают на идентичную планировку. Размеры амвона по всем параметрам достаточно внушительны, но его значение и функция в совершении литургии необходимо изучить подробнее.
Планировка алтаря достаточно характерна для Константинополя. Греческие алтари в основном отличаются от столичных, как отметил Ксидис (Xydis), тем, что им присуще наличие небольшого портика или арки, которые украшали центральный вход, а также отсутствие солеи и отдельное расположение амвона (22). Более того, греческий амвон часто был оборудован одной ступенью, что совершенно не характерно для Константинополя. Не стоит и говорить о том, что вопреки мнению Боуйера (Bouyer), в Константинополе нигде не встречаются амвоны сирийского типа (23).
Оборудование храмов достаточно стандартно, и археологические данные подтверждают то, что можно было ожидать из литературных описаний, и дают нам, как минимум, предположительную картину, по которой можно реконструировать совершение литургии в эпоху ранней Византии.
Подведя итог, можно сказать, что мы располагаем археологическими данными о литургической планировке константинопольских церквей ранневизантийского периода. Эти данные отличаются от раннехристианских церквей других центров. Они обнаруживают бόльшие отличия, чем это принято обычно допускать. Это требует от нас исследование, которое, в свою очередь, приведет к тому, что нам необходимо будет заново пересмотреть практическое применение различных деталей литургической планировки. Правильное изучение церковной планировки ранневизантийской эпохи должно основываться на реконструкции внешних действий при совершении ранневизантийской литургии. Таким образом, археология ставит перед нами задачу, которую можно решить исключительно благодаря историческим данным о совершении литургии.
Реконструкция ранневизантийской литургии.
Если мы сравним историю византийской литургии с литургией римской, мы будем поражены неизменностью и глубоко консервативным характером первой. Римская литургия переживала несколько существенных структурных изменений и исправлений, начиная еще с раннехристианских времен. Параллельно развитию художественных стилей в Западной Европе латинское богослужение развило целый ряд собственных стилей: Имперский Раннехристианский стиль, один из ранних средневековых монашеских богослужений, пышный стиль позднего средневековья, а также строгий период пост-тридентской эпохи, за которым последовал один из театрализованных стилей рококо (24). Эти стили были довольно различны между собой, и переход от одного стиля к другому подчас был довольно внезапным, часто основываясь не на постепенной естественной эволюции, а на папском или соборном декрете. Византийская литургия оберегалась от подобных культурных революций, и порядок ее совершения, наблюдаемый в современной Православной Церкви, мало чем отличается от средневекового ритуала.
Эта относительная стабильность византийской литургики запутала историков в предположениях, что эта литургия никогда не изменялясь (25). Они не обратили внимания на детальные различия и элементы, которые изменялись постепенно. Не имея достаточного количества данных по этому вопросу, археологи предположили, что современная, по существу средневековая литургия, полностью представляет собой литургию ранневизантийской церкви. Тем не менее, это предположение в своей основе является объектом критики нынешнего исследования: мы должны поставить вопрос, оказала ли великая культурная революция, происшедшая между эпохами ранней и средневековой Византии, которая так радикально изменила жизнь в Восточной империи, существенное влияние на изменение внешней формы совершения византийской литургии.
В настоящее время совершение византийской литургии фокусируется на выходах священнослужителей из иконостаса во время двух торжественных процессий («Входов») и их выходах во время благословения, каждения, чтения и руководства молитвой общины, которая находится вне алтаря. Последние мало могут увидеть, что происходит в алтаре, с трудом улавливая взглядом то, что можно увидеть в то время, когда врата остаются открытыми. Их соучастие в совершении таинства в основном зависит от их живого отклика на пение и чтение ектении и их зрительного наблюдения за священнодействием клириков. Малый и Великий Входы являются двумя ключевыми моментами (или двумя основными процессиями) при внешнем совершении литургии. При этом, священнослужители торжественной колонной выходят из северных дверей иконостаса и проходят, описывая круг, через центральные (Царские) врата. Тем не менее, эти процессии относятся непосредственно только к священнослужителям. За исключением пения и ектении миряне принимают довольно незначительное участие в совершении литургии. Их участие состоит в молитве и богопоклонении, что проявляется внешним образом только в крестном знамении, целовании икон или совершении поклонов. В основном, даже в принятии Святого Причастия, миряне далеко не всегда принимают участие, ограничиваясь принятием Святых Таин три или четыре раза в год в великие праздники. Вместо этого в конце богослужения миряне принимают благословенный хлеб (антидор), подходя под благословение священнослужителей и целование креста. Сдержанность, достоинство и таинственность – характерные черты всей церемонии.
Наша реконструкция ранневизантийской литургии не должна слепо следовать тому предположению, что эта картина в мельчайших подробностях отражает раннее богослужение. Необходимо систематически пересмотреть каждую часть литургии в ее первичном виде, критически исследуя появление ранней литургии в целом, участие, которое должны были принимать в священнодействии как священнослужители, так и миряне, и взаимодействие всех деталей архитектурной планировки, которую мы уже изучили. Конечно, главное при этом – реконструкция первоначального внешнего вида Входов, которые в современном их виде, вероятно, являются сокращением более сложных ритуалов. Также необходимо пересмотреть и другие священнодействия, которые помогут объяснить практическое применение солеи, амвона, синтрона и алтарных барьеров. В добавлении к этому, использование различных мест храма мирянами и то, насколько литургия была отделена от них, все это вопросы, которые фундаментально определяют внешнюю форму и историю происхождения этих священнодействий.
До сих пор не была предпринята правильная реконструкция ранневизантийской литургии, также этот вопрос не рассматривался критически в историческом аспекте. Не существует и работы по византологии, которую можно было бы сравнить с монументальным трактатом Джангманна (Jungmann), посвященому истории Римской литургии (26). Тем не менее, существует множество монографий, посвященых различным аспектам Византийской литургии, что ускоряет решение данной задачи (27). Уже подготовлена история текста литургии свт. Иоанна Златоуста, и вскоре она будет опубликована (28). Детальное исследование истории этой литургии обещает быть фундаментальным по этому вопросу, и уже появились первые его главы. Работа была начата отцом Хуан Матеос (Juan Mateos) и сейчас ее продолжает отец Роберт Тафт (Robert Taft) из Папского Восточного Института в Риме (29). В то же время, мы располагаем замечательным собранием материала по истории литургии (30) и двумя весьма полезными исследованиями по этому вопросу, проведенными Салавиллем (Salaville) и Шульцом (Schulz) (31).
Первоначальные источники, позволяющие реконструировать ранневизантийскую литургию с начала ее появления, также фрагментарны, как и археологические данные. Мы располагаем данными нескольких видов, и их необходимо классифицировать по важности, которую они имеют в решении нашей задачи.
Первые из них – это литургические книги, которые содержат тексты молитв и указания к ним, а также порядок совершения священнодействий. Несомненно, этот материал очень важен в описании Византийской литургии. Но проблема состоит в том, что тексты, в той форме, в которой они находятся в нашем распоряжении, относятся к постиконоборческому периоду. Самый ранний манускрипт литургий свт. Иоанна Златоуста и свт. Василия Великого – это манускрипт Барберини (Barberini), опубликованный Брайтманом (Brightman), который датируется около 800г. (32). Лучший манускрипт Типикона, книги, которая уточняет изменение деталей (там, где они изменяемы) литургии в соответствии с годовым циклом праздников, находится в монастыре Честнаго Креста в Иерусалиме и датируется около 900г. (33). Эти источники содержат очень ценный материал о ранневизантийской литургии, но их всегда надо использовать с осторожностью, так как к IX-му - X-му веку в литургии произошло множество изменений.
De ceremoniis Константина Багрянородного собирает воедино различные детали, так как относится к Императорской литургии. В ней рассматриваются встреча императора, церемониальные должности во дворце и участие императора в совершении литургии. Сотканный из педантичных деталей императорского протокола, этот документ дает богатейшую информацию об общей топографии Константинополя и, в частности, о месторасположении различных частей храма Святой Софии. По этому вопросу самой последней фундаментальной работой является исследование Еберсолта (Ebersolt) (34). Индивидуальность и очарование этого ритуала с великолепной роскошью императорских входов и шествий достоверно подтверждаются данными этого документа, которыми располагают историки византийской архитектуры. Эти данные настолько неопровержимыми, что стали единственным стандартным источником по описанию ранневизантийского церковного обряда (35).
Однако, границы этого источника, как литургического документа, не были исследованы. Прежде всего, материал De ceremoniis в основном ограничивается участием в литургии императора и его двора, и, таким образом, как служащее священство, так и вообще народ, в этом документе упоминаются лишь мимоходом. Во-вторых, для того, чтобы рассматривать литургию именно ранневизантийской эпохи, мы должны решить задачу различения раннего пласта текста De ceremoniis от более поздних вставок. В-третьих, мы должны учесть тот факт, что этот документ не описывает стандартную Византийскую литургию, а описывает ту ее форму, в которой император принимает активное публичное участие. В Х веке император принимал участие в литургии не более девятнадцати раз в году, и из них, как минимум, четыре праздника, несомненно, были введены в постиконоборческие времена. Обычай шествия к Nea во время праздников св. Илии и освящения Nea был введен Василием I, который и построил этот храм. Лев VI ввел обычай шествия к храму св. Димитрия в храмовый праздник и в праздник Торжества Православия, что, несомненно, является дополнением постиконоборческой эпохи. В двух других случаях – праздновании Вербной Недели и Антипасхи, присутствие императора на литургии было неформальным, и участие в ней незначительным. Следовательно, активное участие императора в литургии в доиконоборческий период происходило не более двенадцати раз в году, а, в основном, литургию служили в его отсутствие.
Третий класс материала, которым мы располагаем при реконструкции ранневизантийской литургии, - это множество случайных, разбросанных упоминаний о совершении литургии, которые встречаются в исторических источниках той эпохи. Документы соборов, летописи, кодексы законов, описания истории и биографий, все они периодически описывают литургические действия. Весь этот материал собран и систематизирован Ханссенсом (Hanssens). Фрагментарный характер этого материала делает достаточно сложным собирание этих деталей в единую согласованную картину. И, все же, достоверность этих данных достаточно высока, так как они относятся приблизительно к той эпохе, о которой дают информацию, а детали совершения литургии, как правило, для историков не относятся к их нездоровому интересу для ложного изложения фактов.
Четвертым источником являются комментаторы. Получив вдохновенное начало от Церковной Иерархии Псевдо-Дионисия, церковные писатели Византии составили труды по духовному значению различных литургических ритуалов в новом литературном стиле. Эти работы известны как «комментарии» на Божественную Литургию (36). В этих трактатах находится большое количество недостающей информации о внешней стороне совершения литургии, так как они описывают не только внутренний смысл совершения обряда. Чтобы раскрыть этот смысл, необходимо описать и видимую, внешнюю сторону литургических священнодействий.
Подобные документы имеют различные преимущества для нашей реконструкции. Эти трактаты написаны с позиции обычного мирянина, принимающего участие в совершении литургии, так как они написаны именно для того, чтобы повысить его образование и понимание богослужения. Таким образом, в этих работах описывается то, что видел и слышал на литургии обычный мирянин. При этом опускаются те действия и молитвы, которые относились исключительно к священнослужителям или не сопровождались никакими достаточно заметными действиями. Их целью является описание стандартной литургии, литургии которую совершали в обычном порядке, а не при особых обстоятельствах или при особых случаях. Следовательно, они предоставляют нам базис для понимания обычных деталей литургической планировки. В заключении важно отметить, что наиболее ранний толкователь – Максим Исповедник, жил ненамного позже эпохи Юстиниана.
Mystagogia Максима Исповедника является самой ранней византийской работой по литургике (37). Составленная в 628-630г. во время царствования Ираклия (Heraclius), эта работа появилась лишь немногим более чем через 60 лет после правления Юстиниана, что могло достаточно незначительно повлиять на развитие Византийской литургии (38). Этот автор считается одним из самых значительных греческих богословов эпохи между правлением Юстиниана и иконоборчеством (39). Прослужив первым министром при Ираклии около 610 – 614 гг., Максим оставил гражданскую службу и ушел в монастырь в Хрисополе (Шкодер (возле Халкидона)), а затем, перешел в Сизик (Ердек) на Мраморном море. Хотя Mystagogia написана Максимом во время его пребывания в Африке, в ней рассматривается литургия константинопольская. Сама работа по объему относительно короткая. За предисловием следуют три части: за семью относительно длинными главами, в которых объясняется духовное значение основных частей церковного здания (главы 1 – 7) следуют пятнадцать коротких глав, в которых объясняется значение основных священнодействий литургии (главы 8 – 22). Затем, следуют две большие главы (23 – 24), содержащие не менее трех суммирований этой работы, в каждой из которых рассматривается развитие литургического обряда и новых духовных значений в его символике. Таким образом, этот трактат описывает структуру византийской литургии последовательно четыре раза, так что детали, которые не совсем ясны в одном месте, иногда проясняются в другом.
В реконструкции литургии эпохи Ранней Византии может быть полезным работа еще одного комментатора - История Церкви (Historia ecclesiastica) св. Германа патриарха Константинопольского (ум. 733г.). Ранние гипотезы, которые отрицали, или, как минимум, ставили под сомнение авторство св. Германа в этой работе, должны быть пересмотрены в свете труда Борнерта (Bornert). На основе старейших манускриптов, наиболее древних исторических свидетельств об этом трактате, развитии литургии, как об этом описывается в нем и сопоставлении стиля этой работы с аутентичными работами свт. Германа, Борнерт признает достаточно высокую степень вероятности, что эта работа принадлежит именно патриарху Герману (40). Следовательно, хотя и веком позже, Mystagogia Максима Исповедника, Historia ecclesiastica предшествовала иконоборческим волнениям (свт. Герман был изгнан за свое иконопочитание в 730г.) и содержит важную информацию о ранневизантийской литургии. Часто в этой работе содержится негативная информация, в которой излагаются факты изменений, происшедших со времен Максима Исповедника, которые, таким образом, уточняют форму первоначальной литургии. Основная проблема использования Historia ecclesiastica состоит в том, что этот документ имеет довольно сложную историю текста (41). Благодаря своей длительной популярности (богословие этого документа намного проще, чем богословие прп. Максима Исповедника), этот трактат в последующие времена пересматривался и дополнялся множество раз. Редакция этого текста находится на довольно высоком уровне, так как при всех его переизданиях нет ни одного предвзято критичного (42). Наиболее раннюю редакцию этого текста, которое представляют манускрипт Ватиканской Библиотеки и манускрипт в Неаполе, был опубликован Борджиа (Borgia). Им можно пользоваться достаточно уверенно (43).
В рамках данного материала, достаточно фрагментарного, вполне возможно собрать воедино в общих чертах картину ранневизантийской литургии. Эта картина не всегда является достаточно полной, как этого хотелось бы, но она дает единственно доступную для нас картину, объясняющую литургическую планировку константинопольских церквей.
